С ухмылкой Веселого Роджера

— «Не потеряй голову»! Что это вообще может значить? — Ньют передразнивал Алби, подбрасывая комочки хлеба и ловя их ртом. Половина из них, впрочем, падала на пол, но блондин не расстраивался, терпеливо поднимал упавшее, тщательно обдувал и подбрасывал снова. — Это можно сказать осужденному, у которого два выхода: либо гильотина, либо виселица. Пират расхохотался, но Томас осуждающе на него зыркнул: он все еще не мог привыкнуть к юмору Ньюта, всегда имевшему неприятный черный оттенок. — А вот это было уже не смешно, — он залпом выпил кружку воды, вытирая капли жирным рукавом. — Если нас поймают, мне придется желать того же, потому что выхода останется только два. Ньют мотнул головой из стороны в сторону, стряхивая крошки с волос. — «Мэри» еще никто никогда не ловил, — горделиво заявил он, забирая у Томаса кружку и вновь наполняя ее. — Наша девочка знает, как убегать от врагов. Хоть о ее быстроходности и не слагают легенды, но этот корабль довольно быстрый. А как, ты думаешь, нам удалось потопить твой галеон? Сколько бы раз Томас ни просил Ньюта не говорить ничего о своем погибшем корабле, пират его будто не слышал и то ли нарочно, то ли из-за забывчивости об этом упоминал в том или ином виде. Иной раз блондин, конечно, извинялся, пристыженно стискивая губы, но чаще всего говорил что-то типа «не дрейфь!» — то есть, нечто, не совсем подходящее, — или намекал, что о первом дне встречи можно забыть, потому что «прошлое остается прошлым, каким бы поганым или счастливым оно ни было». Томас заметил, что Ньют вообще сильно изменился после разговора с Алби. Он стал гораздо спокойнее и увереннее: прятать свое напряжение ему больше не нужно было, и постепенно стал походить на себя прежнего, хоть этот прежний брюнету не особо нравился. Ньют предполагал, что слово, данное ему боцманом, прекрасно делает свою работу, потому что на блондина никто не косился, никто не перешептывался у него за спиной и никто не спешил всунуть нос в его скрытые дела. И это, пожалуй, было именно то, чего так не хватало Ньюту в последнее время. «Мэри» держала курс к берегам Европы, но какой в этом был прок не знал даже сам Ньют, который, казалось, от нечего делать назвал первую вспомнившуюся страну — Португалию — и решил выдумать причину этому позже. Он прекрасно знал, что воды заливов Большой Земли бороздят и торговые, и военные суда из разных стран, и даже крошечные рабовладельческие корабли, никогда не отказывавшиеся набрать еще несколько невольников по пути, но отчего-то не боялся быть захваченным. Алби появлялся у них редко и в основном приносил важные донесения капитану, искусно игнорируя его «дружка». Он был чересчур молчалив и задумчив, постоянно бубнил что-то и взял в привычку сканировать весь корабль пронырливым взглядом, от которого всем и каждому хотелось куда-нибудь спрятаться. С Ньютом их объединяло лишь общее дело, и их прежняя основанная на полном доверии привязанность словно бы исчезла, и это было довольно печально наблюдать со стороны. Они оба не до конца доверяли друг другу: Ньют все еще боялся, что рано или поздно на корабле вспыхнет бунт, и Алби будет зачинщиком всего, а Алби частенько вглядывался в горизонт, страшась увидеть ищущие их английские флотилии. Это недоверие метало искры всякий раз, когда эти двое оказывались на пороге очередного разногласия, и команда порой беспокоилась, что «Кровавая Мэри» взлетит на воздух, если капитан и боцман не найдут компромисс. — Задумался? — Ньют щелкнул пальцами у Томаса перед носом, подсаживаясь к нему ближе и взволнованно заглядывая тому в глаза. Снаружи бушевал шторм. До того сильный, что корабль подбрасывало на волнах, как сухой лист, и опасно кренило во все стороны. Палуба наглоталась соленой воды и не успевала ее сплевывать, из-за чего влага с неба и из моря протекала во многие помещения. Только половина команды оставалась на поверхности, пытаясь убрать последние паруса и хотя бы как-то улучшить положение корабля. Алби бегал вместе с ними, промокший и замерзший, и изредка поглядывал на запертую изнутри капитанскую каюту, где пламенем одной свечи мерцали стекла. Они сидели там, эти двое, о чем-то мило беседовали, совершенно не заботясь, что корабль вот-вот перекувыркнется и пойдет ко дну (что было, конечно, маловероятно, но подобные пафосные мысли всегда появляются у людей, не любящих лицезреть чье-то безразличие к тому, что они делают). Томас искоса посмотрел на Ньюта, мягко ему улыбнулся и положил остатки хлеба в рот, накидывая обратно на колени сползшее одеяло. С него посыпались крошки, слетели несколько испачканных в жире от солонины листов пергамента и скатилась пустая бутылка, некогда заполненная перемешанными с морской водой остатками рома. Этот мерзкий на вкус коктейль оба парня попробовали на спор, морщась и стараясь не выплюнуть все сразу же, и это было слишком весело, чтобы быть правдой. Ньют держал в руке гнутый ржавый подсвечник с крошечной — не длиннее пяти сантиметров — свечой, которая озаряла лишь небольшую часть каюты. Остальные свечи пират затушил, когда шторм только начался, иначе они упали бы со стола и подожгли деревянный пол, усыпанный пеплом от сожженной бумаги. Они сидели с Томасом на полу справа от кушетки, касаясь друг друга коленками, доедая остатки мяса и запивая его пресной водой, случайно найденной под одним из шкафов. От бутылки пахло плесенью и чем-то тухлым, но сама вода оказалась на удивление свежей. — Сколько еще продлится шторм? — в пустоту спросил Томас. Ему необходимо было расправиться с молчанием, ответ на этот вопрос ему был не нужен. Ньют передернул плечами. — Подобные длятся от силы часов восемь, осталось ждать совсем немного, — он уткнулся затылком в стену, глядя куда-то перед собой. — Надо будет вычислить координаты, потому что мало ли куда нас могло занести. В этот момент корабль снова резко качнуло, Ньют не успел среагировать и повалился на Томаса, впихивая того в кушетку. Брюнет ойкнул, больно ударившись в дерево плечом, и пират виновато отпрянул, отсаживаясь чуть подальше, чтобы в следующий раз такого не повторилось. — Если синяк появится, возьми монетку, — Ньют бросил Томасу медный толстый кругляш. Брюнет тут же поймал его и принялся вертеть в руках, разглядывая едва заметную в полумраке чеканку. — Пиастр? — брюнет вскинул бровь, обращая лицо к пирату, и тот кивнул несколько раз подряд. — Наверное, где-нибудь в Европе говорят, что мы только ими и расплачиваемся, — и он усмехнулся с привычной ехидностью. — В какой-то мере это правда. Но мы крадем и используем любую валюту. У меня даже завалялась парочка фунтов, которые я получил в одной из английских колоний в Америке. А в индийском поселении буквально в миле от англичан — вот это, — Ньют открыл стоящий рядом сундук, который никогда не запирался на замок, и вынул бронзовый томагавк на длинной расписной ручке с привязанными к ней орлиными перьями. — Эти индейцы — мастера своего дела, — говорил пират, вертя топорик в руках, — понятия не имею, чем они помешали всем европейским конкистадорам. Европейцам вообще многие мешают. Все для них творят зло, хотя сами они ничем не лучше, — Ньют убрал томагавк обратно, когда тот от очередного наклона корабля чуть было не вылетел из рук. Он не замечал, что Томас все это время смотрел на него, не отрывая глаз, блестящих восторженными и вместе с тем удивленными звездочками. Томас выглядел отчаянно влюбленным в эту минуту, но Ньют, кажется, не до конца научился выражать свои чувства (а тот внезапный поцелуй он до сих пор не мог себе простить) и видеть их в других. Он всегда говорил, что «не слишком обходителен», и это было действительно так. — Конечно, ты скажешь, что пиратская жизнь, наверное, и состоит из всего этого: беготни по земному шару, отдыха в тропиках и пьянок в самых лучших тавернах в обнимку с девицами… Но это не так, Томас. Беготня, конечно, будет, но за теми, за кем охотишься ты, и от тех, кто охотится за тобой. Таверны будешь видеть редко, а девиц — и подавно, — на этих словах Ньют снова усмехнулся. — А когда за твоей головой гоняется добрая половина Европы, времени на отдых остается маловато. В этом нет ничего заманчивого. И именно это я пытался до тебя донести, но ты, кажется, не слишком хорошо понял. — Ты теперь сам знаешь, что именно и почему я не понял, — Томас устало улыбнулся. В дверь начали с силой барабанить, грозя сорвать ее с петель. Ньют подскочил на ноги, схватился за пистолет и кивками головы указал Томасу на затененную часть каюты, куда брюнет тут же скрылся. Обе руки у пирата оказались заняты. Одна — подсвечником, другая — пистолетом, и он выругался, избавляясь от всего сразу и открывая дверь. В лицо ему ударил россыпью брызг холодный ливень, и чья-то гнилозубая физиономия, глупо скалясь, возникла перед носом. — Капитан, вас требуют. — Моряк указал на боцмана, который, скрестив на груди руки и едва держась на ногах из-за сильной качки, стоял в нескольких метрах с недовольным лицом. Ньют закатил глаза, отослал пирата обратно на палубу, буркнул в темноту заглушаемое шумом снаружи «Скоро буду» и, получив в ответ тихое «угу», запер дверь на замок и поплелся к Алби, чувствуя, как одежду обдает водой, выплескиваемой на борт из моря. — Шторм скоро закончится, а тебя еще ни разу не видели на палубе, — Алби посмотрел Ньюту в глаза, перекрикивая шум бури. — Люди начинают о тебе спрашивать. Помнишь, что я говорил? Не теряй голову. Ньют смерил Алби самым озлобленным и презрительным взглядом, который только мог себе позволить. — Не бойся. Не потеряю.

***

Если верить, что голову и впрямь можно потерять, в переносном ли или прямом смысле, у Ньюта это блестяще получилось. Чем дольше Томас находился на корабле, тем сильнее пират к нему привязывался и тем большую потребность в нем он испытывал. Ньют мог забывать обо всем на свете: об обязанностях капитана, о состоянии корабля, о команде и даже о себе самом, потому что ничего из этого не было нужно, чтобы проводить с брюнетом все возможное время. Если раньше блондин мог подолгу держать своего… хотя, каких-либо любовных наименований Ньют временно избегал… своего, скажем, Томаса взаперти одного, то сейчас он буквально чувствовал необходимость быть с ним рядом. Как будто брюнет был сундуком с самыми желанными для всех пиратов на свете сокровищами. Только вот сам сундук о своей важности для обладателя (даже если это слово звучит несколько неправильно) не совсем догадывался (точнее, догадывался, конечно, но не свидетельствовал), потому что обладатель все еще избегал собственной сентиментальности и пытался ее скрывать. То есть, если Ньют приходил к Томасу, то обычно делал вид, что занимается чем-то важным — делает записи в дневнике, перебирает завал на столе или с задумчивым видом плюет в потолок — и с самим брюнетом словно бы из принципа не разговаривал. Только изредка украдкой поглядывал на него, напоминая Томасу смущенную маленькую девочку, которую тот однажды встретил на улице Лондона. Они подолгу неуютно молчали, не зная, о чем завести разговор, потому что многие темы казались отныне неудачными или не слишком приятными, а остальные — чересчур банальными. Ведь ты не будешь разговаривать о погоде с тем, к кому испытываешь романтическое влечение, верно? Но и о бабочках в животе, цветочках в волосах и будущей свадьбе и детях Ньюту, как он сам считал, было не слишком солидно трещать. Ньют вообще, честно говоря, запутался в своих ощущениях. Он испытывал неутолимое желание быть рядом с Томасом, видеть его, пусть и краем глаза, слышать, как он говорит о чем-то отдаленном, беседуя не то с самим собой, не то с кем-то еще. Наблюдать, как он, медленно расхаживая по каюте, зажигает одну свечу за другой или как задувает их, стискивая губы в тонкую трубочку, как стирает капли с подбородка, а потом слизывает с него же грязь, оставленную рукавом. В нем все еще была заметна прежняя английская выдержка и следование этикету, которые Ньют знал, но которыми никогда не пользовался, и чем больше пират лицезрел, тем больше понимал, что они оба — рабы своих привычек и всего того, чему их учили несколько лет назад. И подобные мысли о чрезвычайно близких параллелях между ними двумя приводили Ньюта в смятение и заставляли думать о том, что в жизни редкий раз все получается волей случая, что в ней все взаимосвязано и что жизнь вовсе похоже на огромную паутину, где нужно умудриться не запутать себя самого. И сколь чаще Ньюту требовалось проводить время с Томасом, столь больше работы становилось у Алби, которого теперь от титула капитана отделяло, разве что, наличие оного на корабле. Он дал блондину несколько дней, чтобы тот понял наконец, с чем имеет дело и как с этим справляться, но, видимо, просчитался, потому что несколькими днями это не обошлось. Ньют пропадал все чаще, все дольше оставался в закрытой каюте, не интересуясь ничем и целиком надеясь на Алби, вместе с тем ему не доверяя. Вопросов от команды поступало все больше, и боцман продолжал оправдываться, хоть это было и не в его стиле, объясняя странное поведение капитана то недугом, то какими-то важными делами, то решениями относительно их места назначения. В первое время ему верили. Но когда к нему подошли сразу три человека и напрямую спросили, не скрывает ли чего капитан, Алби понял, что голова Ньюта безвозвратно слетела с плеч. И когда терпение его лопнуло, боцман, едва контролируя свою злость, выдувавшуюся через дико топорщащиеся крылья носа вместе с воздухом, ворвался в каюту капитана, сорвав с петель замок. Дверь чудом осталась висеть на петлях и тут же с треском закрылась, пряча обитателей помещения от остальных. Из двоих сидящих в каюте парней вздрогнул только Томас, и глаза его, напуганные и ошарашенные, двумя кофейными омутами посмотрели сначала на Ньюта, а потом на Алби. Блондин повернулся к своему боцману с выражением полного спокойствия на лице, сковал в замок руки, перекинул одну ногу через другую и медленно вскинул бровь. — Что-то не так, сэр? Вы выглядите, как взбешенный бык, — Ньют ухмыльнулся, подергивая коленом. — У тебя еще есть желание шутить? — просипел Алби, заметно стараясь себя унять и говорить спокойно. — Команда интересуется, куда ты запропастился, и я устал оправдываться перед всеми подряд. Они начинают подозревать, что ты что-то скрываешь, — на этих словах боцман грозно зыркнул на Томаса, который вжался спиной в стену, по-паучьи шевеля пальцами. — И ты предлагаешь мне… — Ньют взял со стола бутылку, заглянул в ее горлышко, чудаковато прищурив левый глаз, и посмотрел через темное дно на боцмана. — Либо передать капитанский пост мне, либо поднять свой зад и сделать уже хоть что-нибудь! Ньют выронил бутылку, и та, неизвестно как оставшись целой, откатилась Алби под ноги. Блондину давно было известно, что боцман еще со времен службы под командованием Стью хотел стать капитаном и искренне надеялся, что после смерти отца Ньюта пост перейдет к нему. Он выслуживался всеми возможными способами и не раз подставлял себя под удар, и сам капитан порой отшучивался, что из Алби вышел бы неплохой командир, но… Но все его намерения еще тогда, восемь лет назад, дали трещину, когда на корабль взяли десятилетнего щупленького мальчика с волосами цвета свежей соломы, который постоянно просился к умершей маме и оказался родным сынишкой Стью. Капитан сразу дал понять, что юнец останется на «Кровавой Мэри», потому что быть ему больше негде, и команда приняла его терпеливо и без оговорок. По Ньюту изначально было видно, что первые десять лет жизни на суше сделали его совершенно не готовым к пиратским будням, несмотря на горячую кровь отца, чье имя было известно многим на нескольких континентах. Он много раз спрашивал, зачем нужна эта жестокость, зачем обманывать людей и зачем грабить любой попадавшийся на пути корабль, и ему отвечали: «Здесь как на охоте, сынок: либо ты, либо тебя». Он привыкал к этому долго, медленно и совершенно нехотя, попросту потому, что от него требовалось к этому привыкать. И никто не знал, каких усилий стоило Ньюту приобщиться к пиратской жизни, внушить себе, что это единственное, что он должен делать. Порой он рвался на абордаж в первых рядах, чтобы вдохнуть пахнущий алчностью воздух, и заражался им, как неизвестным вирусом, отдавал ему свое тело и сердце, в то время как разум упрямо отказывался поддаваться. Он истаскал себя разбоями и убийствами, и это стало привычкой, неотъемлемой частью его самого, которую он ненавидел где-то глубоко внутри, но которой повиновался слепо, глухо и безвольно. И если все в теле трепетало от мало кому понятного восторга во время очередного грабежа, то в голове Ньюта постоянно жила ненависть к самому себе за все то, что он когда-либо сделал и сделает потом, но это чувство становилось все слабее и слабее и готово было исчезнуть уже совсем, если бы судьба не свела пирата с Томасом. Задумавшись, Ньют смотрел куда-то в колени боцману, болезненно ворошил воспоминания и морщился. Он был рабом привычки. И не мог не последовать ей в эту минуту. Поэтому блондин резко вскочил на ноги, оказавшись лицом к лицу с боцманом, и прошипел тому в самые губы, будто это могло каким-либо образом повлиять на понимание его слов. — Я ни за что не отдам тебе пост капитана. Потому что я знаю, что ты со мной сделаешь. Слишком дорожу своей жизнью, прости. — Тогда докажи, что ты не какая-то влюбленная псина, — не менее грубо парировал боцман, — а, мать твою, капитан. — Скройся с глаз долой, — Томас подумал было, что Ньют сейчас ударит боцмана лбом в лоб. — И почини замок. Если не трудно. Издевательская улыбка — наиболее отчетливое завершение разговора. Алби развернулся, играя скулами, выправил вылетевшую застежку замка одним небрежным движением ладони и двинулся в противоположную сторону палубы, на всякий случай оглянувшись на застывшего в дверях Ньюта, к которому повернулись несколько удивленных лиц. — Чего уставились? — рявкнул блондин. — За работу!

***

— Корабль по курсу! Корабль по курсу! — заорал дозорный, съезжая по канату на палубу, и, не прекращая голосить, забарабанил в дверь каюты капитана, которая спустя секунду открылась. Холодная длиннопалая рука с перстнями оттолкнула любопытно лезущее вперед лицо, и на свет выбрался Ньют, накидывая на голый, блестящий от пота торс свой потертый кафтан. Физиономия дозорного вытянулась, и его глаза все старательнее принялись всматриваться в каюту, но дверь за ним захлопнулась и тут же закрылась на замок. Ключ на веревочке оказался на шее у капитана, который тут же бросился к борту и махнул ладонью, приказывая подать ему подзорную трубу. Дозорный проводил его многозначительным похабным взглядом и почесал заросший подбородок. Ньют вгляделся в идущий навстречу «Кровавой Мэри» корабль, флаг Англии, развивающийся на грот-мачте, беготню, творившуюся у него на борту и такого же, как и он, капитана, глядящего на него в свою трубу. Обернувшись, блондин заметил, что как минимум половина команды выжидающе на него смотрит. Некоторые уже приготовили канаты, кинжалы, пистолеты, а другие воинственно вскинули кулаки, готовые махнуть, отдавая приказание заряжать пушки. Ньют цокнул языком и помотал головой. Он встретился глазами с Алби, который смотрел на него с актерским удивлением, как будто бы заявляя «вот, а я что говорил?». — Мы не можем ограбить этот корабль, — спокойно заявил Ньют, складывая и убирая в карман трубу. — У них явное преимущество, джентльмены, и я не горю желанием потерять половину из вас сегодня. Право руля! Команда встретила эти слова без особого энтузиазма, и приказ капитана побежал от пирата к пирату, разнося его во все концы корабля и поднимая на палубе целую бурю негодования. Алби продолжал неодобрительно сверлить Ньюта глазами и как будто хотел о чем-то сообщить, но нарочно молчал, давая блондину возможность разбираться самому. Расстояние между кораблями сокращалось. Штурвальный взял правее, и теперь оба судна шли параллельно, а не нос к носу. Пираты сгрудились у правого борта, сжимая пистолеты и мечи, чтобы в случае чего отразить атаку. Внизу ждали своей команды пушки. Где-то в каюте капитана припал к окнам Томас, обдавая стекло паром своего дыхания. Ньют нервничал. Вся его сущность разделилась на две равные части: ту, что требовала напасть на чужой корабль, одичало рвала на себе одежду и требовала крови, и ту, что не была готова повторить первый день встречи с Томасом. Время неминуемо шло, и на обоих кораблях люди высыпали к бортам, напряженно ожидая момента встречи. Ньют рванул к штурвалу, крича «Мы идем слишком близко!», и никто не успел среагировать, когда блондин оттолкнул штурвального и резко потянул штурвал вправо. «Мэри» накренилась, тяжело поворачиваясь, и пираты едва не посыпались в воду, роняя оружие и извергая ругательства. Алби по-прежнему наблюдал за Ньютом с неизменно спокойным и безразличным лицом, следил, как капитан краснеет от напряжения и сдувает капли пота с губ, как он выравнивает штурвал и несется обратно вниз, свешивается с борта и смотрит на идущее на них английское судно. Маневр Ньюта помог совсем немного: между кораблями оставалось пять-шесть метров расстояния, и люди из обоих экипажей легко могли перепрыгнуть на чужую палубу. Ньют скользил взглядом по желтым бокам английского судна, замечал многочисленные отсеки для пушек и с ужасом попятился назад: корабль оказался военным. Кажется, англичане не сразу догадались, что на «Мэри» обитают пираты, потому что блондин дальновидно приказывал не ходить под черными парусами и не поднимать пиратский флаг без надобности. — Пираты! — заверещал кто-то, и на английском корабле поднялась давка. Алби выбежал вперед, сжимая в руке топорик. — Готовьтесь к бою, господа! — закричал он, и его реплику команда встретила заливистым животным воем. — Полный ход! — рявкнул Ньют, перебивая боцмана, с лица которого мгновенно слетела улыбка. — Мы должны пройти мимо, пока весь корабль не превратили в сито! — и он указал на пушки. И в это мгновение, казалось, оба экипажа захлестнуло огненной волной. Некоторые пираты бросились вниз заряжать пушки и весла. Остальные открыли огонь. Англичане похватали канаты и перескочили на палубу, но многих из них либо проткнули мечом, либо пристрелили, либо тут же выпихнули за борт, в узкую расщелину меж двумя гигантами. Ньют стрелял по вражескому экипажу, смотрел, как некоторые из его команды падают на землю, пачкая красным одежду, и это не заботило его так же, как и раньше. Англичане продолжали перескакивать на пиратскую палубу, и некоторые из них уже разбежались по кораблю. Пираты перепрыгивали на чужой борт. Рубили всех тех, кто попадался им на пути. В воду летели бочки с порохом, сундуки, выпрыгивали люди, с палубы на палубу перелетали топоры, и пули вспарывали паруса. Ньют подобрал меч взамен улетевшей за борт шпаги, отбросил бесполезно опустевший пистолет, и сцепился с одним офицером, до того самодовольно смотрящим прямо ему в глаза, что блондин побоялся ослепнуть. Парируя удары и делая неожиданные выпады, Ньют замечал, как гоняются друг за другом пираты и английские военные, как Алби, спокойно размахивая руками, впечатывает топорики в черепа, и как по палубе лужами растекается алая кровь. Это придавало ему уверенности, и он дрался еще отчаяннее, порой поднимая глаза на все еще запертую дверь каюты, в которую пока что никто не ломился. Его противник оказался на удивление талантливым бойцом. Он, казалось, не уставал вообще, хоть и был довольно низким — на голову ниже пирата — и пухлым. По нему с трудом можно было догадаться, что в ближнем бою он с легкостью будет стоять на ногах и пять минут, и десять, и, может быть, несколько часов напролет. Ньют не хотел язвить и только смотрел офицеру в глаза, пока те не помутнели и мужчина не рухнул лицом вниз с красным пятном на спине. На Ньюта с улыбкой смотрел Уинстон, подбрасывая в руке пистолет с короткой рукояткой, исписанной позолоченными завитушками. Ньют благодарно кивнул подчиненному, и тот, продолжая отчего-то улыбаться, резко рванул назад, целясь в высокого моряка с бородой до груди. Пушки грянули единогласно. Затрещало дерево. В брюхе английского судна, название которого Ньют так и не успел разглядеть, осталось несколько рваных брешей. «Кровавая Мэри» неминуемо убегала от столкновения, и корабли уже готовы были разойтись, но тут грянул еще один пушечный залп. В глазах стоял дым, бегали люди, толкая друг друга, и Ньют невольно удивлялся, как всем удается не убить ненароком кого-либо из своих. От очередного удара «Мэри» покачнулась, и Ньют не удержался на ногах. Неловко и неуклюже падая, он оглянулся на дверь каюты, которую сорвали с петель, и заметил там несколько английских сюртуков. Он испугался не на шутку, хотел было подскочить и побежать, но к виску ему приставили пистолет, руки скрутили за спиной, и бой мгновенно прекратился. Перед ним стоял гладко выбритый, сухой и длинный, как жердь, капитан вражеского корабля. Он пытливо заглянул Ньюту в лицо и с усмешкой оглядел палубу с застывшими как по команде пиратами. Вокруг них кольцом замыкались английские моряки, вооруженные штыками и пистолетами. — Странные вы однако, — нараспев протянул офицер, ловя эхо собственных слов. — Стоило только поймать капитана, — он оглядел с головы до ног Ньюта, который всеми силами постарался не плюнуть тихоголосому мужчине под ноги, — как все перестали драться. Это что, официальное признание поражения? — Это кодекс, принятый на корабле, — процедил Ньют сквозь зубы. — Если бы твои продолжили драться, от них ничего бы не осталось. — Славненько… — офицер цокнул языком, медленно расхаживая взад-вперед. Кто-то окликнул его, и он медленно повернулся, удивленно тараща глаза на двух солдат, которые вывели из капитанской каюты черноволосого парня, от одного вида которого пираты отшатнулись в разные стороны, единогласно ахнув от изумления. — Томас? Эдисон? — офицер прищурил глаза, как будто бы сомневаясь, кто перед ним стоит (по правде говоря, Томаса было довольно трудно узнать сквозь грязное лицо, изодранную одежду и густую щетину). Осознав, что не ошибся, он кинулся к Томасу и брезгливо дотронулся до его щек указательными пальцами, поднимая глаза парня к себе. — Твой отец ищет тебя. Что случилось? Как ты здесь оказался? Они… они пытали тебя? Видя, что Томас колеблется, Ньют дернулся, кашлянул, обращая внимание офицера на себя и стараясь не думать о всех испепеляющих взглядах, что не покидали пиратские лица. — Мы затопили его галеон месяц тому назад. Команда частично продана в рабство, частично убита. — Он… он ваш пленный? — в конце каждого вопроса офицер так завышал голос, что он напоминал женский, и Ньют был готов перерезать мужчине глотку только лишь из-за этого. — Мы так сами думали, — подал скрипящий ржавчиной голос Уолтер. — Мы думали, что капитан отдаст мальчишку, но он укрывал его все это время. Неизвестно почему, — и пират перевел полные ненависти глаза на Ньюта. — Интересненько… — офицер вытянул губы трубочкой, покачнулся с носка на пятку и обратно и дернул плечами. Корабли постепенно расходились. Англичане звали капитана и команду обратно, и офицер, оглядев в последний раз пиратский корабль, осмотрев паруса, изрешеченные пулями, оценив масштабы разрушений, хмыкнул себе под нос. — Пленных не брать. Кроме, — капитан медленно вытянул крючковатый палец с длинным ухоженным ногтем и указал им на Ньюта, — него. Эдисона отведите на корабль, выделите ему отдельную каюту и сделайте что-нибудь с его внешним видом, — он высокомерно оглядел грязное сборище пиратов. — Судно отправить на дно. Держа пиратов под прицелом, англичане дали начальнику переправиться на борт своего корабля, подождали, пока переведут Томаса и быстро, насколько то было возможно, перескочили обратно сами. Некоторых из них успели подстрелить, и они ухнули в окровавленную воду. Ньюта уводили в тесную темницу, и только краем глаза он успел заметить, что на пиратском корабле творится невообразимый переполох: "Кровавая Мэри", пытаясь сбежать от ударов английских пушек, грузно и неповоротливо плыла вперед, тратя последние силы на опасный и рискованный маневр. О дальнейшей судьбе своего корабля Ньюту, как он сам думал, узнать было не суждено.