In My Veins: just stay

На поверхности кофе поблескивали радужные маслянистые круги: залила молотые кофейные зёрна слишком горячей водой. Шеннон назвал бы это бурдой и пить точно не стал. Надругательство над его вкусовыми рецепторами. Я смогла бы отличить на вкус арабику от робусты, но не умела делать хороший кофе без кофемашины, всякий раз доверяя это Шеннону. И сломаться ей нужно было именно сейчас, когда я и без того на взводе, а теперь ещё и осталась без обязательного утреннего ритуала. Дожить до понедельника оказалось куда проще, чем казалось вечером в пятницу. Мне ответили еще пара человек, готовых рассказать свои истории, и выходные я провела сначала в Покипси, а после ночевки в местном отеле отправилась в Олбани. Ехать пришлось одной. Время, отведенное Грейс для того, чтобы Брук закончила наши совместные дела, истекло, и сейчас она со своим новым боссом находилась на съемках где-то в Калифорнии. Мысленно я радовалась, что Леннокс сейчас в тепле, греется под октябрьским солнышком, а я мерзну здесь, всё еще не привыкшая даже к небольшому похолоданию, и пью дешевый растворимый кофе, который предлагают объекты моих исследований. Немного пугало, что я привыкла к его вкусу и запаху, который порой к великому облегчению перебивал все остальные. Вместе с надколотой чашкой в одной руке и сигаретой в другой, как-то удавалось производить впечатление своей в доску, и мне можно рассказать всё что угодно. Брук теперь заменил штатив с камерой, и не сказать, что это сильно огорчало. Теперь я была одна во всех смыслах этого слова. Сегодня мы будем снимать для GQ. Шесть парней со всего мира, шесть историй успеха в профессиональном спорте под американским флагом. Одним из них будет Алекс Кристенсен, уже не очень молодой (в сравнении с остальными), но всё ещё перспективный нападающий «New York Rangers». Футболку цвета хмурого утра пришлось снять, хоть она и нравилась мне больше прочих. Взамен надела просторную белую рубашку и завязала узел на талии, тем самым подчеркнув разницу между ней и округлыми бедрами в свободных джинсах. Просто, неброско, и работать в этом будет удобно. Теперь не выглядело так, будто я готовилась. Я задержалась в гардеробной, заторможено глядя на одежду, плотно висящую на вешалках. Это напоминало боковой срез глянцевого журнала: местами яркий, пестрый, а где-то преобладала черно-белая гамма, намекая на занудные философские статьи о месте женщины в этом мире. Взгляд зацепился за платья. Красный шифон с бисером, привезенный из Парижа, — платье мести первой жене моего брата. Зелёное, которое было на мне в тот вечер, когда я сбежала от Шеннона во второй раз. Платье, которое купила мне Меган. Чёрный атлас и кружево авторства моих итальянских друзей с того вечера, когда Алекс сделал весьма однозначный намек, смысл которого до меня дошёл совсем недавно. Такие разные, и все мои, все до единого. Одного не хватало. Интересно, что он с ним сделал? Надеюсь, выбросил. Не спит же с ним в обнимку. Пусть лучше спит с кем-то другим. Мне хотелось думать, что Шеннон переступит через нас первым. Но Шеннон Лето не из тех, кто легко отпускает. На бумаге, может, оно и так, но что творится у него внутри — я даже представлять не хотела. Вместе с Шенноном из моей жизни ушли и туфли на шпильках, и тонкие шелковые платья, сквозь ткань которых он без труда мог пересчитать мои ребра. Они и так составляли малую часть моего гардероба, но теперь я в них не нуждалась совсем. В последние месяцы жизнь превратилась в сплошную работу: из павильонов Недели моды, глянцевых офисов или студии я на метро добиралась к очередному объекту моих исследований и проводила там достаточно времени, чтобы позже, явившись в офис к Грейс, та недоверчиво поинтересовалась, почему от меня пахнет травой? От непроизвольно возникшего желания оправдаться «это не я, это тот парень, а мне просто некуда было деться», я хохотала так, будто действительно обкурилась. Потом брала пиццу и кофе в неплохом местечке у дома, и работала до рассвета всё в той же одежде: джинсах и немаркой растянутой футболке. А с утра всё начиналось сначала. Ну и куда мне было ходить во всех этих струящихся шелковых полупрозрачных платьях? В нью-йоркском метро мне бы этого не простили. Иногда Шеннон писал, что Сиенна сейчас с ним. Особо не вдаваясь в подробности, излагал факты: куда ездили, какая была погода и что Сиенне понравилось. С неделю назад я набралась смелости и сама позвонила бывшему, узнать, стоит ли мне чего-то ждать в обозримом будущем. Он первым задал вопрос: — Что за шум? Где ты? Я сказала, что еду в метро к парню, наркоману с десятилетним стажем и двумя приводами за хранение. — Кто с тобой? — Никого, — ответила совершенно без задней мысли. — Ты с ума сошла ехать к черт знает кому совершенно одна? К незнакомому?! Джейн, ты … — Сволочь бестолковая? — Я попыталась перевести разговор в шутку. — Нет. Просто бестолковая! — он кричал и кричал, но это совершенно не вызывало у меня эмоций. Ничего. Я просто молча слушала монолог, сдобренный отборными ругательствами, и даже забыла, зачем вообще набирала его номер. Он не знает, как незадолго до этого я гуляла одна по Кингстауну, и как еще на выходе из метро за мной увязались сразу три барыги, предлагая фентанил и таблетки по весьма демократичным ценам, только купи. Я радовалась, что не взяла с собой любимую камеру, а только старую, дышащую на ладан «лейку», да телефон, продать который они смогут лишь вместе со средним пальцем моей левой руки. — Вообще-то мы говорили по телефону, так что технически — это знакомый наркоман. Я сбросила звонок и зло выдохнула, откинула голову назад слишком резко и больно ударилась затылком об окно вагона. Вместо того, чтобы орать, мог бы приехать и сопроводить меня в этих опасных экспедициях. Раньше он бы так и сделал, не спросив уместно ли это вообще. Но сейчас — нет. Ведь с ним Сиенна, как он сможет оставить её одну?! Обида грызла меня изнутри: он забрал её, просто отнял. Её снова отняли у меня, как семнадцать лет назад, будто это не я её выносила и родила. Будто это вовсе ерунда какая-то, ибо других объяснений, почему все столько лет просят мне «подождать» — просто нет. У манхэттенских утренних пробок есть есть одно побочное действие: успеваешь всю жизнь прокрутить в голове, назначить виновных за самые провальные эпизоды твоей биографии, а к моменту прибытия в пункт назначения их помиловать и выйти из машины как ни в чём не бывало. Но сейчас, по пути в студию, мне не давала покоя одна мысль, въевшаяся в мозг: Шеннон манипулирует мной. Хочешь Сиенну? Хорошо, только сначала вернись домой, развесь все свои тряпки на вешалке, расставь туфли, брось ботинки у входа, положи ключи на комод у двери, кофейную чашку поставь на стол. Верни всё как было, и тогда, может быть, я сделаю то, что ты хочешь. С другой стороны был Алекс, от воспоминания о единственном поцелуе с которым все мои сохранившиеся нервные клетки испытывали нежный трепет. Оставалось только понять, чего именно я хочу на самом деле. Выбрать нужно что-то одно, но протяни руку — оно твоё. Возле здания бывшей фабрики постройки начала прошлого века, переминаясь с ноги на ногу, меня ждала Изабелл. Ростом она была еще ниже меня, и на фоне кирпичного фасада казалась совсем миниатюрной, а волосы её сливались с цветом стен: такие же красные (как уверяла сама Изи, они такие от природы). Я припарковала машину и направилась к девушке, и та, моментально вытянувшись по струнке, поправила на переносице очки в толстой оправе. Официально у Изи сегодня первый рабочий день, и её нервное напряжение я учуяла за три метра. Студия неприветливо встретила нас пронизывающим уличным холодом. Я судорожно вспоминала как включается отопление и платила ли вообще по счетам в этом месяце. Раньше это место я использовала неделями не вылезая отсюда: в подобии небольшой квартирки на втором уровне, куда вела лестница из основного помещения на первом этаже, я работала, спала, ела, даже душ принимала здесь! Теперь же это было скорее исключением. — Сейчас станет теплее, мисс Харди, — пока я предавалась раздумьям, Изабелл нашла термостат и врубила отопление на всю, и теперь довольная стояла передо мной, широко улыбаясь. «Какая хорошая девочка!», — подумала я. — «За ушком её, что ли, потрепать?». — Какой-то холодный октябрь выдался, — недовольно пробурчала я, поежившись. Ближе к девяти в студию стали просачиваться сонные стилисты, визажисты и ассистенты из журнала в обнимку со старбаксовскими стаканчиками, и все как один были обернуты в огромные шарфы приглушенных модных цветов. Изи взирала на процессию с некоторым недоумением: она-то здесь торчит уже два часа к ряду, успела выслушать от меня вводный инструктаж, попробовала настроить оборудование и вообще достаточно проснулась, чтобы броситься с головой в работу. Но этим ребятам, очевидно, нужна была раскачка, что несколько расстраивало мою ассистентку. Затем в студию подтянулись парни — герои нашей съемки, — и обстановка кардинально изменилась. Студия стала похожа на улей: она загудела, завибрировала от голосов, персонал летал от одной стойки с одеждой к другой, удивительным образом умудряясь избегать столкновений. Изи напряглась ещё больше, ведь пройдет не один месяц, прежде чем она начнет понимать с полувзгляда, ловить раздраженные интонации в моем голосе и предугадывать действия. Брук обладала этими навыками в совершенстве. — Джим, принеси мне кофе! — крикнула я главреду, Джиму Нельсону, затылком чувствуя как его маленькие глаза сузились до щёлок. Момент, когда этот раздражающий фактор прошел в студию, я уловила сразу: его пчелки притихли. — Харди, ты охренела? — с напускным раздражением ответил тот, поравнявшись со мной. — Давай я сразу и за прокладками сгоняю? У Джима невероятно приятный тембр голоса, но свои изящные манеры он оставляет за пределами студии. Когда мы работаем вместе — Нельсон всегда предвзят и сдержан в комментариях. Общаться с ним как с другом моих итальянских друзей где-нибудь на яхте у берегов Италии мне нравилось куда больше, как нравилось и эксплуатировать его навыки сомелье, беглый итальянский и эрудицию для расширения собственного кругозора. Проблема в том, что я, видимо, Джиму нравилась не очень. — За прокладками теперь ходит Изи, — я мотнула головой в сторону моей ассистентки, и та от повышенного внимания моментально залилась краской. Наконец он улыбнулся уголком рта. — Ну Джим! Тебя тут вообще быть не должно. Ты меня контролируешь или команде не доверяешь? Главред бросил взгляд на другого Джима, — Мура, своего креативного директора. Мур, маячивший у меня за спиной с парой ассистентов, даже и ухом не повел. Он вглядывался в свеженький кадр на мониторе и жестом подозвал стилиста. — Я уже принёс тебе кофе, — снисходительно ответил Джим, протягивая мне большой картонный стакан. — Чёрный? — пробую, морщась от горечи. Два двойных эспрессо без сахара. Я точно ему не нравлюсь. Мелкая фигурка главного редактора материализовалась по праву руку от меня. Он заложил руки в карманы узкого пиджака и теперь тоже гипнотизировал парня на фото. Они с Муром перекинулись приветствиями, парой фраз относительно кадра. Джим явно был недоволен и попросил меня показать предыдущие. — Мне не нравится, — наконец выдал заключение Нельсон. Мур попытался его разубедить, но главред стоял на своём. — Он какой-то зажатый. — Так ты бы ещё микроскоп взял и разглядывал под ним. Конечно, он зажатый, мы же только начали. Дай нам минут десять и Мэтт распустится как весенний цветочек. — Боюсь спрашивать, чем ты собралась его раскрепощать. — На тебе такое не сработает, — я выразительно подняла брови. — Ладно, — Джим понимающе кивнул. — Позже загляну. — Да лучше не приходи, Джим. Ты только мальчишек пугаешь. Самые ярые перфекционисты — главные редакторы культовых журналов. Самые занудные ярые перфекционисты — главные редакторы — геи. Я наблюдала за Мэттом, смущенно подставлявшим загорелое лицо под инструменты визажистки. Двадцатилетний парень величиной со шкаф выглядел нескладным ребёнком рядом с красивой девушкой, машущей кистями над его лицом, и никакой костюм от Gucci не мог этого исправить. Пока эта парочка мило флиртовала, а Мур со стилистом уже прикидывали к парню новый образ, я отложила фотоаппарат и уютно устроилась за вешалкой на пластиковом стуле — дохлебывать свой остывший пережженный кофе из Старбакса. Короткое «привет» раздалось у меня над головой как гром среди ясного неба. Я не спеша подняла на него глаза: — А где сюрстрёмминг? — поинтересовалась, плохо маскируя любопытство под безразличие. — Как у вас говорят, не по Хуану сомбреро, — Алекс широко улыбнулся. — У нас говорят «носи шапку, если она тебе подходит», — со всей серьезностью заявила я, с трудом сдерживая улыбку, и встала. — Вижу, что опоздал, но вдруг ты захочешь ещё кофе, — в руке Кристенсен держал термокружку с логотипом его клуба. — Капучино на миндальном … — Спасибо! — я оборвала его и отобрав стакан принялась жадно поглощать содержимое. — Ты что, вёз его с Манхэттена? Алекс утвердительно кивнул, самодовольная ухмылка не сходила с его лица: — У тебя пенка на губе, — и он машинально потянулся ко мне, но, вовремя спохватившись, потер отросшую щетину на щеке с едва заметной полосочкой шрама. — Джейн, слушай, мне … — Джейн! — позвал Мур. — Мы готовы! Мне оставалось только извиниться перед Алексом и вернуться к работе. Алекс пришел рано, но ему предстояло сниматься последним. До момента, как подошла его очередь, я думать забыла, что он здесь — так была поглощена работой. Мы с Кристенсеном уже работали и я знала, чего ждать и что делать, и эта часть съемки не должна была занять много времени. Так и вышло. Кристенсену невероятно шел костюм от D&G, и не надо было изощряться и искать выгодные ракурсы, как было с широкоплечим парнем-пловцом, не нужно было искать общие темы для разговоров и делать вид, что мне дико интересно слушать про академическую греблю или регби, и выдавливать из себя улыбку для жонглирующего теннисным мячом Бена, особенно когда он чуть не разбил им окно. Когда шайка из GQ вынесла все привезённые с собой вешалки с бесчисленными тряпками вместе с остатками моего самообладания, когда вся эта толпа наконец оставила мою студию разоренной и в полном отнюдь не художественном бардаке, я захлопнула за ними дверь и, взобравшись по крутой лестнице на второй уровень, упала на ковёр, обессиленная всей этой феерической вакханалией и выжатая как вареный лимон, отпахавший двенадцатичасовую рабочую смену. Мне нужно было срочно вытянуться во весь рост, а не то я бы закричала от боли в спине и ноге, которая до конца жизни будет напоминать об аварии. Шестеро привлекательных спортивных парней при мне переоделись большее количество раз, чем я за последний месяц, и с каждым нужно было найти контакт и сделать так, чтобы он раскрылся не просто для фото, а для меня. Ведь снимаю я только то, что вижу сама, без выдумки и приукрашиваний. И для этого мне нужно было самой впустить каждого из них в личное пространство, а делать этого совершенно не хотелось. И вот к моменту, когда все это закончилось, я ощущала себя ещё и участницей какой-то бесконтактной оргии. — Хочешь, отвезу тебя домой? — Алекс присел на корточки рядом со мной и улыбался. Я даже не слышала как он поднялся за мной, и потому вздрогнула от неожиданности. — Мне нужно сдать исходники Джиму до завтрашнего утра, — всхипнула я. — Если я могу тебе как-то помочь … — Просто убей меня. Потому что я не в силах даже двигать единственным, что для этого нужно, — для убедительности я подняла указательный палец правой руки вверх, тот и правда не сгибался. Интересно, сколько сотен раз он сегодня нажал на спуск? — Поразительная женщина. Ты ни разу не подала виду, как сильно устала. — Мне платят не за нытьё. — А что насчет твоей ассистентки? Изма, или как там её? Она не справится? — Изи? Изи хорошая девочка, она старается изо всех сил, но у нее есть один очень существенный минус: она не Брук. Сейчас у меня нет времени учить ее делать то, что я хочу. А понимать с полуслова она научится ещё очень не скоро. — Давай я возьму еды, а ты пока полежишь с полчаса, м? — За углом есть ресторанчик с азиатской кухней. Всё как мы с тобой любим. И дёшево в добавок. — Понял, разберусь. — И кофе, Алекс, ради всего святого, принеси мне латте маккиато. Только не с обычным молоком, а … , — кричала я вслед стремительно удаляющейся черной кожаной куртке. — С миндальным, я в курсе! — Алекс не оборачиваясь поднял вверх руку и исчез из виду. В воцарившейся тишине, о которой я так мечтала весь день, почему-то оказалось очень неуютно. Вдруг остро захотелось вернуть Алекса обратно, чтобы он сию секунду так же оглушительно ворвался в студию, как и покинул её. И вместе с тем я не знала, что ему сказать. Не лежалось. Не знаю, откуда в теле, вымотанном недосыпом, кофеином и постоянной нервотрепкой мог взяться адреналин, но именно он заставил меня вскочить с места, слететь вниз по лестнице, схватиться за ноутбук, так же стремительно взлететь обратно наверх, и начать разбирать отснятый материал. Сама мысль остаться с Кристенсеном наедине в неловком молчании пугала до невозможного. Мне определенно нужно было чем-то занять трясущиеся руки. Алекс вернулся довольно скоро и уселся рядом на ковер. Достал еду, раскрыл для меня коробочку с лапшой и молча вручил мне палочки. Я жевала и просматривала фотографии. Алекс прижался к моему плечу и тоже украдкой заглядывал в ноутбук. Я рассуждала вслух о том, что мне нравится или не нравится, а он иногда коротко комментировал мои замечания и подкармливал меня гёдза, потому что было не до лапши. — Смотри, мне нравится вот эта, — я открыла фотографию, на которой Алекс улыбался, но выглядел смущенным. — Для статьи, правда, вообще не годится. — Почему? — Ты тут такой … беззащитный, что ли, без своего скафандра. — Шлема, — он от души рассмеялся. — Ну да. Без него. Статья об истории успеха молодых спортсменов в США, а ты тут не похож на победителя. Черт, звучит паршиво, — смутилась я. — Не знаю как правильно сказать. Это не то, что им нужно. — Это то, что есть. У тебя получилось найти и вытянуть меня настоящего наружу, освободив от всей этой ненужной мишуры. Если я играю в хоккей, это не значит, что в жизни я такой же жесткий, как и на льду, но все почему-то думают именно так. Лёд не определяет мой характер вне игры. — Ирвином Пенном мне, конечно, не стать, но приму это за комплимент. — Понятия не имею кто это, но рад, что тебе нравится. — В общем, на этом фото ты — робкий смущенный парнишка, которому только что накидали шайб за воротник. Давай искать другую. Я как раз перешла к серии фотографий с хоккейной клюшкой, которые считала очень удачными, и уже собиралась показать Кристенсену, как он произнес: — Иногда надо просто признать поражение. Я посмотрела на него очень внимательно. Не понять о чем речь было невозможно. — Алекс … — Ты все ещё не отпустила бывшего мужа. И будешь лю… Я не дала ему закончить, оборвав на полуслове поцелуем, схватившись за воротник его поло. Он не особо удивился, может, думал, что я пытаюсь так самоутвердиться или что-то в этом духе, но притянул к себе, обхватив за талию, и я только и успела, что пнуть ноутбук подальше в сторону от ковра. Запустила пальцы в светлые волосы, притягивая его за затылок, углубляя поцелуй: холодный и мятный как лимонад, которой Алекс допил только что. Постепенно его губы стали согреваться под моими, и это ощущение было самым приятным за сегодняшний день, пожалуй. Этот благовоспитанный здоровенный мужик все ещё не решается спустить руки хотя бы на пару сантиметров ниже талии, и придётся помочь ему найти мои бёдра. Сажусь сверху, и он, догадавшись о моих планах, без подсказок опускает руки на задницу. Я чувствую силу и лёгкий трепет в его пальцах. Это возбуждает, не оставляя места никаким сомнениям, и я тяну его вниз, на ковёр. Смущенный пацан сдался под моим натиском, уступая место скандинавскому завоевателю. Он навис надо мной, продолжая целовать, и возможности отстраниться хотя бы на секунду у него все равно не было, ведь я вцепилась в его шею мертвой хваткой. Так наверное за жизнь не цепляются, как я сейчас за Кристенсена. И тут я поняла, что всё слишком затянулось: узел на моей рубашке никак не поддавался его дрожащим пальцам. Я ослабила хватку, и он уткнулся мне в шею, тяжело дыша, оставив проклятую тряпку в покое. — В чём дело? — Не хочу, чтобы ты об этом пожалела, — прошептал он, переведя дыхание. На меня накатило раздражение, вот-вот готовое обратиться в злость. Оно, подобно любому негативному чувству, хотело расти, и его вполне бы устроило сделать это за счёт двух других, светлых и приятных: сладкого тягучего предвкушения удовольствия и возбуждения, которое ещё минуту назад застилало мне глаза белым полотном. Пришлось напомнить себе, что хозяйка здесь я, и без моего на то благословения больше ни одна дрянная мысль не взойдёт на этой плодородной почве. Поэтому, сделав глубокий вход, взвешивая каждое слово и как можно спокойнее, я сказала: — Алекс, я взрослая женщина и сама буду решать, о чем жалеть, а о чём нет. Сейчас ты убиваешь момент, и если скажешь ещё хоть слово — я тебе врежу. Так ведут себя только влюблённые идиоты. Правильно воспитанные влюблённые идиоты, которые боятся всё испортить, но что еще хуже — конкретно этот «идиот» понимает, что никогда не будет играть главную роль в жизни женщины, которую так отчаянно хочет завоевать. Вот чем была его неуверенность: понимание, что получив сейчас моё тело — разум и сердце он не получит никогда. Он думает, что знает наверняка, убедил себя, что недостаточно хорош, чтобы претендовать на это место и сам теперь в заложниках у этой иллюзии. Он думает, что я буду сравнивать. Но, черт возьми, Алекс Кристенсен, ты меня совсем не знаешь. — Эй, посмотри на меня, — он послушно поднял на меня взгляд, перестав дышать мне в шею, отчего я тут же ощутила себя невероятно уязвимой. — Сейчас здесь только ты и я. Пока говорила — занималась рубашкой, затем распахнула ее и перешла к джинсам: звук расходящейся молнии немного привёл его в чувства, и Алекс аккуратно стянул их с меня. Если о чём-то и пожалею в своей жизни, так это если я сейчас не сделаю этого. Мне хотелось сверить свои представления с реальным норвежцем в постели, но ковёр тоже сойдёт. Я ошибалась: ко мне совершенно точно ещё никогда не относились с таким трепетом и осторожностью. Нет, он не боялся сделать что-то не то или не так, наоборот: дрожь прошла и теперь он уверенно управлял мной, в конце концов доведя до исступления. Один мой растрёпанный вид, казалось, приводил его в наивный восторг, как будто я самый большой подарок, самая несбыточная мечта, ставшая реальной. Да хоть Кубок Стэнли, будь он неладен, который ему так хотелось выиграть! С таким чувством и самоотдачей как любил меня сейчас Алекс на этом ковре — мог любить только втрескавшийся по самые уши мужчина. Это было так же естественно, как дышать, и я жалела только о потерянном времени, пока собиралась с мыслями, и сейчас вдруг поняла, что от сильной и независимой женщины до влюблённой дурочки — не больше одного шага, надо только набраться смелости и сделать его. Чем старше я становлюсь, тем отчётливее понимаю, что у меня нет абсолютно никакого желания и дальше барахтаться в бушующем море страстей и интриг. Я хочу, чтобы оно выплюнуло меня, оставило в покое и не угрожало больше накрыть волной из боли и разочарования от разбитого сердца. Я хотела уже наконец прибиться к берегу, ощутить мелкий белый песок или крупные серые камни под ногами, почувствовать, что крепко стою на земле. Был ли Алекс таким берегом? Надеюсь, что да. Тем более, что я начинала понемногу к нему привыкать. И чем больше привыкала к Алексу, тем больше сознавала какими нездоровыми были наши с Шенноном отношения, и что рано или поздно это должно было закончиться. Шеннон — это шторм девять баллов. И не знаешь какие ещё там прячутся чудища под толщей бурлящей и клокочущей соленой воды. Это оглушительный шум, до рези в ушах вывернутая на максимум громкость, так, что не слышишь даже себя, растворяясь в нём полностью, теряя человеческий облик. Наверное, нельзя жить в одной крайности, но я попробовала обе и выбрала ту, которая меня не убьёт. *** Я увидела кто звонит и сквозь сон бросилась вон из постели, прикрывая за собой дверь спальни, чтобы не разбудить Алекса. — Привет. Разбудил? — раздался в трубке знакомый бархатный голос. По-моему, кое-кто только что покурил. — Ну, — я улыбнулась, и это отразилось на интонации моего голоса, — учитывая, что в Нью-Йорке третий час ночи — да, разбудил. — Прости, малыш. Не смог ждать утра. — Что-то случилось? — Мы прилетим завтра буквально на пару дней. Джаред тащит меня на какую-то невероятно странную выставку современного искусства. Я подумал, может, составишь мне компанию за ужином вместо этого сомнительного мероприятия, чтобы я не помер там от скуки? — Сиенна..? — Н-нет, её с нами не будет, извини. — Шеннон, я не могу … — Черт, Джейн, — он помолчал. — Тебе ещё не надоело играть в прятки? Сколько времени уже прошло? Может, хватит? В кухне, стоя перед окном я вглядывалась в мрачное зимнее небо, и тщетно пыталась сосчитать в уме, сколько же месяцев, действительно, прошло с того момента, как я перестала быть «его»? — Слушай, правда не могу. В холле послышались шаги. Всё-таки разбудила. — Джейн, — позвал Алекс, зевая, но достаточно громко, чтобы на другом конце страны услышали, — ты где? — Так бы сразу и сказала, — произнёс Шеннон ледяным тоном. — Спокойной ночи. Я вцепилась в столешницу, чтобы не потерять равновесие от нахлынувших тошноты и головокружения, склонив голову вперёд и закрывая глаза. Алекс обхватил меня сзади, обвивая руками талию. — Кто звонил? — Да никто … Уже никто. Я чувствовала: это был последний раз, когда Шеннон мне звонил. — Слушай, женщина … — От того, как он произнес это слово, мне вдруг стало невероятно смешно. Между «женщиной» Алекса и «малышом» Шеннона разница была примерно как между Луной и Солнцем, — пойдем в кровать. То, как он это сказал, а затем провел рукой по моему бедру, поднимая вверх свою же футболку, не оставляло никаких сомнений в том, зачем меня приглашали обратно в спальню: стереть, размазать это «никто». Оно все ещё заставляло его чувствовать себя уязвимо. «Шесть», — наконец посчитала я, и тут же этот бесполезный факт вылетел из головы, стоило Алексу перевести меня в горизонтальное положение. Он и правда больше не звонил. До одного сентябрьского дня, но тогда Шеннон явился лично. — С днём рождения, — почти безразличным тоном произнёс он, как будто говорил не со мной, а со случайной официанткой в баре. Но одного звука его голоса было достаточно, чтобы от макушки до пят пробежал табун мурашек. Я обернулась, отряхивая руки от блесток, оставшихся в студии после только что закончившейся фотосессии. Что ж, этим можно объяснить, как Лето пробрался сюда без приглашения. — О … Тебе идёт..., — он задумчиво уставился на меня, почесывая затылок. А сам не изменился совсем. Даже, может, посвежел за счёт нарисовавшихся на загорелом лице щёк. — Можно потрогать? За собственным замешательством я не замечала внутреннего голоса, который просто вопил об истинной причине его появления здесь сегодня. И это не искреннее желание поздравить меня с днём рождения. — Зачем? — Я скрестила руки на груди, подозрительно глядя Шеннону прямо в глаза. — Странно осознавать, что я к этому не причастен, — фыркнул он. — Ну и какой срок? — Тридцать две недели, — ответила я, поправляя свитшот на округлившемся животе. Шеннон присвистнул. — Могу я спросить, кто счастливый отец? — Алекс, — я закатила глаза. Ну как будто он не знает, даже смешно. — Хитрый шведский хорёк, — съязвил Лето и тут же от души рассмеялся над своей собственной искрометной шуткой. — Ну хватит. Зачем ты пришёл? — одернула я его. Шеннон ещё какое-т время молча смотрел на меня, улыбаясь, казалось, без злобы, но с какой-то досадой. Я нервничала всё больше. — Там за дверью ждёт одна очень похожая на тебя девушка. И она очень хочет с тобой познакомиться.