Солнечные снежинки

Первое сентября, а с ним и весь учебный год, начались для Северуса Снейпа с отчаяния. Отвратительное чувство, которое он когда-то поклялся самому себе изжить. Давно, ещё в детстве, когда мама задыхалась от боли в соседней комнате, а он сидел на грязном полу и пытался хоть что-то сделать с последними ботинками. И потом, когда Лили отвернулась от него, и ещё позже, когда отец сломал его палочку, и затем, стоя на коленях перед Лордом, и после этого, прижимая к груди рыжую голову милой Лили… И сейчас, когда выродок Лестрейджей убил Гарри Поттера. Раньше он думал, что ненавидит сына Джеймса. Со злорадством рассматривал он поношенные вещи, худое тельце и костлявые, непропорциональные пальцы, неспособные нормально удержать перо. И дико, дико ненавидел непокорность и вызов в зелёных глаза. Не так должны были они смотреть, не на этом лице… И Северус Снейп больше всего на свете хотел сломать этого наглого, непокорного мальчишку. А вот теперь последний из Поттеров мёртв, и, как оказалось, он ошибался. Не ненависть от испытывал к Мальчику-Который-Выжил, совсем нет. Презрение? Возможно. Зависть? Уже ближе. Жалость? Совсем чуть-чуть. Ответственность? О да, в полной мере. С самого первого дня, когда маленький, взлохмаченный мальчик переступил порог Хогвартса, он так и сказал себе — «это моя ответственность». И никакой Дамблдор со своими обетами, никакие речи о всеобщем Благе не могли навязать Северусу Снейпу свою точку зрения. А вот чувство вины и призрачное желание любимой женщины — легко. И он пообещал себе, даже не отдавая в том отчёта, сделать всё, чтобы мелкий Поттер был жив. Да, изводил, да, ломал — но разве удалось? Конечно нет. Гарри Джеймс Поттер не ломался, не гнул головы перед силой, не отступал от трудностей… А потом умер. От руки неведомо откуда взявшегося сыночка Безумной Беллы. И рядом никого не было, потому что — слишком силён, слишком несгибаем. Не готовый просить помощи, не готовый звать друзей. Потому что — привык один на один. Сам. Лицом к лицу. Мальчишка, глупый мальчишка! Мёртвый мальчишка. Снейп лично потрошил память Дурслей, и ему казалось, что он нашёл несколько несоответствий. Что-то было не так, но вот что, зельевар понять не мог — ни одна из существующих школ ментальной магии не оставляла таких следов, он проверял. Вскрыть не получилось, придать привычный вид тоже, а дальше над этими тремя работать было уже бесполезно — что и говорить, учителя у Пожирателя были самые лучшие. Белла бы им гордилась. Чтоб ей сгореть в Адском Пламени, проклятой Лестрейдж! А вот её сын улыбался. Постоянно, непрерывно, безмятежно и открыто — как умели только чистые, невинные дети. Сын двух заключённых Азкабана, хладнокровно убивший собственного ровесника и зачистивший память Мерлин знает скольким волшебникам вёл себя, как обычный мальчишка лет четырнадцати. Играл с собакой, бегал смотреть павлинов, с детской непосредственностью спрашивал, можно ли сократить жертвы среди магглорождённых и нежно называл опаснейшую мегеру «мамой». А ещё — состоял в Ближнем Круге, отлично владел семейными проклятиями и на равных общался со старшими, будто так и должно быть. Каждый раз, когда Снейп его видел, ему хотелось выцарапать эти чистые, невинные глаза. Как будто бы глаза убийцы бывают чистыми. Оставшиеся дни лета Северус Снейп жил моментом, когда можно будет спокойно отравить мальчишку Лестрейджа. Затаиться, отвести от себя подозрения — и подсыпать что-нибудь смертельное, из чудесной книжки от итальянских мастеров. А вот теперь, увидев знакомую кудрявую голову, впал в настоящее отчаяние. Клятва преподавателя, не дающая вредить ученику, обожгла горло. Вот оно, настоящее отчаяние — знать, что убийца Гарри Поттера здесь, буквально в двух шагах, весело болтает с девицей Паркинсон, и не иметь возможности ничего сделать. И не у него одного эти проблемы — Дамблдор и Макгонагалл так же впились глазами в жилистую фигуру, свободно входящую в Большой Зал, словно так и должно быть. Мелкого Лестрейджа им навязал Министр, так что о появлении врага №1 после Воландеморта Орден Феникса знал заранее. Знал — и ничего не мог сделать, ни-че-го. И лично он, Северус Снейп, жил только отчаянной надеждой, что отпрыск Беллы передумает и не поедет в Хогвартс — тогда бы защита на него не распространялась, и его можно было бы с чистой совестью убить. Нет, не вышло — он приехал. Вон, идёт под оглушающую тишину к Шляпе, испуганно смотря по сторонам и приходя в ужас от маслянистой ненависти. Как будто он не сделал ничего плохого, а все вокруг вдруг начали его ненавидеть, и он совершенно не представляет, в чём дело. Пусть скажет это в лицо Лонгботтомам. Пусть скажет Сириусу Блэку. Пусть посмотрит в мёртвые глаза Гарри Поттера. И, что самое ужасное — им никто не верит. Ребёнок Пророчества мёртв — Фадж говорит, что они лгут и где-то его спрятали. «Палочка работает, значит, мальчик жив». Ха! Посмотрел бы Господин Министр в змеиную морду того, в чьих руках из кусочка остролиста вылетают красные искры. Слизерин. Конечно, Слизерин — как будто где-то в другом месте мелкий гадёныш сможет выжить. Не с этим лицом и не с такой причёской, мордредов выкидыш. Никто не хлопает, а длинноногий Лестрейдж съеживается, словно от испуга, и мчится под защиту мелкой Паркинсон. Не добегает, конечно — на пути стоит бледный, как полотно, и мощный, как Нурменгард, Невилл Лонгботтом. И, видит Мерлин, никто из учителей не будет вмешиваться в этот поединок. Забавно, что Лестрейдж не сопротивляется. Ловит первое же проклятие животом, падает и продолжает лежать, пока гриффиндорец чередует проклятья с ударами ног. Конец избиению наступает из-за чьего-то Протего — Лестрейджа накрывает щит, а бледная Паркинсон наклоняется к нему и тихо шипит в лицо. Наверное, даже соседи по столу её не слышат, но Северус Снейп отлично читает по губам, а у парочки крайне удачный ракурс. «Лестрейдж, ты идиот? Если умрёшь здесь, представь, что с ним сделает твоя мама!» Словно пройтись под брюхом у фестрала — холодно, резко, прочищает мысли. Точно, мелкий Лестрейдж не один — за его спиной, громко хохоча, стоит Безумная Белла. К счастью для всех, не только на нового профессора ЗОТИ эта мысль оказывает освежающее действие — Лестрейдж, покачиваясь, встаёт и что-то говорит. Повернувшись лицом к Невиллу, смотря на него своими чистыми глазами, полными сожаления и вины, не пытаясь стереть пенящуюся на губах кровь. «Прости. Прости. Прости.» И что-то ещё — Северусу Снейпу слишком противно смотреть на это лицо. И Невилл, с потемневшим лицом, отворачивается, а мальчишке бережно помогают сесть товарищи по факультету. Кто может поверить, что псих-убийца Лестрейдж действительно может просить прощения? Когда все расходятся, Северус Снейп сразу летит в свои комнаты — он не желает и минуты находиться в одном помещении с этой тварью. И только у себя позволяет телу расслабиться. Он когда-то пообещал себе, что отчаяние больше не помешает ему жить. Что же — время сдерживать обещания. Руки сами потянулись к бумаге с подписью Нарциссы Малфой — официальное разрешение на занятие окклюменцией с несовершеннолетним Никотодесом Лестрейджем. Урождённая Блэк хотела, чтобы старый друг семьи развил в её племяннике таланты менталиста. У мальчика были все задатки — сильная магия и семейное безумие. Северуса Снейпа полностью захватило предвкушение. Что же, защитное заклинание не позволяет только убивать и наносить травмы, ведущие к гибели. О состоянии овоща никто ничего не говорил.