Аркадаш

Я едва не взвыла от восторга, жадно принюхиваясь к горьковатому запаху, но тут же осадила свой энтузиазм, требовавший немедленно сломя голову мчаться на поиски его источника. Я не представляла, как путешественники, остановившиеся на ночлег в лесу, отнесутся к выскочившей на их стоянку ошалевшей от радости и соскучившейся по человеческому обществу собаке. Как бы еще не прикончили с перепуга, приняв за волка. Тем не менее, я все же пошла на дым, соблюдая максимально возможную осторожность. Вскоре я начала различать и другие запахи. Одуряюще вкусно пахла готовившаяся на костре похлебка. Холодно и опасно – железо. Теплый и шерстяной с легкой примесью навоза – исходил от лошади. Четвертый принадлежал человеку. То есть, это я так решила, не сумев до конца разобраться в ассоциациях, которые вызывал этот четвертый запах в собачьей памяти. К тому моменту, когда мне удалось, наконец, обнаружить низину, в которой был разведен костер, успело окончательно стемнеть. Остановившись на почтительном расстоянии, я с любопытством уставилась на возившегося у костра человека. Он был на стоянке один и сейчас, обернувшись ко мне спиной и присев на корточки, разбирал седельные сумки. Пламя костра бликами играло на мелких пластинах коротких, в локоть, рукавов его доспеха и поблескивало на зажиме из белого металла в густых и длинных темных волосах. Неестественно густых, я бы сказала. С немым восторгом и долей зависти уставившись на самую шикарную гриву из всех, что мне доводилось видеть в прежней жизни, я неосторожно переступила с лапы на лапу… Логичнее было бы предположить, что мое присутствие выдала крепенькая мохнатая лошадь, до сих пор мирно дремавшая, понурив голову, и вдруг вскинувшаяся с тревожным ржанием. Однако человек вскочил на ноги и развернулся, плавным и явно отработанным до автоматизма движением подхватывая лежавший рядом с ним на траве меч, еще до того, как была поднята тревога. Я замерла на месте и, на всякий случай, даже перестала дышать. Я находилась слишком далеко от источника света, и меня не должны были видеть от слова «вообще». И тем не менее, человек смотрел прямо на меня. Я убедилась в этом, слегка сдвинувшись влево, а когда взгляд путника уверенно переместился вслед за мной, помахала хвостом, надеясь, что это будет воспринято, как жест дружелюбия. Человек смотрел на меня с нескрываемым удивлением, а я с не меньшим удивлением рассматривала его, в очередной раз задавшись вопросом о своих размерах. Дело в том, что, если бы я подошла и встала рядом с путником, моя холка пришлась бы ему на уровне груди, и мне не понадобилось бы слишком сильно вытягивать шею, чтобы на равных посмотреть ему в глаза. И вообще пропорции его тела были настолько странными, что я засомневалась, правильно ли определила его видовую принадлежность. То есть, это явно был гуманоид, но вот что именно за гуманоид… Впрочем, человеком он, наверное, тоже вполне мог быть, ибо мало ли в природе встречается отклонений. Он был очень широк в плечах – раза в два шире, чем было бы нормально при его росте. У него была очень крупная голова, плотно посаженная на короткой, по-бычьи массивной шее. Бархатная безрукавная накидка, покрывавшая доспех, была перепоясана широким поясом с огромной узорной пряжкой так низко, что мощные ноги оказывались неестественно короткими относительно остального туловища. Сапоги… сапоги вообще были отдельной песней. Во-первых, они были окованы железом, а во-вторых, я крепко зависла в попытке определить их размер. Ясно было только, что сорок восьмой – максимальный из выпускаемых в моей родной стране – здесь нервно курил и рыдал где-то далеко в сторонке. - Бангхаар, - произнес человек, когда молчание начало уже откровенно затягиваться. Голос у него оказался низким, глубоким и на удивление приятным. – Откуда ты здесь? Кто твой хозяин? Наверное, вопрос был риторическим и не предполагал ответа, во всяком случае, в вербальной форме. Но я все-таки жалобно заскулила, пытаясь донести до собеседника, что хозяина у меня нет, шляюсь я неизвестно где, и вообще жизнь не удалась. Кажется, он все понял правильно, потому что еще раз внимательно меня оглядел, и я буквально почувствовала, как он взглядом пересчитывает мне ребра. Те и в самом деле так отчетливо выступали из-под шкуры, что по мне можно было изучать анатомию собачьего скелета, не тратя силы на препарирование. В свое оправдание могу сказать только, что это я не за четыре дня пути дошла до такой стадии истощения. Собака уже была исхудавшей на момент моего пробуждения. То есть на момент, когда ее сотворило мое больное воображение. То есть… Я почувствовала, что начинаю путаться, и тщательно утрамбовала размышления о реальности и иллюзорности происходящего обратно в самый отдаленный уголок сознания, откуда те в очередной раз попытались вылезти. Человек тем временем принял какое-то решение, свистнул, привлекая мое внимание, и похлопал себя по бедру. - Эй! – позвал он. – Иди сюда! Ну же! Ага, сейчас… Я тоскливо посмотрела на аппетитно булькавший котелок. В общем-то, я была не прочь подойти при условии, что ужин будет поделен на двоих, но меня смущал плащ с меховой опушкой, небрежно брошенный поверх расстеленного у костра одеяла. Мех, вроде, был волчьим, однако по научной классификации волки с собаками это практически ближайшие родственники, и пойти на воротник или шапку, чтобы дополнить комплект, мне пока не хотелось. Человек, очевидно, угадал мои колебания, потому что достал из одной из седельных сумок половину ковриги хлеба и, отрезав от нее ломоть, протянул мне. - Иди сюда, - снова позвал он. Я упрямо осталась на месте, гипнотизируя кусок хлеба взглядом, словно это могло заставить еду прилететь ко мне по воздуху. А ведь, действительно, смогло. То есть, хлеб был брошен, да так метко, что осталось только успеть хлопнуть пастью до того, как ломоть угодил бы мне по морде. Я проглотила его, практически не разжевывая. Никогда бы не подумала, что обычный ржаной хлеб может оказаться таким вкусным! Следующий кусок лег на землю ровно на половине расстояния, отделявшего меня от костра. Я с подозрением глянула на человека, но тот почти не обращал на меня внимания, стоя вполоборота. Ну, ладно, уговорил… Я осторожно приблизилась и подняла хлеб. Третий кусок снова оказался протянут мне на ладони. - Этот бросать не буду, - твердо сказал человек. – Решай сама. Ладонь выглядела такой же несоразмерной, как и многое другое в его облике: широкая, почти квадратная, с короткими, толстыми и похоже очень сильными пальцами. Я обиженно заворчала, терзаясь сомнениями. А потом задалась вопросом, чего именно я боюсь? Без оружия мне вряд ли смогут причинить вред, а меч человек уже успел отложить. Что касалось ножа, которым он резал ковригу, то против зверя моих размеров за оружие это тоже можно было не считать. На всякий случай вздыбив шерсть на загривке и стараясь выглядеть грозной, я крадучись приблизилась, аккуратно забрала хлеб с ладони и едва успела отскочить, когда меня попытались погладить между ушей. Человек коротко хмыкнул, убедился, что я продолжаю держаться на безопасном расстоянии, и снова отвернулся к костру. Кажется, несмотря на несоответствие габаритов, меня совершенно не опасались. Это удивляло, немного обижало, но одновременно вызывало уважение. Я улеглась на траве, исподлобья следя за действиями человека и размышляя, не следует ли мне каким-либо образом продемонстрировать свою разумность, но, взвесив все за и против, решила, что пока не следует. Если в качестве обычного приблудного пса-переростка я могла рассчитывать хоть на какую-то кормежку, то уверенности по поводу того, как здесь отнесутся к псу-переростку с человеческим интеллектом, у меня не было ни малейшей. В моем родном мире в эпоху Средневековья такого бы грохнули, не задумываясь, приняв либо за оборотня, либо за приспешника дьявола. А эта вымышленная реальность, если ориентироваться по единственному встреченному пока что разумному ее представителю, до боли напоминала Средневековье. Так что, как ни крути, надежнее было продолжить придерживаться легенды о бездомной собачке и позволить событиям идти своим чередом. Тем временем, похлебка окончательно поспела. Человек снял котелок с огня, отлил часть содержимого в глиняную миску, а остальное поставил рядом с собой, время от времени касаясь боковины закопченного котелка ладонью – видимо, чтобы проверить температуру. Я печально вздохнула и мысленно пожелала ему приятного аппетита. Не то, чтобы я совсем уже настроилась на полноценный ужин, поэтому и облом обещал быть не совсем полным, но тем не менее он имел место быть. Может, все-таки стоило позволить себя погладить? Я сердито стукнула хвостом по земле, отгоняя предательскую мыслишку о том, что остаюсь без ужина из-за того, что сама дура. Ничего-ничего, чуть позже, когда все затихнет, пробегусь по окрестностям: наверняка здесь найдется что-нибудь съедобное. В конце концов, я уже четыре дня живу на подножном корме и пока не развалилась, так что и дальше как-нибудь проживу. Вот! Увлеченная мрачными мыслями, я едва не упустила тот момент, когда человек встал и направился ко мне. Я инстинктивно шарахнулась прочь и только потом сообразила, что он несет котелок. - Да кто ж тебя так напугал? – проворчал человек, поставил котелок на землю, отступил на несколько шагов и произнес короткую фразу на рокочущем языке. Я не поняла ни слова, что и продемонстрировала единственным доступным мне способом, наклонив голову набок и вопросительно навострив уши. - Ешь! – приказал человек. А вот это было уже понятно и звучало превосходно. Я заурчала, постаравшись интонацией передать всю испытываемую благодарность, вильнула хвостом и потянулась мордой к котелку. Похлебка была еще горячевата, но сейчас это казалось совершенно незначительным обстоятельством. Я честно старалась держаться аккуратно и с достоинством, но получилось это у меня не очень успешно. Во-первых, мешал голод, а во-вторых, есть жидкую пищу оказалось очень неудобно. Лягушки с мышами, хоть и проигрывали похлебке по вкусу, в употреблении были как-то сподручнее. Тем не менее, с выделенной мне порцией я справилась быстрее, чем хотелось бы, и начисто вылизала котелок, так что в мытье тот теперь не нуждался. Человек терпеливо дождался, пока я оставлю попытки соскрести последние микроны еды с чугунных стенок, и подошел, чтобы забрать посуду. Я тотчас отскочила в сторону и лишь огромным усилием заставила себя остановиться на расстоянии в половину от того, которое я полагала безопасным. При этом я с удивлением обнаружила, что подобная недоверчивость не была чисто моей инициативой. Звериная часть сознания тоже активно сопротивлялась любым мало-мальски близким контактам, и даже теперь, когда я вроде бы приняла волевое решение вести себя благовоспитаннее, тело костенело и шерсть становилась дыбом при мысли о том, что ко мне могут попытаться прикоснуться. Никаких попыток, впрочем, не последовало. Человек, оставив котелок рядом с седельными сумками, подсел обратно к костру. Убедившись, что дальнейших посягательств на меня не предвидится, я снова улеглась на траву и с любопытством присмотрелась к освещенному лицу человека. Блики огня заостряли черты и подчеркивали застывшее на нем хмурое выражение. Судя по совершенно отсутствующему взгляду, каким человек смотрел на пламя, мысли его ушли бродить где-то далеко и были не особо веселыми. В целом же я пришла к выводу, что, несмотря на трудноуловимую, маячащую на самой грани восприятия неестественность черт и пропорций, лицо человека оставляло приятное впечатление. Лоб, уже прочерченный едва заметными морщинками, был высоким. Нос, хоть и длинный, - прямым и не мясистым. Губы, на мой взгляд, были тонковаты, но в общую картину вписывались вполне удачно. В коротко подстриженной бороде не было ни одного седого волоса, а вот в густой, темной, слегка волнистой гриве, которая во влажном состоянии наверняка начинала виться сильнее, проблескивало несколько серебристых прядей. А еще у него были косички. Сложные четырехгранные косички, в которые были заплетены волосы на висках. Я фыркнула и уткнулась носом в скрещенные лапы, подавляя смешок. Скорее всего, этот девайс носил либо чисто утилитарное, либо ритуальное значение, но выглядел настолько мило… Основываясь на общем впечатлении, я бы дала своему новому знакомому от сорока до сорока пяти лет. Это если судить по меркам двадцать первого века, а если делать поправку на средневековую реальность, то, наверное, следовало скинуть несколько годков, поскольку, как мне помнилось из честно отсиженных уроков истории, в прежние времена люди старились быстрее. Кроме того он явно был не из низших сословий. Одна бархатная накидка поверх доспеха чего стоила. Сам доспех, кстати, тоже должен был быть недешевым удовольствием. Плюс массивные перстни на пальцах – пусть серебряные, но все же. Да и вообще весь стиль одежды – может, и не щегольский, но явно с претензией – откровенно давал понять, что у огня расположился не рядовой воин-наемник. В общем, личность мне повстречалась крайне интересная, и было бы любопытно понять, что данная личность вообще делает в глухомани в полном одиночестве. Куцые обрывки приобретенных на школьной скамье исторических знаний настойчиво подсказывали, что подобные граждане должны путешествовать либо со слугами, либо с оруженосцами, либо с собственным воинским отрядом. Здесь же явно не наблюдалось ни тех, ни других, ни третьих, и мне почему-то подумалось, что мрачное настроение и одиночество человека либо непосредственно проистекают одно из другого, либо имеют под собой общую причину. Правда, что это за причина, мне оставалось лишь гадать. Человек просидел у костра довольно долго. Только когда пламя почти угасло, а поленья начали рассыпаться углями, он бросил на меня быстрый взгляд, словно желая удостовериться, что я не выказываю намерений обратиться в ночной туман подобно призраку, и улегся, накрывшись плащом. Я тоже свернулась клубком, чутко выставив уши и твердо намереваясь отработать полученную еду в качестве сторожа, пускай даже, судя по предыдущим дням, отработка обещала быть чисто номинальной. Ночь и в самом деле прошла спокойно, однако перед рассветом меня вырвали из состояния дремоты какие-то подозрительные шорохи. Я подняла голову и огляделась, настороженно прислушиваясь. Костер окончательно прогорел, и хотя слабый дымок над ним до сих пор курился, под слоем белесоватой золы не вспыхивало ни единой искорки. Человек еще спал и даже во сне продолжал хмуриться. Звук, разбудивший меня, был, вероятно, слишком тих, чтобы потревожить его. Шорохи опять повторились, и на этот раз привлекли внимание лошади, которая живо развернулась в сторону источника шума и застригла ушами. Я зевнула, с некоторым сожалением поднимаясь на ноги. Со звуками определенно стоило разобраться. Будь это голоса или бряцание железа, я бы, недолго думая, подняла шум, предупреждая своего нового знакомого о потенциальной опасности, но звуки явно имели животное происхождение, и возможно их даже издавало что-то съедобное. Постаравшись обойти встревоженную лошадь десятой дорогой, я бесшумно скрылась в лесу. Направление, в котором должен находиться источник звука, я себе примерно представляла, расстояние тоже, но все-таки из предосторожности заложила широкий круг, стремясь оказаться с подветренной стороны от животного. Когда же мне это удалось, стало понятно, что на роль завтрака наш непрошеный гость точно не годится. Острый запах мокрой собачьей шерсти я могла бы узнать, даже находясь в человеческом облике, сейчас же он вызвал у меня приступ с трудом сдерживаемой ярости. Я присела на задние лапы, скаля зубы и дрожа всем телом. Дремучий песий инстинкт явно и безоговорочно определял источник запаха как врага. Он требовал мчаться сквозь лес напролом, отыскать противника и разорвать его в клочья. В то же время остатки разума говорили, что у меня может появиться совершенно не нужный конкурент, от которого нужно срочно избавляться. Приведя к консенсусу две части своей натуры, я коротко рявкнула и рванула напрямик, ориентируясь по тонкой нити вражеского запаха. В тот момент мне, действительно, хотелось убивать. Конкуренту повезло, что он успел вовремя убраться. Я обнаружила лишь его следы, отпечатавшиеся на влажной земле, и, с отвращением обнюхивая их, засомневалась в своем первоначальном выводе. Нет, эта четвероногая зверюга в моей унаследованной базе знаний ассоциировалась явно не с собакой, хотя запахи были очень похожи. Но ведь где-то, причем совсем недавно, я сталкивалась именно с этим запахом. Я быстро прокрутила в памяти события последних дней и радостно взвизгнула, обнаружив, насколько простым был ответ. Мех на опушке плаща человека. Волчий мех и волчий запах. Что ж, теперь внезапная вспышка ненависти собачьей части натуры становилась немного понятнее. Я поставила свою лапу рядом с наиболее четким отпечатком и презрительно фыркнула, обнаружив, что мой след крупнее волчьего примерно на треть. Нет, эта шавка соперником мне точно не была. Пусть только попробует еще раз сунуться! Угрожающе рыкнув в ту сторону, куда, по моему мнению, ретировался волк, я двинулась дальше, обходя лагерь по периметру. По дороге я наткнулась на ручеек, вдоволь напилась и завершила обход, не встретив более ничего подозрительного. От лагеря уже снова тянуло дымом – вероятно, человек успел проснуться и развести огонь. Выйдя на поляну, я обнаружила, что костер не только горит, но и котелок над ним подвешен и вроде бы даже уже собирается закипать. Это было прекрасно. Не понравился мне только тот странный недоверчивый взгляд, которым меня встретили. Недоуменно склонив голову набок, я повиляла хвостом, вежливо намекая, что наше знакомство состоялось еще вечером. - Значит, не привиделось, - констатировал человек. – Но откуда ты все-таки здесь взялась? О, на данную тему я бы с удовольствием подискутировала, если бы мой артикуляционный аппарат позволял это сделать. Аппарат, к сожалению, не позволял практически ничего, кроме стандартного набора присущих семейству псовых звуков, поэтому я только вздохнула и снова устроилась на своем полюбившемся месте, скорбно глядя на человека. Глаза у него, кстати, оказались светлыми и ясными. Накануне ночью я могла с уверенностью утверждать только то, что они отливают фосфоресцирующим блеском, свидетельствуя о способности их обладателя видеть в темноте, в чем мне, впрочем, довелось убедиться более наглядным способом. Теперь же становилось понятно, что они имеют либо серый, либо серо-голубой, в зависимости от освещения, цвет. Выражение глаз не было злым, скорее каким-то уставшим, но у меня, тем не менее, сложилось впечатление, что при необходимости взгляд моего нового знакомого может стать жестче камня. Котелок призывно забулькал, и человек временно отвлекся на него, бросая в кипяток все составные части нашего будущего завтрака, а потом встал и направился ко мне. Я настороженно следила за его приближением, чувствуя, как шерсть сама встает дыбом у меня на загривке. Когда между нами осталось шагов восемь, я все-таки не выдержала и приподнялась, намереваясь отойти. Человек сразу остановился. - Уже лучше, девочка, - без тени улыбки сказал он. – Вчера не дозволялось даже этого. Он присел на корточки и вытянул вперед руку раскрытой ладонью вверх, словно в качестве доказательства мирных намерений. Я посмотрела на пустую ладонь, потом в лицо человека и отвернулась, поежившись. От пристального серого взгляда мне становилось не по себе. Казалось, его обладатель мог видеть меня насквозь, заглянуть через кожу и кости в самое нутро, или даже прямиком в душу. То есть, не мог, конечно, иначе уже понял бы, что я не совсем собака, но ощущение все равно было некомфортным. Убедившись, что я по-прежнему не иду на контакт, меня, как и накануне вечером, оставили в покое до тех пор, пока не приготовилась еда. Человек взял свою долю, отдал мне остатки в котелке и начал собирать лагерь. К тому моменту, как я разобралась с завтраком, лошадь уже была оседлана и навьючена, экипировка человека пополнилась тиснеными кожаными наручами, и он как раз надевал отороченный мехом плащ, который на деле оказался какой-то безрукавной разновидностью тулупа. Ну да, не изобрели еще в этом мире синтетических материалов, из которых можно шить походную одежду. Решив хоть как-то поучаствовать в сборах, я подцепила зубами пустой котелок, аккуратно поставила его у ног человека и снова ретировалась на почтительное расстояние, всем видом показывая готовность отправляться хоть на край света. Человек приторочил посудину к одной из седельных сумок, забрался в седло и оценивающе посмотрел на меня сверху вниз. - Вот что мне, во имя Махала, с тобой делать? – сурово спросил он. – Маловато нам на двоих будет провианта, даже до Игольного Ушка вряд ли хватит. Не ожидал я такого попутчика… да никакого уже не ожидал, - тихо, словно про себя, добавил он. Я виновато потупилась, прижимая уши. У меня возникло подозрение, что суровая реальность только что внесла существенные коррективы в мои планы. Примите и распишитесь в получении, что называется. Кажется, меня сейчас погонят ко всем чертям, причем, в общем-то, будут правы. Чтобы брать на прокорм пса размерами самую малость поменьше лошади, нужно иметь достаточно веские основания и видеть от этого действия соразмерную выгоду. Какую выгоду я могла принести? Волков гонять? Ха-ха, не смешите мои четыре лапы. Такой тип сам кого захочешь разогнать может. Человек вздохнул, покачал головой и распорядился: - Ладно, следуй за мной, приблуда. Не к добру разбрасываться подобными находками. Я, уже успев морально настроиться на откровенный посыл в известном направлении, не сразу поверила в услышанное, а поверив, бросилась догонять резво шагавшую прочь лошадь. На заработанную характеристику я решила не обижаться, ибо, как известно, на правду обижаться грешно.