Ликорис

«В звериной ярости, без остатка захватившей всю душу Повелителя Тьмы, он бросается вперед, концентрируя энергию для сокрушительного удара. Его голос звучит дико, нечеловечески зло, эхом ненависти разносясь в горах и забираясь взрывом энергии под чужую броню и кожу. — Как ты смеешь! Но он не успел прервать созданное Водяным драконом заклинание заточения, потоком энергии устремившееся в огненного монстра-дракона. И, только что вложивший много энергии в удар, но не успевший попасть в цель, Король демонов не успел с должной силой отразить направленное на него проклятье. …Холодно. …Привязка к телу — наиотвратительнейшая штука. …Безумно холодно. Только для того, чтоб прийти в сознание, понадобилось несколько тягучих недель. Может, месяцев. Собраться с мыслями, то и дело выходя из глубокого сна, а потом снова погружаясь в ледяное забытье, постепенно вспоминая себя, всё, что произошло с ним, а потом теряя нить соприкосновения с миром и снова впадая в забытье. Поэтому, чтоб удерживать своё сознание, заточённому нужен был сильный образ. И он быстро нашёл его. Чтоб избавиться ото льда, нужен огонь. Год за годом, Король демонов наблюдал сквозь то и дело побеждающий его сон, как любимейший из его детей путешествует по миру. Как всё больше становится человеком и как всё меньше стремится быть рядом с ним. Как меняется его отношение к расам монстров и драконов. Как он всё сильнее ненавидит мазоку. Поначалу это ранило. Ранило и осознание того, что, возможно, если бы не его влияние, Гаав бы запомнил, почему ему нравилось быть мазоку, помнил бы всё то, что было ему дорого. Помнил бы всё, что связывало их, помнил сотни лет, проведенные вместе, в кругу семьи. Помнил бы своего создателя. Но Гаава ничего не держало в прошлом. Если бы Шабранигдо в теле Лея Магнуса мог горько рассмеяться сквозь слезы, он бы сделал это множество раз. Первая возродившаяся часть Повелителя тьмы мучилась всё сильнее, в невозможности связаться напрямую с внешним миром: сил едва хватало на то, чтоб держать себя в сознании, изредка наблюдая за тем, за кем хотелось наблюдать. Одиночество от осознания, что никто не приходит и не пытается связаться с ним, помочь ему, остро ранило до костей хуже магического льда. Отчаяние постепенно завладевало его душой, медленно сводя с ума. То, что ранило, становилось невыносимо терпеть. „Ты собирался убить меня. Так приди же наконец! Я так долго мечтал увидеть тебя, так долго мечтал согреться, так долго хотел ощутить твое присутствие…“ Не способный переживать эти эмоции снова и снова, не способный никак выразить неконтролируемо охватывающие его шепотом множества голосов чувства, рубиноокий сдался, попросту обессилев. И тотчас погрузился в спасительный ледяной сон. Он пребывал в блаженном полузабытьи до тех пор, пока восточный принц с необычными красными глазами во время своего путешествия по миру не решил неосторожно проехать мимо гор. И тёмная душа в тот же миг почувствовала это. Почувствовала себя.»

***

Волнение охватывало его всё сильнее, проходя дрожью едва ли до внутренностей. Руки дрожали, а в голове стоял едва уловимый морской запах и чувство чего-то тепло приятного, ощущение жара под ладонями. Йон даже и не собирался спать, зная, что всё равно не сможет уснуть из-за страстного желания снова увидеть Гаава, не способный более жить без его лица. Ему казалось, словно бы холод подбирается к его внутренностям, коварно леденя кожу, и что внутри становится страшно, пусто и больно от того, что не хватает чего-то невероятно важного. Прошло только чуть более суток. В отчаянии он застонал и схватился за голову, съезжая по стене и не жалея полы атласного одеяния, собирающие пыль. Конечно, осторожность важнее: вдруг Гаав увидит его или почувствует присутствие? Или, упаси Создательница, узнает в нём Повелителя тьмы? Но всё-таки, ничего ведь не произойдет, если он взглянет всего лишь одним глазком… Юноша вскочил, сорвавшись с места и ладони разорвали ткань пространства, в которое он легко проник и устремился вперед. Сердце стучало бешено, дико, увидеть, всего ещё один раз, увидеть, увидеть, увидеть… Ощущение знакомого жара едва ли не заставило Йона застонать вслух, но всё-таки, он был ещё не настолько безумен и непредусмотрителен. Дрожащие пальцы едва коснулись спящего лица, убирая пряди растрёпанных волос, и юноша опустился на пол, уткнувшись головой в кровать. Он переводил дыхание, сбившееся не сколько от бега и резкого использования тяжелой для его человеческого тела энергии, сколько от бури эмоций, захлестывающих штормовыми волнами. Слегка успокоившись, юноша осмотрелся и ощутил сначала легкую брезгливость, а после возмущение. Немного влажно, подгнившие доски, старое, скрипящее оконце, покосившаяся дверь, минимум мебели. Как люди смеют селить его в такой отвратительной комнате? Осторожно присев на краешек кровати, с нежностью он взглянул на Гаава. Он весьма благородный, раз простил этих людей; обычный монстр себя бы так не повел. Но Гаав определенно был необычный мазоку. Самый необычный. Он изменился сильнее всех с того момента, как Рубиноокий создал мазоку-лордов, создавая их изначально с гибкой психикой, как юных подростков, может даже детей (если сравнивать с людьми). Король демонов дал им возможность для роста и изменения, желая увидеть в них самостоятельных и прекрасных личностей, и Гаав, конечно же, справился с этой задачей лучше всех. Из взбалмошного и вредного подростка он вырос в прекрасного мужчину. Йон не удержался от того, чтоб снова коснуться рыжих волос и улыбнуться, заглянув в лицо спящего. И тут же замер, увидев, что мужчина зашевелился. Пока тело абсолютно отказывалось двигаться, в голове проносились тысячи панических мыслей вместе с осознанием, что он не успеет спрятаться. — Дельфин, — раздался в наступившей звенящей тишине тихий выдох. Резко Йон склонился над рыжеволосым мужчиной, хватая руками его лицо и упираясь лбом в его лоб. Чёрные волосы разметались вокруг, а побелевшие пальцы чересчур сильно сжали чужие виски. Вздрогнув во сне, Гаав ощутил сквозь дрему странный дискомфорт, но не осознавал, что в его память бесцеремонно вторгаются, торопливо и яростно ища следы. Ласковые синие глаза, похожие на драгоценные камни, смотрят сверху, на фоне синего неба и бледной фарфоровой кожи. Длинные тёмно-синие волосы касаются плеча и слышно, как с их шорохом шумит море прохладными волнами. Тонкие, немного влажные от воды пальцы касаются его волос и дремлющий Гаав улыбается, видя этот образ. Звук имени приятно звучит в его голове, становясь громче вместе с нарастающими эмоциями, мягко обволакивающими его водным покровом легкого волнения и радости. В сердце что-то больно кольнуло насквозь. Йон, сжав зубы, вскочил, открывая портал дрожащими от ярости пальцами. Морская вода едва ли не хлынула на пол, но рука, удерживающая магический разрыв, уже отпустила края дыры, позволив ей сомкнуться. Парень обессиленно опустился на пол, закрывая лицо ладонями. Он видел, как Гаав мучился от того, что его душа не может выбраться из плена человеческого тела. И тогда было безумно больно смотреть на это, отчаянно желая сделать что-то, избавить его от страданий, помочь. Но он не мог помочь. Это было даже забавно. Разум порой сам придумывает способы заменить утерянное. Рубиноокий рассеянно улыбнулся, повернувшись плохо слушающимся телом к спящему Гааву, на коже которого виднелись бледные следы от пальцев. Неловкое чувство вины кольнуло в другую область сердца и юноша отвернулся, уставившись растерянным взглядом в пол, по которому в темноте полз таракан. Ладонь резко опустилась, размазывая внутренности насекомого по дощатому полу.