Сурвилл. Мыслеформа проклинателя

      Утро было холодным, неприятным и настолько туманным, что мурашки пробегали по коже. Улицы пустовали, множество деревянных домов превратилось в жалкие обугленные останки. Кое-где белую гальку главной улицы усыпал пепел. Белый и черный, цвета смерти, сегодня предстали одним целым, местами даруя камням серый оттенок. Божественный гнев ли обрушился на город в ту страшную ночь, когда завывали ветра, вырывались с корнями деревья и молния ударила в чью-то мигом воспламенившуюся крышу? Не у каждого хватало средств на каменные дома, поэтому большинство таких находилось в историческом центре города, где жила, как правило, знать. На зигзагообразных улицах не было ни души. Громко каркнув, пролетела ворона в сером небе, а молочный туман беззаботно болтался по улицам, ведущим вверх. Там, на большой высоте, располагалось кладбище. Сколько веков успело пережить оно и смертей повидать… Ночь пожара унесла души многих, хороших и плохих. Людские крики заглохли между обугленных стен. Кого-то придавило деревом у самого выхода, некто просто задохнулся, кто-то умер, спасая другого, как ее отец… Это были недели траура, когда знать, пользуясь положением, приглашала к себе домой лишенных крова людей, обрекая их и детей на выплату долгов до конца жизни. Когда от того, кем ты был, оставалась жива лишь память… Почему в эти дни печали и боли ей не хотелось примкнуть к таким же мучающимся, как она, и, возможно, обрести новую семью? На что могла рассчитывать двенадцатилетняя девочка в жестоком и бесчувственном мире? Как отчаянно она хотела бы родиться в мужском обличии! Не пришлось бы бояться, что, если даст себе передышку и поспит, кто-нибудь воспользуется ею для удовлетворения своих животных инстинктов. Можно было бы спокойно прийти к любому Мастеру и научиться у него ремеслу, побыть учеником и заработать, ее бы воспринимали как личность, не как вещь, которую можно и нужно использовать… Девочка желала себе смерти, но не могла покончить с собой, поэтому ей оставалось лишь голодать и не спать, ожидая своего часа. С измазанным черным лицом, заплаканными глазами, дрожащими от холода руками, она поднималась вверх на кладбище, но, когда почти достигла вершины, ветер сбил с ног. Грязные от земли колени проехались по гравию, содрав кожу и начав кровоточить. Усилием воли девочка поднялась. Голова кружилась, глаза жгли, отчаянно смотря в сторону приоткрытых ворот кладбища. Расстояние до него казалось исполинским, сердце сжималось и болело, а перед девочкой все мутнело, плывя желтой рябью. Содрогаясь от страха и отчаяния, она шла к могилам своих родителей, ей хотелось встретить смерть скорее, чтобы снова увидеть их лица и больше не быть одной и не страдать… Ограда кладбища была невероятно детализированной, впечатляющей своей живостью и грозностью. Две высоких классических колонны служили входом, являясь одновременно частями железной изгороди. В некоторых местах она делилась на прямоугольные отрезки, внутри которых красовались сложные металлические узоры вроде соприкасающихся друг с другом полураскрытых цветов. Немного по сторонам от колонн зеркально располагались спиной друг к другу два идентичных барельефа. Странные существа, безобразные и пугающие, похожие на волков и в то же время на драконов, покрытых чешуей даже на крыльях и длинном хвосте, извергали пламя из открытых пастей на обнаженного человека, символизирующего душу. Чуть поодаль находился горельеф богини с перевязанным ртом — Ангероны. Она была изображена не как привычно у многих подобных классических статуй, настолько человеческой казалась боль в ее каменных глазах. Держа указательный палец у прикрытых губ, богиня молила безмолвствовать и опускаться в пучины страданий. Девочка не знала ни ее значения, ни для чего она была здесь. Как символ скорби и мучений?.. Кто знает… Черные лепестки роз, кружа от порывов холодного ветра, ниспадали на кладбище, покрывая сырую землю и могильные плиты. Издалека они выглядели как перья. Все пред глазами плыло и мутнело, левую колонну объял огонь, правая покрылась ледяными наростами, напоминающими безупречные кристаллы. В голове настойчиво рычала мигрень и тензионная неприятная боль, пальцы покалывало, они словно немели и не слушались, тело стало ватным. Изгородь покрылась инеем. Туманное море заполнило границы кладбища, на котором, будто островки, чернели могилы. Когда девочка подошла ко входу, то увидела странную женщину, рыжеволосую, одетую в что-то траурное и мрачное. Она была в шляпе с черной вуалеткой, слегка прикрывающей лицо. До незнакомки расстояние было шагов в пятьдесят, но девочке оно показалось до неприличного близким. Словно очарованная, она не сводила глаз с того бледного лица вдалеке. Женщина протянула руки в перчатках в ее сторону. Сухие губы, которая девочка отчетливо видела в своих мыслях, как и хищные зеленые глаза, нечто шептали на неизвестном языке. Ее жест казался молящим о помощи больше тысячи слов, но в нем было нечто настолько ужасающее, что в душе девочки похолодело. Этот заливистый приглушенный смех, когда незнакомка сделала вид, что сжимает нечто невидимое в протянутых руках… В легких девочки горело, ей не хватало воздуха, она отчаянно схватилась за шею, пытаясь освободиться и поняв, что сама себя душит и не может остановиться. Черные, но мутные силуэты показались в тумане за незнакомкой, походя на огромные распростершиеся крылья. Девочка упала на землю, лицом к ней, и, усилием воли оторвав от своей шеи руки, лишь успела подумать «Ангерона, спаси… Как же я хочу быть такой, как она» перед потерей сознания, сжав в руке черный лепесток.