Дурак Червей

- Что, впрямь так и сказал? – волкодлак искоса взглянул на любимую. Что-то ему не верилось, что Астрид могла врать. - Уверяю, – с печалью в голосе ответила глава Тёмного Братства. – То, что он изменился, не обрадовало ни одного из нас. Арнбьорн охотно поверил. Не хотелось бы ему испытать такое на себе; как ни крути, а малому крупно не повезло. - Ещё полчаса назад он плясал вокруг костра и клялся, что четвертует любого, кто осмелится приблизиться к её мощам. Да если б он вспомнил ту фразу, он бы себе язык отрезал! - Всё может быть, мой любезный друг, всё может быть. В руке Мортида письмо постепенно превращалось то в птицу, то в ладью, то приобретало какие-то непонятные, двемерские черты. Две буквы, «В» и «С», ювелирно выведенные, со множеством завитков и щедрым размахом, навязчиво напоминали женскую грудь и уходящий полумесяц. Какая досада – сегодня Кармелле Солемна придётся лишиться дочери, а бедняжка Валенсия распрощается с матерью. Лучше бы семья бретонцев оставалась в Сиродиле, там им грозила гораздо меньшая череда напастей, чем в холодном неприветливом Скайриме. Но предки Мартина сделали свой выбор, и теперь Солемна поплатятся за свой просчёт. «Что ни день – то путешествие», – думал Сисерро, проклиная горбатого извозчика и его неповоротливую клячу. Ещё вчера утром имперец вернулся из Фолкрита, соседнего с их убежищем города, где случайным образом погиб один местный тан. Теперь ему предстояло держать путь в Маркарт, каменную столицу Предела. «Да быстрее ты!» – подгонял он возницу, не обращая внимания на то, что дорога слишком скользкая и телега может перевернуться. Через пару дней он должен быть уже в этом городе-в-горе, но чем дольше он ехал, тем больше мерещилось, что цель назначения как-то магически отдаляется. Был велик соблазн свалить горбуна с козел и сесть управлять самому. Но тогда весь замысел канет в Обливион. Восьмой день Заката солнца был призван стать роковым. Именно в этот день бретонцы начинали праздновать Лунный фестиваль, именно в этот день Мартин Солемна готовился принять гостей со всей провинции. Богатая знать будет носить вычурные наряды, изображать дриад, фей, лесных чудищ и героев сказок. Во всём этом маскараде никто и не подумает обращать внимание на худотелого имперца, закутанного в костюм призрака. А он, тем временем, совершит своё чёрное дело и отправится восвояси, пока обезумевшие от горя отец и мать будут искать убийцу своей дочери. Слава Ситису, в этом пристанище не было глупой традиции чертить на стенах бессмысленные надписи кровью жертв. Сисерро предпочитал тихие убийства, без измывательства над телом жертвы, без отрезания голов и обрядов в честь Пустоты. Ещё первый наставник долго и тщательно показывал, как найти те самые островки кожи, прокол или передавливание которых принесут скорую, почти безболезненную смерть. Тогда старик редгар внушал, якобы ритуалы над мёртвым телом не пристойны для истинного ассасина, что это – удел дикарей. Они же, слуги Ситиса, не должны уподобляться падали. Арнбьорн восстановил в памяти аберрации, оставшиеся от его жертв с последней охоты. Звери, пойманные и убитые Цицероном, лишались рогов, глаз, копыт, лежали с выгнутыми назад передними коленями или связанными конечностями и разверзнутыми ртами в позе мумии в маленьких самодельных гробах. Даже он, Тёмный брат, вервольф, порождение Хирсина и смертельное орудие природы, не посмел бы так издеваться над жертвами. При нём скомороху не поручали контрактов, так как тот был полностью поглощён ролью Хранителя, и вот он отыгрывался на животных, как только мог. В изощрении и жестокости ему мог бы завидовать сам Боэция. - Хочешь сказать, Цицерон намеревался просто заколоть её, не вырвав перед этим кишки? - И оставить на простыне минимум крови, да. Он не был склонен к подобным извращением до того, как… Как надел шутовской наряд. Признаюсь, он делал это не без удовольствия – каждая новая смерть задерживала улыбку на его лице, пока впечатления не иссякали. Контракты были чем-то вроде лунного сахара, он потреблял их в малых количествах, растягивал удовольствие. Но его кровожадность росла. В детстве его мать попытались изнасиловать, и тогда он незаметно подкрался к пыхтящему данмеру и воткнул нож с кухни ему прямо между лопаток. Он говорил, никогда ещё не видел более приятного зрелища, чем скулящий, беспомощный и совершенно раздетый отморозок, скрюченный вокруг собственной раны. Мать, конечно же, испугалась, но когда узнала, что сын покинул дом ради служения Ситису, не стала пытаться остановить. Она знала, что он идёт туда не ради культа, а ради убийств. И получил то, что хотел, сторицей. - Что в итоге, добрался он до Волондрилла? – буркнул седой оборотень, не желая делиться мыслями. - Разумеется, даже успел в срок. Он пригрозил извозчику, что лишит его рук, и тот помчался вдвое быстрее. Цицерон не рассказывал мне, выполнил ли своё обещание, или горбун остался цел, но я верю, что в то время он не тратил волю Ситиса на всякую чернь. - Я самого его лишил бы рук, попробуй он только признайся! – процедил вервольф, сжимая кулаки. - Возможно, я тоже. Это бы предотвратило несчастье, которое он натворил.