В дороге

Чонгуку ужасно стыдно за эти слезы, но он ничего не может поделать. Он никогда бы и подумать не мог, что чувство такой болезненной влюбленности захлестнет его с головой. Девушка, которой он готов был посвятить всего себя, жестоко мучила его и издевалась. Ему больше не хотелось есть, справлять нужду, спать... ему не хотелось больше жить. Он закрыл свою комнату на замок и зашторил все окна. Он закрыл себя от мира, потому что мир был к нему настроен не так, как того хотелось. Мир подарил ему Джинни, но не подарил ее любовь. А ему только и было нужно, что получить ее любовь. Ему больше ничья любовь не была нужна. Только бы ее. В комнате застоялся воздух, так как окна несколько дней подряд не открывались, не пропуская свежесть. Чонгук выходил за эти дни из комнаты лишь пару раз, чтобы справить нужду и выпить немного воды. Игнорировал дикие вопли матери, которая грозилась сдать его отцу, только тот вернется из командировки в Японии. Игнорировал звонки, пока телефон не отключился сам. Ему хотелось не жить. Не то чтобы умирать хотелось, но не жить - точно. Лишь тонкая желтая полоса солнышка пробивалась между небольшого расстояния двух плотных штор. Она пересекала все его тело, немного раздражала своим светом, но Чонгуку было не подняться. У подножия кровати валялись его вещи, какие-то журналы и куча прочего хлама, который было нужно разобрать. Но ему было не встать. Он услышал какие-то звуки словно через толщу несколько метровой воды. Его дверь открылась, потому что кто-то отварил ее своим ключом. У одного единственного человека был этот самый ключ, но Чонгук сейчас этого не понимал. Обладатель тихо прикрыл за собой дверь и закрыл ее изнутри. Его кошачьи шаги выдал лишь шорох журнала, на который гость имел неосторожность наступить. Чонгук ощутил, как его кровать слегка просела из-за того, что на нее кто-то опустился, но проигнорировал. Спустя некоторое время тихого дыхания, на его плечо опустилась мягкая и заботливая рука, она нежно погладила обнаженную кожу, не больно сжимая. - Ты видал и лучшие времена, да? - спросил голос одного его хорошего приятеля, которому он когда-то отдал ключ от своей комнаты. Попьяни, конечно, но ни разу не пожалел об этом. - Я никогда не видел закат таким прекрасным. И никогда простая вода не казалась мне такой вкусной. Только когда рядом была она. Ее присутствие делало прекрасным все. Она - все, - это были слова, произнесенные впервые за такой долгий период молчания. - Что ж, такое бывает, - говорит голос позади него. - Ты не должен ее винить. Ты должен встать и продолжить жить. - Я не хочу жить без нее. Я не хочу жить не с ней, - выдыхает Чонгук, глотая слезы. - Она разбила твое сердце, но ты точно так же разбил чье-то, возможно, неосознанно, но ты это сделал. Мы все, бывает, разбиваем друг другу сердца и плюем в душу. Так уж сложилось. Мы все чертовски не справедливы друг к другу и мы делаем друг другу больно. Так было всегда, так есть и так будет до тех пор, пока человек вообще существует. Но знаешь, все-таки есть то, что нас никогда не покинет и не оставит. Чонгук слабо поворачивает голову в сторону своего друга. У него блестит сережка-колечко в ухе, под глазами красные воспаления, шапка натянута чуть ли не на сами глаза, а из-под нее торчит бледно-ментоловая челка. Его друг улыбается ему вымучено, но с чувством. Потрепанный господин Мин, у которого есть ключ от комнаты. Взгляд Чонгука медленно переползает на стену, где висит его гитара. Он понимает, к чему клонит его приятель. И поднимается на ноги, снимая ее с гвоздя. - Только музыка способна вылечить нас. Только она у нас и есть. Так может, настало время позаниматься ей? Она никогда не предаст тебя, она будет с тобой до самого конца и будет продолжать быть после того, как ты уйдешь. Ты уйдешь первым, а она останется. Чонгук смотрит на Юнги, держа в своих руках гитару. Он не брал ее уже месяц. Он месяц не играл. Такого никогда не было. - Только в ней наша любовь, только в нас любовь к ней. Давай, друг, взбодрись, - горько усмехается Юнги. - Прикоснись пальцами к жизни, ты можешь ее коснуться. Смелее. Солнце все так же проникает сквозь щель в комнату. Пылинки летают все так же. Все тот же бардак вокруг. Юнги на его кровати, а он в одних трусах и грязной потной майке. У него легкая щетина и отросшие волосы, похожие на кукушкино гнездо. И Чонгук, поджав губу, роняет последние слезы на пол. Он берет тот самый аккорд, который становится первым шагом.