HQ-драбблы

– Почему вы мне помогаете? – не выдержал Кагеяма. Вот уже двадцать минут он старательно давил в себе любопытство, но оно было похоже на плесень, которую нашли на обшивке космической станции: вездесущее и бессмертное, любопытство обросло Кагеяму изнутри. – Я же твой семпай, – Ойкава смотрел на Кагеяму поверх учебника и во взгляде у него явно читалось: «Какой же тупой вопрос, Тобио-чан, я не удивлен, что он пришел тебе в голову». – А в волейболе не помогаете, – Кагеяма выпалил это быстрее, чем дал себе время подумать. Взгляд Ойкавы стал острее, злее. Он не хмурился, но неуловимо помрачнел, черты лица будто стали жестче. Сначала он даже ничего не ответил. Сделал вид, что листает учебник и сверяется с заданием, записанным в тетради, потом положил его перед Кагеямой и подпер щеки руками. Ойкава внимательно смотрел в лицо, прямо, открыто, откровенно нагло – он хотел провоцировать, он хотел реакции, которая его бы устроила. Кагеяма только моргнул и заслужил недовольное цоканье. Этот взгляд доставался ему чаще всех – можно было и привыкнуть. – А зачем? – легкость и беззаботность в голосе Ойкавы явно были искусственными, но Кагеяму все равно пробрало – так хорошо Ойкава играл. – Ты же у нас самородок. Почему бы тебе самому не побеспокоиться? Самообразование. Слышал такое слово? Вот и образовывай себя сам, ограняйся, алмаз. Кагеяма понимал, что все сказанное Ойкавой – далеко от похвалы, как космические станции с плесенью от волейбола. Но внутри все равно становилось жарко от этих «самородка» и «алмаза». Хотя, может быть, у него просто снова поднималась температура. Ну и пусть. С ним здоровым Ойкава английским не занимался. Кагеяма только открыл рот, чтобы ответить, но тут же охнул. На затылок резко надавила сильная рука, и он стукнулся лбом об учебник. – Ты же хочешь, чтобы я тебе помогал. А я хочу видеть результат. Ойкава поднялся на ноги, опираясь на низкий столик, за которым они сидели, а Кагеяма послушно взялся за карандаш. Ойкава медленно ходил по комнате, плавно и почти бесшумно, а Кагеяма не мог прочитать строчку дальше пятого слова. Гораздо лучше у него получалось отвлекаться на тихое шуршание брюк Ойкавы. Краем глаза Кагеяма то и дело выцепливал белые носки. Очевидно, Ойкава заметил, что дело никак не движется, не мог не заметить. С тяжелым вздохом он сел рядом и чуть подвинул Кагеяму, забрал у него карандаш, чтобы показать все самому. – А вам разве не хочется огранять алмазы? – Кагеяма снова говорил, а потом думал, но ничего такого не находил. Вопрос не казался ему чем-то особенным. У Ойкавы же вспыхнули уши и скулы. – Нет, – отрезал он, снова сверля Кагеяму взглядом. Теперь казалось, что Ойкава сейчас ударит. – Понимаешь, Тобио-чан, в сказках такие самородки как ты – всегда принцы и рыцари. Избранные. Главные герои. Как тебе больше нравится. И у них на пути всегда встречаются бесконечно полезные и добрые сенсеи, которые все покажут, расскажут. Разжуют, положат в рот и дадут подзатыльника, чтобы герой проглотил. Милые персонажи, но если посмотреть под другим углом – имея все свои знания и умения, они, тем не менее, в свое время просрали шансы быть героями, – Ойкава улыбался уголками губ. Ругнулся он с особым вкусом – может, потому что обычно не ругался вообще. Повисла пауза, Ойкава явно ждал ответа. Он сощурился, и Кагеяма подумал, что, наверное, такое лицо должно быть у хладнокровного убийцы. Кагеяма так и промолчал. – Я не собираюсь кому-то дарить свой шанс, Тобио-чан. Мои умения – это то, что я наработал. Для себя. В моей жизни главным героем не будет какой-то проезжий принц. Кагеяма вдруг понял, что Ойкава стискивает зубы и щурится не потому что злится. Или не совсем потому. У него в уголках глаз собралась влага. – Ты чего? – спросил Ойкава севшим голосом и застыл камнем. Кагеяма протянул руку и осторожно гладил его по волосам. – Ойкава-семпай, давайте прервемся, ладно? Я устал ничего не понимать, – Кагеяма кивнул на учебник. Так и продолжал поглаживать Ойкаву по затылку. Тот громко фыркнул, но промолчал, только отвернулся и снова подпер щеки руками, упираясь локтями в стол. Может, от неожиданности, но Ойкава расслаблялся – плечи медленно опустились, уши перестали гореть. Кагеяма кивнул сам себе и поворошил мягкие волосы пальцами. В конце концов, он знал, что это приятно – мама не зря его так успокаивала в детстве. Внутри у него плесенью разрастались мысли об Ойкаве.