***
Чонгук возвращается домой, открывая своим ключом дверь. Юнги уже дома, сидит над ноутбуком, свет от которого освещает его осунувшееся лицо. У подножия дивана, на котором он сидит, целое кладбище из кружек с остывшем на дне кофе. Младший включает свет, глядя на Юнги, который часто моргает, а после трет глаза. - Тебе зачем-то нужен свет? - спрашивает Юнги, не отрываясь от экрана. Даже не посмотрел на Чонгука и одним глазком. - Ну просто ты сидишь в темноте, так глаза портятся... - Гуку не нравится тон, с которым Юнги произнес свои слова, но все-таки не показывает этого. - Тогда просто отключи его, черт возьми, у меня из-за него болит голова, - Чонгук молча отключает свет, снимая куртку. Ему, блять, вообще-то обидно, но он ничего не говорит. - Ты уже ел? - на что получает: - Я не хочу есть, - тут же отзывается Юнги. Более сухо, чем в предыдущий раз. Чонгук выдыхает. Он молча возвращается к Юнги, присаживаясь рядом с ним. - Тебе нужно отдохнуть, хен, - ласково говорит младший, нежно целуя в плечо, а после переходя дорожкой невесомых поцелуев к щеке. - Ты так напряжен, давай я помогу тебе расслабиться и немного поразминаю твои пл... - Черт, тебе заняться нечем? Мне придумать тебе занятие? Ты давно пытался учиться? Что-то мне подсказывает, что у тебя в следующем семестре опять будет куча долгов, которые присоединятся к твоим настоящим и все они дружной длинной нитью протянутся до самого выпуска, если тебя не числанут. Чонгук молча выходит из комнаты, слыша как быстро Юнги принимается печатать снова. Ему чертовски обидно. Конечно Юнги прав по поводу его долгов, но он ведь знает, почему Чонгук не учит эти предметы. Потому что они никакого отношения к его специальности не имеют, ведь то, что нужно знать, Гук знает и очень даже хорошо. Просто блять, это действительно чертовски обидно. Чонгук понимает, что у Юнги проблемы на работе и что ему не до всяких там поцелуйчиков и валяний в кровати, но... черт, хамить-то зачем? Чонгук что, похож на человека, в которого можно слить все помои из душевной надломленной сточной трубы? Он весь вечер и полночи играет с Чимином и Тэхеном, стараясь забыться. Но несмотря на смех и активные шутки друзей, Гук все равно никак не может отойти мыслями до конца, его слишком тревожит их нынешние отношения с Юнги. И когда утром он полусонный слышит шорох за своей спиной и беззвучно поворачивается, чтобы понять, что происходит, Чонгук видит как Юнги, забрав из их общего комода свои чистые вещи, мягко поглаживает вазу с цветами, а после очень нежно целует, закрыв глаза. Чонгука раздражает это. Ваза Юнги приятнее его самого, очень приятно.***
Трудностей становится только больше. Юнги не спит с Чонгуком в одной постели, не кушает вместе с ним, не желает хорошего дня и на пожелания от Гука не отвечает сам. На сообщения отвечает сухо. Гук больше не пишет и ничего не говорит, отмечая только то, что теперь, чтобы расслабиться Юнги как придурошный таскается со своей идиотской вазой по всему дому, обнимает ее целует, сажает рядом с собой. Чонгук ненавидит эту чертову вазу, хотя раньше ему было абсолютно плевать на нее. И так как раньше было не интересно, то теперь он не разговаривает с Юнги, чтобы спросить у него об истории этой вазы, откуда она вообще только взялась? Чонгук смотрит на собственную фотографию на комоде, он там улыбается и щурится от солнца. В то солнечное лето у него даже появилось несколько веснушек на сморщенном носу. Кажется кудрявым, но на самом деле просто уснул с мокрой головой и волосы немного неправильно улеглись. Довольный. Он смеялся надо всем, что говорил ему Юнги в тот день, убегал от него, дурачился, кокетничал и бесстыдно флиртовал, они отмечали полгода. И вот как раз в тот момент, когда Юнги позвал его, Чонгук обернулся со совершенно счастливый и улыбающийся во все тридцать два зуба, морща нос и щурясь из-за солнца, которое встретили его глаза. Фото в движении, поэтому руки слегка смазаны, но зато голова немного склонена в бок, что придает больше естественности и непосредственности. И Чонгук, отражение которого мрачной тенью накладывается на человека в рамке, злостно бьет ее о деревянную поверхность, слыша как бьется стекло. Но рамку не поднимает, чтобы не дать осколкам рассыпаться и не увидеть больше эту фотографию. Никогда. А Юнги тем временем сидит на кухне, курит, а рядом эта его закрытая какого-то черта ваза. Всегда, блять, закрытая и теперь раздражающая. Юнги не поднимает на Чонгука взгляда и на этот раз, когда парень заходит, чтобы выпить воды. Это становится последней каплей.***
Чонгук складывает только самое необходимое - нижнее белье, носки, щетку, белые футболки, парочку платков(в последнее время у него небольшие проблемы с носом, продуло слегка, наверное) и все свои гаджеты. В нем бушует дикая злость, он нервно смотрит на часы. До семи вечера он ходит по их общему дому, который собирается оставить. Каждый уголок напоминает о чем-то, каждый предмет, который они покупали вместе или по отдельности... но уже время, поэтому некогда. Чонгук идет в прихожую, прихватив с собой за горлышко вазу. Он ждет. И когда замок в двери поворачивается, а в дверном проеме показывается усталый Юнги с фиолетовыми мешками под красными глазами, в великоватом деловом костюме и дипломатом в руках, Гук без тени сожаления расслабляет кольцо пальцев и из его руки выпадает ваза. Юнги не успевает среагировать. Чонгук видит как расширяются его глаза, как быстро в них меняются эмоции, как он не может сдвинуться с места. Младшему не жалко Юнги, он чувствует себя отмщенным и с гордо поднятой головой перешагивает через кучку осколков с каким-то серым песком, выходит из дома через открытую дверь, немного оттесняя старшего в сторону. Но ему мало, поэтому он набирает человека, который всегда выступал посредником в их с Юнги отношениях. Поправочка: в бывших отношениях.***
- Хватит делать такое лицо, - говорит Чонгук. На самом деле, он немного пугается такой реакции, потому что не понимает ее причины. Что такого в этой жалкой вазе? - Зачем ты это сделал? - Намджун снимает очки и протирает глаза, надавливая подушечками пальцев на веки. - Ты меня слушал вообще? Неужели он не мудак после всех опрокинутых мне в лицо кружек с лимонной водой и сахаром? После всех его оленьих поступков? Я виноват в том, что разбил его чертову вазу, единственный предмет, который ему нравился. Это всего лишь ваза, Намджун, он сможет ее заказать или съездить купить. Таких ваз полно, именно с таким рисунком я видел только три, а их еще больше. Да и какого черта я оправдываюсь? Рядом с этой чертовой вазой стояла моя фотография, понимаешь к чему я клоню? Мы с этим куском стекла ему важны одинаково. Ох, прости, нет этот кусок стекла ему важнее, потому что он с ни таскался все последние две недели. Здорово, а? А меня послал. Приятно, ничего не скажешь. - Ты когда-нибудь думал, почему ему так важна эта ваза? Господи, Чонгук, какой же ты глупый, - Намджун вздыхает и заглядывает прямо в глаза Чонгуку. Гук раздражен и ждет, а Джун собирается с силами, чтобы сказать: - Чонгук, в этой вазе прах покойной матери Юнги, - на этой фразе у Чонгука обрывается сердце и его прошибает холодный пот. Он все еще пытается гнуть свою линию, но это на автомате, потому что все равно уже сломлен. - Что за бред? - но понимает, что это правда. Тогда все в его голове встает на место, все приобретает смысл. Все становится чем-то оправданным и с каждым новым кусочком от целостной картины истины в юное сознание все глубже проникает густая черная жижа из вины и ненависти к самому себе. Раньше, когда Гук переехал к Юнги, рядом с этой вазой стояла фотография матери Юнги. Да, Чонгук вспоминает, как сделал комплимент ее красоте. Сказал, что она красивее самого Юнги. Да-да, он точно говорил. Черт. А ведь после, старший сменил фотографию на портрет Чонгука... Боже, фотография Чонгука все это время стояла с прахом его матери? Они были рядом, неужели это значит, что они стали наравне? Это просто тяжелое время, в которое Юнги была нужна поддержка матери, которую он очень сильно любил и любит до сих пор так же сильно. Господи, да каким бы Юнги скотом не был, Чонгук не имел абсолютно никакого права так поступать с этой вазой, в которой была частичка души человека, которую он любит. - Чонгук, ты куда? Черт, твои вещи! - но Чонгук не слушает Намджуна больше, он бежит со всех ног и достает последние тысячи из кармана, чтобы доехать на такси и сделать это как можно скорее. Всю дорогу он сходит с ума. Горькие слезы стоят в глазах, а пейзаж за окном меняется куда медленнее, чем хотелось. Зато сердце бьется безумно быстро и душит своим размашистым стуком, заставляя дышать реже, а от того - задыхаться. Он чуть не падает на колени в землю, когда резко выпрыгивает из машины, не забрав сдачу и путаясь в своих ногах. У него шумит в голове и он не очень понимает что из услышанного было действительным. Чонгук уже накрутил себя мысленно и горячие слезы уже текли по разгоряченным красным щекам, из-за которых он казался еще моложе. Ему теперь на вид было не двадцать лет, а шестнадцать, он снова стал школьником. Снова его глаза стали такими невинными и жалостливыми, детскими. Гук всхлипывает, когда понимает, что дверь до сих пор открыта. Он громко втягивает в себя текущие сопли, а когда понимает, что это не помогает ему и он все равно задыхается, то вытирает их рукавом куртки. На это все смотрит сидящий на полу Юнги с небольшим сосудом, наполненным пеплом. Его глаза чисты как озерная вода, они кажутся несчастнее, чем когда-либо. Его лицо кажется еще худее и он немного походит на старика, слишком много теней на его лице. - Хен! - срываясь на истерику кричит Чонгук, хлюпая носом. - Прошу тебя!.. - снова всхлип. Юнги поднимается на ноги, его брови сдвигаются к переносице, нос морщится, а руки слабо разводятся в стороны, будто готовясь для объятий. - Прошу!.. умоляю! - Чонгук хнычет и захлебывается своими слезами, опускаясь на колени. - Я умоляю тебя! - его лицо становится опухшим красным месивом. - Чонгук-и! - Юнги тут же оказывается на полу рядом с этим ребенком, обнимая его тело, спрятанное под объемным пуховиком, который издает режущее слух шуршание. Юнги срывает его с плеч младшего и прижимает к себе. Чонгук сам жмется к нему крепче, сжимая в руках белую рубашку. - Ты никогда меня не простишь, - тихо шепчет Чонгук, невольно издавая какой-то щемящий звук, похожий на собачий скулеж. - Я так жалею о том, что сделал! Я так люблю тебя, я очень люблю тебя. Госпожа Мин... Юнги ничего не говорит, лишь молча гладя Чонгука по влажным от пота волосам, завившимся как тогда на фотографии. Его слезы беззвучно капают на белую футболку теперь совсем маленького Чонгука. А ему так сильно больно оттого, что Юнги уже простил его, хоть и ничего и не сказал. О его прощении говорят эти мягкие поглаживания, тепло от подушечек пальцев. Постепенно всхлипы Чонгука становятся все тише, а слезы заканчиваются, но они все равно еще долгое время не могут отстраниться друг от друга. Больше всего на свете Чонгуку хочется вернуться назад и не делать того, что он сделал, а в голове повисает тяжело осознание того, насколько он мало знает о Юнги. И от этого так сильно больно.