* * *
Мадара поглаживал ладонью пол, чувствуя, как отзывается тёплая древесина. Такая уютная, понимающая, домашняя… Крыша уезжала всё дальше, поэтому над серьёзными вещами Учиха старался не задумываться. Только гладил деревяшку, прислушивался к токам чакры по всему дому и старался ни о чём не думать. А неподалёку сидел Тобирама за столом и высчитывал параметры техники. В принципе, Мадаре было всё равно, где разлечься, но он решил быть вежливым и творить херню на глазах у того, кто мог бы помешать творить эту херню. Мадаре было хреново. Спокойствие, которое раньше казалось даром небес и вообще прекрасной возможностью отдохнуть, навалилось на его огненную сущность и сжало, не позволяя ни прогореть, ни передохнуть. Даже ходить получалось с трудом, это тело было каким-то тяжёлым и неповоротливым, хотя Учиха прекрасно знал его массу. А ещё было чертовски страшно. Страшно, что это спокойствие всё-таки сдавит его, сломает. Погасит навсегда. «Умру-умру-умру», — стучало в голове и отзывалось болью в кончиках пальцев. Поэтому Мадара свою голову не слушал, а слушал деревяшку. Она позитивнее. — Ситуация не настолько критическая, как вам сейчас кажется, Мадара-сан, — вдруг сказал Тобирама, не отрываясь от своих расчётов. Да, он не умел читать чужие мысли. И не отличался особой душевной чуткостью. Но Тобирама был сенсором и чакру брата изучил отлично… а сейчас она чуть-чуть, еле заметно изменила оттенок. — Ты этого знать не можешь, — отозвался Мадара. — Это тело меня убивает. И, скорее всего, убьёт. — Я чую изменения в чакре, — отозвался Сенджу максимально безличным тоном. — Ани-чан с детства был эмоционален — но и его могло придавить. Могу немного поговорить, чтобы раздражение достигло максимального уровня. На губах Мадары расплылась лёгкая умилённая улыбка. Не оценить старания пуси-Тобирамы было сложно. — Попробуй, — кивнул он. — Было бы неплохо позлиться поярче. Сенджу чуть наклонил голову, показывая, что услышал. Стоило бы подумать, что разозлит Учиху сильнее всего, но пока что по опыту общения выходило, что бесит он Мадару буквально своим существованием. Хотя… была беспроигрышная тема. — Вы всегда с братом так лижетесь? — Ага. Иногда больше, — неожиданно легко согласился Учиха. Тобирама скосил на него взгляд. — Интересно, как в таком случае Изуна получил в руки меч. — Р-р-ры, — вяло отметил попадание Мадара. — А куда деваться? Сенджу обернулся, с лёгким удивлением отметил, что Учихе и впрямь хотелось бы спрятать брата от войны. Не защитить, а именно не допустить к сражениям. Как же его сейчас кроет, если он так легко показывает свою уязвимость? Впрочем, уязвимость ли? Как боец Изуна не слишком-то уступает брату. Следующая фраза буквально рвалась с языка, но сравнить младшего Учиху с юдзё… Тобирама всё же хотел жить, да и не заслужил его постоянный противник такого неуважения. — Слушать, что говорят друзья детства, нэ? — Сам-то брату не доверяешь. Тобирама пожал плечами: — Я не доверяю тебе. Не слишком-то Учиха стремятся к миру, если раз за разом отказываются от возможности переговоров. Мадара поджал губы. Уже второй раз в голове мелькнула мысль попросить прекратить. Вместо любимой и привычной ярости была только боль. — Да, конечно, поступи предложение мира от нас, ты бы первым побежал мириться. Сенджу обернулся, смерил его нечитаемым взглядом. — Если ты не знал — идея о мире принадлежала мне. Выгода этого решения была понятна и ребёнку. Но если противник проигрывает — его проще добить, чем пытаться приручить. А в иных условиях согласия на союз не добиться. Было бы. — Хм. Значит, хочешь мира, да?.. А что ты для этого сделал?.. Тобирама встал, дошёл до шкафа в углу комнаты. Достал пару свитков, швырнул в сторону Учихи. Молча сел обратно. Учиха приподнялся, дотянулся до одного из свитков. С трудом сосредоточился на иероглифах. Почитал. Наметки того, как можно было бы наладить взаимодействие и не перерезать друг другу глотки в первое время, казались немного наивными, но, с другой стороны, кто пробовал? Может быть, это и сработало бы. — Прикольно… — заключил Мадара, сворачиваясь в клубочек. Ну вот, теперь стыдно стало. Обидел пусю. Тобирама обернулся. Смерил его взглядом. Страдальчески вздохнул. Стоило укрепить эмоциональные блоки, как Учиху перестало бесить каждое слово. Ну не гад ли? — Если я тебя попинаю под рёбра, поможет? — Нет. Обними, а?.. Сенджу прикрыл глаза. Глубоко вдохнул, выдохнул. Мысленно воззвал к ками, чтобы его слова про «поцеловать, чтобы отвлечь» не оказались пророческими. Всё-таки целовать Хашираму… И плевать, что Учиха, тело-то принадлежит ани-чану!.. немного слишком даже для его холодно логичной натуры. — Всё будет в порядке. Я почти разобрался, что именно могло перемкнуть, — обнимался Тобирама неуверенно, будто опасался, что прогонят. Мадара не отказал себе в удовольствии обнять его за шею и прижаться. Да, так было гораздо лучше… Хоть ничего не возгорелось, но и давить перестало. И вообще, спокойно так стало… Будто утекло всё сразу. Да… Живые люди всё же лучше деревяшек. Подумав это, он прикрыл глаза — казалось, на секунду… и уснул. Тобирама несколько минут сидел неподвижно, потом всё же обратил внимание на то, что Учиха уж слишком тихий… Ещё пару минут пытался уложить в голове, что вот это Мадара настолько расслабился, чтобы уснуть, уткнувшись носом ему в плечо. Физически до такой степени он вымотаться точно не мог, разве что стыковка сознания с телом всё ещё была слишком слабой и требовала дополнительной энергии… Но даже и без этого — сам Тобирама вряд ли бы смог расслабиться настолько, чтобы заснуть рядом да хотя бы и с Изуной. Сенджу покосился в сторону столика, на котором остались его бумаги, вздохнул. Захват Мадары был не то чтобы особо крепким — но всё равно, если выползти и вернуться к работе, Учиха, скорее всего, проснётся. И начнёт снова корёжить чакру. Лучше уж кое-как притянуть карандаш и листы с расчётами чакрой и продолжить расписывать выкладки прямо на коленке. Сделать, так сказать, прямой вклад в будущие мирные отношения.Глава 3
15 апреля 2016 г. в 08:15
К делу оформления приглашения Мадара привлёк Тобираму, так как понимал, что его манера речи существенно отличается от речи Хаширамы. Если почерк ещё можно было подделать — рука помнила, как нужно рисовать иероглифы, — то вот резкость Мадары в формулировках тяжело поддавалась контролю. А ведь надо написать не только главе союзного клана, но и проинформировать своих о том, что надо принарядиться, прекратить считать трупы и посчитать выживших — тех, кто теперь точно не погибнет в войне с Учиха.
Кроме официального приглашения была написана записка с предложением встретиться неофициально. Мадара трезво оценивал свои силы и понимал, что вправить мозги Тобираме у него не получится. А держать рядом с собой кипящую всё сильнее, но намертво запаянную кастрюлю было просто опасно.
Встреча состоялась тем же вечером, в лесу. Изуна, увидев его, остановился, жадно, неверяще всматриваясь, а затем, уловив тайный жест рукой, с разбегу кинулся обнимать, врезавшись в него со всей своей массой и ускорением. Мадара прижал к себе брата — такого горячего, пышущего силой и жаждой жизни, такого чистого, для него — чистого… И отошёл в сторонку, чтобы не мешать Сенджу выяснять отношения.
Тобирама посмотрел на нежно воркующих Учих, презрительно дёрнул уголком рта. Какое детство! И это их противники? Тьфу! Затем перевёл взгляд на брата в теле врага. Бровки домиком на теле Мадары смотрелись ну очень сюрреалистично.
И началось… Ани-чан, что за беспечность, как ты мог так рисковать, почему не предупредил… Тобирама выедал брату мозг чайной ложечкой и циркулярной пилой. Хаширама только вздыхал, мялся, разводил руками, всем своим видом выражал раскаяние и косил взглядом куда-то в сторону.
Тобирама тоже туда посмотрел и резко захлопнул рот, оборвав обвинительную речь на полуслове. Он вдруг понял, в насколько невыгодном свете предстаёт его поведение. Изуна брата кинулся обнимать и радостно вокруг него пищать, а он сам — пилить и обвинять! Долбаные Учиха, они специально это подстроили!
Хаширама улыбнулся и подался вперёд, обнимая. Крепко, от души, прижимаясь грудью и прижимая к сердцу. Погладил по голове — легко, щекотно, ненавязчиво призывая расслабить голову и положиться на него.
— Всё будет хорошо, отото, — тихо и бесконечно ласково проговорил он. — Не переживай.
Тобирама судорожно сжал руки, прижимаясь лбом к плечу и ничего не отвечая. Спустя минуту расслабляющих поглаживаний он глубоко вздохнул, поднял голову, коротко кивнул и отстранился. За приступ слабости было стыдно, но ему очень важно было почувствовать, что ани-чан в порядке, что он всё такой же, несмотря на тушку Учихи… Хаширама не стал говорить, что поймёт, если тело Мадары окажется препятствием — и это грело изнутри. Ани-чан верил ему и в него.
А Тобираме порой было слишком сложно признать, что он может волноваться за брата настолько сильно.
— Хаширама, Изуна тебя не обижал? — поинтересовался Мадара, подходя.
Сенджу в теле Учихи резко вспыхнул.
— Нет, Изу-чан был очень мил, — протянул Хаши, потирая пламенеющую щёку.
Няшка-коварняшка захихикал и потупился. Тобирама прищурился. Уже «Изу-чан»?..
— Я что спросить-то хотел… Хаширама, у тебя чего брат такой недолюбленный?
Тобираме незамедлительно захотелось Учиху пнуть — в том числе и за то, что румянец на щеках брата стал сильнее. Как будто Хаширама мог стыдиться своего упущения. Но тут он вскинул глаза, встречая взгляд Учихи твёрдо и открыто:
— Потому что я никогда не буду принуждать брата к чему бы то было.
Учиха в теле Сенджу широко распахнул глаза.
— Чего-чего? А ну-ка повтори!..
Хаширама посмотрел на него с искренним недоумением. Секунда, две… Закатил глаза и прихлопнул ладонь ко лбу.
— Это не касалось Изуны и тебя.
— А то я уже собирался морду бить за грязные намёки, — Мадара тормознул. — Принуждать к обнимашкам и к разговорам по душам тебе тоже религия запрещает?
— Когда от них только хуже — да, — всё тот же серьёзный взгляд, который Хашираме придавал весомости, а на лице Учихи смотрелся почти пугающе.
— Ну и хрен с тобой. Когда возвращаемся?
Тобирама, чуть расслабившийся после обнимашек с братом, снова закрылся намертво. Было неприятно, что Учиха обсуждает его душевное равновесие. Бесило, что Мадаре до этого в принципе есть дело.
И — «Изу-чан»?
— Вопрос ещё и в том, куда возвращаемся.
— В своё тело. У меня нет твоего терпения, чтобы выдерживать это под боком.
Хаширама боднул Учиху осуждающим взглядом, но промолчал. Тобирама сжал губы плотнее — желание пнуть Мадару только усилилось.
— Давай сейчас?
— Давай. Снова применение техники и расходимся теперь в нужную сторону?
— В идеале её просто нужно отпустить. «Кай», только без печатей.
— Ладно… Что тут надо отпустить… Раз… два… три… М?
Хаширама вздохнул.
— Пробуем по твоему варианту?
Мадара кивнул. Они синхронно сложили печати и… техника отказалась накладываться вторым слоем. Тобирама оценил выражения лиц, виноватый «домик» бровей на лице Мадары… вздохнул.
— Ани-чан, всю информацию по технике, которую ты использовал. Исходники, твои изменения, то, что говорили во время обучения.
— Гендзюцу, — не столько вопрос, сколько предупреждение. Рефлекс на шаринган у младшего Сенджу вбит намертво.
Изуна сочувственно погладил Мадару по плечу. Судя по крепости обнимашек, брат на грани. Ему категорически нельзя долгое время общаться с определённым контингентом. Звереет. И, судя по напряжённым плечам, до взрыва осталось совсем чуть-чуть.
Тобирама тем временем замер, вглядываясь в алые глаза с тремя томоэ. Спустя десяток минут он встряхнулся, скидывая гендзюцу.
— Ани-чан. Только ты мог использовать настолько непроверенную технику.
Хаширама пожал плечами. Ни малейших следов раскаяния он не демонстрировал.
— Но ведь сработало.
Мадара прикрыл глаза и ещё раз попытался развеять технику, используя различные образы. Хаширама чувствовался — контакт с его сознанием всегда чувствовался на краю восприятия, но оборвать или увеличить его не получалось. Даже всей страсти вернуться домой не хватало, чтобы развеять эту чёртову технику.
Из земли медленно начали вырастать острые колья.
— Нии-сан, — тихо позвал Изуна, прижимаясь со спины. Это Мадару всегда успокаивало. — Всё будет хорошо.
— Отото? — Хаширама повернулся к брату.
— Мне нужно время, — качнул головой тот. — Время, экспериментальная база, и не факт, что не придётся ещё раз заглянуть на огонёк к Яманака. Всё, что могу сказать сейчас, — нужно не меньшее напряжение, чем во время первого применения техники.
Мадара поджал губы. Спокойствие, которым он раньше наслаждался, сейчас его убивало. Стресс, недовольство ситуацией, желание что-нибудь сломать и кого-нибудь уничтожить не выплёскивалось привычно, не выходило злыми, резкими словами, мощными движениями, а как бы откладывалось заботливо, складировалось где-то в глубине души…
— Времени у нас немного, — заметил он.
— Почему? — Тобирама повернулся к нему.
Сенджу словно подменили. И куда делись презрительно искривлённые губы, взгляд сквозь прищур и общее мудачество? Серьёзность, сосредоточенность и готовность объективно воспринимать информацию.
— Ёбнусь. С шумом. И, возможно, жертвами.
Сенджу свёл брови к переносице, обдумывая. Повернулся к Изуне:
— Как это можно нивелировать?
— Не давать общаться с идиотами. Чесать, гладить, занять, — послушно перечислил он.
— Не поможет, — поморщился Мадара. — Просто придумай что-нибудь побыстрее, а я попытаюсь ничего не сломать.
— Нии-сан, не надо… только хуже будет…
— А можно просто накуриться.
Тобирама немного помолчал, сопоставляя факты.
— Тебе недостаёт возможности скинуть напряжение привычным способом, из-за этого копится психическая усталость, агрессия, и всё это перерастает в нестабильность? Накуриться вряд ли поможет, у ани-чана немного… нестандартная реакция.
— Значит, придётся с деревьями обниматься. Это вроде успокаивает.
Мадара старался не поддаваться желанию уебать Тобираму хорошенько. Бесил просто неимоверно своим переменным мозгом. Бесило тело, которое, казалось, поглощает его сущность как губку. Бесила невозможность подраться — на каком-то этапе агрессия гасилась, опять впитывалась в эту губку и не находила выхода. А ещё молчащий Хаширама, которого, казалось, всё устраивает и вообще никаких проблем…
— Отото.
— Он меня размажет, — возмутился Тобирама. — Остальных — тем более. Может, поразвлекаетесь сами?
— На тайной встрече? — вышло укоризненно. — Это поддержанию мира никак не поспособствует.
— Слетевший с катушек Сенджу Мадара — тоже.
Обмен взглядом. Тобирама вскидывает бровь, Хаширама приподнимает уголки губ в улыбке. Младший Сенджу чуть качает головой. Старший — ставит брови домиком.
— Ани-чан. А какие проблемы у тебя?
— Большое, большое шило в заднице, — Хаширама улыбнулся.
— Мне бы твои проблемы, — проворчал Мадара, опуская плечи и перетаскивая Изуну вперёд, чтобы обхватить и прижаться самому. Тот тихонько сопел и гладил. Если бы было возможно, Изу-чан предложил бы всех поубивать. Но, увы, у Хаширамы в заложниках тело брата.
А вот Тобирама знал брата гораздо лучше. И знал, что Хаширама может сиять улыбкой, даже когда на душе скребут биджу. Складка в уголках губ, тень в глубине глаз.
— Изуна-кун. Ты сможешь проследить, чтобы за пару дней всё не дошло до кризиса?
— Нет, — покачал головой тот. — Это же Мадара, никто не может его контролировать. Когда ёбнет, тогда и ёбнет.
Тобирама вздохнул с интонацией «меня окружают идиоты» и конкретизировал:
— Сможешь проследить, чтобы за пару дней у вас в клане не рвануло резнёй?
— Могу. Что вы собираетесь делать?
— Искать выход, — пожал плечами Тобирама. — Надеюсь, мне не придётся его целовать, чтобы сбить агрессию.
Мадара глубоко вздохнул. Изуна поморщился:
— Лучше вообще молчи и говори строго по делу. А то из тебя такое дерьмо льётся, что просто неловко.
Сенджу снова сжал губы.
— Как скажешь, Изу-чан.
Ещё немного времени у них было, прежде чем отсутствие главы клана не просто обнаружат, а сочтут подозрительным. Ещё немного времени, чтобы хоть немного уравновеситься.
У Мадары едут мозги? Х-ха! Вряд ли кто-то задумывался о том, что эмоциональность Хаширамы, местами даже чуть наигранная — не прихоть. Гораздо проще «раскачать» эмоции, помогая себе в том числе и психосоматикой, чем позволить им осесть в глубине души. Хаширама был уравновешенным человеком. Только равновесие тоже может быть разным. Может — мигом покоя среди бесконечного движения, мерным перестуком содзу*, который напоминает о течении времени и преходящести всего земного. А может — замершим на краю обрыва камнем, который готов от слишком громкого голоса сорваться вниз, круша и калеча всё на своём пути.
* Содзу — устройство, используемое в японских садах. Обычно изготавливаемое из бамбука, содзу состоит из вертикальных стоек и прикреплённого к ним пустотелого коромысла, в которое через находящуюся сверху трубку или жёлоб поступает вода. При наполнении коромысла вес воды заставляет его опрокинуться, при этом вода выливается, а коромысло издаёт резкий звук, ударяясь о твёрдую поверхность снизу. Опорожнённое коромысло возвращается в исходное положение, снова наполняясь водой. Производимый звук должен спугнуть животных-вредителей, которые могут объедать садовые растения. Ритмичный стук среди тишины сада напоминает посетителям сада о течении времени.
Осевшие на дне души, накопившиеся и смешавшиеся эмоции очень легко превращаются в такой камень. Могут и сорваться, но гораздо хуже, если врастают в обрыв. Нависают над «тропой» многотонной глыбой, которая не сорвётся сама, но отравит жизнь любому путнику. Под такими глыбами не устраивают привала. Не смеются. Напротив, втягивают голову в плечи и спешат быстрее преодолеть опасный участок пути.
Но что делать, если глыба висит над тобой постоянно?
Хаширама привык чувствовать эмоции сполна и отпускать их, будь то боль, ненависть, обида или радость. Потому его и не отравило бесконечной враждой. Он сам выбирал, что запомнить и к чему вернуться. Сейчас же… собственные чувства вели себя словно взбесившаяся техника. Ты выдыхаешь тонкую струйку чакры, собираясь оттачивать контроль и вырастить тонкий побег — а из земли с треском рвётся столетний ствол, разрушая всё вокруг. Пытаешься успокоиться, улыбнуться, как обычно — а в крови уже закипает ярость и желание припечатать лицом о камень, чтобы разбить его в кровавую кашу. И от этого становилось страшно. Страшно, что всё окажется зря, что его авантюра сделала только хуже. Что всё сорвётся и по такой глупой причине. Что он сорвётся сам…
А ещё этого нельзя было показать. Нужно было улыбаться — чтобы Тобирама, который так и не научился проживать и отпускать эмоции, не копил в себе страх. Чтобы пламенный и темпераментный Мадара не сорвался от бессильной ярости — кто знает, что получится, если эту ярость помножить на тело самого Хаширамы. Чтобы мило улыбающийся Изуна не вспомнил, что он тоже Учиха, а значит, мрачно одержимый силой и своей яростью… Сенджу ничуть не сомневался, что Изуна перережет ему горло при необходимости, и тело Мадары помехой не станет.
Для того, кто привык жить с открытым сердцем, сдерживаться всегда тяжело. Но чувствовать, как каждая капля эмоций набирает силу, раскручивается и уходит вразнос — страшнее.
Хаширама улыбался и обнимал брата. Но Тобирама, лучше всех прочих знающий, как может тянуть скрытое в душе, видел. Видел, как в глазах брата начинает отблёскивать стылыми гранями такой же камень.
И ничем, совершенно ничем не мог помочь.
Только обнять ани-чана в ответ.
Только проследить, чтобы проклятый Учиха действительно не сорвался. Даже если это значит наступать себе на горло. Трепетные натуры, кс-со! Что-то, когда они режут противников десятками, эта их трепетность ничуть не проявляется.
Впрочем, Тобираме не привыкать было — он с детства держал себя в тисках воли. Сначала отец, потом и Хаширама, которому отнюдь не легко далось управление упавшим на плечи кланом…
Вряд ли кто-то мог подозревать, какие бури клокочут под бесстрастной маской младшего Сенджу.
Разве что Хаширама… Иногда Тобирама ловил на себе серьёзный и внимательный взгляд, в котором плескались нотки сочувствия. Но ани-чан никогда не заводил разговоров об этом — и Тобираму такой расклад вполне устраивал. Эмоции делают слишком уязвимым.
…И не знал Хаширама, что у Мадары мысли по этому поводу были в точно таком же ключе. «Добром всё это не закончится».