***
По мнению мамы, группы поддержки — собачье дерьмо, неспособное никому действительно помочь. Таблетки, электрошок и, на худой конец, лоботомия — вот средства, необходимые для спасения психов вроде меня. Желательно пичкать меня таблетками ежеминутно, чтобы я, не дай бог, не пришел в себя, держать в закрытой лечебнице, с решетками на стенах, привязанным к кровати, с заткнутым ртом и задницей. То, что в психиатрических клиниках лечат и от гомосексуальности, она не сомневается ни на секунду. Но я, ужасный и никчемный сын, выбираю такую же ужасную и никчемную группу поддержки, в которой меня сделают еще хуже, если это возможно. Нет, мама любит меня, просто она уверена, что меня можно подкорректировать под свои запросы. А я, почему-то, все никак не пойму, что она старается исключительно для меня. Безумец.***
— Ты ведь понимаешь, что тебе не стать Куртом, верно? — серьезно спрашивает брат. Я закатываю глаза и киваю. — И уж точно тебе не стать Джимми Хендриксом, — хихикает Мари. — Ну что ты, — усмехаюсь я, — Мои гитарные соло гораздо лучше. — О чем вы вообще? — недовольно ворчит Би, — Он ведь не умеет играть на гитаре! Карл недовольно фыркает, Мари сползает на пол, истерически смеясь, я планирую позавтракать пивом, а не полезным салатом, похитив банку из холодильника. — Джесси пойдет в группу поддержки, — голос девушки из-под стола немного дрожит, — Для социофобов или что-то такое. — А Кобейн тут при чем? — Группа называется «Клуб 27», — рыжая макушка появляется около моих колен, а пронзительно-голубые глаза следят за банкой пива в моих руках. — Карл, забери от меня свою женщину! — пищу я, пытаясь защитить алкоголь от маленьких ручек этой неожиданно сильной девушки, — Спаси меня! — Даже не думай, милый, — рычит Мари, не отрываясь от борьбы. Предпринимаю отчаянную попытку спастись, спрыгивая со столешницы. Вылетаю из кухни, прижимая банку к себе, пиво выплескивается на мою футболку. — Джесси, я дам тебе еще одну, если съешь салат! — кричит девушка. Это, считай, белый флаг. Возвращаюсь, все еще прижимая банку к груди. — Умничка, — говорит она, протягивая мне тарелку. «Полезный салат» состоит из кусочков огурцов и помидоров, консервированной кукурузы и оливкового масла. — Мари, а вилку ты ему не дашь? — улыбается брат. — Обойдется, нарушитель чертов, — она складывает руки на груди, наблюдая за мной. С я-несчастная-жертва-этой-садистки лицом ем пальцами, запивая завтрак пивом. Получается, на удивление, неплохо. — Джесси, ты же хотел пойти туда через месяц, — говорит Карл. — Нет, я хотел туда пойти, когда мне будет двадцать семь, — делаю глоток, — Но мне нечем заняться эти две недели, так что почему бы не сходить? Ты ведь не против? — Конечно, нет, — брат вздыхает, откидываясь на спинку стула, — Я, наверное, удивлен. — А зачем тебе группа поддержки? — Би Джей все это время не отрывает от меня своего рыбьего взгляда, даже не моргает, по-моему, — Ты ведь не болен. — Не твое дело, — рычит Карл, — Тебе блять пора домой, к собаке. — Ладно, — друг поднимает ладони вверх, вставая из-за стола, — Я зайду попозже, Джесси.***
То, что Би Джей влюблен в меня, было известно моему брату и Мари уже довольно давно. Вероятно, это было известно всему миру, кроме, естественно, меня. Потому что мне некогда было думать о чьих-то еще страданиях. Когда ежесекундно тонешь в океане самоненависти и несчастной любви, выныривать на поверхность реального мира с каждым разом становится все труднее и бессмысленнее. Захлебываешься, уходишь с головой, в глазах темнеет, боль заливается тебе в легкие сильной струей. Она обещает освобождение, она обещает, что станет совсем легко и не страшно, только перестань дергаться. И ты, жалкий слабак, хочешь поддаться ей, хочешь, чтобы не страшно, но почему-то всегда дергаешься и всплываешь, глотая воздух, нещадно дерущий глотку, всплываешь, дергаясь, как кукла на ниточках, всплываешь, не понимая, зачем. Каждый чертов раз всплываешь. Ты не успеваешь оглядеться вокруг, или делаешь вид, что не успеваешь, а потом снова уходишь под воду, в твоих легких есть воздух, и боль снова начинает атаку. Эдакий моральный мазохизм или еще какая-нибудь сопливая херота, чтобы не видеть всего вокруг. На самом деле, ты просто не хочешь ничего замечать. Вдруг то, что ты заметишь, вытащит тебя на берег?***
— Странный ты, — задумчиво говорит Карл, гоняя зернышко кукурузы по тарелке вилкой, — Подозрительно странный. — Вот что ты за человек-то такой неприятный? — Мари дергает брата за прядь волос, свисающую на лицо. — Я не неприятный, я осторожный. — Это не осторожность, идиот, а паранойя. Ты просто чокнутый, — она целует его в щеку, брат хмурится. — Женщина, ты обещала мне пиво, — говорю я, сидя на столешнице и раскачивая ногами. — Я тоже хочу! — подпрыгивает на стуле Карл, в одно мгновение превращаясь из серьезного парня в маленького озорника, — И я тоже съел весь салат. Мари подходит к холодильнику, и тут раздается громкий стук в дверь. Брат выходит в коридор, мы удивленно переглядываемся. — Би Джей? — шепчет девушка. — Не думаю, — так же шепчу я. Карл появляется на пороге, в его глазах что-то неопределенное. В который раз я жалею о том, что нихера не понимаю по выражению лица. — Джесси, к тебе, — он не смотрит на меня, его пальцы слегка подрагивают, — Барбара.***
— Барбара? Что за уебанское имя? — Чарльз приподнимает бровь, закусывая фильтр сигареты. Его щека испачкана краской, волосы собраны в нелепый хвост на затылке, пальцы правой руки сжимают кисточку. Мы разрисовываем стены в его комнате: я лежу на полу, он творит. — Какая нахер разница, как ее зовут? — я закидываю руки за голову, вытягиваю ноги, — Хоть Кэнди, мне-то что? — Чувак, ей даже шестнадцати нет. Ты трахнул малолетнего панка по имени Барбара, извращенец. — Кого я только не трахал. С каких пор два года разницы стали преступлением? — Если тебя посадят, я не удивлюсь, уебок, — он наклоняется надо мной, улыбаясь. Я протягиваю руку и вытаскиваю сигарету из его губ, — Вор, — шипит он. Я тихо смеюсь, прикуривая. Он отворачивается к окну, доставая еще одну сигарету из-за уха. Его комната на первом этаже, что дает мне право проникать сюда в любое время дня и ночи. — Хочешь кофе? — он вздыхает, все еще стоя сгорбившись, спиной ко мне. Воплощение всемирной скорби блять. — Чар, что за хуйня? — я подхожу к нему сзади, кладу руку на плечо. — Не нравится она мне, Джесси, — он оборачивается ко мне, заглядывая в глаза, — Не нравится. — Если это ревность, то ты мудак, — усмехаюсь я и получаю удар в челюсть, сбивающий меня с ног. — Лучше не заставляй меня ревновать, — шипит Чарльз, — А эта сучка не нравится мне потому, что она ебаная наркоманка. — Как скажешь, гребаный психопат, — говорю я, с трудом открывая рот. Он наклоняется, дергает меня за руку, я взлетаю с пола, и он обнимает меня. Мой нос утыкается ему в ключицу, а его тихий смех щекочет макушку.***
— Лучше бы вам поторопиться, мистер, — говорит Карл, наконец поднимая на меня тяжелый взгляд, — А ей лучше бы не задерживаться в нашем доме. Я киваю и выхожу из кухни. Она стоит около входной двери, сжимая бутылку виски в руках. Все знают, что я ненавижу виски. Все приносят только виски. Я не видел ее два или три года, а она ни капли не изменилась: все те же черные волосы, все те же выбритые виски, все та же мужская одежда, тот же взгляд бешеной собаки. Может, татуировок стало больше. Зачем она пришла? — Ну привет, — усмехается Барбара, — Давно не виделись, верно? — Какого хера ты пришла? — спрашиваю я, приближаясь к ней. — Как грубо. Я соскучилась, — говорит она, скидывает ботинки и толкает меня плечом, проходя мимо, — Твоя комната все там же? С кухни слышно рычание брата, сдерживаемое шипением Мари. У меня часа два на Барбару и гадкий виски.