Сурвилл. Мыслеформа проклинателя

— Черт! — выругался голос. — Черт, черт, черт! Долбанная Эйслинг! Чтоб я еще раз поверила, что не будет жечься! Контуры окружающего оказались непривычно мутными, дерганными, искривленными за счет золотистых точек перед глазами, но затем реальность резко прояснилась. Искаженные предметы приняли четкие, пусть и мрачные очертания. Холодная земля, — первое, на что Энни обратила внимание, заставила вздрогнуть, и пальцы невольно отпрянули, словно обжегшись. — Ты потеряла сознание, едва сделав шаг, — вымолвила Эйрин, протерев рану на руке и поморщившись. Мутный светильник заливал тусклым унылым светом малое пространство куреня. Энни очутилась в племени, особо того не желая, и ошарашенно осмотрелась по сторонам, выдав скомканное извинение: — Прости… Ведь я тебя ранила. — Хотела бы я сказать «пустяки», — криво усмехнулась Эйрин, одарив ее оценивающим взглядом, — но ты… проткнула мою руку. Молчи, — махнула ей. — Не перебивай и не смей извиняться, убила бы себя на твоем месте. Терять тебе было нечего, кроме жизни. Ты выглядела жалко. Как человек, презирающий свою жизнь, но умереть не готовый. — Это было так, — заунывно пробормотала Энни, осмотрев скудную обстановку. Голодные обмороки и мертвецкая бледность кожи были для нее обычным состоянием, но лишь второй раз в жизни она приходила в себя в незнакомом месте. — Скоро расскажу тебе о нашем племени и его обычаях, о нашей цели и предназначении, но сперва запомни: мы спим по два захода. В середине ночи собираемся у костра и обсуждаем планы на будущий день — делаем это, во-первых, потому что после сна услышанное лучше запоминается, во вторых — чтобы быть готовыми к любым неприятностям своевременно. Скоро сама услышишь, время на подходе, — ее глаза неотрывно смотрели на Энни, пока мягкие губы тихо, но отчетливо произносили эти слова. Нос снова поморщился — рана все жгла. — Ненавижу Эйслинг! Эта старая карга опять всучила болезненное лекарство! — Мне жаль… — прошептала Энни. — Мне правда жаль… — Ее рука слабо коснулась плеча Эйрин. Их взгляды встретились — испуганно, настороженно, будто нечто пронеслось по телу холодной дрожью, отдавшись в глубине желудка. «Пожалуйста, скажи, что ты почувствовала то же самое, что и я, — подумала Эйрин. — Пожалуйста…» — Ее взгляд молил, Энни хотела нечто произнести, но слова умерли, не вырвавшись изо рта. Услышав внезапно начавшееся стучание по чему-то железному, девушки встрепенулись и отпрянули друг от друга. — Пора, — сказала Эйрин с натянутой улыбкой, тихой тенью выскользнув из курня. Энни не оставалось ничего, кроме как последовать за ней. Однако, выйдя, она растерялась, не увидев спутницы. Ее взгляду предстал лагерь племени — куча женщин занималась своими делами или просто болтала, не обращая на нее никакого внимания. Множество деревянных построек, большинство из которых выглядело больше как временные, нежели постоянные, украшалось кучей расставленных рядом горящих светильников. Было светло, но некоторые углы пребывали во мгле. Особо выделялись конусовидной формой курни, находящиеся чуть поодаль от обычных жилищ. В отдельных местах пространство между теми было узким и явно не самым удобным для передвижения, напоминая маленькие переулки Сурвилла по ширине. Энни интуитивно направилась налево, подальше от женщин, ей хотелось найти границу лагеря, чтобы хотя бы примерно оценить, насколько он защищен и есть ли у нее шанс когда-нибудь сбежать. Ее схватили, когда она проходила мимо очередного небольшого промежутка, затянули вовнутрь и закрыли рукой рот. — Шшш, — не кричи, — знакомые горячие губы обожгли ухо. — Эйрин. Какого черта? — прошипела, вырываясь, девушка громким шепотом, чувствуя всю неловкость положения. Она вжалась в стенку перед собой, но никуда не смогла деться от навязчивого тепла тела. — Любишь, значит, шляться одна по незнакомым местам? — спросила спутница с усмешкой, пока другая разворачивалась к ней лицом. — Могла бы и меня подождать. — Как-то я не очень тебе доверяю, — передразнила Энни высокомерные ноты в голосе. — Ты хотела меня убить. — Но не убила же? — проворчала Эйрин. — Стой смирно, — прозвучал ее голос где-то ниже. — Т-ты… — только и смогла выдавить Энни, парализованная неизвестностью. — Заткнись. Привожу тебя в более-менее нормальный вид. Надо же, у тебя камиза* такая длинная, что я бы не сделала в ней ни шагу. Прежде чем Энни успела опомниться, Эйрин отрезала ей полплатья. — Прекрати, ты позоришь меня! — Я же сказала, стой смирно! — прикрикнула та. — Сама позоришь наше племя своим видом! — И укоротила ее платье до колен. — Пошли, — приказала, забросив на плечо отрезанное. В Энни все забурлило. — Мне с-стыдно… — осклабилась она, обняв себя руками и поежившись. Не только ее платье было укорочено, но и камиза предательски выглядывала, не будучи отрезанной. — Раз ты стала частью нашего племени, придется раз и навсегда забыть слово «стыд», иначе однажды… — дерзко шепнула на ухо Эйрин, — сильно об этом пожалеешь. Энни пошла за ней на подкашивающихся от волнения ногах, но ее опасения были напрасными — они быстро вернулись обратно не попавшись никому на глаза. — Сними платье. Захотелось возразить, но пришлось сжать зубы и не протестовать, вид был слишком плачевный. — Ну и ну, — нахмурилась Эйрин. — Не думала, что столько ран. — И Энни захотелось ее придушить. Не думала. А как же! Будто даже не замечала в бою, что противница вся в крови и морщилась от прикосновений. Но она бросила лишь злобный нетерпеливый взгляд. — Насмотрелась, довольна? Можно одеваться? Все было лучше, чем сидеть так перед этой девушкой, однако Эйрин проигнорировала ее слова: — За что тебя так? — Энни молчала. — Ты, конечно, не… особо нормальная, но себя бы так не избила. Охотница подсела, рассматривая ее невозмутимое выражение лица, пока та смотрела куда-то в пустоту — несуществующая точка приковывала взгляд, лишая слов. Что говорить, когда сам не знаешь ответа, а вспоминаешь только обугленную кожу бабушки, кровь, черные перья, гору трупов и огонь?.. Страшное, готовое сожрать любого пламя, и клубящийся в сером небе дым… Нет смысла что-либо рассказывать, ей не нужно жалости. Не нужно. Она переживет любое страдание в одиночестве, как всегда. «Соберись и ответь! Покажи безразличие, не давай понять, что тебе больно! Больно, и нечто скребется внутри… Хочу сдохнуть… Соберись!» — Я оказалась рядом, когда одну женщину сжигали на костре, а затем меня тоже приняли за ведьму и избили. В суматохе я сбежала, это было легко. Что-то в словах Энни не складывалось, Эйрин посмотрела на нее с подозрением, та ответила ей ледяным бесчувственным взглядом, и охотница сочла лучшим не допрашивать более. У каждого есть свои тайны, даже у нее… Будет лучше, если их племя о них никогда не узнает. — Эйслинг дала нам трав, сразу приметишь ее, она чокнутая, но порой от нее бывает польза. Якобы пророчит будущее, но несет лишь какой-то бред, однако никто не лечит лучше ее. Тебе лучше применить их, иначе она обидится. — Та самая женщина, на которую ты ругалась? — улыбнулась Энни уголками губ. — Не горю желанием лечиться, само заживет. — Знаешь ли, я тоже им не горела, но это просьба и ее надо выполнять, — невозмутимо выдала охотница. — Снимай камизу, все сделаю. — Но… лучше я как-нибудь сама, под низом ничего нет, — покраснела Энни. — Думаешь, я ни разу не видела девушек обнаженными? — закатила глаза Эйрин. — Возьми это, сядь спиной и прикройся, раз так тебя волнует. Но от стыда следует избавляться, иначе будет много всего, с чем возникнут проблемы. Энни схватила отрезанный кусок платья, обернула его вокруг бедер под камизой, подняв ее выше, и присела, сжав его части между ног, и затем, прикрывшись ею спереди, обняла колени. Волосы предусмотрительно перенесла вперед, не придав особого значения ранее белой, окрашенной кровью ткани. Мягкие холодные пальцы легко коснулись шеи и, спустившись ниже, провели по контуру одной раны. — Тебе больно? — Угу, — промычала Энни и затаила дыхание. Почему прикосновения столь дерзкой девушки казались ей нежными? Эйрин намочила тряпку водой из кувшина, промывая раны, а ее ловкие пальцы продолжали незатейливо дотрагиваться до чувствительной кожи. Энни осмотрела помещение беглым взглядом и с удивлением заметила настоящие подушки. Откуда им здесь быть? До Мэйрога три дня пути, а в Сурвилле этих девушек она не встречала, иначе сразу бы обратила внимание. Других городов поблизости не было, насколько она знала. Обе молчали, у Энни горело в желудке — каждый раз очередное касание прохладных рук вскруживало голову, заставляло задержать и без того взволнованное дыхание. — Будет жечься. Сильно, — предупредила Эйрин, взяв травы. — Готова терпеть? — Д-да, — не особо решительно выдавила Энни и чуть не вскрикнула, когда Эйрин кисточкой нанесла обжигающую травяную пасту на рану. Глаза зажмурились. Все горело, дома рушились, ветер направил огонь на новую крышу, люди кричали, их возгласы смешивались с треском древесины. Отчаянные лица, глаза, полные ужаса. Обугленная кожа и руки, тянущиеся к выходу. Кошмары становились явью, огонь сжигал все, разрушал знакомые места, набрасывался на здания, как дикий зверь, и крушил, уничтожал, вздыхал, разрастаясь и тревожа, разгораясь пуще прежнего. — Энни, не стой столбом, беги! — сурово приказал отец, его темная борода выглядела еще грознее. — Я должен ему помочь. Она не помнила момента, когда начала бояться огня, как будто так было всегда. Забирающий все живое, уничтожающий даже мертвое на своем пути и беспощадный. Проскользнув по коже, ветер не прекратил разносить пламя, будто заразу. Люди обезумели, толкались, каждый пытался спасти свою жизнь, а ее безразличный обычно отец продолжал помогать всем. Зачем?.. И вот он появился на выходе со своим знакомым, облегчение стало кошмаром. — Энни! — возмутился отец перед тем, как другой затолкнул его обратно в горящий дом и дверной проем пал. — Предатель… — затихли в пламени последние слова. Она не исправилась. Не спасла даже бабушку. Только сбегала и боялась огня, и все помнила ее опаленные брови… — Энни! — в пятый раз повторила Эйрин. — Все в порядке? Ты вся дрожишь. — Конечно, — сморщилась раненная, — не хуже обычного. От этой адской мази кричать немудрено, а я лишь дрожу. Продолжай. — Вы там скоро? — заглянула главная. — Еще мгновение, — невозмутимо выдала Эйрин, а Энни опустила глаза, терпеливо выжидая, когда экзекуция закончится. Не хотелось смотреть в сторону вождя, женщина напоминала ей о смертях, пусть лучше она спишет ее поведение на стеснение, чем на неуважение. Когда та удалилась, чуть не вырвался вздох облегчения, однако жгучая мазь вынудила ее снова сморщиться и сжать крепче зубы. — Вот и все, — сообщила Эйрин, коснувшись холодными пальцами до ее плеча. — Остались руки. — Не надо, там раны поверхностные. Пустяки, само заживет, больше не хочу терпеть эту мазь, — возразила Энни. Казалось, что ее руки несли лишь смерть, разрушали любое, к чему притрагивались, уничтожали ошметки счастья… — Наденешь только платье, — с нажимом произнесла охотница тоном, не принимающим возражений. Стыдливо послушавшись, девушка нацепила его, чувствуя себя невыразимо неловко — быть так одетой ощущалось хуже, чем голой, ее щеки горели, она уставилась на Эйрин со смесью ненависти и брезгливости, но та никак не отреагировала, неопределенно хмыкнув, и не такое она в жизни успела повидать. Что ей какая-то ровесница, когда исход каждого дня неизвестен? Порывшись в своих вещах, девушка нашла подходящий ремень из грубой ткани, обвязала его вокруг талии Энни, подровняла края платья и подрезала рукава почти до локтей, разрезав их внизу так, чтобы края свисали. — К чему охотницам такая показушность? — усмехнулась та, наблюдая за стараниями другой. — Единорога приманить желаете? — Они существовали. Это не какая-то городская легенда, поэтому будь, пожалуйста, серьезной, когда дело касается вещей, которых не знаешь, — нахмурилась Эйрин. — Я видела их собственными глазами. — Чушь. Все это выдумки людей. Так зачем вам столь выделять свою внешность? — Не дергайся, — раздраженно буркнула Эйрин, делая причудливые вырезы сзади. — Этому есть причины. Не все из них приятны, еще узнаешь. Давай так — если завтра покажу тебе настоящего единорога, будешь беспрекословно меня слушаться и не посмеешь высмеивать наше племя. — А если нет? — То исполню любое… твое желание, — горячим шепотом произнесли губы, кончики пальцев распутали колтун в волосах, — согласна? Энни подавленно кивнула и последовала за охотницей. Остальные давно ждали их у костра, но не обратили на новенькую особого внимания. Сев поодаль, она вслушалась в давно начавшийся разговор, смотря на пламя. Оно выглядело так же, как сегодняшнее, было такого же цвета, как огонь в день пожара; его языки тянулись вверх и беспорядочно мотались из стороны в сторону. Кто-то подбросил хвороста, заставив костер раздраженно зашипеть. В Энни что-то ухнуло, ее душа замерзала, уши больше не слушали чужих разговоров. Другие радостно поприветствовали Эйрин, перекинувшись с ней парой обыденных фраз, но их слова не звучали — реальность будто лишилась звуков, деревья молчали. Тишина обездвиживала, уплотнялась, обескураживала и изумляла, сводила с ума. Взгляд девушки проскользнул по охотницам — выглядя по-разному внешне, они не контрастировали; непринужденно делясь произошедшим за день, каждый был волен говорить на любую тему, вождь не подавляла их, но со всех сторон к ней чувствовалось уважение. Разве существует власть, при которой остальные живут без страха? Окружающее оказалось слишком непривычным, но не отторгало. Звуки вернулись, Энни чувствовала себя измотанной и голодной, и лишь тоскливо смотрела на огонь. В какой-то момент она восприняла его как нечто большее — связь между мирами живых и мертвых, но наваждение исчезло, не успев толком появиться, — за языками пламени она разглядела такое же измученное лицо, как свое. В нем не было ни радости, ни желания присоединиться к общей беседе. Волосы женщины были слишком светлыми, кожа — бледной, губы сухими, — оставаясь тенью, она выделялась невзрачностью, и, когда ее пустые отчаянные глаза встретились взглядом с Энни, в сердце нечто вздрогнуло. Костер зашипел, будто запрещая незнакомке выдать страшную тайну. Потупив взор, охотница снова погрузилась в свои думы, обращенные в сторону Сурвилла.