Ликорис

«— Ты необыкновенный. Чудесный.» Фибрицо сонно жмурится, приоткрывая глаза. Картинка, представшая взору зелёных глаз, снова необычайно чёткая, а значит, пора. Раскинув руки, мальчик изящно выскальзывает из крупного кристалла, растущего округлой гранёной формой и служащего ему странным аналогом кровати. Голубые сапожки опускаются на лазурный переливающийся пол, протяжённый уходящим на километры вниз округлым островом в середине залы. Внизу, под прозрачным полом, только тьма, клубящаяся болезненными стонами чумы, окутывающими подножия бесконечных колонн по углам зала. То, что Фибрицо когда-то называл своими покоями, после его временной смерти слегка поразрушилось. Потрескалось. Подпортилось?.. Правитель ада улыбнулся, прикрыв глаза и проведя ладонью по кристальной структуре, похожей на колонну. Тёмные трещины от клубящегося дыма затянулись, пропадая вместе с тихим шепотом болезненных голосов. Полупрозрачная поверхность снова засияла изнутри, отблескивая в бесконечной глубине пола. Мальчик радостно хлопнул в ладоши и исчез. Он ступает тихо, но не слишком, надеясь, что его шаги можно будет услышать в нужный момент. Сидящий юноша немного поворачивает голову в сторону крадущегося, и его слегка отстранённое, надменное для других выражение лица смягчается при виде мальчика, став намного теплее. Фибрицо радостно раскидывает руки. — Папочка! Парень разворачивается к своему гостю, едва заметным жестом протягивая в его сторону разведенные ладони. Он мягко улыбается подбежавшему и уткнувшемуся в атласную ткань одежды ребёнку, поглаживая его по голове. — Давно мы не виделись с тобой, да? — в его голосе звучит смешливая улыбка и Фибрицо в ответ довольно жмурится, как котёнок, вертя головой под родными пальцами, от чего может почувствовать щекой выпирающую сквозь атлас кость ключицы. Его маленькое колено мягко упирается в бедро, ощущая тепло чужой кожи, а ладошки касаются спины, прижимая к себе прекрасного принца. Фибрицо, отстраняясь, уже знает, что поступает не совсем верно, но успевает поднять голову и легким движением коснуться губ Йона губами. В ответ тот выпрямляется, слегка откинув голову назад и прервав и так короткое прикосновение, а после мягким жестом отодвигает самого преданного из своих детей. — Ты же знаешь, что тебе нельзя. Какой раз мальчик обращает внимание на выражение лица отца, когда тот говорит эти слова. Ну разумеется, он знает. Он даже знает, почему. А папа, вероятно, догадывается, что Фибрицо известно это. Но всё равно они любят играть в эту игру. Фибрицо встает по струнке, состроив умилительно детское лицо. — Да, папочка! — произносит он. В ответ на снова появившуюся на лице Йона смешливую улыбку, мальчик сияет, и, вставая сзади, касается сплетённых чёрных волос пальчиками, аккуратно перебирая пряди. Брюнет касается пальцами рук ребёнка, оказавшихся на его плечах. — Причешешь меня? — улыбается он, произнеся утвердительный вопрос. Мальчик в ответ довольно жмурится и аккуратно развязывает узелок, которым перетянуты волосы. Он достает специальный гребень, проводя по деревянным зубчикам пальцем и выпрямляется, проведя ладонью по глади чёрных волос. Он должен успеть задать вопрос первым, прежде чем рубиноокий начнет спрашивать сам. — Отец, что-то случилось? Раньше ты выглядел веселее, — звонко произносит он. — Ты бы тоже стал печальнее, если бы провел так много времени замороженным во льду, — уклончиво замечает собеседник. Фибрицо немного хмурится, аккуратно распутывая узелок на длинной пряди и продолжая причесывать кончики волос. Его голос звучит всё так же радостно и наивно. — Я, кстати, заметил, что Гаав как-то странно себя повел после того, как его сделали человеком. Очень уж он быстро отказался от нас, — выдвигает ещё одно предположение мальчик. — С чем это может быть связано? Удовлетворенный, он отмечает, что аура повелителя слегка изменилась, а потом снова вернулась в норму. — Вероятно, всё дело в том, что он после создания изменился больше всех вас, — спокойно произносит рубиноокий, едва повернув голову и направив взгляд вбок. — Неужели так сильно? — чрезвычайно удивленно спрашивает Фибрицо. Он продолжает без паузы, заметив, что рубиноокий собирается сказать что-то ещё. — Не думаю, что это связано с тем, что он дракон, всё-таки, драконы довольно преданные… В наступившей тишине слышно, как зубчики гребешка с приятным шорохом касаются густых волос, проводя по ним. Повелитель тьмы поворачивает голову обратно, чему-то весело улыбаясь, и слегка отклоняет её вбок. Правитель ада, видя, что Йон не собирается отвечать, отпускает прядь шелковых волос, взяв другую и произносит задумчивым голосом. — Когда мы виделись с ним в последний раз, он вел себя странно. Хорошо, что я узнал почему: он собирался убить тебя. Довольно необычно для того, у кого так много приятных воспоминаний, связанных с создателем. Несмотря на смешок, лицо Йона не улыбалось, и мальчик тут же перевёл тему.

***

«— Самый лучший. Прекрасный.» Вдвоём они плывут сквозь волны. Дрёма окутывает голубоватым сиянием, напоминая океанские течения. Морские волны. Да, он слишком тянется к воде, противоположной его сущности, чтоб не воспользоваться этим. Слишком заинтересован этой прохладой, спокойствием, граничащим с водоворотом безумия. Он помнит морские волны так подробно, мысленно возвращаясь в то место, где очнулся и где увидел глубокую синеву прямо над головой. Чтоб он нашёл ориентир, нужно сказать ему лишь одно слово. Имя. Мальчик открывает глаза, смотря сквозь голубую гладь кристалла на едва различимые контуры залы. В его голове всё ещё шумит море, а перед глазами стоит синева, засмеявшаяся жемчужным смехом и взглянувшая на него лазурными глазами без белков. Интересно, поступил ли бы его папа точно так же? Прикрыв глаза, Фибрицо снова погружается в полудрему. «— Если бы я мог любить, то…» «Ты должен был сказать это мне, а не ему, отец.»