HQ-драбблы

Акааши двенадцать, когда он впервые листает эротический журнал. Одноклассник стащил у брата, и теперь это сокровище передают друг другу под партами уже неделю, каждый берет на денек домой. Акааши тоже достается журнал, он шестой в очереди по жребию. Он даже не рвался участвовать, но в жеребьевке участвовали все имена. Акааши подумал, что будет как-то неловко и невежливо отказываться, да и вдруг он недооценивает журнал? Дома он закрывается в комнате и быстро просматривает все страницы. Ни одна девушка не привлекает его внимание, но он листает еще раз, уже медленнее. Внутри у Акааши ничего так и не шевелится, никакого жара, как рассказывали одноклассники. Акааши пожимает плечами и прячет журнал между учебниками, чтобы завтра передать следующему. Утром его в классе обступают, как обступали всех остальных, выспрашивают, какая страница понравилась больше всего. Акааши отвечает расплывчато и страницу называет наугад, он ведь даже ни одну девушку не запомнил, а признаваться в этом почему-то снова неловко. Позже, когда уже пора выпускаться из средней школы, одноклассникам будто совсем сносит головы. Кто-то порывается подглядывать за девочками перед физкультурой, кто-то ворует их спортивную форму, многие порываются поднять чужие юбки или хоть просто прогуляться с девчонками в ветреный день. Акааши закатывает глаза и фыркает – про себя. Это все так глупо, ему кажется, что одноклассники стали похожи на каких-то обезьянок слегка под кайфом. Внутри селится легкое беспокойство: если все вокруг такие, почему ему самому не досталось дозы этой глупости? Гугл знает все, и Акааши решает, как лучше составить для него запрос. В итоге просто открывает все подряд статьи по подростковой психологии, читает про гормональные всплески и в итоге успокаивается. Все индивидуально, говорит он себе. Ничего такого. В старшей школе мало что меняется, хотя за счет Бокуто общий градус гормонального безумия растет: он один умудряется весь спортзал заполнить какими-то своими феромонами для привлечения девчонок, так кажется Акааши. По крайней мере, самому ему становится душновато рядом с Бокуто, когда тот не сосредоточен на игре. Впрочем, Акааши быстро соображает, как это можно повернуть команде на пользу – не без помощи Широфуку, которая в трудные моменты и сама знает, что нужно помахать Бокуто и улыбнуться лишний раз. Чудо-девушка, Акааши думает, что мог бы даже влюбиться в такую. Он присматривается к Широфуку, даже специально рассматривает обтянутую форменной футболкой грудь – уже достаточно большую, Акааши знает, что парням в его классе такие нравятся. Широфуку громко прочищает горло и хмыкает, сложив руки на груди. Поднимает бровь, когда Акааши переводит взгляд на ее лицо. Акааши коротко кланяется и извиняется. Он даже не краснеет, ему не стыдно – просто он чувствует, что ему тут стыдиться нечего. У него внутри снова ничего не шевельнулось, ему не стало жарко, низ живота не свело сладко – или как там еще описывают это все остальные. Вечером, думая об этом, Акааши даже пугается. В этом все дело: никогда его не накрывало возбуждением, никогда ему не хотелось смотреть на чужое голое тело, и уж тем более никогда не хотелось трогать. Он даже не уверен, что у него когда-нибудь были мокрые сны. Эрекция по утрам – ну да, иногда, но проще было сбить ее холодным душем, чем подрочить. А что, если он импотент? В груди сжимается, Акааши резко садится на кровати и берется за телефон. Свет экрана больно бьет по глазам в темноте комнаты, но Акааши поджимает губы и упрямо щурится, гуглит. Засыпает, почти успокоившись. Из всех описанных симптомов он нашел у себя всего пару, так что вряд ли это импотенция. Импотентам-то как раз хочется, но не можется. Акааши же думает, что просто не видит в этом – в этом всем, в сексе, в возбуждении – особого смысла. Позже Акааши гуглит еще и еще, пока не находит статью про асексуальность и, наконец, окончательно успокаивается. Это ему подходит и даже нравится. На втором году старшей школы Акааши попадает в основной состав команды, и ему становится совсем не до этих заморочек. Даже Бокуто, кажется, утихомиривается – хотя только немного. Тренировок становится еще больше, и Акааши уже просто рад, что его тело тоже на них сосредоточено и не отвлекается. Личная жизнь и серьезный волейбол несовместимы, думает Акааши, глядя на поникшего Вашио. Его, слишком занятого клубом, бросила девушка. Но это все ничего. Играть с основным составом Акааши нравится. Он быстро приноравливается к манере Бокуто, нащупывает ниточки влияния. Приглядывается ко всем игрокам: на связующем, считает Акааши, лежит ответственность не меньшая, чем на капитане. Пусть и немного другого рода. Присматриваться и подмечать быстро становится привычкой, второй натурой. Акааши первым видит, как вытянулся Сарукуй за пару месяцев и как слегка потерял координацию и контроль над телом, ненавязчиво советует ему есть больше белка. Первым понимает, что у Онаги что-то не так с голенью – тот уверенно стоит на площадке, но в раздевалке и душевой, когда идет босиком, странно ступает. Оказывается, вчера упал с велосипеда. Акааши делает целый список из слабостей Бокуто, и каждый раз, когда получается их вычислить и прикрыть, помочь ему взлететь на вершину, в груди теплеет и кончики губ ползут вверх. Это действительно здорово, и успех Бокуто начинает ощущаться как свой собственный. Акааши единственный видит небольшой синяк у Конохи на шее. Почти у кромки волос, очень странное место. Акааши бы и не заметил, если бы в душе мокрые светлые волосы не соскользнули по шее и не открыли темный след. Коноха ловит его взгляд, чуть сощуривается. У Акааши не получается сглотнуть, он понимает, что это сердце подскочило к горлу. Взгляд у Конохи хитрый, пронизывает, как булавка жука. Акааши чувствует себя пойманным и растерянным, быстро отворачивается. Щеки печет – вот сейчас, сейчас ему почему-то очень стыдно. Но он не может перестать думать, откуда этот синяк, в голове вертится только один ответ, но зато в куче разных вариаций. У Конохи страстная изобретательная девушка и они были в лав-отеле. Или это кто-то из менеджеров, а ведь вчера Коноха оставался с ними не то убирать зал, не то обсудить что-то. Или это капитан женского баскетбольного клуба, в ней почти метр девяносто, поэтому она оставила засос так... Акааши осекается на слове "засос", тяжело мелко сглатывает, спешно домывается и вылетает из душевой первым, даже не сполоснув толком мочалку от пены. По дороге домой все кажется, что его преследует острый хитрый взгляд Конохи, от этого фантомно жжет между лопаток и трудно дышать. Акааши ослабляет галстук, а потом вообще сдирает его с шеи, неловко возится в вагоне метро, натыкаясь на чужие локти, чтобы спрятать галстук в сумке. Акааши беспокойно спит и все не может перестать думать. И это ужасно, и у него будто не спадет жар, как в лихорадке. Первый, кого он видит в школе утром – точнее, даже у школы – конечно, Коноха. Он специально ждет, это видно: прислонился к дереву недалеко от входа, сунул руки в карманы и наблюдает за воротами. Акааши запинается на новом шаге, но глубоко вдыхает и мужественно идет дальше, не сбавляя темп. Коноха тонко улыбается ему, снова щурится и кивает в сторону – "отойдем". Они садятся на ступеньках за одной из хозяйственных пристроек. – Я заметил, – говорит Коноха, но это и все. И снова смотрит. Акааши от этого взгляда так плохо, что будто даже хорошо – или наоборот, уже сложно разобрать. – Что вы заметили, Коноха-сан? – Акааши старается говорить ровно. – Ты смотришь, – Коноха вздыхает, ворошит волосы на своем затылке, и Акааши вдруг отпускает. Коноха не какой-то ёкай, не сожрет даже при всем желании. И, наверное, ему тоже очень неловко или даже стыдно, что кто-то увидел этот его засос. Акааши складывает ладони и прячет между бедер. – Извините. – Если будешь так дальше, кто-то еще заметит. – Что? – Что? – Коноха поднимает бровь. – Я же заметил, как ты смотришь – и в раздевалке, и в душе. Так и спалиться недолго, я на первом году тоже чуть не спалился, – он вздыхает. – В шутку удачно перевел, хотя мне кажется, Бокуто до сих пор уверен, что был прав. Никогда по этой совени не поймешь: гений он или правда просто такой незамутненный придурок, – Коноха усмехается. – На всякий случай держу в голове, что он может знать. – Да что знать? – Акааши все еще недоумевает, хотя осознание медленно подбирается, лижет пальцы пенной волной. – Что я гей, – Коноха закатывает глаза. – А если ты будешь продолжать так смотреть, то и что ты гей. Советую хотя бы команду не рассматривать, а еще не встречаться ни с кем больше, чем на раз, – он стучит себя пальцем по шее, под самыми волосами – где-то там злополучный синяк. – Я не... – начинает Акааши и давится своим отрицанием. Смотрит на Коноху, не моргая, а тот подпирает щеку рукой и всем своим видом так и говорит: ну-ну, расскажи мне об этом еще. Акааши переводит взгляд на свои колени. Он чуть не дергается, когда Коноха касается его бедра, хлопает по нему. Сразу снова бросает в жар и хочется сжечь свой галстук к чертовой матери. Коноха хлопает еще по плечу, встает, чтобы уйти первым, и Акааши быстро выбрасывает руку вперед, ловит его за запястье. Даже не думает, поддаваясь порыву, как будто тело решило само им поуправлять. И чувствует себя глупо и будто слегка под кайфом. Гугл, думает Акааши, ничего не знает. Крепче сжимает запястье Конохи и поднимает глаза, чтобы нанизаться на взгляд.