Кто я такой? Так сразу и не объяснишь! Я - твой любимый герой, а если и нелюбимый, то у тебя теперь нет выбора. Если Малфой хочет, то он получает желаемое.
Другое дело, хотел ли я. Определенно, мне импонировала ее открытость и недюжинная разумность. У нее была внешность не то чтобы классической красавицы, но и баловался я не на пустом месте. Жалость редко вызывает довольно сильное желание. Возможно, виной всему было подглядывание за интимными моментами или то, как она сопротивлялась отчаянно, но бесполезно. Ничего, случай представится, и я ее научу. Массой задавить можно, но можно и упредить резким, каверзным ударом, как змея бьет.
Я представил себя довольно романтично восседающим на широком подоконнике в своей комнате у открытого окна. На дворе весна, пасхальные каникулы, ветерок треплет волосы и расстегнутую на пяток пуговиц белую рубашку. Я ношу классическую одежду. Люблю рубашки за то, что они не льнут к телу как майки, а пропускают воздух и выглядят хорошо. В общем, и в целом, весь такой растрепанный и весенний! Если бы она знала, что я перед этим кинул ботинок в Петтигрю, забредшего ко мне без предупреждения в облике крысы. Ненавижу крыс и боюсь! Значительно больше боюсь, чем боли и одиночества. Потому я и на подоконник с ногами взобрался! Значит, Рону можно трястись от вида пауков, а у меня и паранойи быть не может?
— Это – я, — объяснил я мысленно.
— Ты — хорек! — почти вскрикнула она.
— О, да! — согласился я обреченно. — Прилипло ко мне такое прозвище.
— Драко! — ее глаза полезли из орбит. — Попаданец!
— Попаданец! Это ты была бы попаданкой, а я — переселенец, эмигрант-нелегал.
Она неудачно двинула рукой и скривилась от прострелившей боли. Посмотрела на меня как-то укоризненно и отвлеклась. Пришлось несколько раз присесть на задние лапки, что при моем туловище не совсем удобно. Я не сурикат, чтобы стоять столбом целыми днями, опираясь на хвост. Она заметила моё волнение и с великим трудом заставила себя вновь смотреть в глаза.
Так мне удавалось не только транслировать мысли и образы, но и подглядывать за ширму диалога. Открытие заставило ее крутить бесконечный поток картинок. Размытые и смазанные, они имели форму внутреннего монолога, идущего на фоне кадров из кино. Она не понимала и почему-то злилась. Начала с себя, а закончила мной. Как будто я был виноват, что все так, а не иначе. Женское подсознание похоже на хорошенечко перемешанный и заправленный горчицей винегрет.
— Зачем маскарад? — задала она вопрос по существу, собравшись с мыслями и одним движением выключив внутреннее кино.
Как минимум, юрист или адвокат, слишком, предельно точна в формулировках наболевших вопросов.
— Не могу обернуться, — я врал и не краснел, возможно, краснел, но под мехом не видать.
— Черт! Жаль!
О-о! Я должен кувыркнуться через голову? Сейчас я ее заинтригую и насторожу.
— Обращение теперь не поддается волевому контролю. Я же не оборотень и луна в этом не помощник, а анимагические способности полностью контролируются мозгом.
— Совести у тебя нет! — внезапно высказалась она.
— Это еще почему? — я почти обиделся.
— Ну и, что я теперь должна сделать? Помочь тебе? А как? А обо мне ты подумал? Тварь эгоистичная! А я тебя еще… Спать на полу будешь! А ночью… Какого ж, а? Что, удобно было?!
— Вообще-то, да!
Но вместо того, чтобы разрядить атмосферу ответом, я почувствовал нагнетание внутренних ощущений злобы на самого себя и свою неосмотрительность. Она слишком быстро и покорно шла на контакт. Ненавижу слепую веру! Слишком просто! По закону жанра я должен был завоевать расположение в роли хорька, а я нарушил все правила. Да если бы Настенька из сказки, а кстати, Настя, вот оно как, но Стася нравится мне больше. Я предпочитаю сам лепить своих героинь. Короче, знай Настенька, что чудище безобразное — заколдованный принц, сказка рисковала закончиться не начавшись. Она бы мгновенно воспитала благоговейное чувство к страданиям героя, влюбилась и расколдовала его!
— Дрянь! Врешь! — продолжила она ругаться.
А я почувствовал, как гнев пузырьками шампанского копится у самого горла, колет и разрывает. Что-то происходит, одним словом. И я не мог это остановить. Меня хлопнуло дугой назад, неприятно надрывая связки позвоночника и мышцы на животе. Я с шумом выпустил воздух, сидя на краю стола.
Девушка пошатнулась назад и полетела со стулом вместе, рискуя расшибить голову. Реакция у меня отточена жизнью. За долю секунды я невербально призвал палочку, заткнутую под диван, а с ее помощью заставил движение застопориться на полпути к полу. Она висела в воздухе, беспомощно таращась, и не могла ни моргнуть, ни заговорить. Только одинокая слеза выкатилась из глаза, стремясь по законам тяготения к земле.
Я спрыгнул со стола и обошел ее вокруг. Интересно, почему она столь не сдержана на язык? Ах, ну потому же, что я признался в своих грязных посягательствах!
— Ой, какая беда! Можно подумать! — последнюю мысль высказал вслух, ожидая повторного превращения, как наказания.
Но мне повезло. На этот раз состояние было достаточно стабильным. Я вспомнил, как будто очнулся, что ее положение весьма неудобно, что она плачет и у нее, моими стараниями и несдержанностью, болит рука. А еще она работала работу… И не какую-то гипотетическую, а самую что ни наесть настоящую, с утра и до вечера. Стараясь не вызвать приступов страха и немотивированной агрессии, я все же просунул руки ей под подмышки и восстановил вертикаль. Подлез аккуратно слева, ощущая не без удовольствия знакомый безвольный вес, и отменил заклинание с волшебной палочкой наперевес. Ноги у нее подогнулись, но в обмороки падать смысла не было, а она, похоже, и не совершала бессмысленных поступков, она уцепилась за меня, чтобы устоять. Стул рухнул с глухим стуком.
— По-русски? — спросила она тихим голосом.
— И всю дорогу, — согласился я недоумевая.
— Как?
— Пару минут назад ты казалась сообразительней. Ударилась?
Она помотала головой, как бы соглашаясь, но с чем. С моим неумолимым вердиктом или со своим физическим состоянием.
— У меня такое чувство, что я ударилась еще вчера, когда поддалась на уговоры хорька в зоомагазине.
— А ведь получилось, правда? — ухмыльнулся я. — После перевода книг на множество языков, мы стали самыми большими полиглотами на всей Земле.
После моего изложения теории существования персонажей книг, она призадумалась и позволила увести себя из кухни. Но, как только мы оказались в комнате, налицо всплыло моё дневное преступление. Компьютер тихо шумел вентилятором в спящем режиме, а телевизор работал.
— Врун, — повторила она задумчиво, — превращался.
— На пару минут, когда спать лег, — решился я на признание. — А перед твоим приходом - назад. Сам не знаю как! И так уж смотрю, у тебя Драко — синоним лжи. Это папенька мой — Люциус, есмь Люцифер — Отец Лжи. А я — Дракоша — существо прямолинейное. Кстати, будем знакомы!
Я улыбнулся так широко, как смог. На самом деле, драконы, в какую мифологию не ткнись, существа коварные, довольно лживые, алчные, самовлюбленные, расчетливые и очень злые. Моё имя почти полностью отражало действительность и накладывало отпечаток.
***
Я смотрела на юношу перед собой. Он не отвечал канунным стереотипам. И не увидь я всех фокусов с превращениями, палочками, полетами и зависаниями, я ни за что не поверила бы такому скользкому типу, который предстал передо мной.
Он был от силы на голову выше меня, сложен гармонично, но как-то хрупко. И плечи были широкими и мужественными только относительно его фигуры и моей собственной худобы. Кожа не казалась бледной, а даже очень золотистой, а серые глаза, опушенные светлыми и невероятно густыми ресницами, были просто огромными, но даже в веселии холодными. Он не был рад ничему из произошедшего. А когда уголки канонически красивых губ насыщенного коричневатого с лиловым оттенком цвета опустились, мне стало не по себе. Интересно, он был ограничен рамками поведения персонажа? Кажется, существо передо мной обладало собственной волей, мыслило и имело какие-то виды на мою персону.
— Дай руку, — попросил он практически вежливо, но с приказным оттенком.
— Зачем? — спросила я на всякий случай.
— Помолвку объявлю…
— С тебя станется, — мне не понравилась его шутка.
Но он, тем не менее, улыбнулся в ответ. И протянул свою узенькую ладошку с подвижными изящными пальцами. Так как руку он подавал левую, то я успела разглядеть край татуировки, показавшийся из-под манжеты рубашки.
— Я потом похвастаюсь, можно?
Выражение лица подвижно переместилось к высокому градусу злости, почти негодованию, он игранул желваками и сделался неприятен до дрожи в коленях. Вот как, значит, выглядит гнев хорька, так и представилось, что он как в кино одним ударом сломает мне нос.
— Что ты будешь делать? — настояла я на своем.
— Вылечу рану. Сама видела, магия работает без вопросов.
Я протянула руку. Драко, внутри у меня все склеилось в бесполезный конгломерат органов с придушенным сердцем посередине и неполноценно функционирующими легкими от этой мысли, заложил палочку за ухо и попытался развязать бинт. Узелок не поддался, но вместо волшебства он вдруг наклонился и, демонстрируя белоснежные, довольно мелкие зубы, откусил узелок. Все это было противоестественно и ужасно. А я теперь превратилась в маггла — человека второго сорта. Оно и видно по отношению. Ни одного прямого слова оскорбления, а осадочек остался.
***
Бинт размотал и отклеил от успевших засохнуть дырочек. Я понял, почему она бесила меня последнюю пару минут. Отголосок ее мыслей ворвался в сознание. В человеческой ипостаси я был намного сильнее и развитые тренировками способности к легилименции, позволяли вторгаться в чужой разум без приглашения. Она дерзила мне, будучи магглой и пришла путем размышлений к этому выводу. Так точно, мэм! Маггла и не более того! А я еще должен поблагодарить ее за еду и ночлег, и удовольствие, ага…
— На колени, жалкое отродье, своих жалких маггловских предков! — я рассмеялся надменно и зловеще, почти как тетка Бэлла.
Она судорожно сжала ладонь, дернулась, а по руке потекла кровь.
— Оть… — она скривилась, предъявляя бяку.
— Тише, Стасенька, что же ты так неаккуратно! Вулнера санентур! — спасибо крестному, лечит любые повреждения. — Ты правда думаешь, что это — моё отношение? После всех этих лет осознания, что мы-то вообще никто. Я даже Волдеморта простил, живу с ним бок о бок, точнее жил. А что такое круциатус на самом деле, лучше никому не знать. А вместо завтрака и подавно.
— А на ужин? — спросила она с естествоиспытательским интересом.
— На ужин и правда ничего. Спится после него, как после смерти.
Я ухватил ее за руку и потащил отмывать кровавый потек. Она не возражала, а рука у нее была теплой, приятной на ощупь, сухой. Захотелось перебрать ее пальчики, что я и сделал под краном. А так как она все еще молчала, пришлось продолжить самому.
— Я не лучшим образом перенесся и приживаюсь плоховато. Помнишь, что я был куплен тобой в зоомагазине. Я просидел там за стеклом перед твоим приходом две недели. Ну пожалей меня, пожалуйста. И прийти в человеческую форму я действительно не мог, а не так от скуки. А, Настенька?
— Мне понравилась Стася, — с этими словами она прижала меня к себе и принялась гладить по голове и спине интенсивно, как кота, нет, как чертова хорька.
— А понежнее?
***
Он влез мне в ухо, а по позвоночнику пробила раскаленная волна электричества. Хм, это мне не Пашка, тот бы дал в челюсть и дело с концом. А что сделает этот… Я предпочла послушаться. Ласково запустила пальцы в волосы, удивительно мягкие и приятные, перебрала и погладила шею и плечи. Мои собственные действия не вызывали у меня отторжения. Он был живым, настоящим, во плоти. И, чего греха таить, значительно более привлекательным, чем рисовало все время моё воображение и навязывал телевизионный образ.
— Очень хорошо, замечательно! А могла бы и не подчиняться! Это ты заплатила выкуп, и должен тебе теперь я. Так что прекращай унижаться и идем, поедим. Ты устала, а я не ел с самого утра. Триумфально объединим схожие желания, а на стол накрою я.
***
Что мне оставалось делать, кроме как кивнуть.
***
Если я еще не попал в очередное пресловутое магическое долговое рабство…
