O TEMPORA O MORES

Благодаря слабым лучам осеннего солнца кажется, будто пылинки безмятежно парят в воздухе, и это чем-то напоминает старые черно-белые фотографии. Джон сонно наблюдал за ними уже почти десять минут. Их танец почти гипнотизирует. Занятие совершенно непродуктивное, но это нормально − оно и не должно быть продуктивным. Джону нужно избегать любых умственных нагрузок, а наблюдать за пылинками так приятно, и это тоже часть процесса выздоровления. Прошло три дня с тех пор, как они с Шерлоком оба свалились от нервного истощения. По крайней мере, это было официальным диагнозом самых выдающихся медицинских специалистов, вызванных Майкрофтом. Тем не менее, ни один врач (включая Джона) не смог предложить правдоподобное объяснение, почему двое взрослых мужчин без каких-либо предыдущих симптомов, указывающих на развивающийся стресс или утомление; двое мужчин, которые в придачу обладали довольно хорошим здоровьем, умудрились не только заиметь по внезапному нервному срыву на каждого, но и синхронизировать их с точностью до минуты. Джон считает, что ему, возможно, стоит почитать какие-нибудь антропологические исследования или хотя бы просмотреть статьи о морфологическом поле. Шерлок, со своей стороны, придерживается твёрдого мнения, что это был хитрый план, разработанный Майкрофтом для того, чтобы держать Шерлока подальше от очень важного дела с потенциально серьёзными последствиями для MI6. Джон выслушал его теории заговора вполуха. Он вполне уверен, что бедный Майкрофт, заглядывавший к ним каждый день (его подавленное напряжение постепенно вытеснялось облегчением), не имеет никакого отношения к их нынешнему затруднительному положению. Хотя он был там, когда Джон и Шерлок пришли в себя. Если бы только Джон мог вспомнить что-либо, предшествующее потере сознания! Всё, что у него было – это расплывчатые вспышки, которые кажутся даже не настоящими воспоминаниями, а, скорее, эмоциональными отголосками сна. Очень давнего сна. Эти вспышки ощущаются точно так же, как люди помнят свои сны: что-то мерцает на секунду на краю сознания, а потом опять уходит в область иррационального и подсознательного. Шерлок испытывает то же самое. Предсказуемо, это сводит его с ума и заставляет бросаться на стены. Обстоятельства, при которых они были найдены, обеспечили Шерлока возможностью выпустить пар одним их своих любимых способов, а именно – считая своего брата ответственным за всё происходящее во вселенной. По мнению Шерлока, упомянутые обстоятельства доказывают участие Майкрофта, не оставляя и тени сомнения. То, что доводы Шерлока сами по себе не соответствуют фактической действительности, похоже, не сдерживает его ни на секунду: он продолжает твердить о причастности к делу Майкрофта. Джону известно, что Шерлок крайне нуждается в громоотводе от разочарования в своём нынешнем умственном хаосе, поэтому не обращает внимания. Шерлок возвращается к моменту их нервного срыва снова и снова, в полном смятении и в жутком раздрае, а так же с некоторым очевидным смущением, каждый раз утверждая, что «это всё Майкрофт». И даже Джон должен признать, что состояние, в котором они были найдены, действительно намекало на чьё-то сардоническое и слегка мстительное чувство юмора. Они были распростёрты на полу лестничной площадки, лёжа друг на друге, с конечностями, переплетёнными таким сложным образом, что было удивительно отсутствие переломов в процессе их разделения. Воспоминания Джона о тех минутах крайне скудны и сюрреалистичны. Он помнит невероятную дезориентацию, сходную с той, которую испытывает малыш, заснувший на руках у матери при ярким солнечном свете и проснувшийся в изменившемся мире, полном сумрака и выросших теней. Джон помнит твёрдость древесины под ним. Он помнит чувство тяжести в каждой клеточке тела. Он помнит скрип двери. Он помнит, как прижимался носом и приоткрытым ртом к коже на горле Шерлока; помнит жар, и испарину, и тонкий запах Шерлока… Джон осторожно сглатывает и старается не ёрзать на диване и не смотреть влево от себя, на растянувшегося рядом с ним Шерлока. Левое бедро Джона идеально выравнено вдоль правого бедра Шерлока, как по чертежу в учебнике геометрии. С тех пор, как они были найдены в их симбиотическом переплетении тел, они, казалось, не делали ничего, кроме выздоровления и переопределения границ личного пространства. Взять, к примеру, нынешнюю ситуацию. Шерлок лениво развалился на диване, сложив ноги на журнальный столик. Джон сначала бродил по комнате, затем решил сесть рядом с ним, да так близко, что Шерлок сполз в углубление, образовавшееся от веса Джона. Они столкнулись плечами, затем устроились на расстоянии лёгкого касания. Джон тоже положил ноги на столик. Через минуту он сполз пониже, оказавшись в полулежачем положении. Ещё через минуту Шерлок повторил его действия. Окна были открыты. Холод заполнял комнату, но они не хотели подниматься и закрывать их. Сильный порыв пронизывающего ветра заставил их поёжиться, но никто и не подумал идти за вторым покрывалом. Шерлок вытащил из-под своей головы единственный плед, бывший в их распоряжении, который он использовал в качестве второй подушки. Он накинул его на них обоих, подогнув край под себя. Чтобы завладеть драгоценным покровом площадью побольше, чем доставшиеся ему несчастные три квадратных дюйма, Джон переместился ещё ближе к тёплому телу, притулившемуся рядом, и подвернул плед под себя со своей стороны. Затем они притихли. И так они сидят последний час. В углу работает телевизор, показывая документальную передачу о подделке какого-то важного египетского папируса. Джону ясно, что Шерлок вряд ли следит за передачей − хотя бы потому, что тихий звук производит лишь приятный фоновый гул. Снаружи тоже на удивление нешумно, особенно принимая во внимание звуки автомобилей. Но ещё удивительней то, что Джон не особо удивлён. Бейкер-стрит вызывает в нём почти что ностальгию. Он бы сказал, что это напоминает ему о детстве, если бы это не было полной ложью. Возможно, это ещё один фрагмент ассоциаций неясного происхождения, которые выплывают случайный образом из путаницы его подсознания. По крайней мере, звук лошадиных копыт, который слышался ему первые пару дней, практически исчез. – У меня было ещё одно, – сообщает он Шерлоку лениво. Они делились этими бессознательными воспоминаниями, в своём роде сравнивая записи. Джон уверен, что Шерлок сохраняет их в огромном хранилище своей памяти, чтобы потом обдумывать и искать между ними любые, даже самые тонкие связи. – Что было на этот раз? – Что я жил на Бейкер-стрит в детстве. Странно, да? Джон представляет себе, как Шерлок с пониманием прищёлкнул бы языком, если бы это не было слишком по-плебейски. Хотя они надеются найти в воспоминаниях общие темы, до сих пор они были полностью индивидуальны для каждого. По правде говоря, Шерлок настолько истощён (Джон с трудом припоминает время после расследования, которое бы сравнилось с этим), что даже если и есть связь между их причудливыми видениями, он мог бы её пропустить. Вкладом Джона в их «исследование» являлось своеобразное чувство, что чем бы ни было то, что они искали, это что-то не хотело быть найдено. Кроме того, он сделал одно тайное открытие. Он поймал себя на том, что смотрит на рот Шерлока, но не когда тот говорит. Просто, когда его рот неподвижен, а губы пухлые и расслабленные, это выглядит почти… приглашающе. У Джона крайне навязчивое осязательное дежа-вю (сдобренное чувством вины) о том, каков этот рот на вкус. Но он был помешан на Шерлоке со дня их встречи. Таким образом, чувство не то чтобы ново - оно больше похоже на ответвление от этой (очень специфической) увлечённости Шерлоком. Захватывающим и непривычным является то, что Шерлок тоже бросает украдкой взгляды на губы Джона. Джон даже начал думать, что нашёл нечто общее, объединяющее их разрозненные мысли. Но только до прошлого вечера. Прошлым вечером у них на ужин были потрясающие сардельки. Шерлок сказал что-то о чрезмерной любви Джона к подливе. Джон возразил, что это не так, Шерлок настаивал, что так, и вообще у Джона даже капли соуса у левого уголка рта − так же, как было и в прошлый раз. Джон решил не обращать внимания на на эти нелепые заявления, вздохнул и как можно небрежнее спросил Шерлока, не поэтому ли тот разглядывал его рот. Что-то промелькнуло на лице Шерлока, но это не были ни милая неловкость, ни отрицание. Как выяснилось из слов Шерлока, это было одобрение навыков наблюдательности (тот редкий случай когда Джон был разочарован высочайшей похвалой). Затем Шерлок погонял кусочки жареной картошки по тарелке и в конце концов вздохнул, выпуская воздух с оттенком раздражения и смирения. − Отвечаю на твой вопрос... − сказал он. − Нет, я не разглядывал твои губы ни из-за соуса, ни из-за какой-то другой приправы. Это гораздо хуже. Это… это одна из тех вещей. Джон осторожно положил вилку на тарелку. − Расскажи мне. − Почти нечего рассказывать. И я не особо жажду слышать твои комментарии на эту тему, особенно, если это окажется правдой. Помимо того, что это подтвердит реальность произошедшего, таким образом доказывая, что я утратил мои способности к наблюдению, это так же обеспечит тебя возможностью изводить меня за неспособность заметить, жив ты или мёртв. Не открывай рот. Этот соус у твоего рта делает тебя похожим на золотую рыбку, высунувшуюся из воды. – Отвали. И я понятия не имею, о чём ты только-что говорил. – Нет, − признал Шерлок, затем снова вздохнул, − я говорю о возможности того, что ты отрастил усы в какой-то момент в прошлом и недавно сбрил – и оба события я каким-то образом упустил. – Что? – Будь внимательнее, Джон. Я не знаю, как проще это объяснить. Я продолжаю чувствовать, что у тебя должно быть, − Шерлок помахал пальцем возле верхней губы Джона, − что-то тут. Хотя бы Джону не пришлось гадать, было ли это настоящим или воображаемым. − Ты можешь расслабиться, − сказал он, − у меня никогда не было на лице такой мерзости и никогда не будет. – Внезапное необоснованное негодование по поводу усов испортило его душевное равновесие. Шерлок покосился на него. – Нет, – выдавил он, – ты прав. Это тебе не пойдёт. Ты будешь похож на персонажа из плохого фильма семидесятых годов. Тем не менее, это послужило бы крайне информативному чтению твоих настроений. − Разве ты не можешь прочитать моё настроение сейчас? Быстрая улыбка уголком рта была утешительным призом Джону за этот разговор. Голос Шерлока выдёргивает его из воспоминаний: − Передай мне телефон. Джон оглядывается, даже приподнимается на локтях, потом замечает телефон. − Он прямо рядом с тобой, − показывает он. − Да. – С другой стороны от тебя. Тебе до него ближе, чем мне. − Я знаю, где он. Я не спрашивал его местонахождение. Я попросил передать мне его. Джон поворачивает голову, чтобы посмотреть на Шерлока. − И почему ты сам не можешь это сделать? − Я не хочу вытаскивать руку из-под пледа. − Мило, − говорит Джон с лёгким сарказмом, – я тоже. Прости. − Ну же, Джон. − Нет. Он прямо там. − Джон… − Сам возьми. − Пожалуйста, − казалось, голос Шерлока доносится прямо из костей, судя по низкой вибрации, которую Джон испытывал в точке, где их локти соприкасались обнажённой кожей. − Нет, − удаётся сказать Джону. Он пытается вернуть ясность мыслей и хватается за соломинку. – Зачем он тебе вообще нужен? Ты не должен работать ещё как минимум пару дней. У тебя даже нет сил поднять руку из-под пледа. Как ты собираешься бегать по Лондону? Шерлок закатывает глаза и полностью поворачивается к Джону. При таком расстоянии это почти как если бы Джон купил 48-дюймовый телевизор в комнату на 20 квадратных футов. Он откидывает голову, чтобы лучше видеть Шерлока. Он ожидает обиженную гримасу, но увеличенная картинка показывает зарождающееся оскорбление. − Не все из нас только мускулы без мозгов, Джон, – вот оно, – я могу раскрыть дело, сидя под этим пледом, и мне не понадобится на это много времени. − Да, но для этого тебе нужен твой телефон. − И? − И я тоже не вылезу из-под пледа. Так-то. Шерлок тоже откидывает голову назад и одаряет лицо Джона пристальным изучением, которое пугает из-за его слабости. Джон старается усмирить свои черты лица, чтобы они источали поменьше абсолютно чувственного наслаждения. Ему кажется, что он не очень преуспел. Веки Шерлока прикрываются, а рот расслабляется. − Пожалуйста, − рокочет он снова, округляя гласные, будто выпускает струйки дыма. Джон знает, что должен сказать что-нибудь: отбить у Шерлока охоту или отругать за использование Джона как продолжение своего тела, или… чего-нибудь. Но он пойман нотами мольбы в интонации Шерлока, соблазнительной параболой его опущенных ресниц. Он заперт в ловушке складочки посредине нижней губы. Выброшен на мель этого светло-коричневого пятнышка в радужке правого глаза Шерлока, том самом, который похож на крошечный остров в водах лагуны. О, боже. О, боже, Джон знает, что у него уже была эта мысль. Это был не сон. Он знает, он знает, что был момент, когда он отчаянно вспоминал этот маленький остров, потому что был в ужасе, что никогда не вернётся к нему, но когда, когда, когда? У Джона перехватывает дыхание. В голове отдаётся пульс. Ещё одна складка, на этот раз между бровями Шерлока. Его глаза широко распахнулись. − Ты хорошо себя чувствуешь? Что за голос, голос, заставляющий поэтов строчить о лепестках розы на рассвете − и это, это тоже… − Да, − бормочет Джон. − Нет. Да. Шерлок поднимает одну бровь, и зрение Джона расплывается, кусочки лица Шерлока на секунду переставляются во что-то с совершенно иное, и новое лицо на мгновение проступает сквозь знакомые черты. Джон сглатывает. Его горло пересохло. Затем Шерлок внезапно тянется через него, нависая… и эта шея, эта линия, запах, испарина, она белая, и колотящаяся пульсом жилка… Шерлок передаёт Джону бутылку воды, которую он подобрал с другого конца дивана, где Джон её оставил. – Пей. Джон проглатывает всю оставшуюся воду, затем закрывает пустую бутылку крышечкой и бросает её через диван. Она падает на пол через край – пустой сосуд вниз по сухому руслу водопада. − Шерлок. − Хмм? Джон колеблется. Не потому что и вправду колеблется, но потому что озарение, которое связывает разум и чувство, прошлое, настоящее и будущее двух людей, не так легко сформулировать. Подошва босой ступни Шерлока касается лодыжки Джона в молчаливом приглашении. Джон видит звёзды; они выстраиваются в буквы, а буквы в слова. − Я не хочу уходить, − говорит Джон. Вместо замешательства на это непоследовательное замечание Шерлок застенчиво смотрит на Джона. Его губы пять раз меняют форму, пока он, наконец, не произносит: − Хорошо. Это… хорошо. Потому что в последнее время, эм, с тех пор как… ну знаешь, мы были… − Шерлок смотрит на свой палец, который машинально рисует что-то на пледе поверх бедра Джона. − Боже, это действительно разочаровывает, потому что это совершенно нелогично, но это хорошо… то, что ты сказал, я имею в виду… − Что именно нелогично? Глаза Шерлока все так же опущены. − Это… как будто я скучаю по тебе. Почему, если ты здесь всё время? Но я скучаю, и я… В любом случае. Это хорошо, что ты не собираешься никуда. Мы действительно были не в себе и, возможно, к лучшему, если… Джон перестаёт слушать и облизывает губы для храбрости. Его пальцы ловят подбородок Шерлока, гладкий от послеобеденного бритья. Сегодня Шерлок спал до двух, вышел в гостиную полусонный, расслабленный и с растрёпанными волосами. Он пробормотал что-то Джону, шевеля пальцами ступней, а его рука рассеянно залезла под футболку, задирая её всё выше и выше, чтобы дотянуться и почесать грудь, оголяя живот Шерлока, где всё ещё были покрасневшие пятна и складочки от той позы, в которую он свернулся в постели, и Джон хотел сделать что-нибудь, сделать что-нибудь с ним… Он приподнимает лицо Шерлока, чтобы взглянуть ему в глаза. − Я не имел в виду сейчас, − говорит Джон. − Я не хочу уходить вообще. Никогда. Шерлок не моргает и не дышит. − Ох, − наконец произносит он. − Ага. Подбородок дёргается в пальцах Джона, когда Шерлок сглатывает. − Это… тоже хорошо. Очень хорошо. − Ага, − говорит Джон. Он видит, как взгляд Шерлока мечется к его губам, к глазам, обратно к губам, на этот раз смелее. − Иди сюда, − говорит Джон и наклоняется. Рот Шерлока открытый и обжигающий, как камин. Конец.