Seafret — Be There
Иногда бывает очень странно выходить из дома и на периферии сознания понимать, что прежним ты точно не вернёшься. Такое иногда бывает перед какими-нибудь поездками, важными событиями и прочими подобными штуками. Акааши сейчас чувствовал себя именно так. Он оглядывался на закрывшуюся за ним дверь дома, смотрел по сторонам, будто запоминая, каким оно всё было раньше, чтобы потом воспроизводить в своей памяти и ностальгировать одинокими вечерами. «Оно всё» было так же, как и обычно: пасмурное небо, почти одинаковые серые дома, мокрая от недавно прошедшего дождя дорога, тёмно-зелёный соседский забор и кошка, сидящая на нём, громкая сигнализация чьей-то машины, виднеющаяся вдали сквозь туман станция метро. Он свернул на другую улицу, и захватить в память больше не удалось. В идеале сейчас Кейджи хотелось остановиться прямо посреди дороги, вдохнуть влажный воздух поглубже, и запомнить этот момент как можно лучше. Но нет, его усиленно тянули за руку в совершенно противоположную сторону, и Акааши даже не знал толком, хотел ли он сейчас идти куда-то. — Что-то не так? — его спутник остановился, отчего Акааши чуть не врезался тому в спину. — Ты какой-то слишком задумчивый сегодня. — Знаю. Просто подумал тут о кое-чём… неприятном. — Если хочешь, можешь рассказать мне. — Как ни странно, когда вы думали о неприятном почти целый год, вы мне об этом ничего не говорили, — возмутился Кейджи, но чисто символически, чтобы потянуть время. Говорить что-то подобное всё-таки не особо приятно. — Ты теперь всё время мне это припоминать будешь? — послышалось недовольное бурчание в ответ, и Акааши подавил смешок от этого тона, таща остановившегося Бокуто в нужную сторону. — Думаю, что да, — недобро усмехнулся тот, остановившись около перекрёстка. — И теперь нам нужно, — он замолк, вспоминая направление. — Направо? — Не-а, не угадал. Прямо, а на следующем перекрёстке уже направо. Ты нас чёрти куда заведёшь, — он легко щёлкнул Акааши по носу, отчего тот недовольно скривился, но покорно поплёлся до следующего перекрёстка. Шум города заполнял тишину, которую, кажется, даже не нужно было чем-либо заполнять, хотя в воздухе висели тысячи незаданных вопросов, тысячи невысказанных слов и предложений. Некоторым из них так и суждено было остаться никем не услышанными. Вместо слов сейчас были сигналы машин, тормозящих на поворотах, шуршание листьев на ветру, гудение поезда где-то вдали, невнятные возгласы людей из кафе на первом этаже одного из зданий. Этого было вполне достаточно. — Эй, Акааши, ну расслабься ты уже! Мы всего лишь идём ко мне домой, а по твоему лицу можно сказать, что мы идём банк грабить, не меньше! — Знаешь, ощущается это примерно одинаково, — Акааши поправил сползающий с шеи шарф, и сильнее закутался в плащ. Погода сегодня была отвратительной, особенно после недавнего дождя, прошедшего буквально стеной. Ветер пронизывал чуть ли не насквозь, казалось, что ледяные потоки воздуха проходят и сквозь одежду, и сквозь кожу, пробираясь до самых костей. Этот же самый ветер своей силой почти сбивал с ног, и то, как зонтики уличных кафе оставались стоять на месте, так и было загадкой. — Так говоришь, как будто ты уже когда-то грабил банк. — Из нас двоих на грабителя больше походишь ты. — Тогда ты будешь моим соучастником. Тишина снова поглотила их на некоторое время. Тишина настолько, насколько она могла проявить себя в оживлённом районе города на одной из центральных улиц. — Неужели ты настолько переживаешь из-за встречи с моей семьёй? — Бокуто чуть обернулся к Акааши через плечо, стараясь так не потерять его в идущей навстречу толпе. — Или опять впал в какие-то свои философские мысли? Переживал ли Акааши? Определённо. Как можно не переживать, когда ты первым увидишь то, что скрывали ото всех много лет? Не знал никто, даже чёртов Куроо, который, вроде как, лучший друг Бокуто, которому доверяют всё, вплоть до самого личного. Но не это. Даже Кейджи узнал не сразу. И теперь ему предстояло всё увидеть воочию. Как он себе это представлял? Трудно сказать. Возможно, комната Бокуто была уставлена какими-нибудь баночками с лекарствами, в углу стола валялись новые шприцы в упаковках, а где-то за кроватью стояла капельница. Возможно, в ней царил настоящий хаос: отклеивающиеся от стен плакаты, одежда везде где только можно, разбросанные провода зарядок, гирлянда из цветных лампочек над кроватью и стоящая в идеально вычищенном углу гитара, на которой нет ни пылинки. Возможно, его комната была похожа на комнату Акааши: всего понемногу, но в меру; куча ящиков для хранения вещей, висящие на стенах фотографии в одинаковых рамках, стол, на котором перманентно стоят несколько кружек с недопитым чаем, какие-нибудь растения на подоконнике и кошачья когтеточка в максимально пустом месте. Ах да, у Бокуто же не было кошки, в отличие от Акааши. Чувствовал ли он что-то из ряда вон выходящее из-за всего этого? Миллион раз да. Ему хотелось прекратить гадать и скорее увидеть всё так, как оно есть, иначе фантазии грозили разрастись в не самую приятную сторону. Акааши так и не ответил, хотя ответ и не требовался. — Значит, переживаешь, — иногда Бокуто поразительно прозорлив. Но, как и положено, по закону подлости, всегда не там, где нужно. — Только не говори мне сейчас, что ты не переживал бы, если бы был на моём месте. — Я не знаю, каково это. Так что не мне судить, — Котаро отвернулся, заворачивая, как и было сказано, направо сразу после перекрёстка. Дом был почти тут же. Идти совсем недолго, минут десять или около того. По дороге в школу Акааши никогда не задавался вопросом, как можно дойти до дома Бокуто, хотя и знал, где тот живёт, но лишь примерно. Теперь же он первым из его друзей придёт к нему домой. Боже, какое же это всё-таки странное ощущение. Его дом совсем не такой, как другие на этой улице. Он одинаково серый и абсолютно одинаковой планировки с другими, но нет, он совершенно на них непохож. Начиная с вырвиглазно-оранжевого забора с какими-то рисунками и заканчивая буйством цветов на клумбах около него. Да и аура у него совсем другая. Не одинаково холодная и мрачная, как у других, а тёплая и отчего-то гостеприимная. Акааши невероятно сильно хотел зайти туда и удивлялся, почему никогда не заходил раньше. — Давай, не стесняйся. Думаю, моя мама будет очень рада тебя видеть, — Бокуто стоял на пороге дома, как будто не решаясь открыть дверь. — Если она будет странно себя вести или задавать странные вопросы, не обращай внимания. Они должны скоро уйти к каким-то своим друзьям, так что расспросить тебя она не успеет, но всё же. — Это что-то вроде ценных указаний и наставлений? — саркастически заметил Кейджи. — «Оставь надежду всяк сюда входящий» или что-то в этом роде? — Заткнись. Я просто предупредил. Он уже было потянулся к дверной ручке, но одёрнул себя, вспомнив что-то ещё. — И да, папа. — Что он? — Всё то же, что относится к маме. Только ещё плюс он чересчур громкий. Ну уж если Бокуто говорит, что его отец чересчур громкий, то страшно даже представить, что там на самом деле. — Такое ощущение, что ты меня запугиваешь для того, чтобы я не заходил. Вместо ответа Бокуто скорчил недовольное лицо, от которого Акааши хотелось рассмеяться в голос, и, наконец собравшись, нажал на дверную ручку. Дверь поддалась, и, приоткрыв тонкую щёлку, Котаро шепнул «Я пойду первым». Такое ощущение, что Кейджи не в гости идёт, а грабить тот самый пресловутый банк. Но, стоило Бокуто показаться в дверном проёме, как на него тут же обрушился маленький ураган, которым, видимо, и являлась его мама. — А, ты уже пришёл? Ну что стоишь в дверях, проходи… — она было кинулась обнимать своего сына, но поток быстрой речи прервался, стоило Акааши попасть в поле её зрения. — Мам, это Акааши. Она была чуть ли не на голову меньше Акааши и Бокуто, но не хрупкая. Лицо аккуратно обрамляли светлые волосы, и её светло-карие глаза светились радостью, и, чёрт возьми, Кейджи всё это уже где-то видел, и вполне нетрудно догадаться, где. С той лишь небольшой разницей, что Котаро не носит ни юбки, ни огромные кофты со странными рисунками. Хотя, если вспоминать их похождения в летнем загородном доме несколько месяцев назад, то вполне можно поспорить. Взгляд её был не то, чтобы пугающим или сканирующим, даже не оценивающим, нет. Она мельком оглядела его с ног до головы, будто выстраивая в своей голове образ, и, снова вернувшись к лицу, добродушно улыбнулась. — Так это ты Акааши-кун! Меня зовут Азуми, — она ненадолго прервалась. — много о тебе слышала, очень рада наконец увидеть! И в следующую секунду сеттер оказался заключён в объятия. От такого приёма он на секунду застыл, и, экстренно подбирая подходящие слова, ответил «Я тоже очень рад с вами познакомиться, Азуми-сан». Она упорхнула обратно в гостиную, что-то приговаривая о том, какой Акааши замечательный и вежливый, не то, что её сын, и Бокуто закатил глаза, слушая её щебетание. По его лицу видно было, что такое ему точно не впервой. Изнутри его дом был совсем не таким, как представлял себе Акааши. По стенам висели заметки, какие-то глупые рисунки, фотографии без рамок, списки и, видимо, всё, что можно было написать на бумаге и пришпилить к стене иголкой. Кухня была очень уютной, с тёплым освещением и множеством растений, стоящих тут и там. И, что удивительно, везде был почти идеальный порядок, кроме, может быть, угла, в котором стояли велосипеды чуть дальше по коридору. На них лежали какие-то старые вещи, были свалены разных размеров коробки, в которых лежала всякая мелочь вроде брелоков и сточенных карандашей. На перилах лестницы повязаны какие-то ленточки, на некоторых из них даже было что-то написано. Даже на люстре в прихожей маркером была нарисована кошачья мордочка, правда, вот вопрос, кто и каким образом её там нарисовал. — Раздевайся, обувь ставь сюда, — то ли разочарованным, то ли обиженным тоном сказал он, указывая куда-то в сторону гардеробной. — И на второй этаж. Однако его речь прервал радостный возглас из гостиной, да настолько громкий, что Акааши едва поморщился. Он догадывался, что это, очевидно, его «чересчур громкий» отец. Проходя мимо входа в комнату, Кейджи заглянул на секунду, и, о боже, остановился как вкопанный. Во-первых, в комнате были обои с чёртовыми совами. Во-вторых, там на полу сидели отец и младшая сестра Бокуто, играющие в какие-то видеоигры на приставке. В-третьих, Акааши теперь знал, откуда он взял эту безумную причёску. Он бы вовсе не удивился, если в какой-нибудь кладовке увидел целые ящики лака для волос, а на заднем дворе огроменный контейнер, заполненный использованными флаконами. Акааши решил зайти и поздороваться, вежливо поклонившись. Того требовали правила хорошего тона, которым его учили чуть ли не с самого раннего детства, но здесь, видимо, это производило слишком большое впечатление. А ещё Бокуто слишком много говорил о Кейджи дома, и здесь его, вероятно, знали как облупленного. — Вот поучился бы у своего друга вежливости, — продолжая улыбаться, сказал мужчина, выходя из комнаты и попутно давая Котаро подзатыльник. — Рад познакомиться, Акааши! Сам гость всё это время глупо улыбался и поглядывал на пострадавшего от подзатыльника, пока на него не налетели с объятиями во второй раз. Это была младшая сестра, которой на вид было лет семь, и она была слишком похожа на Бокуто. Начиная от цвета глаз и заканчивая характерной манерой повышать тон голоса больше, чем нужно. — Это Кохэку, — Котаро присел на корточки, и девочка радостно бросилась обнимать и его тоже. И добавил уже тише. — И она всё знает. Сказать, что сеттер испугался — не сказать ничего. Одно дело то, что всё знает Куроо, ну или Кенма в крайнем случае. Они точно не стали бы распространяться, в отличие от семилетней девочки, у которой чёрт знает что в голове. — Ты уверен… — Да, уверен. Она хорошая и никогда никого не подводит. Правда? — Кохэку охотно кивнула, за что её обняли только сильнее. «Какая же эта семья всё-таки странная», — отметил Акааши про себя. — У родителей есть ещё время, чтобы собраться, — Котаро мельком посмотрел на часы, висевшие прямо над телевизором в гостиной. — так что Ко идёт с нами. Чего стоишь? Это обращались уже, видимо, к Кейджи, потому что тот и вправду немного завис. Всё происходящее совершенно не хотело укладываться у него в голове. Одно дело — прийти в гости, и совершенно другое — при этом познакомиться со всей семьёй. С семьёй, с которой ты даже не планировал знакомиться ни в ближайшем будущем, ни потом. Нет, Акааши не стеснялся и не чувствовал ничего даже похожего на стеснение, скорее, был немного… удивлён? Да, пожалуй, это чувство можно назвать и так. — Ничего, просто задумался немного, — сеттер чуть мотнул головой, будто пытаясь стряхнуть ненужные мысли. — Пойдём наверх. Бокуто в ответ пожал плечами, как-то сочувственно посмотрев на него. Это вполне вписывалось в обычное поведение Акааши, но Котаро никак не мог понять причину, по которой тот «задумался», поскольку здесь и думать-то было особо не о чем. Как ни странно, все три предположения Акааши по поводу того, как могла выглядеть комната Бокуто, оказались неверными. Или верными, в какой-то степени. Точнее, от каждого предположения здесь было понемногу. В комнате царил беспорядок, но не до степени «грязная одежда, валяющаяся под кроватью». Повсюду лежали какие-то книжки, старые журналы и тетради с вырванными оттуда листками. Особенно много скомканной бумаги было в углу, где стояли картонные коробки с каким-то хламом. Акааши догадывался, что в одной из них Бокуто и нашёл тетрадку с сотней дел до восемнадцати, он помнит, как тогда ещё капитан рассказывал о том, что «разбирал какие-то старые вещи с младшей школы и нашёл вот что». Сколько же он пережил за последнее время из-за обычной тетрадки в двенадцать листов, даже представить сложно. И он вряд ли бы променял эти приключения на что-то ещё. И предположение про лекарства тоже оказалось отчасти верно: на прикроватной тумбочке и письменном столе стояло множество баночек с непонятным содержимым, коробок с белыми таблетками, а поверх них валялось множество справок и рецептов, что, видимо, выдавались для получения этих самых лекарств. Те самые, про которые Бокуто постоянно забывал. Сложно представить, как можно забыть про что-то, что стоит буквально у тебя под носом. И насчёт шприцов Акааши тоже оказался прав: в одном из открытых ящиков лежала неиспользованная пачка. Правда, на ней был приличный слой пыли, а значит, ими не пользовались уже давно, и, видимо, пользоваться не собирались. Возможно, они лежат тут со времён химиотерапии, возможно, куплены не так уж и давно, но истинное их назначение в этой комнате Акааши представить боялся. Действительно боялся. И, наконец, Кейджи ошибся в том, что комната была похожа на его. Нет, она ни капли не была похожа, разве что кроме множества фотографий, похоже, наклеенных прямо на обои, представляя собой огромный коллаж. Он висел прямо над кроватью чуть ли не на самом видном месте, создатель явно им гордился. Фотографии здесь были самые разные: и детские, и совсем свежие. Больше всего в глаза бросалось изобилие белой формы на этом коллаже. Тут действительно висело огромное множество изображений их команды в последние три года. И много фотографий Акааши в частности. Если вдуматься, то такое чрезмерное внимание немного пугает. И всё же, в целом комната была обставлена до глупого просто: рабочий стол, пара стульев, кровать у стены, шкаф, какие-то полки и кресло-груша, запихнутая между кроватью и стеной. Никаких излишеств или чего-то из ряда вон выходящего. Если убрать все детали, то можно было бы сказать, что это просто стандартная комната, каких миллионы. — А у тебя тут уютно, — Акааши огляделся, прикрывая за собой дверь и замечая с оборотной её стороны большой плакат к какому-то фильму. Такие обычно в кинотеатрах висят. Стоп, погодите-ка… — Знаю, — Бокуто плюхнулся на кровать, задирая голову наверх, к фотографиям. — А это как тебе? — Впечатляюще. — Я собирал сюда твои фотографии с тех пор, как ты поступил. — Боже, не надо так говорить, чувствую себя жертвой сталкера. — Почему же сразу жертвой? — хитро улыбнулся Котаро, наблюдая за тем, как его сестра вытаскивала бесформенное кресло. — У меня было ощущение, что ты сам просишь за собой при-и-истально следить. Акааши закатил глаза. Вот никак без шуток подобного рода нельзя обойтись. — А знаешь, на самом деле это немного грустно, — он откинулся спиной к стене. — Потому что я там больше не учусь. — И никогда уже не будешь. Бокуто обиженно посмотрел на него. — Эй, не нагнетай обстановку! — А ты всё ещё учишься, да? — внезапно подала голос Кохэку, устроившись между ним и Котаро. Акааши видел много братьев и сестёр, которые были невероятно похожи друг на друга, но чтобы настолько — никогда. Оставалось только выкрасить прядки волос в белый, и всё. Правда, ей пока было ещё рано… но кто знает, что ей взбредёт в голову в будущем. Кейджи сел на стул, стоявший у письменного стола, тяжело вздохнув. У него было мало опыта в общении с детьми, поэтому он никак не мог представить, что нужно сейчас говорить и как это говорить. — Да, я на год младше, — кивнул сеттер, чувствуя неловкость. — И в волейбол тоже играешь? — эта девочка буквально источала любопытство. — Ну… да. — И он лучший сеттер из всех существующих, — добавил Бокуто, совершенно не смущаясь. Он будто вообще не испытывает такого чувства. А если и испытывает, то таковые случаи можно по пальцам пересчитать. Нет, Акааши не будет краснеть. Он просто отведёт взгляд в сторону, чтобы не наткнуться на взгляд Котаро, в котором читается слишком много всего. — Вы же лучшие друзья, так? — в довершении всего добавляет она, всё ещё разглядывая Акааши. Он уже ощущал подобное ранее, когда только поступил в Фукуродани и пришёл записываться в волейбольный клуб. Потому что пронзительный взгляд почти жёлтых глаз забыть уж слишком трудно. — Можно и так сказать, — Кейджи опять сконфузился, чуть сползая на стуле и утыкаясь носом в воротник серого свитера. — Почти. — Ко, я же говорил, это трудно объяснить, — Акааши снова испугался, потому что тогда, в коридоре, он думал, что девочка знает всё в точности. А оказывается, что не очень. — Ну вот ты маму с папой любишь? Она кивнула. — И меня тоже? Снова кивок. — Вот это примерно то же самое, только с небольшими отличиями. — С какими? — как же много вопросов задают дети. — Я расскажу тебе когда-нибудь позже. Сейчас вряд ли поймёшь. — Ну расскажи! Как же вовремя из коридора раздался голос Азуми-сан, которая позвала дочь собираться. Акааши не знал, ни куда они шли, ни зачем, но это было не так важно. Главное, что не будет этих смущающих вопросов и ответов, от которых щёки Кейджи всё больше и больше окрашивались во все оттенки багрового. А потом они останутся одни, и можно будет говорить о чём угодно. Девочка вихрем унеслась из комнаты, будто вовсе забыв про те вопросы, что она задавала всего минуту назад, родители попрощались с Бокуто и Акааши, и дом подозрительно стих и опустел. — Они хорошо к тебе относятся, — вдруг сказал Кейджи. — Да, знаю, — Бокуто слабо улыбнулся уголками губ. — Они поддерживают меня во всём, кроме… — он запнулся на секунду. — Думаю, ты догадываешься, чего. — Твоего выбора насчёт химии? — Именно. Я их прекрасно понимаю. Будешь тут одобрять и поддерживать, когда твой ребёнок практически добровольно соглашается на собственную смерть. — Практически? — Акааши непонимающе выгнул бровь, всё ещё говоря откуда-то из глубин воротника свитера. — Просто не хочу тянуть со всем этим, вот и всё. А ещё я терпеть не могу, когда меня… — нервный вздох. — Жалеют. — Так я ведь именно этим и занимался, когда тебе внезапно приходило в голову поистерить на тренировках? — Ну ты другое дело. А тут каждый, кто узнаёт о том, что ты болен, считает своим долгом выразить своё сочувствие и соболезнование. Сдалось мне это сочувствие, — Акааши редко когда видел его нервничающим или злящимся, и теперь этот образ никак не мог вписаться во всё, что уже было выстроено в его голове за последние годы. — Я хочу, чтобы ко мне относились как к нормальному, а не как к дефектному. У него были очень странные представления о соболезновании, но в какой-то степени Кейджи был согласен. Постоянное «очень важное» мнение других бесило и его тоже, а тем более сочувствие, когда никто из этих сочувствующих не чувствует даже ничего подобного. Акааши страшно представить, что будет через месяц или два. Он боится любого расклада событий, потому что всё неизменно кончится одним и тем же. Во многих книгах и фильмах говорят, что смерть — страдание не для умершего, а для его близких, и теперь это слишком остро ощущалось. Хотелось бы представить, что это те самые книга или фильм, что это всё чья-то больная фантазия, но увы. Время было скоротечно, и близился конец мая, что значило, что означало близкий конец. И с каждым днём это чёртово время всё ускорялось. А у них впереди было ещё сорок пять чёртовых дел. И это всё нужно было успеть, потому что… …а почему? — Прости, но можно я задам один очень глупый вопрос? — Ну давай, — Бокуто удивлённо посмотрел на него, чуть склонив голову направо. — Вперёд. В комнате повисло недолгое душащее молчание. — Что будет, если мы не успеем выполнить все пункты сотни? — Наверное, я разочаруюсь в себе. Раз я писал это, когда был ещё ребёнком, то выполнить просто необходимо. — Тебе разве не будет всё равно? — Ну нет, я буду помнить об этом списке всегда, и, если что, заканчивать его будешь ты. Акааши затравленно посмотрел на него, поднимаясь со стула и присаживаясь на кровати рядом. Взгляд точно в глаза, в которых читается, — нет, невозможно в такое поверить, — самая настоящая боль. — Не говори так пока, ладно? Немой кивок, после которого Бокуто кладёт голову Акааши на плечо, стараясь устроиться поудобнее. — Если ты не хочешь, не буду. — И ещё кое-что. — Угу, — невнятно ответил тот, утыкаясь носом в основание шеи Кейджи, отчего тому стало немного щекотно. — Ты будешь регулярно проверяться, не стало ли что-то хуже. Для моего спокойствия. Он опять кивнул, на что получил короткий поцелуй в лоб, и снова улыбнулся. — А теперь ночь видеоигр? — Да, определённо.***
Иногда кажется, что лучше это всё-таки оказалось какой-нибудь чёртовой книгой. В ней можно перелистнуть страницы назад, зачеркнуть весь текст, переписать заново, или, если всё совсем не устраивает, вырвать листы, испещрённые мелкими буквами. И больше всего Акааши хотел, чтобы в его руках оказался не учебник физики, а его собственная история. Которую он бы с огромным удовольствием переписал.