Зона конфликта

— И сюда добрался? В маленьком кафе в подвале приятный обволакивающий полумрак, сигаретный дым, алкогольные пары и настырная живая музыка. Местные обитатели зовут это «уютом», а просто так зашедших здесь не водится: слишком непритязательное, незаметное место, чтобы зайти без приглашения. Оикава находит его, потому что знает, что искать. В соцсетях Саэки указан адрес заведения, в котором они с группой дают концерты и расслабляются. В фиолетовых стенах, подсвеченных неоном, и в густом сигаретном дыме Тоору, со своим ростом, манерой держаться и спокойным превосходством над всем сущим, выглядит больше старшеклассником, чем обычно. Он не бывает в таких местах: у него нет времени и обыкновенно нет желания связываться со всяким сомнительным. Но это место не просто сомнительное — оно на грани дозволенного. Как и его интерес к взрослой, самостоятельной Саэки, которая любезно, но всё же плевать на него хотела. На него и на все его душевные, пусть и однодневные привязанности. Танака этому месту идёт, как эпитет «хищные» команде Некома. В своей чёрной косухе, облепленной шипами, в тяжёлых ботинках, которыми только пинки всяким нерадивым мальчишкам отвешивать, с бесконечными серьгами в ушах и таким декольте, что пялиться не грех, она сливается с бунтарской, рокерской обстановкой этого места, и Тоору честно завидует барабанной установке, к которой она так липнет. Правда, она делает ему великое одолжение, приветствуя лично, но нагло забывает удивиться: не спрашивает, как он узнал, не наставляет, что школьников не пускают, — не делает ничего из того, что положено заботливым взрослым. «Нужен ты ей больно, Тоору, заботиться о тебе ещё», — досадная мысль, промелькнувшая в голове, тем не менее оставляет надежду, что Саэко просто считает его равным. Возможно, у Оикавы просто настолько дерьмовая интуиция. — Я же преданный фанат.

 — Ещё чуть-чуть — и сталкер, — ухмыляется девушка очень покровительственно. Почему её не бесит его настойчивость и почему она не говорит Тоору выметаться ещё тогда, когда он забредает в её семейное кафе — большой вопрос. Но ему только на руку, это ведь его природа: пока Оикаву не послать, он не отстанет. А пошлёшь, так он только раззадорится. Наверное, Саэко это понимает своим демоническим чутьём, потому и позволяет ему делать всё, что вздумается. Большой же мальчик, совершеннолетний — разберётся. — Брось, Саэка-тян, у каждой звезды должен быть свой сталкер. Скажи лучше, неужели здесь нет какой-нибудь вип-компнаты? Я и пожертвования принёс, — улыбается Тоору и протягивает ей бумажный пакет с выпечкой. — Вип-комнаты? — хохочет девушка, но пакет забирает. — По-твоему, я здесь стриптиз танцую? — у Танаки нет чувства меры и ни капли стыда — Оикава очарован этой её беспардонностью. — Если ты на концерт, то придётся найти столик, а если просто так зашёл…

 — Нет-нет, я на концерт, — быстро соображает Тоору. Как будто ему принципиально: он бы не отказался, конечно, от стриптиза (хотя ему по-хорошему боязно представить свой вечер с Саэко в таком ключе), но столик, так столик. Проблема в том, что он всё ещё одержим этой мыслью: понять этих монстров наития, Танаку и безумного Тендо заодно. Он бы уделил всё время и всё внимание просто Саэко, но с Тоору так не бывает: всё его время уже давно куплено волейболом. Но очень хочется совместить. Как будто это когда-то было возможно. — Слушай, девчонка из колледжа, где тут у вас можно найти газировку? — чем дольше он находится в сигаретном дыму, тем сильнее хочется откашляться. В горле першит. — Может, чего покрепче? — Саэко ведёт плечом, очень похожая на змея-искусителя. Но не то чтобы она пыталась уговорить его на невозможное: в конце концов, Тоору восемнадцать, и в подпольных барах, подобных этому, пиво ему точно светит. — Да расслабься ты, Величество, я в курсе, что спортсмены не пьют. Сейчас найду тебе колу. За счёт заведения. Оикава совершенно очарован непосредственной, непоседливой и гадкой девчонкой, настолько выбивающейся из его картины привычного, что дальше некуда. Он был знаком с разного рода бунтарями и неформалами, и общение с девушками постарше всегда давалось ему легко, но в Саэко удивительно вовсе не то, как она совмещает в себе все внешние признаки его слабостей, а как цепляет своей удивительно сговорчивостью. Кажется, она способна всё-всё понять, всем-всем проникнуться и всем-всем заразиться. У Оикавы только одно дело в жизни, только одна цель, и такая всеобъемлющая рассредоточенность его пугает до чёртиков. Как и её дьявольская эмпатия. «Сумасшедшая, ураганная, непослушная женщина», — думает Тоору и даже не представляет, что с ней можно сделать, чтобы исчерпать эту энергию. У него, гения стратегии, нет ни единого плана. Это заставляет подумать о невозможном и ещё больше воодушевиться. Колу ему всё-таки приносят, только какой-то мужик из-за стойки, потому что к тому моменту Танака уже на сцене, сидит за своей ударной установкой и любовно перебирает палочки. С таким обожанием и восторгом, что Тоору сглатывает, оттягивает воротник и выливает в себя всю банку газировки за один глоток. И почти час без перерыва слушает какой-то мозгодробительный шум, только чтобы Саэко ещё раз повторила этот свой подготовительный жест. Он не большой любитель рока и считает, что музыка должна быть фоном для разговоров, но Тоору умеет игнорировать неважное и сосредотачиваться на том, что ценно. Поэтому двух гитаристов, солиста, клавишницу и весь производимый ими шум он игнорирует легко; хищную, экстатичную и влюблённую в барабаны Танаку — вообще ни разу. Он даже не моргает, будто в ожидании идеального приёма. — Эй, ты не уснул здесь? — Оикава приходит в себя, когда голос раздаётся у самого уха, и, право, слово, чуть не подскакивает на месте. Ива-чан бы со смеху умер, если бы увидел такую реакцию капитана. — Я удивлена: думала, ты ещё с середины сбежишь, — наверное, Саэко хочет его похвалить, но звучит всё равно оскорбительно. — А ты крепкий парень, Величество. 

Вообще-то, ни восторга, ни одобрения, ни похвалы в её голосе нет, и такое снисхождение, скорее, насмешка. Тоору только своей команде позволяет его шпынять и быть с ним снисходительными, потому что это часть его работы, а наглая Саэко даже разрешения не спрашивает. За её беспардонность на неё совершенно невозможно злиться, потому что она часть очарования девушки, и Оикаве в очередной раз так себе осознавать, что в их общении он всегда будет в позиции принимающего пасы, а вовсе не пасующего. Всю игру Танака ведёт по какому-то своему сценарию, и Тоору нечего ей противопоставить: против идеального ощущения ситуации и отсутствия любой стратегии его навыки бесполезны. — Ты была крута, — привирает Тоору вместо ответа. Точнее, может, она и была ничего, но ему-то откуда знать, он не в зуб ногой во всём в этом. — И это я ещё ни одного стула не сбила, — хмыкает Саэко. «Издевается», — догадывается парень. Он и сам обычно в настроении пошутить и издёвки очень любит. Оикава совершенно непрошибаем для любых насмешек и редко когда позволяет себе пострадать; ему нравится делать вид, когда есть Ива-чан, способный защитить и поднять моральный дух — Тоору не против побыть той тряпкой, которой нужно побыть, чтобы остальные почувствовали себя лучше. Но Хината не просто так кличет его Великим Королём: ощущение собственной значимости и воля у него совершенно точно королевские. Поэтому Тоору не боится ничего — даже всеобъемлющего понимания Саэки и её неприлично-лукавого взгляда. И отказов тоже не боится, потому что упрямее любого осла. Ну, разве что Тобио-чан в этом его переиграет. — Ещё выступаете? — Нет, на сегодня мы всё. Мне ещё заготовки на завтра делать…

 — Я провожу, — удивительно серьёзно говорит он. Больше требует, чем разрешения спрашивает. Саэко смотрит на него подозрительно, но никакого страшного приговора не выносит. Даже насмехаться не пробует, это не может не радовать. — Вещи заберу.

 Тоору ждёт на улице и наконец-то может нормально дышать. От его вещей неприятно тянет сигаретами, и голова немного неясная от спёртого подвального воздуха. Может, оно и к лучшему, потому что когда Тоору долго думает о собственной дерзости, он не находит ответа — зачем. Не зачем ему это всё, а что он в действительности собирается делать со странной девчонкой из колледжа, которая совершенно точно ему не по зубам, сколько очарования ни используй. Даже у него нет таких бесконечных запасов. Но всё равно интересно до ужаса. — Давай помогу, — с привычной улыбкой предлагает старшеклассник, протягивая руку за мешковатой тряпичной сумкой. Саэко не носит, как остальные девушки, что-нибудь дамское или в крайнем случае — рюкзак. Таскает с собой какой-то истрёпанный бежевый мешок, который, не задумываясь, скидывает в руки Тоору. Даже не упрямится для приличия. Ему кажется, она ему совершенно не верит. Ни тогда, когда он приходит в этот прокуренный подвал, ни тогда, когда следует за ней до дома, хотя ему вообще в другую сторону и ещё на поезд. Саэко беспечно не чувствует опасности. Потому что взрослая, и не к лицу ей, в пирсинге и с татуировкой, опасаться примерного спортсмена-старшеклассника? Или потому, что глупая и совсем-совсем не осознаёт степень угрозы? Интерес Оикавы мимолётный, но цепкий, и Тоору почти всегда получает то, на что рассчитывает. Он ждёт прежде всего, что Саэко разъяснит ему, наконец, всё про свой вид диких интуитов; а потом он ждёт, что Саэко будет предельно великодушна. — Да ты спятивший! — восторгается Танака, когда у самого порога Тоору всерьёз пытается её поцеловать. И восторг её неподдельный; наверное, все, кто имеет отношение к Карасуно, способны восторгаться сумасшествием. Хаос воплоти — вот, что за сила это вороньё. — Нет, я хорошо подумал, — рационально возражает Оикава и чуть не пускается в объяснения. Ну дивная же стратегия, дивная, все должны о ней узнать! — Я, конечно, догадывалась… — тянет Танака, не смущённая, но озадаченная, и её тёплое, близкое дыхание способно вызвать мурашки. Но Оикаве, до сих пор нависающему над ней с высоты своего роста, до неуместной близости дела уже нет: он цепляется за её фразу как утопающий. Потому что вот оно — озарение.
 — Но что? Шестому чувству не поверила? Ты можешь его игнорировать? Как это работает? Скажи мне! — Точно спятивший, — удивлённо бормочет Саэко, а потом слушает быстрый рассказ про то, что есть совершенно непонятный Тоору тип людей. Что страшнее, он постоянно сталкивается с ними в игре, и это его величайшая головная боль (после собственной команды, разумеется), потому что против них любая гениальность бесполезна. Как выкинут что-нибудь, ни одна тактика не поможет. — То есть, ты это исследование проводишь? — непонятно чему радуется Танака и, не скупясь, хлопает парня по плечу. Хохочет она заливисто, с наслаждением, и такое веселье заставляет Тоору недоумевать. Чего она так обрадовалась его исследованию, если сама самая-самая важная его часть? — Тогда ты мальца промазал с безупречной интуицией. Я-то, понимаешь ли, вообще решила, что ты за мной увиваешься. Вот ты дуралей, конечно, Велич…

 Конец этого абсурдно-прозорливого наблюдение Саэко приходится закончить в чужие губы. Точнее, закончить совсем не приходится: она теряется от напора и даже замолкает на мгновение, позволяя мальчишке себя обнять, прижать покрепче, но все же бережно, учитывая недюжинную силу. «Вот придурок!» — думает Саэко, не уверенная, как объяснить это даже себе. Её не слишком волнует, что Тоору старшеклассник (наверное, это её свободная, бунтарская натура и либеральные настроения, готовые пережить три года разницы и тотальное отсутствие общих интересов — не сожительствовать же она с ним собралась); почему-то её волнует только, что этот парень — наставник Кагеямы и страшный кошмар её команды. Ну и ещё то, что он оказался прав: интуиция её не подвела. — Отцепись, вот пристал, — ухмыляется Танака, используя обе руки, чтобы отстранить от себя настырного капитана. Тот выглядит довольным — довольнее только получивший пас Хината. — Ну теперь-то ты мне расскажешь, как это делаешь? — жадно и жалобно тянет Оикава и смотрит как человек, которому что-то действительно сильно нужно. — Пожалуйста, Саэко-тян, на тебя вся надежда. Ещё бы она знала, как это объяснить! Как будто можно объяснить наитие: ты просто знаешь, и всё тут. Некоторые вещи становятся ясны сами по себе, и прозорливость, проницательность и логика здесь совершенно не при чём. — Мне нравится твоя игра, — задумчиво отзывается Саэко вместо ответа на вопрос и вдруг подносит ладонь к губам, будто сама от себя не ожидала. — Но я вряд ли могу помочь. Это не объяснить. Это как озарения: ты просто знаешь. — Просто знаешь? Просто знаешь, и всё? Так не бывает! «Господи, он так сокрушается, как будто ему глаза на неприглядную истину открыли. Разве можно так вкладываться во что-то?» — думает Саэко и понимает вдруг, почему ей так нравится его игра, почему она вообще обратила внимание на этого мальчишку, почему её так заинтересовал волейбол. Потому что все игроки, которых она видела, вся её команда, и этот парень, не знающий преград внешнего мира (эти сбитые стулья), отдают всех себя, всех себя вкладывают в то, что так любят. Без остатка, до последней частички искренней души — у них есть только одно ценное. Пусть это какая-то игра, которая, возможно, даже не станет делом их жизни, но она поглощает их с головой. Эта страстная наполненность, эта воля к победе, желание идти вперёд во что бы то ни стало — у Саэки его нет. У неё не было никогда чего-то настолько поглощающего, чего-то, чем можно заполнить и мысли и душу. У неё никогда не было чего-то своего и навсегда — только мимолётное и неважное. Она столько всего умеет, но ничего из этого не находит в ней отклика. Между ними всего три года разницы (может, ей не поздно ещё чем-то увлечься), а кажется, что пропасть. И вовсе не с преимуществом в её сторону. Тоору, может, чего-то и не понимает в силу обстоятельств и жизненного опыта, но она… Она почти ничего не чувствует по сравнению с ним. Наверное, поэтому Саэко позволяет всем отчаянным мальчишкам ошиваться возле неё, восторгаться всеми её качествами, и конкретно этому — не только качествами. Наверное поэтому она чувствует необыкновенное удовлетворение, удивляя Оикаву инициативой и совсем развязным, беспредельно-взрослым поцелуем. Потому что в этот момент Саэки очень легко сделать вид, что его страсть ещё и ей принадлежит — что она на двоих общая. — Я зайду, — удивительно собранно, как от него не ждёшь не на площадке, оповещает Тоору и опять будто факт констатирует. 

 — Не выгонять же тебя теперь, — когда он роняет её покоцанный мешок где-то в коридоре, хмыкает Саэко и машинально проверяет, горит ли свет в гостиной — дома ли Рю. Как назло, этой величайшей гарантии от глупостей в доме нет. «О боже, он же на чемпионате в Токио!» — запоздало вспоминает старшая сестра, которая тоже опрометчиво обещалась. Танака не уверена, что отсутствие Рю к лучшему, потому что Тоору удивительно ловкий во всём (и в этом своём умении проворачивать невозможное — тоже), но что уж есть. «Вот же вляпалась»…