Аркадаш

Даже при всех моих пессимистичных прогнозах первая встреча с варгами все равно повлекла за собой событие, к которому я оказалась морально не готова. Хотя, наверное, готовой быть стоило, поскольку рано или поздно этот вопрос все равно бы был поднят, причем, возможно, даже вне зависимости от наличия или отсутствия клыкастых четвероногих разведчиков. В день нашей с ними встречи Торин хмурился весь остаток пути и время от времени оценивающе поглядывал на меня, а вечером, после обустройства лагеря, перебросился несколькими короткими фразами с Глоином. Тот глубоко задумался, а затем кивнул, после чего порылся в сумках, достал связку тонких металлических прутьев и корпел над ними с клещами и молотком весь вечер, а так же свою часть ночного дежурства. Что именно он мастерит, меня как-то не заинтересовало, а зря. Уже на следующий вечер мне представилась возможность оценить результат творчества Глоина, когда он передал Торину широкую, слегка изогнутую полосу, сплетенную из тех самых металлических прутьев, и сказал: - Знаешь что, примеряй его сам. Я к твоей зверюге не полезу. Торин усмехнулся, забирая полосу, и позвал меня: - Аркадаш, иди сюда. Какое там «иди». Когда я, наконец, разобрала, над чем именно Глоин так усердно трудился, я шарахнулась прочь, вздыбив шерсть и прижимая уши. В руках у моего гнома был ошейник. Точнее, заготовка под ошейник бойцовского пса, ощетинившаяся заостренными шипами. Ну уж нет. При всем моем уважении к Торину на такое пойти я была не готова. Сейчас ошейник, а потом что? Поводок? И прости-прощай свобода даже в том призрачном виде, в каком она есть сейчас? Торин направился ко мне, и я попятилась, предупреждающе скаля зубы. По-моему, в этот момент все в лагере побросали свои дела и теперь глазели на нас, то ли просто из интереса, то ли ожидая, когда меня придется оттаскивать от их предводителя. Единственным, кого вообще никак не обеспокоила моя демонстрация, был сам Торин. Впрочем, он все равно остановился. - Аркадаш, я не намерен тебя ловить, - проговорил мой гном. – Если ты не хочешь надевать ошейник, значит, так оно и будет. Хочу только, чтобы ты знала: это не знак повиновения, а защита от варжьих клыков. Видишь шипы? В Эреборе все бангхаар носили подобное. Я негромко зарычала. Если честно, в данный момент мне было сугубо фиолетово, чем именно занимались бангхаар в Эреборе. Вне зависимости от происхождения собаки я себя к их числу не относила. Торин снова шагнул вперед, а я отступила на шаг, заполошно переводя взгляд с моего гнома на ошейник в его руках и обратно. Во мне вели отчаянную борьбу самолюбие и здравый смысл, который подсказывал, что Торин поступает так из лучших побуждений, и что, в общем-то, он прав. У меня ведь уже была возможность оценить размер варжьих клыков, и было ясно, что от близкого знакомства с ними ничего хорошего ждать не стоит, а потому мысль о необходимости обзавестись хоть маломальской защитой выглядела разумно. Но… ошейник? Наверное, со стороны это прозвучит смешно, но мне казалось, что если я соглашусь его надеть, то это будет равноценно окончательному и бесповоротному признанию самой себе в том, что теперь я всего лишь собака. Пусть более разумная, чем прочие, но все равно продолжающая оставаться обычным животным. А с другой стороны имелось ли в этом утверждении хоть что-то, что не соответствовало бы действительности? Я уже ни в чем не была уверена наверняка, а между тем надо было что-то решать. Я мысленно чертыхнулась, понимая, что жалеть буду в любом случае, вне зависимости от того, какой выбор сделаю, спрятала клыки и нехотя сделала шаг вперед, глядя исподлобья и всем видом показывая, что делаю моему гному величайшее одолжение. Собственно, почти так оно и было. - Я же говорил, что она все понимает! – громко прошептал Кили, с силой двинув брата локтем под ребра, а Фили лишь недоверчиво покачал головой. Торин без колебаний приблизился и успокаивающе положил руку мне на загривок, приглаживая шерсть. - Глоин, можешь подходить, - распорядился он. – Поглядишь, где что подгонять следует. - А она меня не сожрет? – осведомился Глоин, не торопясь выполнять приказ. Я хищно глянула на гнома и наморщила нос, намекая, что пока не определилась до конца, стоит ли это делать, и Глоину, по-моему, окончательно расхотелось со мной контактировать. - Довольно вредничать, - негромко приказал мне Торин, а вслух добавил: - Не сожрет. Это, конечно, было крайне оптимистичное утверждение, но истине оно соответствовало. Я пока еще находилась в здравом уме и твердой памяти, и для того, чтобы пустить в ход зубы против кого-либо из отряда мне бы понадобились куда более веские основания, поэтому я покорно дождалась, пока с меня снимут все мерки. Как выяснилось, глазомер Глоина все-таки подвел. Ошейник оказался маловат, и его пришлось надставлять несколькими звеньями. На внесение исправлений ушел весь вечер, и к моменту отхода ко сну я получила-таки свою обновку. Надевал ее на меня Торин лично, то ли все-таки опасаясь за жизнь и здоровье Глоина, то ли исходя из тех же самых соображений, из которых прочим гномам запрещалось меня кормить. Я, успев окончательно смириться с неизбежностью, хмуро ждала, пока будут сведены и скреплены концы крайних звеньев и думала о том, что в случае чего для избавления от ошейника мне понадобятся как минимум кусачки и тот, кто мог бы ими воспользоваться. Вот же меня угораздило! Гномы-то свой доспех в любое время снять могут, когда только пожелают, а тут… Может, Торин и был прав, говоря, что ошейник эреборских бангхаар не являлся знаком подчинения, но зависимость он создавал весьма конкретную, и сам факт возникновения этой зависимости мне не нравился. - Вот так, - удовлетворенно сказал Торин, когда ошейник окончательно приобрел вид неразъемного кольца, и мой гном убедился, что между металлом и моей шкурой остается достаточный промежуток, чтобы в него можно было просунуть палец. – Кованый был бы лучше, и будет, как только доберемся до кузниц, даю слово. Но и тот, какой есть сейчас, сподручнее, чем совсем ничего. Я только вздохнула, ткнулась носом в ладонь гнома, вильнула хвостом, решив, что за потраченные усилия хоть какую-то благодарность высказать все-таки надо, и побрела за пределы лагеря. Все, чего мне сейчас хотелось, это найти укромное местечко, в которое можно было бы забиться, чтобы никого не видеть и не слышать. Хотя насчет не слышать я, конечно, погорячилась. С учетом того, что варги все еще могли вернуться, бросать отряд было бы не самым умным решением. В итоге я отыскала укромную пещерку под корнями здоровенного упавшего дерева, достаточную по размерам, чтобы там мог разместиться крупный зверь вроде меня, и устроилась в ней поудобнее. Точнее, попыталась это сделать. Сначала я вытянулась в полный рост, потом положила голову на скрещенные лапы, потом попробовала свернуться клубком, потом приподнялась и мрачно поскребла ошейник лапой. Нет, ни к Торину, ни к Глоину у меня претензий не было, подогнали они его настолько хорошо, насколько это вообще было возможно. Широкая жесткая лента обхватывала шею и не болталась, но в то же время не мешала дышать. И все-таки это была крайне непривычная штуковина, постоянно напоминавшая о себе, а от осознания ее сути становилось и смешно и грустно одновременно. Нет, ну в самом деле. Я, которая во времена оны и обручальное кольцо-то надеть не согласилась, чтобы не ограничивать личную свободу… хм, ладно, будем до конца откровенны, не только лишь по этой причине… но суть-то в другом, суть в том, что теперь та же самая я позволила моему гному, каких бы королевских кровей он ни был, надеть на меня ошейник. Кому рассказать, не поверят. Хотя кому я сейчас могла об этом рассказать, тем более так, чтобы мне не поверили? Вокруг были только гномы и один затесавшийся среди них хоббит, и все они полагали наличие на бангхаар ошейника нормальным явлением. А, ну да, еще Гэндальфа забыла, хотя как раз его мнение сейчас меня интересовало меньше всего. Что ж, придется продолжать начатое после первой примерки убеждение самой себя на тему того, что ошейник бангхаар это крайне полезная вещь, и что вообще это не ошейник, а часть защитной экипировки, которая когда-нибудь в перспективе может спасти жизнь. Эх… Что-то мне подсказывало, что процесс самоубеждения будет долгим. Был ли в том виноват ошейник или нет, но этой ночью мне долго не удавалось уснуть. Я крутилась, не находя себе места, а когда все же задремала, мне привиделся кошмар. Полноценный такой кошмар, который, хоть и был как будто бы прямым продолжением моего прошлого сна, но отличался от него куда большей ясностью и детализацией. И в сравнении с этим кошмаром прошлый мой сон об Эреборе казался детским лепетом. Я снова была в каком-то из залов Королевства-под-Горой. Свет кристаллов тускло пробивался сквозь густой дым, от которого слезились глаза, но даже этого света хватало, чтобы понять, что зал огромен. Так огромен, что размеры его с трудом укладывались в голове. Во сне я откуда-то знала, что в прошлом видении собака стремилась именно сюда. Она и сейчас куда-то целеустремленно пробиралась, по-пластунски ползя среди груд раздробленного камня и вздыбленных плит пола, чтобы быть не замеченной драконом. Ну да, дракон в зале тоже присутствовал, хотя я не сразу смогла осознать, что эта исполинская движущаяся масса является живым существом. Когда-то, еще в родном мире, в одном из научно-популярных фильмов я встречала утверждение, что наш мозг не способен сходу воспринимать то, к чему его не подготовил предыдущий опыт. Так вот, с полной ответственностью могу сказать, что именно так оно и есть. Несмотря на все теоретические знания о динозаврах и их размерах, я далеко не сразу смогла распознать то, что видели мои глаза. Хотя я думаю, что даже крупнейшие из титанозавров нервно курили бы в сторонке в сравнении с тем, кто пришел в Эребор. В первый момент это выглядело как движущаяся гора, покрытая отливающей металлическим блеском чешуей, и лишь потом в чешуйчатой горе начали проявляться анатомические подробности. Длинная шея, зубчатый гребень вдоль холки, огромные крылья, перепончатые, словно у летучей мыши, гибкий, как хлыст, хвост, снабженный костяными шипами… Дракон с кем-то сражался. Я слышала уже знакомые по прошлому сну звуки, к которым теперь подмешивался скрежет деформирующегося металла и отвратительное хлюпанье. Что именно их производит, я, к счастью, разглядеть не могла. Во сне тело мне не подчинялось, позволяя оставаться лишь сторонним наблюдателем, а собаку дракон интересовал лишь в плане того, чтобы не привлекать его внимание. Куда больше ей были интересны груды камней, громоздившиеся ближе к разбитым воротам, где обломки разрушенных колонн торчали подобно гнилым зубам, а в пошедшем трещинами потолке зияли здоровенные щербины. Дракон шел именно отсюда, и путь его был отмечен трупами стражников, первыми принявших бой, - изломанными, как небрежно брошенные куклы, и не всегда поддающимися опознанию. Кое-кто, впрочем, был еще жив и, хрипя, пытался отползти в сторону. А кому-то, пока еще живому, уже не хватало сил даже на это. Собака усердно заработала носом, пытаясь отыскать среди множества запахов тот, который был ей нужен. То, что в итоге было найдено, показалось мне смутно знакомым и больше всего напомнило то, как пах Торин, хотя между этим запахом и запахом моего гнома все равно имелся ряд существенных отличий. Идя на запах, мы ползком перебрались через груду камней, перемешанных с изуродованными телами, и я увидела еще одного гнома. Он лежал на боку, наполовину присыпанный каменным крошевом, съежившись и прикрывая голову свободной рукой. Его волосы слиплись от крови, а измятый шлем валялся неподалеку. Не знаю, был ли шлем помят драконом или неудачно упавшим крупным камнем, но по его состоянию было ясно, что удар, пришедшийся по голове его владельца, был более чем приличным. Гном все еще сжимал окровавленными пальцами меч, не двигался и как будто бы даже не дышал, отчего я поначалу решила, что передо мной еще один труп. Однако когда стены чертога в очередной раз содрогнулись, вызывая новую порцию камнепада с поврежденного потолка, гном дернулся, сильнее вжимая голову в плечи. При этом он немного развернулся, отчего я смогла хотя бы частично разглядеть его лицо. И узнать тоже. Передо мною, скорчившись, зажмурившись и прикрывая голову от сыплющихся с полуразрушенного свода мелких камней, лежал Кили. Присутствие Кили в Эреборе времен Смауга меня поначалу даже не очень удивило. В конце концов, это был всего лишь сон, а у снов своя логика, пути которой неисповедимы. Удивилась я лишь несоответствию запахов, а в придачу отметила, что во сне парень выглядит еще моложе, чем наяву, так что даже трехдневной щетины нет в помине, один лишь темный пушок, пробивающийся над верхней губой. Да и пластинчатый доспех из сна кардинально отличался от той укрепленной кожаными накладками и расшитой полосами плетеного орнамента стеганой куртки, в которой племянник Торина щеголял в нашем походе. По внезапной вспышке радости собаки, я поняла, что она нашла того, кого искала. Собака торопливо бросилась к гному и принялась, поскуливая, облизывать припорошенное каменной пылью лицо с уже высохшими дорожками от слез. Парень, закашлявшись, открыл глаза, и только тут я поняла, что это совершенно определенно не Кили. Черты лица, хоть и похожие, все-таки были другими, и если у Кили глаза были темно-карими, почти черными, то молодой гном из сна смотрел на меня серо-голубыми глазами Торина. Торина?!? Что за… - Аркадаш? – выдохнул молодой гном. – Откуда ты здесь? Вопрос поначалу ввел меня в ступор, и лишь затем я поняла, что адресован он не мне, а той, другой собаке, которая когда-то носила одно со мной имя. А еще я поняла, что надо просыпаться. Сон становился чересчур страшным, и я уже не была уверена, что это вообще сон. Говорят, будто лучшим знаком того, что ты спишь, является невосприимчивость к боли… так вот, сейчас я чувствовала все. И когда хвост попятившегося назад дракона пронесся у нас над головами и хлестнул по стене, дробя в мелкое крошево причудливые барельефы, я в полной мере ощутила, как секут мою шкуру острые осколки камня. - Где отец? – прошептал парень, беспомощно оглядываясь. – Нас разметало, когда начал рушиться свод. Аркадаш, ты его видела? По чертогу раскатился звук рога и оборвался на самой высокой ноте. Дракон взревел, вставая на дыбы, и вновь опустился на все четыре лапы. Мне показалось, что при этом содрогнулась вся гора до основания. Гном приподнялся на локте и теперь широко раскрытыми глазами смотрел на беснующегося ящера; в его расширенных зрачках отражался блеск чешуи. - Королевская стража еще сражается, - проговорил парень срывающимся голосом, и сдается мне, сказано это было больше для себя в попытке собрать волю в кулак. – Если отец… если узбад Траин мертв, я должен встать вместо него… там, на ступенях… я должен… Узбад Траин… Отец… Да, это должен был быть именно Торин, тот самый, бывший двадцати пяти лет от роду на момент падения Эребора. Молодой Торин, созданный моим воображением… или… бывший чьим-то воспоминанием? Слишком уж зашкаливающее количество неизвестных мне подробностей содержалось в этом до жути реалистичном сновидении. Впрочем, в тот момент мне было немного не до гаданий о происхождении сна. Не знаю, может, Торин был прав, и кто-то, в самом деле, еще сражался, но те стоны и хрипы, которые слышала я, уже никак не походили на звуки боя. Сдается мне, дракон сейчас был занят тем, что методично добивал остатки отряда, защищавшего чертоги. Парень обхватил меня рукой за шею и навалился всем весом, пытаясь подняться на ноги. Его шатало как пьяного, и было ясно, что уж здесь без сотрясения мозга точно не обошлось, однако оружия он не выпустил, сумел выпрямиться и даже сделать пару шагов вперед, прежде чем наша возня привлекла внимание исполинского ящера. Дракон извернулся на месте, топчась по трупам – во всяком случае, мне очень хотелось надеяться, что там, у него под лапами, оставались исключительно трупы – зашипел как огромная кошка и склонил голову набок, изящно изогнув шею. Кажется, он был удивлен тому, что в чертогах остался еще кто-то, кто пытается оказывать сопротивление. Думаю, что в этот момент Торин тоже понял, что никакой стражи на ступенях больше не осталось. - Я должен… - одними губами прошептал он, вскидывая меч, и у меня прошел мороз по коже, когда я увидела, каким жестким и отстраненным стал взгляд серо-голубых глаз. С таким взглядом не ходят в сражения, в которых надеются победить. С таким взглядом идут в последний бой, когда отступать уже некуда. - Должен… - повторил парень так, словно это было заклинанием. – Кхазад ай-мену! И пошел на ящера, ускоряя шаг и, кажется, намереваясь сорваться в бег. «Ты что делаешь?» - хотелось завопить мне, но я не смогла издать ни звука, зато вдруг уловила мысли собаки. Это точно были не мои мысли, и не те смутные инстинкты, которые достались мне в наследство от хозяйки моего нынешнего тела. Это были вполне четкие, короткие и ясные мысли той собаки из сна. «Зверь слишком большой. Стая не победит. Вожак приказал сражаться. Щенок – детеныш вожака. Защитить!» Собака в несколько прыжков догнала гнома, сшибла с ног, подминая под себя, и встала между ним и драконом, рыча и щетиня шерсть. Исполинский ящер ощерил пасть в злобной и слишком разумной для животного ухмылке. - Глупцы! – прогремело под сводами чертогов, и покрытая шишковатыми наростами голова ящера обрушилась вниз. Собака лишь каким-то чудом увернулась от гулко захлопывающейся драконьей пасти и с рычанием прыгнула на бронированную морду чудовища. Ее лапы заскользили по чешуе, но прежде чем упасть, она успела вцепиться зубами в складки кожи под дышащей раскаленным воздухом ноздрей. Расчет оказался верным: как и у большей части животных, у исполинского ящера кожа в области носа была мягче, а чешуя тоньше и доступнее для зубов огромного пса. Собака стиснула челюсти мертвой хваткой. Дракон взревел от ярости и боли, вскидывая голову к сводчатому потолку, а затем замотал ею, в попытке стряхнуть противника. Ему это удалось. Собака отлетела прочь, с силой ударяясь о вздыбленные под острыми углами плиты пола. Я услышала хруст ломающихся костей, но не почувствовала ни боли, ни удара от падения, и лишь когда моя тезка, попытавшись привстать, не смогла шевельнуть ни одной из лап, поняла, что у собаки сломан позвоночник. И я еще успела увидеть, как шипастый хвост ящера крушит в мелкое крошево обломки каменных столбов на том самом месте, где буквально только что должен был находиться Торин. А потом весь мир исчез в ревущем драконьем пламени…