Parlor Hawk – Home
Ну вот и всё. Акааши меньше всего хотел, чтобы этот день наступил. Он бы вообще не хотел, чтобы всё заканчивалось, но такова судьба и таков естественный ход событий в этой вселенной. Конец учебного года, он же день выпуска третьегодок. Кейджи только минут десять от силы как проснулся, но настроение у него уже хоть вешайся. Его разум терзало осознание того, что уже ничто не будет как прежде, что не будет больше совместных походов домой после тренировок, да и тренировки будут уже не те. Команда уже не будет такой. Сейчас Акааши как никогда хотел, чтобы в реальной жизни была кнопка перемотки назад. И он бы отматывал и отматывал раз за разом эти два года в старшей школе, и нет, ему бы не надоело. Может быть только раз на десятый, и то вряд ли. Он весь день сдерживался, чтобы не впасть в отчаяние, как это обычно делает Бокуто. У него тоже есть свой собственный предел, который он сегодня, кажется, ещё не раз пересечёт. Нужно как-то дожить до вечера. (А потом ещё целый год.) Третьегодки обещали сегодня вечером сходить всей командой в какой-то ресторан, Акааши прослушал, в какой. Он перестал слушать сразу после слов «отметим выпуск». И вообще, кажется, вещей, которые могли бы расстроить Кейджи ещё больше, просто не существует. Хотя, может, и существует, но на сегодняшний день это — самая большая трагедия. Нужно просто пережить, перетерпеть, потом всё наладится и Акааши привыкнет. (Вряд ли, но сейчас ему хочется думать так.) Серьёзно, Акааши даже не пытался сдержать слёзы, когда увидел в руках у Бокуто полученный диплом. Он просто чувствовал, как его с головой накрывает грустью и ещё чем-то, что он разобрать так и не смог. Что-то среднее между гордостью и привязанностью. Тёплые руки заключили его в объятия, но он продолжал тихо всхлипывать, уткнувшись носом в воротник чужой рубашки. — Тише, я ведь всё ещё рядом, — на язык так и просятся слова «не совсем», но Акааши молчит, он попросту не хочет это говорить. — Это же только начало, смекаешь? Кейджи смекает. Ему нужно чуть-чуть сил, чтобы двигаться дальше, и силы эти он в себе обязательно найдёт.***
— …Ты представляешь, какое совпадение! — сеттер, наконец, обращает внимание на как всегда шумного Бокуто, идущего справа от него, и теперь отлично понимает, кто выбирал ресторан и по какому принципу. На улице понемногу темнело, и вся команда Фукуродани во главе с теперь уже бывшими третьегодками шагала по направлению к центральным более оживлённым кварталам к пункту назначения. Бокуто о чём-то смеялся с Конохой и Коми, а более спокойные второгодки и первогодки тихо шли за ними, лишь изредка переговариваясь между собой. Акааши так и вовсе промолчал всю дорогу, лишь утвердительно хмыкая, когда это было нужно. Да, Бокуто-сан, вы молодец, что выбрали место для ужина всей командой. Да, вы ещё больший молодец, потому что смогли связать это со списком. Да-да-да, это всё замечательно, что вы наконец-то попробуете европейскую кухню, я так рад за вас. А где-то внутри у него что-то неприятно щемит. Акааши чувствует себя чересчур отстранённо когда понимает, что он один не поддерживает общий разговор. Действительно, все сидящие за столом по очереди вспоминают произошедшее с ними за это время (хорошее и не очень) и, кажется, очередь дошла до Кейджи, раз все выжидающе смотрят на него, а Коноха пихает в бок локтём. — Серьёзно, даже не скажешь ничего? — Коми приподнимает брови и складывает руки на груди, всем своим видом показывая нечто вроде «Я жду». Вряд ли у Акааши не было ни одного случая, который он бы хотел вспомнить. Он ведь, как-никак, важная часть команды. И больше всего страдавшая из-за их аса. — В жизни не поверю, что ты ничего не можешь вспомнить! Неловкое молчание затянулось. Акааши лихорадочно перерывал свои воспоминания, ища подходящую историю, и таких оказывается слишком много. Может быть, даже вечера не хватит, чтобы все их рассказать. — Ну… в прошлом году перед отборочными, — сеттер запнулся, почувствовав на себе одиннадцать пар заинтересованных глаз, — как раз после того, как мы вернулись из тренировочного лагеря, мне в полпервого ночи позвонил Куроо-сан, сказав, что мне срочно нужно быть в спортивном зале в школе и открыть какой-то замок, а то дверь захлопнулась. Я, естественно, пришёл, а там, — ему кажется, или Бокуто тоже вспомнил тот случай и именно поэтому прячет лицо в ладонях, слегка посмеиваясь? — а там в запертой раздевалке Бокуто-сан и Коноха-сан играли в карты, сидя на шпагатах, а Куроо-сан снимал это на камеру. — Что? Я даже не помню такого! — возмутился Акинори под всеобщие смешки. — Ну конечно не помнишь, ты же выпил тогда вдвое больше нас с Куроо, — Бокуто сидел с лицом а-ля «мне смешно, но стыдно», — Кстати, потом ещё несколько дней ноги болели. — Вы серьёзно?! — Коми ржал больше всех, поскольку, кажется, представил себе эту картину. — Я бы очень хотел глянуть это видео! — Обратись к Куроо, он до сих пор его в своей «золотой коллекции» хранит. Разговор поддержать удалось — и то хорошо. Акааши снова уходит в себя на некоторое время, так и не притронувшись к тарелке с едой. Он отлично понимает, что сейчас страдать — это совсем не то, что он должен делать. Ему нужно веселиться со всеми, чтобы было, что потом вспомнить. Внутри него одно сплошное противоречие: одна его часть хочет поддерживать атмосферу веселья, болтать вместе со всеми и вспоминать все смешные и не очень случаи, произошедшие с ними за время учёбы, а другая предпочитает уйти куда-нибудь подальше от посторонних глаз и просидеть в раздумьях пару часов. Акааши не хочет этого признавать, но первая пересиливает. Уже через какое-то количество времени он смеётся над тем, как кто-то залепил кому-то мячом в лицо пару месяцев назад, как Бокуто впал в эмо-режим прямо посреди матча на национальных, слушает рассказы о том, как третьегодки впервые встретились и как они встретили своих кохаев. Становится намного лучше, да и на душе уже не так гадко. Акааши даже немного хочется есть, и он опустошает стакан газировки, стоявший рядом. Он будто заново пережил те два года в волейбольном клубе. Рассказанные истории подействовали как некая «машина времени», и теперь Акааши не уверен, сможет ли заснуть сегодня ночью, не улыбаясь от этих воспоминаний. — Да-да, мы обязательно будем приходить к вам на тренировки, так ведь? — Конечно! — Как только выдастся свободное время — всегда пожалуйста! Это вселяет надежду. — А, кстати, а куда вы поступать-то собираетесь? На лицах всех третьегодок проскочило выражение вроде «ну, началось», кроме, может быть, Вашио. С первого взгляда ему на всё пофиг, и создаётся полное ощущение, что выражение его лица никогда не меняется. Нет, меняется, но слишком редко и по большей части только на волейбольной площадке, уж сокомандники-то знают. — Буду штурмовать Токийский! — с гордостью заявляет Сарукуи, откидываясь на спинку стула. — Факультет технологии. — А я на журналистику скорее всего, — Коноха отводит глаза в сторону. Слишком тяжело поверить, что студенческая жизнь так близко. Акааши понимает, что через год его ждёт то же самое. Нет, лучше пока не думать об этом. — А я никуда. Возьму небольшой перерыв. Добрая половина команды резко поворачивает головы на этих словах. У кого-то даже, кажется, очень громко хрустнули шейные позвонки. — Да ну, ты шутишь! — Тебя же могли запросто взять в любой университет, с твоими-то данными! — Серьёзно, тебе только в профессиональный спорт идти. Бокуто отмахивается. — Не, не моё это. И не спрашивайте меня почему, хорошо? Все присутствующие, включая самого Акааши были, мягко говоря, удивлены. Таких подробностей даже Кейджи не знал, да они как-то и не затрагивали эту тему в своих каждодневных разговорах. А если и подходили к ней, то тут же меняли предмет болтовни, как будто не хотели об этом говорить. Вот оно что. Хотя, наверное, Бокуто и прав, что делает так. До сентября не так уж много времени — чуть меньше полугода, и поступать куда-либо смысла нет. К чертям этот переезд. Разговор ушёл совсем в другое русло, и Кейджи мысленно обрадовался, что не приходится больше думать о чем-то столь неприятном. Он усиленно делает вид, что слушает, хотя мысли его сейчас где-то совершенно в другом измерении. Он вряд ли может повторить последние сказанные собеседниками слова или хотя бы назвать тему, которую те обсуждают. Если бы так можно было, он бы давно выкинул из головы всё ненужное и наслаждался моментом. Но почему-то Акааши так не может. — Я на секунду, мне нужно выйти. Голос у Бокуто немного хриплый, и Акааши поворачивается, чтобы сказать ему что-то, но тот уже быстрым шагом направляется к входной двери. Что-то подсказывает Кейджи пойти за ним. Котаро никуда не ушёл: он стоит на крыльце закрыв глаза и шумно вдыхая прохладный вечерний воздух, будто пытаясь восстановить дыхание. Вид у него был какой-то… не такой. Совсем не такой, как обычно. Он всегда выглядит простым и открытым, не как сейчас. Как будто он раздражён или очень зол. Брови сведены к переносице, губы сжаты в тонкую линию, а голова чуть запрокинута назад. И с чего это вдруг такие внезапные порывы выйти на улицу просто чтобы подышать или побыть одному? — Бокуто-сан? Тот вздрагивает от неожиданно материализовавшегося за спиной Акааши и обращает взгляд на него. — Акааши? Ах, да, прости, там было слишком душно, и мне нужно было немного побыть на свежем воздухе. Хотя да, в ресторане действительно многолюдно и жарко, даже несмотря на то, что работают кондиционеры. Кейджи и сам не прочь постоять на улице чуть-чуть. — Что-то не так? — Могу спросить у вас то же самое. Бокуто запинается на секунду. Неужели по нему настолько видно, что что-то (совсем) не так? — Всё в порядке. Снова дежурные фразы и никаких конкретных ответов. «Браво, Котаро», — думает про себя он и приходит к выводу, что и так слишком многое недоговаривает и прячет за заученными выражениями вроде «всё в порядке». Да ничего, чёрт возьми, не в порядке! И они оба это прекрасно знают и понимают, только совсем не хотят признавать. — Ничего не в порядке. Акааши как будто читает его мысли. — Я знаю. И снова воцаряется молчание. Они стоят совсем рядом друг с другом, их пальцы едва соприкасаются, но, кажется, это прикосновение сейчас так нужно. Оба смотрят куда-то вверх, где за облаками сияют звёзды. — Куда ты смотришь? — К чему такие вопросы? — Акааши не отрывает взгляд от непроглядной серо-коричневой пелены вместо неба. — Ну, просто. — На звёзды, — сеттер пожимает плечами, будто сомневается в собственном ответе. — Их не видно, но ты всё равно на них смотришь? — Вроде того. — Значит, ты веришь, что они есть? — либо Бокуто пропёрло на философию и это слишком глубокомысленно, либо Акааши ничего не понимает. Наверное, второе, потому что он не знает, к чему вообще этот разговор. — Что ещё за глупые вопросы? — Нет, ты ответь. — Да, верю. — Значит и когда меня не будет рядом, верь, что я есть. Что? Акааши на пару секунд встал в ступор, даже не зная, что на это сказать. Нет, Бокуто совершенно не глуп, как может показаться с первого взгляда, он очень даже умный, но слишком простодушный. И эта фраза для него — что-то слишком несвойственное. Это вообще Бокуто сейчас сказал, да? — К чему это? — Именно к тому, о чём ты подумал. Ну нет, быть того не может. Не надо делать этот вечер ещё хуже. — А может хватит мне об этом напоминать? Кейджи наконец перестаёт смотреть вверх и поворачивает голову в сторону Котаро. Он легко улыбается, хотя выражение лица всё ещё непривычно серьёзное. — Да, пожалуй, ты прав. Акааши не может не улыбнуться в ответ. Бокуто придвигается чуть ближе. Его пальцы непривычно холодные — это сеттер замечает сразу. В голове продолжает мелькать мысль, что что-то определённо не так, но он не хочет докапываться прямо сейчас. Может, позже. А может, Бокуто и сам расскажет. Это даже лучше. — Знаешь что? — Что? — Котаро тоже наконец прекращает созерцать непроглядную завесу облаков и заглядывает в глаза напротив. — Ты хоть тот ещё дурак, но я люблю тебя. Бокуто замирает на несколько мгновений. Акааши никогда не говорил ничего подобного. Хотя нет, даже сам Котаро ни разу так не называл свои чувства к нему. Просто Кейджи ни разу не сказал хотя бы о симпатии. Ни на зимнем фестивале, ни перед рождеством, ни позже. И теперь… Как будто он выжидал момент, чтобы сказать это. Сейчас было бы неплохо иметь под рукой диктофон, чтобы записать это. А потом поставить на повтор. На вечный. А потом он резко приходит в себя и отвечает тихое «Я тебя тоже».***
Акааши мог бы с полной уверенностью заявить, что следующая ночь была почти самой лучшей в его жизни, и сам бы мог это заявление опровергнуть. Заснуть он так и не смог, были тому причиной всплывающие в голове воспоминания или расшалившиеся нервы. Зато всё с верхом компенсировал сопящий под боком Бокуто, которому Кейджи немного завидовал, потому что он не страдал такой фигнёй, как бессонница. Теперь же бессонница — самое обычное явление в жизни Акааши. Стол заставлен разного рода снотворными и успокоительными препаратами, которые принимать нужно строго в определённое время, по очереди и в разные дни. Но никакие из них не помогают лучше, чем тихое «Я тебя тоже», прозвучавшее в огромном ворохе воспоминаний.