Дурак Червей

Мортиду претили шумные мероприятия, где толпы едва знакомых, но мнящих себя близкими родственниками людишек кучкуются вокруг столов, не зная даже, о чём говорить, кроме выпивки да погоды. Наряженный в костюм призрака, эти нелепые лохмотья, он с большой натяжкой походил на завсегдатая балов. Кем они представляют себя? Эльфы прячут уши под фигуристыми чурбанами, претендуя на образ ифритов, самые высокие альдмеры надевают балахоны в пол, натаскивают остроконечные шляпы и прицепляют искусственные бороды, чтобы приблизиться к образу древних колдунов. Пара босмеров, кажется, Ильсиль и Иртир, вымазались мукой да посыпали головы (пеплом?!), считая, что таким образом стали ну просто неотличимы от настоящих фалмеров. Люди: норды, редгарды, бретонцы и сродние ему исконные сиродильцы оставили всех соперников далеко позади. Более несуразного тряпья, чем на представителях своей же расы, Сисерро ещё не видел. Медвежьи шкуры – их что, сняли со стен? Волчьи маски, похожие на морды псов Клавикуса Вайла, кошачьи уши, оторванные от лис… А если кому-нибудь из них пришло бы в голову нарядиться оборотнем, стоит ли звать Хирсина, чтобы тот раз и на всегда убедил их оставить идею? А Валенсия Солемна и не подозревала, что из-под маски, оставляющей открытыми только губы да редкую бородёнку, за ней пристально наблюдает гонец Тёмного Братства; и что на бумаге, обёрнутой вокруг лезвия эбонитового криса, начертаны её инициалы. Она любезно, как только могла, извивалась в улыбке случайным собеседникам, и издалека Мортиду казалось, будто она готова раскрыть душу каждому встречному. Эдакая овца, думал он. Как можно быть такой беспечной в столь неспокойное время, имея врагов во всех концах Тамриэля, да ещё и приглашая их на званый ужин. Что позволяет ей приплясывать, стоя спиной – голой, открытой спиной к тому самому отпрыску, чей папаша заказал Таинство? Она-то и знать не знает, что по её душу совершили чёрное деяние, и что теперь она как жертва отправится к Ситису искупать – нет, не грехи! Благодеяния, что сеяли Солемна. Девушка стоит, неловко удерживая обеими руками бокал вина, от которого сделала всего только пару глотков, и продолжает прикладываться к позолоченному краю, пока мать с отцом отвлекают своё внимание на гостей. Лицом она пошла в Кармеллу – такое же нежное, до удивительного простое детское лицо, из-под пышных ресниц смотрят глубоко посаженные чёрные глаза; фарфоровые щёчки то и дело краснеют, ещё слегка припухшие, будто за обеими щеками она держит по виноградине. А между ними – улыбка, без устали ложащаяся в маленькие ямочки в уголках рта. Ровный нос, на конце не очень аристократично загибающийся ягодой, круглой ягодкой с двумя отверстиями, похож по форме на небольшую картофелину. Только брови – тонкие вычерченные бархатистые дуги – напоминали о дворянском происхождении юной особы. Мортид скользнул взглядом по её спине. Волосы леди стригла слишком коротко, чтобы собрать их в многоэтажную причёску. Как и у него самого, русые, мышастые, как сено под дождём при серых облаках, её пряди походили, скорее, на мальчишескую стрижку, чем на женственные вензеля. А вот платье с открытыми плечами и голыми лопатками было, пожалуй, лучшим, на взгляд Мортида, творением придворной швеи. В нём Солемна была неподражаема. Цветом как плоды оливы, длиной до пола, скромно покрывающее маленькие, только-только набухшие грудки, оно выделяло хозяйку на фоне безвкусно разодетых старух и слишком озабоченных внешним видом гостей. Сам Сисерро бесконечно думал, в образе кого явиться на званый ужин. Хоть имени его и не числилось среди списков, явиться рядовым привидением имперцу бы не позволила гордость. И тогда, перерыв источники, ассасин выбрал Джунина – героя двемерских легенд об аргонцах, дровосека, вырубившего все хисты ради канифолевых доспехов. Вполне подходящее для Тёмного брата амплуа, что отметила и Астрид. А его Камдида ждала своей участи, одетая точь-в-точь как дриада дерева Хист… Сиродильское вино обжигало горло, Арнбьорн не мог больше его пить, но воспринимать то, что рассказывала о Цицероне его возлюбленная, на трезвую голову было невозможно. Они разожгли новый костёр, и в нём потрескивали ветви, и Волк слышал этот хруст, будто при нём Джунин рубил аргонский лес. Чаще билось его сердце, чаще Астрид вздыхала. Больше пауз – больше затяжных глотков. «Прекрати!» – кашлянул он наконец, вытягивая жилистую ладонь, – «я не хочу слушать, как он её соблазнял, я хочу сразу знать, где он лишился рассудка…». Тёмная сестра не ответила. «Астрочка! – раздался писклявый голос из-за тяжёлой двери, – Цицерон соскучился по твоим сказкам. Можно он послушает наравне с собакой, а не за щелью, втихаря?». - Астрочка, – машинально повторила та. – Как давно он меня так не называл Своим голосом… - Цицерон всё слышит, у-у-у… Цицерон не хочет мешать своей дорогой госпоже, если той угодно немножечко поговорить со зверьём! Седовласый стерпел обиду.