Оглядываясь назад

Центральные миры, планета Корускант, Верхние уровни. Люк два часа потратил на то, чтобы посидеть около дверей комнаты Энакина в Храме. Некоторые джедаи и юнлинги странно на Люка косились, другие предлагали помощь, решив, что ему было плохо. В какой-то степени они были правы. Внутри Люка творилось нечто невообразимое. Тело словно находилось под высоким напряжением. Случалось так, что нервы рвались на части, и ждать чего-то не было никаких сил. Вот и Люк не мог. Он сказал первую букву общегалактического алфавита, а раз начал, следовало продолжать. Пока он сидел у дверей, перематывая свои дни и недели в этом времени, он все больше понимал, что великая Сила изначально не собиралась ему помогать. Кажется, ей не было никакой разницы до того, что Люк делал и зачем. Она не могла творить чудес, тех вообще не существовало. Чудо — это удача для кого-то, вызванная цепочкой благоприятных событий и приведших к такому результату. Сейчас цепочка событий была испачкана и измазана, и Люк не мог стряхивать грязь от начала и до конца, хотя бы потому что цепочка событий была длинной, очень длинной, складывающейся из лет жизни. Протирать всю ее, поправляя звенья, — на это и вечности не хватило бы. Чем ближе подкрадывался день рождения Люка, по счастливой случайности совпавший с днем рождения Империи, тем сильней становилось желание махнуть на все рукой: на предупреждения, на невмешательство, на естественный порядок. Хотелось встряхнуть Энакина за грудки и вывалить ему на голову просьбу. Не менять ход истории? Не играть с судьбой? Люка подмывало рассмеяться, потому что, если бы время было столь суровым и непоколебимым фундаментом, оно бы ни за что не позволило вмешаться в свое течение. А раз оно позволяло, раз оставляло лазейку и развязывало Люку руки, значит тот был обязан. Да и что такое — обязан? Люк был плохо знаком с этим словом. Гораздо ближе ему были веление сердца, зов интуиции, сила принципов. Наверно, ему повезло, что и Энакин отличался подобными чертами... Наверно... Энакин в Храм не возвращался. Люк в попытке найти его обшарил Храм вдоль и поперек, заглянул к Оби-Вану, спустился в Архив. Решив попытать удачу, он слетал к Падме. Там он наткнулся на опущенные жалюзи и полное отсутствие жизни в квартире. Куда дальше? Люк уставился в пространство. Пролетали кары всех возможных цветов, управляли ими водители всех возможных рас. Люк растерянно провожал взглядом желтый кар, неуверенно виляющий в воздухе, и не понимал, куда ему следовало метнуться, чтобы было правильно. Плюнув на все, он даже дошел до квартиры родителей и какое-то время колотил в дверь. Никого не было. Именно тогда, когда было нужно, никого не было. Отчаявшись, Люк добрался до Сената. Он был там гунганом среди эломинов, но сегодня его это не волновало. Слишком близко был конец. В голове привычно мелькнуло предупреждение, и Люк вильнул вправо, уходя от столкновения с одним из сенаторов, который выворачивал из-за угла. После Люк увидел, как по лестнице сбегал человек, который смотрел в пол и пребывал мыслями где-то далеко. Дар предвидения оказался кстати. Люк нашел взглядом ту лестницу и остановился на ковре возле него. Он встал с краю, чтобы не быть приметным, однако, увидев почти через мгновение Энакина, был уверен, что, и встань он посередине, тот не заметил бы его. - Эй! Привет! - окликнул отца Люк и почти подбежал к нему. Энакин поднял голову, узнал в говорящем Люка и предостерегающе поднял руку. - Извини, я опаздываю на Совет, мне не до бредней. Ты проспался? Энакин стремительно шел вперед, и Люк подстраивался под темп отца, чтобы не отставать. - Нет, я все еще твой сын. - Сын из будущего? - Да, именно. - Люк, это... Я много чего слышал, поверь, но твои слова бьют все рекорды абсурда. Обижаться было некогда, поэтому Люк проглотил язвительно-покровительственный тон отца и «абсурд», которым Энакин охарактеризовал свое будущее отцовство. - Мне все равно, как ты к этому относишься. Но это правда. И ты знаешь, да? Давай, загляни в себя и скажи мне в лицо, что я лгу. Энакин не стал ничего говорить, но резко остановился, глядя на колонну за спиной Люка. - ДНК-экспертиза. Как тебе? - предложил Люк. Энакин покачал головой. - Я джедай, - сказал он. - Мне не нужны дешевые трюки с кровью, чтобы узнать, где мой родственник, а где самозванец. И... Не своди меня с ума хотя бы сейчас. Мне совершенно некогда об этом думать, своих проблем по горло. Люк всплеснул руками. - Так скажи мне! Я помогу! - Ты уже помог, - сказал Энакин просто. Фраза заставила Люка отшатнуться. «Ты уже спас меня, Люк», - говорил умирающий Энакин Скайуокер на второй Звезде смерти над Эндором с той же интонацией. - Чем? Чем я помог? Ты от Палпатина идешь? Пожалуйста, не верь этому человеку. Я даже не уверен, что он вообще человек. Энакин вздохнул и качнул головой, словно стряхивал с себя очередное негодование от очередного негодующего. - А кому верить? Тебе? Да, я знаю, что Канцлер — политик. Но он мой друг. Он единственный слушает, помогает и доверяет. - Палпатин хочет поработить галактику. У тебя есть друзья джедаи. Оби-Ван! - Ах, да, точно. Оби-Ван лучший друг, который попросил переступить через мою веру и принципы, чтобы Совету было хорошо и спалось спокойней. Канцлер, к слову, до такой низости еще не опускался. - Энакин пропустил мимо ушей фразу про порабощение. Люк отругал себя, что снова заговорил об Императоре. Чтобы выветрить его пропаганду из ушей Энакина, требовались годы и вечный двигатель. У Энакина из-за Палпатина на глазах красовались очки, а мозг отказывался признавать порочащую друга и наставника информацию. - Ладно, не будем о Палпатине, это бесполезно, - согласился Люк. - Поговорим о Падме. Энакин ужалил Люка сердитым взглядом. - Откуда ты... - прошипел он. - Без угроз, хорошо? Мне не страшно. Я просто-напросто хочу мира и не хочу, чтобы моя мать умирала. Я не хочу, чтобы ты умирал. И сиротой я расти не хочу. В горле встал ком, огромный, давящий. Люк как наяву видел лицо Леи, уставшей от войны, разрушающей все на своем пути: планеты, дома, судьбы. Если бы история двинулась по иному пути, Лея определенно не встретила бы Хана Соло, но Хан бы понял. Любой бы понял. - Предположим на секунду, что я верю абсолютно каждому твоему слову, - заговорил Энакин, отказываясь смотреть на Люка. - Чего ты хочешь от меня? Если ты пожаловал аж из будущего, чтобы... Чтобы что? Что тебе нужно? Эти же слова прозвучали в голове Люка. Он знал, что Энакин задаст этот вопрос, и у него давно был припасен ответ, который он не готовил. Люк помнил слова Леи: «Он выбрал не меня. Я тоже выбираю не его». Выбор — вот ответ. Всего лишь один верный выбор, чтобы Люк не оглядывался назад с мыслью могло ли все сложиться иначе. - Если бы я знал, когда и как ты... В общем, я не знаю. Независимо от меня, но этот момент настанет, и ты должен будешь выбрать. - Выбрать что? - Я понятия не имею, что будет на чашах весов, но... Выбери семью, прошу, выбери Падме. Она заслужила, чтобы ты выбрал ее. Энакин заулыбался с неверием. - Так, стоп. Люк, но я и без твоего совета в любом случае выбрал бы ее. Это нормально. - Видимо, однажды нормально не получилось. Выбери на этот раз свою семью. От этого зависит все, вообще все*. Энакин серьезно кивнул. Он внимательно прошелся глазами по лицу Люка, задержался на ямочке на подбородке и кивнул во второй раз, но уже себе. Люк надеялся, что ему станет спокойней после высказывания такой простой просьбы, но это чувство, если и было, выглядело искусственно. Энакин не казался сумасшедшим, однако Люк думал, что что-то было неправильно, что-то шло не так. На шероховатой поверхности существовал изъян, не особо выделяющийся, но уникальный, и этот изъян грозился стать трещиной, готовой обрушить всю конструкцию. Что же было неправильно? Люк силился понять, но тревожный звон в ушах не подсказывал, лишь раздражал и не давал расслабиться. Люк попросил, Энакин пообещал; Люк был уверен в просьбе, Энакин — в своих словах. Почему же тревога покалывала пальцы, когда Энакин провожал Оби-Вана, улетающего на Утапау? Почему хотелось попросить Оби-Вана остаться, или Энакина — улететь вместе с учителем? Оби-Ван Кеноби отправился на поимку некого Гривуса, Йода находился на Кашиике. Энакин был в Храме. По тому календарю, который помнил Люк, послезавтра был последний день мира. Центральные миры, планета Корускант, Сенатский Комплекс. Ей никогда не снились вещие сны, как Энакину, но в ту ночь она сорвала голос и сбила одеяло. Она чувствовала, как ее толкали, звали, трясли, успокаивали, но не могла вырваться. Кошмар запер дверь и выбросил ключ. Ей снился человек-машина в черном. Он убивал ее, сжимая руку. Падме хваталась за горло, но не чувствовала пальцев чужака, только хватку, не дающую кислороду наполнить легкие. Человек в маске был жесток и безумен. В его груди билось живое сердце, но оно было отравленным и червивым. Человек делал ей больно, а Падме, задыхаясь, знала, что его можно было спасти, ослепить ярким светом. И одной звездочки хватило бы. Человек в маске боялся света и бежал от него, но свет мог его исцелить, позволить снять маску с лица, прячущегося от взглядов и отражений. Когда Падме смогла открыть глаза, хватка все еще чувствовалась. Она прижала собственную руку к горлу, инстинктивно глотая воздух, а Энакин, взмокший и напуганный, облегченно выдохнул. - Это сон, просто сон, - пробормотала Падме. В квартире было тихо, не считая их загнанного дыхания. Падме зачем-то сжала рукой постельное белье, убеждая себя в реальности мира, который ночью мог показаться фантастическим. - Ты меня напугала, - сказал Энакин. Он упал рядом и обнял ее, целуя в висок. - Я и себя напугала, - попыталась пошутить Падме. - Эни? - М? - Я боюсь. - Чего? - Не знаю, на самом деле. Просто страшно боюсь. Энакин вздохнул и поцеловал ее еще раз. Падме на мгновение почудилось, будто и Энакин чего-то смертельно боялся, но молчал. Когда он заговорил, его голос был ровным. - Я обещал, что с тобой ничего не случится. Ты не умрешь, Падме. - А я и не этого боюсь. Энакин не ответил. Он медленно перебирал ее кудри. Он нередко слушал, но не слышал, уходя в себя и забываясь в собственных мыслях. Падме ненавидела эту сторону Энакина. Она подумывала повторить последнюю фразу, но увидела, что Энакин прикрыл глаза. Разговоры могли подождать. Энакин и так бешено волновался за их будущее и грозящие Падме несчастья во время родов, что тревожить его, когда он наконец решил отдохнуть, не поднялась рука. Сон — это только сон. Не более.