Мы не боимся сделать себе имя, А просто ждём, пока обрушится этот дом.
Когда Сенгоку изрёк своё пророчество, первым делом я мысленно рассмеялся над его заявлением о «дружелюбных ребятах». Было нелепо даже предположить, будто я размякну под натиском чьей-то сердечности и искренней доброты, особенно, если она исходит от тех, с кем я через два месяца попрощаюсь навсегда, но так оно и случилось. Следующими на меня напали они.***
Злой, пыхтящий, едва сдерживающий слёзы, я уверенно шёл в единственное место, где меня могли бы спасти. Мне открыли дверь. Лицо этого человека было спрятано в темноте, и он ждал от меня объяснений, но я смотрел ему за спину, видел Росинанта и задыхался — в прямом смысле этого слова. У меня случился приступ удушья. Потом изо рта комками потекла дурно пахнущая, склизкая кровь, а его лицо: виноватое, внимательное, отчаянное, постепенно пряталось в дрожащей темноте. Звук, с которым работает аппарат искусственной вентиляции лёгких, заполнил мои уши. И я проснулся, упав с кровати и держась за горло. У меня неистово, на разрыв болела спина, и я всё кашлял, так, будто меня выдернули из воды. Не зная, за что хвататься, одной рукой я вцепился в футболку на пояснице, а другой изо всех сил сжал горло, сложился, притиснув к животу колени, и полежал, пока боль не улеглась. Мне стало стыдно, потому что я решил, что этот кошмар был послан мне свыше, как предупреждение. Я был зол, потому что вчера не сделал ничего предосудительного и страдал исключительно за то, о чём молчу, а это было несправедливо. С другой стороны, в той же мере это было и правильно — наказать меня вот так. Мне перехотелось спать. Я убрал кровать, помылся, потратил время на бритьё обросшего за время болезни лица и перестал выглядеть, как находящийся на пороге смерти. Было всего пять утра — ещё слишком рано для чего бы то ни было, но мысль о том, чтобы рискнуть попробовать уснуть ещё раз, меня не воодушевляла. Я отковырял из крошечного морозильного ящичка последнюю упаковку сортирных полуфабрикатов и явился в тёмную, тихую общую кухню этажа, чтобы воспользоваться микроволновкой. Там меня ждал тип, работавший за стойкой администратора. Я пристально посмотрел на него, не глядя разбираясь с микроволновкой. Он ответил мне таким же продолжительным взглядом. — Ломка, что ли? — спросил он с отвращением, осмелев. Конечно, он ведь ещё не на рабочем месте находится и говорить может, что угодно. — Да, — ответил я ему холодно, — ужасная. Убить кого-нибудь готов. — Я вызову полицию, ублюдок. — Сейчас сорвусь, — равнодушно предупредил я его, двигая стул к кухонной тумбе. Парень фыркнул, допил чай с недовольной рожей и убрался прочь. Моё мерзкое настроение расшевелило во мне всё самое дерьмовое. Те вещи, о которых мне не хотелось бы думать рано утром, напали на меня, как жестокие голодные звери, и я давился похожей на жареный пенопласт картошкой с уже давно знакомыми мне мыслями о том, что всё это пора немедленно прекращать. Вот прямо сегодня. Я приду и скажу Росинанту, что связывает нас с ним только работа, и его великая дружба и добровольное покровительство мне не нужны. Во всяком случае, я точно не должен был допускать того, что допустил. Если мне дорога жизнь, то придётся искать какие-нибудь другие способы справиться со своими чувствами. В конце концов, я могу в любой момент уехать отсюда. Да, патология связей останется для меня непаханым полем, и я, возможно, никогда не буду хорош в этой области, ну и чёрт с ним. Риск быть убитым силами высшими сильнее желания быть очень крутым и умелым реаниматологом, который сшить и вырезать может всё, что угодно. Пустота в холодильнике прогнала меня в магазин. Что ж, у меня появились дела, которыми можно занять начавшееся раньше обычного утро. Мне удалось также скопить деньги, которые я мог бы потратить на шмотки, чтобы не убивать каждый день по пятнадцать минут на стирку единственных вещей, которые у меня были. Отвлекшись на бытовые дела, я немного взбодрился и на работу пошёл уже не таким убитым, каким выглядел, проснувшись. Было около семи, когда я пришёл. Удушливый туман только-только сходил, выпаривался с мокрого асфальта, открывал передо мной широкий, тихий утренний мир, но мне на всё это плевать хотелось — я ушёл читать писульки одного из нейрохирургов и изучать по ним новый охренительно крутой стереотакс. За этим делом меня обнаружила старшая медсестра, с неудовольствием отметившая, что я прихожу раньше обычного и никого об этом не предупреждаю. То выражение, с которым она на меня смотрела, трудно было не узнать. Мне на долю секунды захотелось поинтересоваться, не приходится ли ей тот тип из социального центра сыном или вроде того, но я не стал, конечно. Девочка, которая режется, у неё начался бред, так что я нашёл Росинанта сидящим рядом с ней во время обхода. Он поднял голову, чтобы устало на меня посмотреть, и мне вспомнилось, что я задумал сегодня утром, но этот момент не казался подходящим. Вдруг я смутился — я же на работе нахожусь. Это место в принципе не подходит, чтобы вести подобные разговоры. — Сколько ты тут уже торчишь? — спросил я вместо того, что собирался сказать. Росинант улыбнулся и дёрнул плечом. Когда он снова перевёл взгляд на девочку, я со злостью подумал, что снова оправдал себя. В этот раз покрыл какими-то притянутыми за уши причинами отложенный разговор, который был действительно очень важен. — Санитары позвонили мне, когда было около трёх, так что… — Так что ты, конечно, сразу приехал, — закончил я за него, проходя в палату. Пока я разбирался с капельницей, Росинант молчал. Он действительно выглядел очень уставшим, будто сидел со своим ребёнком, а не с человеком, который даже не хотел, чтобы ему помогали. Мне отчего-то захотелось сказать ему какую-нибудь злую мерзость. — Старшая медсестра, знаешь, сказала, что она сожрала иголку вчера. — Правда? — мне послышалась в его голосе улыбка. — Что ж, в общем, я могу понять её. Я никак не стал реагировать на его слова, хотя был достаточно внимателен, чтобы уловить приглашение продолжить разговор. Выходя из палаты, я был чрезвычайно горд собой, потому что мне казалось, что я своим равнодушным молчанием намекнул Росинанту на то, о чём смолчал. Когда в полдень я сидел в ординаторской, мне вдруг показалось, что я веду себя, как малолетний придурок. Пытаюсь быть необоснованно жестоким с человеком, который старше меня почти в два раза, вместо того, чтобы поговорить напрямую. Выдумываю какие-то проблемы с тем, чтобы перевести наше завязывающееся общение в деловую сферу. Почему я вообще думаю, что всё это так уж важно для него?***
В послеобеденный обход я забрался в ту часть больницы, где не было пациентов, вверенных мне. Там также находилась палата Портгаса, так что я был здесь редким гостем. Но мне нужен был Росинант, чтобы довести начатое дело до конца. В какой-то мере я понимал, чем рискую, приходя сюда в его поисках, но нигде больше мне его обнаружить не удалось. Для меня поговорить с ним до того момента, как я приду на тренинг, казалось правильным. — Выглядите усталым, доктор, — я обернулся. Нико Робин, выходившая из уборной, улыбалась мне. Она была одной из тех друзей Луффи, чьё имя мне запомнилось. Потому что она, наверное, не вызывала у меня такой растерянности, как остальные. — Вас вчера не было. Трудно, должно быть, привыкнуть к климату? Я повёл плечом, намекая на неопределённость ответа. — Это не такая уж и проблема, — сказал я всё-таки. — Я передам это Луффи. Он очень беспокоился, собирался даже пойти искать вас. — Ну, так он идиот, — ответил я ровно, и Робин тепло, неясно улыбнулась. Не сразу я понял, что в коридоре, где обычно стоит гомон, стало тихо. — Они подслушивают? — Нет же, иначе кто-нибудь бросился бы вам на шею, но, думаю, что Луффи совершенно точно где-то поблизости. Эйса выписывают. Я кивнул. Мне было неудобно говорить с ней, так как она, мне казалось, чуть ли не единственная понимает, почему я с ними так холоден. Какое-то время мы молчали, но потом я развернулся и, кивнув ещё раз, прошёл дальше по коридору, сосредотачиваясь на поисках. Стоило мне только завернуть за угол, как я лицом к лицу столкнулся с тем зеленоволосым парнем, который был мною страшно недоволен в первый и единственный раз, когда я посетил Портгаса. Внутренне я ощутил опасность, но подавил желание отступить — Нико Робин всё ещё была там, я не слышал, чтобы она уходила, и понятия не имел, что происходит, так что беспокойство за её безопасность остановило меня. Где-то в голове мелькнула мысль о том, что парень не станет устраивать драку в больнице, если он не конченный идиот. На руке его не было перчатки, и я уставился ему прямо в глаза. — Что ты вообще знаешь о Луффи, чтобы с таким пренебрежением к нему относиться? — спросил он угрожающим шёпотом. Его звали Зоро, вспомнилось мне. На его вопрос я никак не отреагировал — только помертвел лицом и нахмурился. Зоро трясло от злости. Его зрачок был сужен, взгляд стеклянный и решительный. Они все — дети Росинанта, вспомнил я о словах Сенгоку, так что мне стоило быть более осторожным. Похоже, у парня какой-то приступ. — Ничего, — ответил я холодно. — Хочешь сказать, что мне стоит относиться к нему как-то по-особенному? Зоро дёрнул рукой, схватив меня за халат и притянув к себе. Я сохранил безразлично-хладнокровный вид. Дыхание Зоро было частым и лихорадочно-жарким, рука мокрой. — Ничего, — повторил он за мной яростным шёпотом. Постепенно он повышал свой голос. — А я знаю. Я его друг. Я не стану терпеть, что какой-то возомнивший о себе… мудак будет говорить о нём всё, что хочется. Думаешь, ты особенный? Как ты вообще оказался тут? — Зоро, — осторожно позвала его бесшумно подошедшая Робин, и он встряхнул меня ещё раз, отвёл взгляд, уставившись на неё. — Он и тебе сказал что-то? — Нет, — ответила она с той же осторожностью, — он и про Луффи… Прежде, чем она успела договорить, Зоро снова отвернулся, чтобы прижать меня к стенке и, замахнувшись коротко, предпринять попытку разбить мне лицо. Имя друга оказало на него влияние катализатора, и в крошечных дрожащих зрачках теперь совсем ничего, кроме ярости, не было. Я был в ужасе — мне стало по-настоящему страшно, но тело помнило сотни сотен приютских драк, жестоких людей, которые не остановятся, пока ты не окажешься способен только лежать и скулить. Я схватил его руку двумя своими, одной за запястье, второй упершись в плечо, едва сумел удержать. Ярость Зоро была вторым моим противником, не менее сильным, чем первый. Зоро был поглощён спортом, отдавал ему свою жизнь, и я мог бы подраться с ним, конечно, где-нибудь в подворотне или на пустыре, но здесь, в больнице, мне нужно было решать этот вопрос бескровно и тихо. Я здесь санитар, а не боец из приюта. — Угомонись, — сказал я твёрдо, но голос всё равно взволнованно дрожал. Мельком я бросил взгляд в сторону Робин, но её уже не было здесь. Отлично, это просто отлично, пусть приведёт ещё кого-нибудь, и, хотя бы вдвоём, мы скрутим его. — Мудак, — прошипел он едва слышно, и дёрнул рукой в бешенстве. Я потянулся за этим рывком, пытаясь поймать его запястье, но в режиме бойца Зоро совершать идиотских ошибок не собирался. Он бросился на меня уже всерьёз и без проблем свалил на пол. Боль прошибла меня, осела звоном в голове, и вдруг ушла, сосредоточившись в животе, я прозрел от её острой-острой вспышки. Чудом я смог схватить его руку, и кулак больно, но не с размаху врезался мне в скулу, сдавил с силой. Подтянув ноги, я попытался спихнуть Зоро коленом, и почти увидел то, насколько это жалко выглядело. Но я не мог его ударить. Не на работе. Взвыв, Зоро рванулся, выпутавшись из моих слабеющих от напряжения рук, и смог наконец ударить меня по-настоящему: в лицо. Я закрыл глаза и сморщился, встречая удар, и тут же весь подался вперёд, пытаясь сесть на полу и сбросить его так. Боль резала глаза выступающими слезами, билась в бровях, в животе, в сжавшихся лёгких. Раскинув руки, я вцепился в Зоро, обнимая, как старого приятеля, и, конечно, предполагал, что эта сомнительная попытка остановить яростного защитника чужой чести провалится, но этого не произошло. Мои руки скользнули по бокам Зоро, а его колено, скользя, прошлось по подбородку. Я открыл глаза. Росинант оттащил Зоро в сторону, и тут же Луффи и ещё один светловолосый парень из их компании схватили его руки, прижали к стене. Росинант сел перед ним, скрыв от меня своей спиной злое лицо благородного мстителя. В ушах стучала кровь. Натекала в горло, так, что я едва мог дышать. Господи, в крови была вся моя рожа. Найдя стену рукой, я попытался подняться, колени дрогнули. За другую руку меня придержала Робин, помогла выпрямиться. Окей, понятия не имею, что только что произошло. Я в шоке, я напуган, по-настоящему, потому что этот парень врезал мне с такой силой, будто хотел одним ударом избавиться от меня, разнести голову на части, и всё это лишь потому, что я нелестно отозвался о Луффи или вроде того. Переведя взгляд на напряжённую согнутую спину Росинанта, я вырвал руку из ладоней Робин и, хватаясь за стену, убрался оттуда прочь, не слыша голосов и едва разбирая дорогу. Меня трясло от пережитого, и до ординаторской я добрался, как сомнамбула, пачкая стены и пол кровью. Там, посмотрев в зеркало, я увидел: у меня был сломан нос, желтел синяк на скуле, и ворот серой футболки был в крови, пачкал халат. Меня замутило, я понятия не имел, с чего начать себя лечить. Выбрался обратно в коридор и побрёл к туалету, когда наткнулся на запыхавшегося Росинанта. Я остановился. Он тоже. — Боже, Ло, он тебе нос сломал?! — Всё в порядке, — ответил я, еле шевеля языком, — я просто пытался его удержать, пока Робин иска… — Эй, помолчи, — я нахмурился, потому что терпеть не мог, когда меня перебивают. Росинант вцепился в моё плечо и быстрым шагом двинулся вперёд по коридору. Я едва поспевал за ним. Мне всё думалось: вот сейчас. Всё это затевалось ради пары слов, и привело к такому исходу только потому, что я точно знаю — они должны быть произнесены, эти слова. Сейчас был хороший, идеальный момент, но я молчал. Торопился, опустив взгляд в пол, и сжимал зубы, что есть силы. И так ничего и не сказал. Росинант ввалился в процедурный кабинет, с металлическим грохотом опрокинул что-то, толкнул меня к кушетке, и я сел, что ещё мне было делать? Вдруг до меня дошло, что сейчас произойдёт. — Позови врача, — попросил я гнусаво, сплёвывая кровь на пол. Только не этот неловкий лось, нет. — Я только посмотрю, хорошо? — Росинант, повернувшись ко мне спиной, залепил запястье пластырем, помыл руки. Я невольно перевёл взгляд на ладонь его правой руки. Она была намного белее, чем предплечье. Вот он, подумал я отвлечённо, цвет его кожи, и тут же оборвал себя, со злым смущением уставившись на заляпанные кровью светлые голубые брюки. Росинант придвинул стул к кушетке, наехав мне на ногу. У меня не было сил толкаться или что-то в этом роде, так что я просто вылупился на него округлившимися глазами, и он тут же откатился в сторону рывком, вмазавшись в шкафчик. — Боже, извини… — Просто посмотри уже, что там. Росинант снова придвинулся, теперь осторожно, сжал мой подбородок пальцами, и я зажмурился изо всех сил, вцепился ладонями в край кушетки, задержал дыхание, пока он с важностью рассматривал мои боевые ранения. — Не похоже, что сломано, — сказал он задумчиво. — Ты отличный медик, — с сарказмом похвалил я его и почти с яростью выпутался из пальцев. Ощупал нос — он действительно был цел. Во всяком случае, не сломан. — Ты испугался, да? Послушай, Зоро просто… — Не надо ничего мне о нём говорить, — холодно попросил я. Поднялся, всё ещё дрожащий и потрясённый, — я просто пойду домой, — зачем-то добавил я, продвигаясь к выходу из кабинета. — Ло, у тебя шок, дав… — я закрыл дверь, оставив его, говорящего, за спиной, и быстрым, нервным шагом направился к выходу из больницы.***
Меня спас от приобщения к нудизму мой утренний кошмар. Во всяком случае, я приехал в социальный центр, одетый в рабочие шмотки, и мне было, во что переодеться. Хотя, один чёрт, после этой драки придётся купить что-то с рукавами. Всё время до тренинга я провёл запертым в своей комнате. Просто смотрел кино и зло радовался тому, что произошло. У меня теперь были объективные причины не общаться с кем-либо из них, что ж, я так и сделаю. Я даже сумел по-настоящему разозлиться на Росинанта. Обвинил его во всякой ерунде и поверил в неё, гнусно счастливый своему достижению. Когда в шесть вечера я спустился на первый этаж и явился на тренинг, те из собравшихся, кто знал меня, уставились удивлённо и пристыженно. В тишине я взял свободный стул из общего круга и сел у стены за спиной Росинанта — так, чтобы остальные участники тренинга видели меня и не беспокоились по поводу того, что я смущаю их, торча за спиной. Открыл тетрадку и приготовился писать. Пять часов я должен буду следить за тем, как Росинант учит своих клиентов справляться с чувствами. Что ж, едва ли я был к этому готов. Здесь была Робин, светловолосый друг Луффи, Нами, маленький худой мальчик и Зоро, конечно, Зоро был тут. Сидел с пятнистой от напряжения рожей и периодически бросал на меня быстрые прямые взгляды. Я реагировал на это равнодушно. Впервые я был на подобном мероприятии. Росинант разрешал обращаться к себе на «ты», и это не было похоже на консультирование. В сущности, они просто играли. Упражнялись в ролевом поведении, ходили по тонкой доске, сделали несколько заданий, связанных с групповой работой, терпели продолжительный отвратный шум и постоянно говорили. «Мне не понравилось это упражнение, потому что я должен был делать то, что ненавижу», «Мне понравилось это упражнение, потому что после него я чувствую себя увереннее». Все пять часов, даже во время перерыва или, когда Росинант принёс мне воды и заглянул в записи, я молчал. И так же молча я ушёл, не дав себя задержать, после того, как была дана обратная связь по дню. Оказавшись в комнате, я только подумал, что вот она, победа, и мне не составит труда продолжать вести себя так и дальше, как в мою дверь забили в несколько рук. Я обернулся и замер. Они пришли сюда все вместе.***
— Зоро хвалил тебя! Он даже сказал, что ты мог бы его завалить, конечно, если бы тот был в плохой форме. — Послушай, Ло, мы не уйдём, пока ты не откроешь. Просто позволь нам извиниться перед тобой. Это произошло случайно, но в этом нет ничьей вины, кроме нашей. Мы должны были следить за ним. Ты же не знал. — Сколько мы должны тебя уговаривать?! Я пришёл сюда извиниться, ладно? Не бить тебя и не грабить. — Эй, ты же напугаешь его! Ло, Зоро пошутил! В смысле, он правда не будет тебя бить и грабить, то есть, совсем! Я старался смотреть видеозаписи с лекций, которые читал Сенгоку, и не отвлекаться на шум. Если честно, звук был настолько громким, что у меня начали болеть уши, но наушники не помогали мне забыть о том, что за моей дверью уже полчаса стоит Луффи с приятелями и ломится извиняться. Это не было обидой и принципами, то, почему я не открывал им, нет. Просто, сейчас эта закрытая дверь — единственное, что отделяет меня от большого шага назад, обратно в дружбу с Росинантом и попытки этих ребят поближе познакомиться со мной. От их настойчивости я и сам уже был готов набить кому-нибудь морду. Но закончилось всё тем, что я сдался.***
Улица была полна звуков от их галдежа. Было странно видеть, насколько они счастливы видеть моё недовольное лицо. В общем, они не обращали на меня никакого внимания, как и во время любого из наших разговоров. Я говорил, что мне не нужны их извинения, и нам всем стоит идти спать, но никто из них не слушал меня. В конце концов, я просто перестал пытаться с ними говорить. — То есть, ты не шутишь? — неожиданно спросил Зоро, заставив остальных замолчать. — Я правильно понял, что мне не надо тебя уговаривать, и ты не обижен? — Да, Зоро-я, — в очередной раз я кивнул, расслабившись. По крайней мере, моя мысль дошла до него — это было важнее остального. Луффи затрясся от нетерпения. В возникшей тишине я уловил его взгляд, направленный на меня. Что бы его не волновало, он едва находил силы молчать. — Можно уже? — спросил он капризно, когда я встретился с ним взглядом. Нами кивнула ему. — Мы скинулись тебе на подарок! Фрэнки сделал его специально для тебя, смотри! Высокий мужчина, явно в возрасте, выглядящий солидно и старомодно, с улыбкой протянул мне скейтборд, который прятал за спиной. Я с непониманием воззрился на это подношение. Мне стало неловко, и я поднял взгляд на этого престарелого приятеля Луффи. Мы не виделись до этого, на тренинге он тоже не присутствовал, и, господи, он слишком стар для такой возни. — Я не собачка Павлова, — сказал я ровно. Мне хотелось отказаться от подарка, потому что, ну, он не был мне нужен, но в то же время мне было неудобно делать это. — Чего? — не понял Луффи. Я объяснил. Неловкость вдруг подтолкнула меня к откровению. — Слушайте, ребята, мы с вами не друзья, — сказал я так, чтобы они поняли — это факт, и я говорю это не для того, чтобы обидеть, или вроде того. — И я приехал сюда работать. Это просто случайность, что мы с вами встретились так, как встретились. Закон запрещает врачу проходить мимо пострадавшего. Дело не в дружбе. Я уеду через два месяца. Зачем вам всё вот это? Друзья Луффи выглядели растерянными. Я мельком оглядел их, чтобы быть уверенным, что они всё поняли верно. На Зоро я задержал взгляд чуть дольше, потому что тот, мне казалось, вполне мог бы отреагировать на это неадекватно. На Росинанта мне было смотреть почти физически больно. Я не сделал этого ни разу за разговор. — Конечно мы не друзья! — вдруг сказал Луффи весело. — Наша дружба только начинается! Окей, Ло, мы придём завтра после тренинга. Я научу тебя кататься. — Эй… — потрясённо выдохнул я, но он отвернулся и громко призвал свою свиту отступать. Я знаю, что он сделал это специально, ублюдок. — Луффи! Я серьёзно всё это говорил! — крикнул я зло. — Мы тоже! — звонко ответила мне Нами. Я опустил руки и умолк. Вдруг мне стало так херово, что почти до слёз. Когда, уходя, Росинант обернулся, чтобы обеспокоенно на меня посмотреть, я резко развернулся и почти бегом ворвался в социальный центр. Какого чёрта я делаю… Какого чёрта они… Я собрал свои вещи. Да пошли они нахуй. В воскресенье я куплю билет на морепоезд, и меня не будет тут уже в начале следующей недели.***
Росинант поймал меня за руку в коридоре, и тут же выпустил, возвращая личное пространство. Нехотя я остановился и медленно обернулся, чтобы посмотреть на него. Я теперь был по-настоящему обижен и не собирался этого скрывать. — Я могу попросить их не приходить, — сказал он серьёзно, — но тогда я приду сам. Или они придут. Но без меня. — Нет, — ответил я после непродолжительного молчания. — Это моё дело, решать, как поступить. Посмотрев на него длинно и жёстко, я ушёл. До конца смены доработал, как в бреду. Мне было ясно, что за эмоция промелькнула в голосе Росинанта. И то, что подтолкнуло на такой отчаянный шаг, ну… я тоже предполагал, чем это может быть, и мне было больно, потому что я заставлял его переживать ужасные эмоции, которых он не заслуживал — их заслуживал я. Не Росинант пытался наебать небеса — это делал я. Мне неясно, отчего этот герой из детских книжечек так прицепился ко мне, зачем я вообще был ему нужен: другом, приятелем, но я обходился с ним жестоко и делал это без всякой на то причины. Оказавшись в номере, я расплакался. Коротко, больно, беззвучно. Только сопел, не дышал и ждал, то ли торопясь пролить слёзы, то ли пытаясь их удержать.***
Вечером, после тренинга, когда пришёл Луффи, я вышел сразу же. Росинанта среди решивших вытащить меня покататься не было, и я скис, хотя мне и было ясно, что это хорошо. Кроме него отказались прогуляться Зоро, Нами и тот маленький большеглазый мальчик, уставшие после тренинга. Остальные были здесь, даже этот старикан с афро. — Я научу тебя кататься, а потом познакомлю с Фрэнки. Он для нас всех сделал по доске, круто? — я кивнул, сосредоточенный не на болтовне Луффи, а на освоении средства передвижения. — Что скажешь насчёт рисунка? Его для тебя Усопп нарисовал. — Спасибо, — ответил я ровно, не поднимая взгляда от ног. Меня качало, и я еле стоял в момент толчков, меня то вперёд, то назад бросало. Но за пятнадцать минут всё-таки ни разу не навернулся. — Если приучишь ставить толчковую ногу прям эээ… в самый конец доски, где она загибается типа… то будет проще. Ну, поворачивать потом научишься быстро и круто, — ниспослал мне свой совет Эйс. В основном он был тем, кто учил меня выбрать ногу, найти удобную позу, сгибать ноги в коленях и всем мелочам. Луффи казалось, что достаточно встать, и я сразу поеду. Через три минуты он попробовал предложить мне сделать олли, так что я отверг его попытки записаться ко мне в учителя. Это оказалось занимательнее, чем я думал. Жизнь в их компании текла бурно, но я не был вовлечён в её эпицентр. В то же время, не был ими забыт, так что мне не приходилось ощущать себя одиноким или лишним. Мы всё катались, и я сам не заметил, как перевалило за три. Это было необычно — ветер был другим, другим был запах в этом городе, настроение и жизнь. Мне всё ещё не нравилась компания Луффи, но с ней у меня не было таких проблем, как с Росинантом, потому что не приходилось каждую секунду ждать прихода страшной кары. В общем, я почти и не думал о нём, пока учился кататься. Произошло это всего раз, когда мы проезжали мимо улицы, где лежали и смотрели на звёзды. Я почти непроизвольно поднял взгляд и ощутил, как щекотно, предупреждающе скребётся-собирается в моей спине боль — прямо между лопаток. Когда мы уехали оттуда, это прошло. Я обратился к себе. Не было похоже, чтобы это слишком испортило мне настроение, однако отголосок стыда ожил во мне. Я ведь прогнал его, подумал я. Не просто же так он не пришёл. — Хочешь завтра к морю сходить? — я поднял взгляд. Санджи спрашивал меня. — Можно, — согласился я, и он широко улыбнулся. — Тогда Росинанта тоже позову. Иначе совсем некрасиво получится. Я скривился неуверенно, опустил взгляд на мелькающий асфальт. — Нет, я не пойду, — сказал я всё-таки. Санджи посмотрел на меня внимательно, но потом понимающе кивнул. Трудно было предположить, о чём он подумал в этот момент, но я не стал заморачиваться. Во всяком случае, он мог придумать любое оправдание моему отказу, мне всё равно, лишь бы ему самому оно казалось достаточным. Вокруг повисла странная, тактичная тишина. — А что у вас произошло? Я думал, что всё нормально, — спросил Эйс таким тоном, будто не видел причин не спрашивать, но в то же время сомневался в том, что вопрос стоит задавать. Я притормозил, чтобы не навернуться. Посмотрел на него холодно. — Разве это твоё дело, Эйс-я? — Моё, потому что я хочу общаться с ним и с тобой. И чтобы вы общались друг с другом. Росинант для меня не последний человек на земле, и ты тоже не чужой. Не очень красиво заставлять выбирать между вами без объяснения причин. Я остановился совсем и теперь посмотрел на него, как на идиота. Он нахмурился так, будто это всё его злило. — Эй, ну не ссорьтесь только, хорошо? — осторожно предложил Усопп, и я кивнул. Я не собирался. — Слушайте, ребята, это не касается вас, — сказал я спокойно. — Окей. Но почему? — спросил Луффи жёстко. Я перевёл на него холодеющий взгляд. — Ло, он же самый добрый человек на планете, как так? Он тебя всю жизнь ждал, что вообще могло произойти? Я уставился на него, как дурак. Его слова подействовали на меня, как удар или ведро ледяной воды. Он смотрел на меня с непониманием. — Что? — в конце концов, потрясённо отозвался я. — Ой, доктор, вам пора домой, — внезапно Робин встала между мной и Луффи, и я перевёл на неё слегка растерянный взгляд. — Уже почти четыре часа утра, а вам завтра на работу. Я живу рядом с вами, так что давайте скорее пойдём. Проводите меня? Она меня спасла. От чего-то, о чём я не знал, а они знали. Или от их незнания — я так и не понял. Я кивнул. Взял доску в руку, махнул им на прощание. Они проводили меня длинным серьёзным взглядом — каждый, кроме всё такого же непонимающего Луффи, и ничего не сказали. Мы шли молча и неторопливо. Я всё пытался поймать мысль за край, найти в неё вход, но был слишком растерян для чего-то подобного. — Простите, доктор, — сказала внезапно Робин, — но я до всего догадалась. — До чего именно? — Вы сами знаете. Уверены, что нормально отнесётесь к этому, если я произнесу вслух? Неожиданное желание быть честным проснулось во мне. Несколько дней подряд я только и делал, что боялся, сомневался и не знал, что делать. Быть честным сейчас: ночью, с человеком, который выглядит надёжным, казалось хорошей идеей. Всего несколько секунд я сомневался, потому что мне смутно думалось, что это их компания влияет на меня так плохо, и я буду жалеть о том, что сделаю. Но всё-таки я кивнул. — У вас пустое запястье, — сказала она тут же. — Да. — Хотите расскажу, как я узнала? Мне было тяжело. Кто-то узнал о моём страшном секрете, разделил его со мной. Это было серьёзно, связывало нас с Робин или вроде того. Конечно, Сенгоку тоже знал об этом, но Робин — не врач. И не друг. Не сестра, не мать, не моя женщина. Я хотел узнать, но правда меня отталкивала. Мне было трудно решить, чего я хочу больше — остаться в одиночестве или услышать. Всё-таки я сохранил хладнокровие. — Если перестанешь обращаться ко мне на «вы». — Просто я знаю Росинанта почти с самого детства, — это всё, о чём она сказала мне. Правда, спустя десять минут тишины, добавила. — Я предположила. Пока ты не согласился, я не была уверенна. Просто решила попробовать. Мне хотелось, но я так и не спросил, что всё это значит. Когда мы дошли до квартиры Робин, я позволил ей обнять себя на прощание. — Завтра после тренинга. В то же время. Мы зайдём за тобой. Постарайся разобраться с этим, хорошо?***
Я разобрал вещи. Обратно. Мне было стыдно уезжать. Кроме того, теперь мне думалось, что у меня на это нет ни одной причины. Когда я едва познакомился с Росинантом, мне было тяжело, но я знал, как должен поступать так, чтобы это было правильным. Я не знаю, где ошибся, но знаю, что запутался. Моё решение относиться к его существованию индифферентно оказалось ошибочным, потому что было жестоко по отношению к нему. Не после того, как он многократно проявлял ко мне доброту. Слова Луффи тревожили меня, но мне было известно, что не ко всему, что он говорит, следует относиться серьёзно. Я думаю, что должен извиниться перед Росинантом. Он заслуживает хотя бы честности с моей стороны. Я посмотрел на своё пустое запястье. За всё то время, что мы знакомы, я не сделал ничего, что дало бы Росинанту шанс подумать о неправильном. Шоковое состояние отпустило меня, впечатления от нашей первой встречи угасли. Не будет ничего плохого в том, чтобы стать друзьями. Я не люблю этого — временных знакомств, но они хорошие люди и относятся ко мне с необоснованной добротой. Возможно, в будущем я буду вспоминать об этом времени, как об одном из самых значимых периодов своей жизни, так что завтра снова встречусь с ними и буду впредь вести себя так, как они этого заслуживают. Я лёг спать в растерянности, но ощущение принятого решения успокаивало меня. Через полтора часа я проснулся от безумной боли, стиснувшей мою грудь — я не мог сделать вдох. Спину по всей длине жгло, я замёрз и меня крупно трясло. Мне снились бумажки с ровным, быстрым почерком.