Альтернативная анатомия

Казалось, что вечность прошла, пока машина доехала наконец до больницы. Мы с водителем, который гордо представился, как Борька Камиказде, заставляли Громова голосить песни, чтоб он в шоковое состояние не впал. Ну, как голосить, под «ой мороз-мороз» Денис вообще чуть концы не отдал, пришлось перейти на «Катюшу», которая вышла у него очень уж печальной и страдальческой. Даже при том, что Борька немилосердно лихачил, подрезал раздолбанные маршрутки и пару раз ловко проскочил на красный, во всю оправдывая свое экзотическое прозвище, когда мы добрались до места, мой криминальный биолог был уже какой-то подозрительно полумертвый, что не могло не печалить. Ко всем превратностям вдобавок, его восемьдесят килограммов чистого веса практически полностью повисли на моих хрупких плечах, когда я помогала ему покинуть смертельную Борькину тачку. Хотя кому я вру, меня волновало совсем не это. Краем глаза было подмечено, что машина остановилась у черного хода, на безлюдном дворике, скрывавшемся от посторонних глаз за забором, а теперь еще и за буйной весенней зеленью. – Если вы умрете, у меня будет моральная травма на всю жизнь, – негодующе предупредила я Громова, чья мертвенная бледность даже в полумраке спутанных коридоров меня пугала. Спасибо хоть, он на ногах сам кое-как еще держался. – Ой, уговорила, пожалуй, не буду пока умирать, – смиловался биолог. Язва чертова, даже в полумертвом состоянии острит. Мы остановились перед дверью, ничем не отличающейся от доброго десятка тех, что мы уже миновали. Надпись на табличке я даже прочитать не успела, прежде чем меня оперативно подтолкнули внутрь. – Ну наконец-то, я заждался, – врач, молодой парень в расстегнутом белом халате, при виде нас спешно вскочил из-за стола. – Уж думал, не доедешь. А ну давай на кушетку. И Денис тяжело опустился куда указали. Только митохондриям одним было ведомо, сколько усилий я приложила, чтобы сохранить свою бравую морду кирпичом, пока Дениса латали. Боялась, что, если начну голосить, как овдовевшая дева, меня тут же выдворят. К тому же, я вовсе не овдовевшая. Я вообще не замужем. А так хоть разрешили на табуреточке в углу посидеть. Доктор ничего не спрашивал, а биолог тем более особой болтливостью не отличался, поэтому все происходило в почти абсолютной, по-больничному зловещей тишине. И это было вдвойне плохо, потому что мне даже самая малость заслуженной экспозиции не перепала. За окном собирались тяжелые майские тучи, чернющие и страшные, обещая знатную грозу. И та не заставила себя ждать. – Прям свет-конец, – пробубнил под нос доктор, выпрямляясь. Закончил, видимо. – А ты чего весь с лица сошел? Еще б дольше там посидел, вообще бы мертвым приехал. – Не мог я раньше времени сорваться, это бы дочерта подозрительно вышло, – недовольно напыщиваясь на нотации, прокряхтел Денис, не слишком удачно пытаясь встать. – Подумай сам, я на урок не явился, Дима в этот же момент пропал. Она бы сложила, как два и два. Парнишка кивнул, помолчал несколько секунд, а потом с умопомрачительной скоростью увел разговор от злосчастного Димы в кардинально другую сторону. – А бинтов-то у тебя дома, небось, нет, перевязку нечем делать? Коне-е-ечно, а зачем нам? Ладно, сиди здесь, сейчас принесу, – он выскочил из кабинета и тут же заскочил обратно, показывая на меня пальцем и задавая чертовски своевременный вопрос. – А это кто? – А я его девушка, – я нашлась быстрее, чем тот, кому он адресован был, пусть и сказала глупость. Чтобы не выгнали. – Девушка?! – хором охуели Денис и доктор. – Ага, мы с ним в машине целовались, – с непробиваемостью кирпича сообщила я. – Ах, ну раз в маши-ине целовались, – парнишка преувеличенно понимающе покивал головой и всё-таки скрылся в коридоре. Громов мне ничего не сказал, только сдержанно кашлянул в кулак, догадываясь, зачем это было сделано. А я присела тихонечко на край кушетки, рядом. – Почему он стрелял в вас вдруг среди бела дня? Так или иначе, хорошо, что косой попался, промазал вон... – Он не косой, – тяжело вздохнул Денис, разглядывая свои бинты. – У него рука дрогнула. Я чувствовала от Громова волны мрака и какого-то «уйди-от-меня» сигнала, так что сама невольно съёжилась, но продолжить разговор все-таки рискнула, уж слишком жутко было так в тишине сидеть. – А это ваш знакомый, да? – кивнула на дверь. – Для врача молодой... – Я студент медвуза, – подмигнул легкий на помине, грациозно просачиваясь в проём, – и по совместительству тут... подрабатываю. – Он очень толковый парень, – заверил меня биолог, поднимаясь и пряча в карман упаковку бинтов. – О, я опытный, тут работы хватает, а еще на трупах тренируюсь, – радостно сообщил тот, но тут же вытянулся, как школьник ляпнувший чего-то не того, и сразу же добавил, – ...иногда. В морге много трупов. Однако Громов, не дав оценить по достоинству последнюю фразу чудо-лекаря, спешно, но довольно искренне отблагодарил его и увлек меня за собой прочь из кабинета. Всю дорогу мы молчали. Даже Борька особо не агрился на окружающих водителей за их «непроходимую тупость и чрезвычайную медлительность». Я то бездумным взглядом смотрела на мятущиеся по лобовому стеклу дворники, то с тревогой поглядывала на учителя. А его явно здорово измотало, и это было заметно. Черт, моя бы мамка так обо мне заботилась, как я о малознакомом криминальном мужике, чтоб его... Когда нас привезли к дому биолога, было ещё не поздно, но из-за тяжёлых туч, будто налитых жидким металлом и низко нависших над крышами, казалось, что уже часов десять вечера. – Мирослава, дома хватятся, – Громов выглядел как-то не шибко ловко, будто хотел меня спровадить побыстрей, но не знал, как бы деликатно об этом сказать. – Да кто хватится-то? Отец в загуле опять. И что вы без меня будете делать? Опять котлеты на воде готовить? Тоже мне, гордый кулинар. А мне стоило догадаться пораньше о его намерениях и подыграть как-то, а то нарывалась на душевные комплименты, как дура. – Тебе не место не то что в моей квартире, но и во всей моей жизни, – тяжело выдохнул он, ероша волосы. – Вот сейчас обидно было. Я так резко развернулась от него лицом, что чуть не попала в лужу. И голос не то чтобы прям дрогнул, просто на секунду сделался глуше, будто задушенней. Потому что мне действительно было обидно. Биолог растерялся, приятно звякнула прибывшая кабина лифта, и плавно разъехались в стороны двери, выплескивая на пол ослепительный голубоватый свет. – Ладно, иди сюда, – он втащил меня в лифт, словно мягкую игрушку и потрепал по щеке. – Здорово мы натерпелись за сегодняшний день, а? – Да уж, здоровее не бывает. Итак, я все-таки напросилась к нему, в шикарный, полный неожиданных сюрпризов лофт. В мрачную атмосферу ночи и тревожности. Мне нужны были ответы, мне нужно было знать, что все будет в порядке, ну и ещё... но об этом позже. – У меня много вопросов, и, может, вы не будете вынуждать меня задавать их и сами всё расскажете? А то это не слишком-то приятная процедура. – Я уже прошел сегодня через не слишком-то приятную процедуру, – Громов, прямо не раздеваясь, завалился на кровать. – Может, хватит одной? – Вы не учитель биологии, да? – я поморщилась от дурацкого ощущения, что спрашиваю нечто до боли очевидное, и встала над ним, как офицер КГБ на допросе. – Учитель – не учитель, а двойку тебе за семестр вкатить могу, – хитро улыбаясь, сощурился Громов, сущий кот. Но следующего вопроса от меня он точно не ожидал. – Чем голосеменные от покрытосеменных отличаются, «профессор»? – прям в лоб, чтобы уж точно. – Понятия не имею, – неохотно сознался он после нескольких минут партизанства под моим суровым взглядом. – Ещё бы вы имели. Это программа прошлого года, а вы только в одиннадцатом классе ведете. Не учитель вы никакой. Отсюда следующий вопрос: это из-за Дашки? – Ты с чего взяла это? – Громов существенно напрягся, даже порывался сесть, но не преуспел. А я говорила, что процедура не из приятных. – Тот человек, который стрелял, он же Дашкин телохранитель. Трудно не запомнить человека, который был близок к тому, чтобы окунуть тебя мордой в салат. Вдобавок ко всему, он вас узнал. Можно вспомнить ещё о вашем нездоровом интересе к госпоже Козловой. Надеюсь, вы не свято верите, что этого никто не замечает? Вот почему я спросила. Это из-за Даши? – Видишь ли, какое дело, – Денис потёр переносицу, видно, очень осторожно, тщательно так и слишком напряженно подбирая слова. – Дашка попала... м-м... в не очень хорошую компанию. Не радует родителей, а папка за неё беспокоится, вот и нанял последить в рамках школы. А то, что выстрелили в меня, это уже другой вопрос. У нас были проблемы в прошлом, ну и... Ты не обижайся, тут, чем меньше знаешь, тем лучше. О да, отца Дашки я знала. Вернее, имела приблизительное представление о том, что это деспотичный богатенький папаша большого семейства и вполне мог бы выкинуть что-то вроде того. Вернее, это было даже меньшим, что он мог выкинуть. Короче, говоря о том, что Дашка попала в плохую компанию, нельзя было утверждать, что отец её принадлежал к хорошей. И доведённая Козлова уже года два назад как-то изменилась под давлением обстоятельств. Скрытная, вечно мрачная и агрессивная быстро растеряла всех своих друзей, и не то что бы она сама этого не хотела. – Я понимаю теперь, чего вы не развернули меня ещё после уроков. Боялись, что я разболтаю на эмоциях. Я вроде как заложник обстоятельств, получается. – Да, отпустить тебя на честном слове было бы глупо. Но если подумать, я не представляю, что тут можно ещё сделать. Не пулю же в лоб всадить, в самом деле, – он таки с трудом, но сел, поближе придвигаясь ко мне. – Вот это... – я неопределенно взмахнула в воздухе рукой, удивляясь своему вдруг хриплому голосу, – это вот была не смешная шутка. Приготовить вам что-нибудь? А мне вдруг стало очень нужно куда-нибудь сбежать под любым предлогом, хоть на кухню, хоть в туалет. Потому что наедине, в этой странной молчаливой и хмурой близости так остро стало ясно, как меня на самом деле немыслимо к нему тянет. И моё болезненное беспокойство больше не казалось странным, всё встало на свои места. И я... я в полной заднице, оказывается. – Итак, мы стали причинами беспокойства друг для друга, – вздох вышел обреченным и грустненьким каким-то. – Не то что бы это не могло перерасти в нечто большее... Громову, наверное, тоже стоило бы сбежать, только он вовремя этого не сделал. Я с замиранием духа и каким-то странным торможением мыслей чувствовала, как убирают волосы мои с плеча, как целуют открывшуюся кожу. Медленно и аккуратно. Боялась шелохнуться. Одно лишнее движение, и тогда он одумается, поймет, что делает, и наверняка выставит меня за дверь. И я – я тоже приду в себя. А я не хочу приходить в себя, я хочу ещё побыть в этом режиме невозможного бреда. И чтобы так странно щемило на душе, и сжимать одеяло пальцами. На грудь легло что-то незримое: тяжелое и мягкое, заставляя дышать глубже, чаще и рваней. Я не знаю, когда мои циничные глупые шуточки переросли вот в это. И сложившиеся обстоятельства ярко сигнализировали звездный пиздец.