Unbreakable

Он был уверен, что только что злился. Идиотский обогреватель, ее идиотское молчание, тот факт, что она сидела на расстоянии протянутой руки, но Лен точно знал, они так просидят несколько часов и ни черта не изменится. Потом она пошевелилась: поерзала, пихая локтем якобы вельветовую подушку, и оказалась на полсантиметра ближе. Он почти слышал, как потрескивает статическим электричеством остаток расстояния между ними. По-прежнему так далеко, что не притворишься, что коснулся случайно. И все-таки он намеренно медленно закинул ногу на ногу и склонил голову набок, хрустнув шеей — не его годы, не его. Книга потеряла всю привлекательность. Какая книга, если можно украдкой пялиться на дергающийся носок ее ботинка? Это почти заставило его улыбнуться. А затем до него дошло. Она могла позволить себе нечто подобное, подобную открытость, перед кем-то близким, и он не был для нее таким даже до Окулуса. Они не дошли до такого. У них не было шанса. А Сара… И что-то настолько прозрачно выдающее нервозность? Сейчас Леонард скорее поверил бы, что это часть какой-то игры, возможная ловушка, ведущая прямо в объятья смерти… — Мне пятый десяток, — захлопнув книгу, зло и резко сообщил он, оторвавшись от ее качающейся ноги, — у меня нет времени на эти игры. Если хочешь что-то сказать, говори. — С чего ты взял, что я хочу что-то сказать? Он закатил глаза: — Как будто я тебя не знаю… Лен видел, как у нее лбу вздулась вена, и, судя по сверкающим глазам, она силой заставила себя не вставать с дивана и не проверять его лицо на прочность своим кулаком. Или ногой. Он был уверен, что ее растяжка по-прежнему хороша. — Знаешь? — рявкнула она. — Ты был на борту четыре долбанных месяца, каким местом ты меня знаешь? Мик меня знает, Рип меня знает. Гребанный Нейт знает меня лучше, чем ты, я провела с ним полтора года, прежде чем ты решил вытащить свою задницу из той временной дыры, в которую ты загнал себя, когда взорвал О…! Он не мог похвастаться богатым опытом — спасибо полному отсутствию доверия к людям, чтобы допустить их «до тела» — но даже он с трудом мог назвать это поцелуем: колено Сары больно давило на его бедро, ее руки на его шее не обнимали, а почти душили, и участвовали в нем больше зубы, чем губы. В отместку он сполз ниже, и Сара, не удержавшись, рухнула сверху, оседлав одну его ногу и все еще пытаясь наставить ему синяков своим ртом. Ее кожа под водолазкой и дохой — ему пришлось потрудиться, чтобы забраться туда — была горячей и влажной, а когда она выдыхала ему в лицо, от контраста между ее дыханием и воздухом у него кололо в затылке. Когда она вдруг принялась его толкать, он осоловело открыл глаза, поднимаясь на локтях и удивляясь, когда она успела оказаться под ним. Первая мысль, все последующие — передумала, одумалась, дом горит, Рэй приперся, его единоутробный брат-идиот приперся, румынская мафия не оценила их пренебрежения их любимыми комедиями… Сара толкнула его бедром, и он принялся было подниматься, в процессе подтягивая обратно штаны — ремень пропал, ползадницы холодило, к тому же, саднило живот, и он был уверен, что если взглянет в зеркало, поверх старых шрамов окажутся красные полосы от ее ногтей. Не то, чтобы он был против… Затем она подняла бедра и закинула ногу на его поясницу, и Лен замер, в очередной раз путаясь в сигналах. Она повозилась, что-то упало на пол, и, наконец, выдохнула в ответ на его вопросительный взгляд: — Книжка твоя в задницу впивается, — и снова, шумно дыша, царапаясь, принялась стягивать с него штаны. Заскулила, когда он, так и не решив, что делать с ее леггинсами, сунул руку внутрь, и укусила за подбородок. Больно! Она даже не вздрогнула, когда он ущипнул нежную внутреннюю часть бедра, зато замерла, когда Леонард, почему-то чувствуя смущение, столкнувшись носом с ее, едва ощутимо коснулся ее губ. Почти извинение. Не за щипок или гнев, но за тот, прошлый раз. Она мотнула головой, обнимая его за шею одной рукой, сжимая пальцы в кулак, чтобы не дрожали так сильно, закрывая глаза и снова подставляя губы. И его взмокшая спина не имела никакого отношения к включенному почти на максимум обогревателю. Лену было жарко.