***
Пара шотов за знакомство - Питер выяснил, что имеет честь общаться с внуком главы клана, Адамом, - не разряжают обстановку, но тут дело скорее в том, что изначально она не была достаточно напряженной. Питер не привык к таким охотникам, к тем, кто готов сотрудничать, кто хочет слушать и способен оценить взаимовыгодное соглашение. Талия говорила, что так и должно быть в их мире, они должны приходить к консенсусу и платить кровью за кровь, чтобы никогда не оставаться в долгу друг у друга. Тогда Питеру не было до этого дела. Потом, проведя значительную часть жизни рядом с обезумевшим от ненависти охотником, он перестал придавать значения этим словам. - Итак, - повторяет Адам, дослушав Питера. - Четверо. Либо три альфа-формы. Он то и дело поднимается с кресла - отвратительно неудобного, но Питеру гордость не позволяет повторять за человеком, - чтобы пройтись по небольшой комнатке. Питер следит за ним очень, очень внимательно, тем более, что магнум был уложен на стол, рядом с початой бутылкой и блюдцем с лимонными дольками. В такую показуху Питер не верил, и не зря - почти каждое движение охотника позволяло Питеру строить предположения о том, сколько же у него на теле спрятано ножей. Глаз не улавливал ни одного отблеска стали, но Питер был уверен - ножи были. По запаху аконита, по запаху стали, по темноте, почти неотличимой от темноты ткани, то и дело мелькавшей при движениях охотника. - Мальчишки задиристы и спесивы, - Питер старательно принимает наиболее удобную позу, позволяя телу ненадолго расслабиться. - Появляются в старшей школе. - Интересуешься школьниками? - коротко смеётся охотник, подходя к столу и наклоняясь, чтобы плеснуть ещё текилы по шотам. Питер почти уверен, что тёмная ткань рубашки очертила силуэт лезвия, закреплённого на запястье. - Нет, предпочитаю партнеров постарше, - хмыкает Питер, коротко, дружелюбно даже, показав клыки. - У моего племянника там целая… свора знакомых. А у меня там что-то вроде моего бывшего беты. Или двух, хотя не стоит считать баньши частью стаи… Так или иначе я оказываюсь в курсе их милых детских проблемок. Питер выходит из номера парой часов позже, условившись с охотником о встрече завтра. Им обоим следовало обдумать всё рассказанное друг другу, убедиться, что намеченный план действий действительно так неплох, как казалось на первый взгляд. Делиться новостями с племянником не хотелось. Он не только не поблагодарит, бестолковый щенок, но наверняка ещё и влезет, испортив на своем пути буквально всё. И будет ещё хуже, если он умудрится проболтаться хоть о чём-то этому гиперответственному пацану, которого Питер укусил по чистому недоразумению. Что стоило зацепить клыками сынка шерифа? Он бы поартачился немного, повыпендривался, довел бы Питера до бешенства бесконечной болтовнёй, но потом бы из него всё равно вышел неплохой волчонок - в этом Питер уверен. Возможности проверить пока не было - может, позже. Для начала стоило вернуть себе способность собирать стаю, и для этого у Хейла на руках были все козыри: охотник, парочка самонадеянных альф и куча свободного времени.***
Внезапная свобода передвижений поначалу испугала Айзека до дрожи в коленях. Больше всего ему хотелось как раз-таки остаться в подвале, в относительной безопасности - с этим почти всё было понятно, тогда как наверху, в доме, он понятия не имел, какой из его шагов окажется неверным. В первый день он так и не вышел, сидел, глядя на дверь, подспудно боясь, что она откроется, до тех пор, пока не стемнело, а потом выпил пару стаканов воды из-под крана и лёг спать, снова, как и весь день, утопая в мыслях о словах Девкалиона. “Ты смог бы убить своего альфу, волчонок?” За день, проведённый в одиночестве, Айзек успел выстроить в голове стройный образ - тот, в котором у него хватило бы на это сил, ловкости, умений… ну а желания у него было в избытке. Он всё так же не испытывал каких-то сильных эмоций по отношению к Дереку. Не было ненависти. Было медленное осознание - Дерек, может быть, и неплохой человек (что весьма условно), но он паршивый вожак. Айзек несколько раз представлял, как полоснул бы когтями по его горлу - за свою изломанную, совсем короткую жизнь. За Эрику, чья жизнь не была длиннее и лучше и Айзек мог только надеяться, что убили её быстро. Даже за Бойда - для него тоже было бы куда лучше не встречать никогда Дерека Хейла. В мыслях Айзека кровь была густая и тёплая, пахла металлом и, почему-то горькой травой. Она стекала по пальцам, по ладоням, заливала всё вокруг, а свет в алых глазах медленно угасал, словно утекая вместе с алыми каплями, впитывающимися в землю под их ногами. Даже ночью Айзеку снилось что-то такое - про густой лес, тёмную, безлунную ночь и руки, мокрые и липкие от чужой крови. Проснулся он затемно, от голода. Игнорировать его было бы проще, если бы Айзек знал, что у него нет выбора. Но выбор был - подойти к двери, ведущей наверх, прислушаться, не слышно ли поблизости чьих-то шагов или дыхания, открыть дверь и шагнуть вперед, навстречу новым правилам игры, в которую играли с Айзеком. Правила предыдущей ему тоже не объяснили, но с ними он уже почти разобрался. А теперь - всё заново. По дому он идёт медленно, и, как ему кажется, совершенно бесшумно. В коридоре ему никто не встречается, на кухне тоже пусто. Включать свет Айзек не решается - ему должно хватить тех серо-розовых рассветных лучей, что просачиваются в помещение сквозь неплотно задернутые занавеси. Разогревать что-то в микроволновке тоже плохая идея, а пара кусков хлеба и пара котлет утолят его голод надолго даже в холодном виде. Айзек без особых церемоний жует хлеб вприкуску к котлете, подойдя поближе к окну и пытаясь рассмотреть что-нибудь через узкую щель. - От любопытства кошка сдохла, - раздаётся за спиной низкий, гулкий голос. Айзек чудом не давится остатком котлеты и глотает её вообще не пережевав - кусок даже застревает в горле и в какой-то момент, очень короткий, Айзеку кажется, что его смерть будет удивительно нелепой. В следующее мгновение он всё-таки сглатывает, загнанно обернувшись - Энис смотрит на него с брезгливым недоумением и, встретившись с Айзеком взглядом, коротко дергает головой. Намёк Айзек улавливает прекрасно - тихонько пробирается мимо прошедшего на кухню громилы и, стараясь не бежать, возвращается в подвал, замирая перед приоткрытой дверью. Кажется, что нет хуже решения, чем открыть её и шагнуть обратно, в выученную пустоту и тишину подвала. Может быть, следовало всё-таки изучить, насколько больше ему позволено теперь, может - стоило выяснить, почему ему это позволено. Айзек садится на ступени, опрометчиво и глупо, спиной к коридору на первом этаже, и, уперевшись локтями в колени, опускает голову, зарываясь пальцами в спутанные, непрочёсанные кудри, до боли вжимая кончики пальцев в затылок. Девкалион не давал ему надежды - но он дал намёк на неё, и перспектива Айзеку внезапно понравилась. Он ещё чувствовал дискомфорт где-то глубоко внутри, но не от вопроса - “ты мог бы убить своего альфу?”, а от того ответа, который давал без колебаний. Айзек не знает, сколько времени он просидел так - ему некуда торопиться, так что он сидит и слушает - шаги, голоса, шум ветра снаружи. Почти перестаёт дышать, замирая, каждый раз когда по первому этажу идёт кто-то из близнецов. Прислушивается изо всех сил, стараясь расслышать голос Девкалиона, но то ли его нет в доме, то ли он сегодня не в настроении общаться со своей стаей. Но более вероятен первый вариант. Когда Девкалион спускается по лестнице и садится на ступени рядом с Айзеком, от него пахнет дождём, лесом, Дереком, Бойдом и кровью. - Кто умер? - буднично спрашивает Айзек. Он не сомневается, что получит за наглость, но чуть позже, когда огромные острые клыки будут рвать плоть или тяжёлые когтистые ладони сжимать его кости, ломая. Айзек уверен, что сегодня будет именно так. Девкалион, казалось, не снисходил до пошлых человеческих эмоций вроде злости или негодования, зверь в нём жил по своим законам, и реакции его лишь внешне походили на человеческие. - Твой чернокожий собрат по несчастью, - так же буднично отвечает альфа. Словно такие разговоры - в порядке вещей. - Иди за мной. Он поднимается на ноги легко и грациозно, а Айзеку нужно некоторое время, чтобы собрать в кучу задеревеневшие конечности и, споткнувшись пару раз на ступенях, догнать его уже в коридоре. Кажется, что кроме них в доме никого - это Айзека волнует мало, просто откладывается в голове, как факт. Девкалион подталкивает его в сторону душевой, а сам уходит в спальню, на ходу стягивая серый, какой-то совершенно обыденный свитер. Стоя под струями едва тёплой воды Айзек размышляет почему-то именно о чужих предпочтениях в одежде. Дерек, например, одевался как типичный бэдбой, что прекрасно сочеталось с хмурой физиономией и спортивной машиной, его дядюшка наверняка спускал все неправедно нажитые богатства (вообще, Айзек был без понятия, на что он живет) на понтовый фирменный шмот. Девкалион, насколько Айзек мог судить, одевался как учитель средней школы в тихом, приличном пригороде. То есть, как типичный маньяк, если верить американскому бульварному чтиву. Он почти не думает о Бойде и почти не испытывает жалости. Вообще-то, до того, случайно услышанного разговора с Кали Айзек думал, что их, и Эрику, и Бойда, давно уже убили. Так что нет никакого смысла возвращаться мыслями к этому. Его тоже убьют. Может быть сегодня огромный альфа-волк перестанет сдерживаться и вырвет Айзеку глотку, прежде исполосовав когтями, пока будет кончать, захлёбываясь довольным рыком. Может быть завтра он не справится с регенерацией и истечёт кровью. Может быть через неделю его швырнут Дереку как билет в стаю альф, и он прикончит его не столько из жестокости, сколько из жалости. Может быть - по случайному совпадению - Айзеку в процессе удастся дотянуться клыками до его глотки. Он выходит из душа, тщательно вытеревшись, хотя уже через дюжину минут будет совершенно мокрым от смеси испарины и крови, и, не одеваясь, идёт в спальню, старательно успокаивая нервно сбивающееся с ритма сердце. Хорошо бы убедить себя, что сбивается оно исключительно от страха, Айзеку ведь есть чего бояться. Смерти, боли - её точно будет предостаточно. Но всегда есть что-то ещё - больное, грязное, чудовищное. Возбуждение, поднимающееся откуда-то из самых потаённых глубин, сознания, оттуда, куда Айзек старается не заглядывать лишний раз, потому что слишком хорошо знает, что именно он там найдёт. Однажды, лет в четырнадцать, коротая время в подвале, между истеричными рыданиями и долгими минутами размышлений на тему собственной беспомощности, он очень подробно и красочно представлял, как забьёт отца клюшкой для лакросса. У него никогда не хватило бы на это ни сил, ни смелости, ни, как тогда казалось Айзеку, жестокости. Сложно было представить, что он мог бы в действительности сотворить все те вещи, о которых иногда размышлял, но все они были там. И в последние несколько дней, Айзек чувствовал, он действительно подходил к той двери всё ближе. Без одежды Девкалион, Альфа альф, определенно выглядел лучше, чем в ней. Маловероятно, что в иных обстоятельствах Айзек обратил на него внимание в качестве сексуального партнера - Девкалион был существенно старше, а Айзек всегда, во всяком случае, в своих фантазиях, предпочитал ровесниц и ровесников, но он был хорош. Крепкий, тренированный, гибкий - за ним, ещё не обратившимся, лениво ласкающим себя, пока Айзек почти уже привычно растягивал себя, щедро поливая пальцы лубрикантом, приятно было наблюдать. В глазах волка разливалось мутное алое пламя - Айзек довольно скоро догадался, что обращаясь, Девкалион видит ненамного хуже человека, - Девкалион всегда наблюдал за ним, удивительно терпеливо, несмотря на тяжёлый, перевитый набухшими венами член, подтекающий смазкой. Айзек обычно успевал неплохо себя подготовить, прежде чем альфа впивался когтями в плечо, рывком переворачивая Айзека на живот, и наваливаясь сверху, но сегодня он едва успел протолкнуть в себя пару пальцев, как мужчина подошел к кровати, опираясь коленями об изножье. Айзек не отрывает от него взгляда, широко распахивая глаза, всё то время, что Девкалион приближается, нависая в конце концов над Айзеком, который едва может дышать от страха и от ощущения чужого мощного тела вот так - лицом к лицу. Девкалион даёт ему закончить, не торопит, только наклоняется совсем близко, принюхиваясь, дыша тяжело, с гулким звериным порыкиванием, зарождающимся, кажется, где-то глубоко за рёбрами. У Айзека трясутся руки и дрожат колени широко разведённых ног, он едва дышит, хватая воздух короткими, неравномерными глотками, когда Девкалион опускает ладони на его бёдра, легко приподнимая и подтаскивая Айзека ближе к себе. Он обращается медленно, как-то даже напоказ, и не полностью, балансирует на самой грани, не давая телу терять условно человеческих очертаний, не в первый раз изумляя Айзека самоконтролем. Когти лениво вспарывают бёдра и воздух заполняется запахом крови, металлическим, пряным и пьянящим, Айзек невольно облизывает губы, ещё и ещё раз, чуть ли не лакая его, густой и горячий, напитанный запахом тел. Совсем скоро, он знает, воздуха ему будет катастрофически нехватать. Первый толчок члена внутрь превратит его в нечто агонизирующее и забывшее, как дышать, а легче станет только немного позже, и тогда кислород обожжет лёгкие, словно возмещая только начавшую отступать боль внутри. Айзек судорожно, бездумно хватается за чужие плечи, распахивая наливающиеся золотом глаза, чувствуя, как дорожки слёз привычно рассекают щёки. Обычно проще - уткнуться лицом в матрас, сгрести пальцами простыню, прогнуться так, чтобы череда жёстких толчков причиняла хоть немного меньше боли. Сейчас не спрятаться от алых глаз, в которых то ли ярость, то ли голод вспыхивают огненными сполохами, и руки вопреки здравому смыслу тянутся к чужому телу, сжимая, впиваясь в горячую кожу - без когтей, но достаточно, чтобы оборотень, рыча, прижимался теснее, наваливаясь всем весом, касаясь клыками открытой беззащитной шеи. Айзек хватается за его плечи, скуля от ужаса, когда клыки вонзаются в плоть: боль неважна, она отходит куда-то далеко на задний план, и остается животный страх и абсолютно безумный восторг, заставляющий его подаваться вперед, вместо того, чтобы отстраниться, прижиматься ещё теснее, сжимая коленями двигающиеся в совершенно бешеном ритме бёдра. Из разорванного плеча тёмным багрянцем растекается кровь по груди, липкая, горячая, пугающе пахнущая возбуждением. Она блестит на длинных белых клыках, липнет к пальцам, когда Айзек, уронив руку на постель, второй нелепо пытается зажать рану. Она остается на щеке Девкалиона, на его волосах, когда Айзек потерянно тянет к нему руку, хватаясь в попытке удержаться. Альфа лакает её с довольным урчанием, вбиваясь в Айзека так, что тот не чувствует ног даже когда чистым усилием воли скрещивает их на поясе Девкалиона - тот довольно взрыкивает, задвигавшись чаще и сильнее, от его толчков кровать изголовьем врезается в стену, а Айзек почти теряет сознание, утопая в жаре и запахе крови, в дурацких и несвоевременных мыслях о том, что он даже не целовался ни разу толком,а вот-вот сдохнет от кровопотери или болевого шока, или от того, что в следующий раз Девкалион сомкнет клыки у него под кадыком. Когда то и дело уплывающее сознание снова возвращается к Айзеку, Девкалион ещё на нём - тяжёлый, разгорячённый, судя по едва заметной дрожи удовольствия, он только что кончил, а Айзек всё ещё жив, и даже разорванное плечо беспокоит не так уж сильно.