Тест по самообладанию.

      Ожидание нашей последующей встречи было мучительнее, чем дня рождения, на котором мне должны были подарить заранее известный подарок, выбранный за неделю до — электромобиль, при учете, что мне было всего шесть. Можно представить, как сильно я его хотела. Этим утром я была непривычно для всех бодра и опрятна, еще с вечера были подготовлены любимые брюки галифе в клетку и слой на слой гармонирующие майки. Кто-то из одногруппников даже умудрился бросить неловкий комплимент, вызвавший ядовитые смешки в адрес смельчака. Я же решила промолчать, внутренне предвкушая пытку единственно значимого сейчас человека.       Этот человек демонстративно игнорировал меня. Ожидаемо, но бесполезно. В приближающемся ровном стуке каблуков отчетливо читалось наличие обманчиво твердой почвы под ногами. Виктория Александровна демонстративно улыбалась гудящим у кабинета в знак приветствия студентам. А я говорила здравствуйте непривычному слою тонального крема в попытке скрыть тревожные ночи и опровержению искренности той самой улыбки, благодаря отсутствию морщинок у глаз. Она думала, она представляла. И теперь вдвойне приятно видеть, каких усилий ей стоит сохранять невозмутимость.       Неизмеримый подъем сил появляется, когда руки больше не связаны тайной намерений. Мои карты раскрыты — две дамы. И сейчас я могу нагло рассматривать наряд преподавательницы, задерживаться на крае туфель, не врезающемуся, а подчеркивающему косточку щиколотки — выверено до миллиметра; красивых коленях; плотной ткани юбки, так жадно обхватывающей бедра; тонкой сорочке, за которой реальность или мое воображение допускают намеки на впадинку пупка; вздымающейся от едва заметно учащенного дыхания груди, и если бы не бюстгальтер - сосках, возбужденно отталкивающих ткань; еще не тронутой морщинами шее. Встречающий взгляд серых глаз, и мне остается только очертить языком верхнюю губу, чтобы чужие руки безвольно выпустили сжимаемую дорогую металлическую ручку, с неприятным треском следом примагнитившуюся к полу. И пока кто-то из ребят подскакивает с первой парты, чтобы выслужиться перед преподавателем, она видит, как я с ухмылкой откидываюсь на спинку стула. Смущение и растерянность рождают той же силы ярость на красивом лице Виктории Александровны. Пасуешь?       Рано. Мельникова неуловимо для любого, за исключением меня, сосредоточившей все свои основные и менее известные органы чувств, дергает головой, отгоняя очень непрошеные и мешающие мысли. Внешне сфокусировавшись на ответе одного из студентов, а внутренне заключая в цепи крупицы самоконтроля, преподавательница не обращает на меня внимания ровно до того, как соседка по парте не шепчет мне какую-то неважную глупость.       — Орлова, — слишком быстро, будто только и ждала подвернувшейся возможности, — покиньте аудиторию.       Женщина испытующе смотрит на меня, пока остальные непроизвольным жестом рук пытаются нащупать попкорн — наше взаимодействие уже стало излюбленным развлечением.       — Вы плохо расслышали? Или с первого раза не понимаете? — преподавательница сложила в защитном жесте руки на груди.       — Одного раза мне никогда не бывает достаточно, — судя по свисту с заднего ряда, единственно верный смысл фразы был понят не только Викторией Александровной. Завидное самообладание — щек не коснулся желанный румянец. — Что вам сегодня не дает покоя во мне?       — Раз вы спросили, мне не дает покоя ваше неуважительное отношение к сокурсникам: кроме того, что своей болтовней вы сбиваете отвечающего, так еще умудряетесь вовлекать в это остальных. А теперь будьте добры, выполните мою просьбу.       — Убедительней, когда вы не просите, а приказываете, — скидывая в рюкзак вещи, я не удержалась от комментария. Мельникова не реагировала на гул в аудитории, спокойно дожидаясь, пока я ее покину.       В конце дня я стояла на непривычно тихой и пустой лестнице, по которой Виктория Александровна уже должна была пройти минут как двадцать по пути в свой кабинет. Еще минута, и я бы сдалась, но вот он - замедленный суматохой дня стук каблуков. Бумаги в руках не мешают преподавательнице увлеченно рассматривать что-то в телефоне.       — Так и до сломанного носа недалеко, — от неожиданно раздавшегося голоса, женщина вздрогнула и подняла взгляд на высоту моего роста плюс пять ступеней лестницы. Беззвучно фыркнув, она продолжила движение, и мне осталось только следовать рядом. — Я по делу.       — Да неужели? — очевидная усмешка, и Мельникова соизволила даже повернуть голову в мою сторону.       — Не поверите, сама не ожидала, — смех рвется наружу, но не время. — Пришла попросить прощения.       От неожиданности Мельникова даже останавливается, с подозрением вглядываясь и ища в моем лице признаки подвоха.       — Знаете, я всерьез обдумала свое поведение. Не знаю, что вообще на меня нашло, но я вела себя непозволительно, — тяжелый вздох и взгляд в пол, лестница снова оглушена молчанием. И когда я смотрю в лицо преподавательницы, она собирается что-то сказать, но я опережаю: — Меня сбивает это с толку, — бровь женщины приподнимается, отражая немой вопрос. Прежде чем ответить, я осторожно беру ее ладонь и подношу к своей груди. — Чувствуете, как бьется?       Очевидно, мое поведение неожиданно для Мельниковой, и она выжимает из себя только короткий кивок, пока я, не мигая, всматриваюсь в глаза напротив, судорожно бегающие от собственной руки к моему лицу.       — Я все гадаю, — продолжаю я, крепче прижимая чужие холодные пальцы к себе, — ваше ли присутствие так влияет на меня, невыносимо разгоняя сердце или… Ваше раскрасневшееся возбуждением лицо, пока руки заползают под ткань моего белья… — Ее мимика отражает понимание, она раскусила. Попытка высвободиться из захвата, и я перемещаю руку преподавательницы чуть левее, и она уже не там, где можно чувствовать биение, там можно чувствовать мое желание. — Или картинка обнаженного тела под струями воды, которая возникает каждый раз, стоит мне взглянуть в вашу сторону на лекции.       Мельникова, прикладывая усилия, все же вырывается из захвата, краска заливает лицо, провожая уходящий контроль. И пока Виктория Александровна пытается подобрать слова, рискую продолжить. Раз уж начала, нужно идти до конца. Я делаю шаг вперед, чуть наклоняя голову к уху женщины, и шепчу:       — Но, думаю, правда в том, что сердце мое заходится, когда я закрываю глаза и вижу, как вы сжимаете край стола, в ожидании того, как я задеру юбку, и мои пальцы…       Громкий звук, сменившийся жжением в щеке, заставил лишь слегка отпрянуть. Правильно будет сказать, что я не просто ожидала этого, именно этого я и ждала. И делая осознанный шаг назад, расплываюсь в улыбке. Лишь на секунду мне показалось, что в серых глазах стоят слезы, эта секунда чуть не заставила меня пожалеть. Но это были не слезы. Это был нездоровый блеск, опасный блеск.       — В таком случае, — уверенно и без тени смущения нарушила монолог преподавательница, — мне тебя искренне жаль. Потому что единственное, что тебе остается— фантазировать.       Виктория Александровна даже не обернулась, когда я бросила в след самоуверенное: — Вопрос времени.       Весь месяц я искала возможности для дальнейшей атаки на невозмутимую преподавательницу. Поскольку терроризировать ее на каждой лекции было бы глупо, единственным инструментом в таких ограниченных условиях был по возможности красноречивый взгляд. Но человек не любит долго испытывать дискомфорт, куда же проще не замечать раздражители. Виктория Александровна не стала отбиваться от большинства. Игнорирование — возможное решение, но закрытые глаза еще никогда не спасали от падения.       Мои усилия по правильным запросам в космос рано или поздно должны были оправдаться. Опыт подсказывает, что сколько бы ни было закуплено алкоголя, на любом мероприятии возникнет необходимость идти за добавкой. Не отправишь же именинницу в разгар веселья до магазина, а самыми трезвыми и активными оказались мы с закадычным школьным другом. Я не удивилась, когда очередной неудачный Сашкин маневр привел к столкновению с тележкой другого покупателя, скрытого от меня полкой с продуктами. Не удивилась я и когда, давясь от смеха, свернула за угол и увидела свою преподавательницу деловых коммуникаций, перед которой парень рассыпался в извинениях. Удивленно-злобному встречному взгляду женщины не удалось остановить нового приступа смеха.       — Добрый вечер, Виктория Александровна, — выдавила я, благодаря Сашку за продолжившийся поток любезностей, давший мне возможность восстановить дыхание.       — Добрый, — вернула приветствие растерянная женщина, глядя, как меня утаскивают за рукав куртки куда-то в сторону.       Разумеется, мое пьяное сознание не позволило забыть про встречу и честно выполнять возложенную на нас с Сашей миссию. Делегировав эту задачу с какими-то скомканными объяснениями, я направилась искать Мельникову в полупустых рядах универмага. Знакомый силуэт двоился в попытке выбрать что-то молочное.       — Бу! — сопроводивший короткую хватку на талии, заставил женщину вздрогнуть и неразборчиво выругаться.       — Тебе сколько лет? — разворачиваясь ко мне и даже не пытаясь скрыть раздражение, процедила Виктория Александровна.       — Люблю неприличные вопросы, — не задумываясь, отвечаю я, а внимание женщины переключается на мою хмельную улыбку, после чего она прищуривается.       — Думала показалось, — укладывая в тележку обезжиренное молоко, сделала только себе понятный вывод преподавательница и, уверенная, что я пойду следом, направилась дальше. — Вы, Орлова, знаете к чему приводит злоупотребление алкоголем?       — В моем случае почти всегда к увлекательным последствиям, — против воли собственный взгляд следует по спине впереди идущей женщины от ворота бежевого тренча к разрезу, начинающемуся там, куда глаза все чаще за последние месяцы смотрят с мазохистским удовольствием.       — Не сомневаюсь, — ухмыляется преподавательница, вчитываясь в состав хлебцев. Что там вообще может быть нового?       — Да вы — женщина-мечта! — чуть громче положенного, отчего некоторые покупатели оборачиваются в нашу сторону, восклицаю я. Достаю из тележки авокадо и, подбрасывая, продолжаю, чтобы удовлетворить немой вопрос в глазах напротив: — Правильные продукты, занимаетесь спортом, невозможно красивая, умная… Сексуальная.       Как же мне удается все только давшее росток затоптать неуклюжими ногами? До последней характеристики женщина-мечта расплывалась в искренней улыбке, сменившейся непроницаемой маской на лице. Пока я пытаюсь не растерять всю уверенность из-за непомерно длинного языка, она забирает из моих рук фрукт и аккуратно возвращает к другим покупкам. Как нашкодивший питомец, я сопровождаю преподавательницу до кассы, жду, пока она расплатится, и выхожу на улицу следом.       — Я помогу, — не дожидаясь ответа, хватаю пакеты. — Ведите.       Виктория Александровна хочет поспорить, но вовремя поняв, что спорить с алкоголем в моей крови бесполезно, кивком головы задает направление движению. В цепких лапах тишины мы доходим до ее машины, в багажник которой я, насколько возможно медленно, укладываю пакеты. Десятки вариантов следующей фразы сменяются, пока женщина бросает «спасибо» и «увидимся в университете», садится на водительское сидение и заводит машину. В отчаянной попытке замедлить время, упираюсь рукой в крышу рядом с уже закрывшейся дверью. Быстро опускающееся стекло не дает времени сформулировать мысль так, чтобы она хоть сколько-нибудь была понятна.       — Я хотела… — пытаюсь сфокусироваться, испытывая непреодолимое желание видеть лицо женщины ясно. — Извиниться.       — Не оригинально, мы уже это проходили, — стекло цинично ползет вверх, но я успеваю просунуть пальцы в зазор в попытке задержать. Разумеется, не моя нечеловеческая сила, а нежелание преподавательницы покалечить мою руку останавливает подъем. — Серьезно. У меня нет ни желания, ни времени на это, — после тяжелого выдоха просит Виктория Александровна и пытается отлепить мои пальцы от стекла.       — Прошу, — сама не узнаю свой голос, звучащий так, словно я сбросила сейчас десяток и вернулась в детство, выпрашивая у мамы конфетку. Но рука преподавательницы замирает на моей, даря тепло этого изначально вынужденного касания.       — Настя, твою мать, ты охренела? — раздается где-то за спиной, и я в бессилии утыкаюсь лбом в холод металла машины. — Я ищу тебя по всему магазину.       Как же мне сейчас хочется накричать на Сашку, так не вовремя помешавшего. Чужая рука быстро ложится на руль, а ее хозяйка обрывает этот полный смысла невербальный контакт.       — Тебе пора, — звучат безразличные слова, опровергающим содержание голосом.       — Да, — приходится тряхнуть головой, чтобы оттолкнуть это наваждение. Эти странные эмоции, пропитавшие слабостью все тело.       Делаю шаг назад, маленький, но достаточный, чтобы машина резко сорвалась с места, нарушая все правила и мчась к выезду по траектории, определенной не разметкой, а желанием водителя смыться как можно быстрее.       Остаток вечера я отмахивалась от назойливых вопросов, спешащих узнать о причине моего плохого настроения. Мне приходилось чаще курить, чтобы выйти на балкон, избавляясь от необходимости объясняться. Жалко было только Сашку, который как болванчик поднимал плечи и качал головой из стороны в сторону, убеждая, что не знает, в чем дело.       — Так, ты мне должна, — прикуривая сигарету в холодном пространстве балкона, выдал парень.       — Запиши на мой счет, — лениво выдыхая неизвестно какую порцию в общем объеме ядовитого дыма, ответила я.       — Ты в порядке? — необходимо, но ненавязчиво поинтересовался Саша.       — Кажется, нет.       — Редкость, но ты всегда находишь выход, — и понимающая улыбка.       А найду ли я выход? Размышляла я, пока курила третью подряд сигарету на крыльце университета неделю спустя. Все, что мне казалось веселым и интригующим, сегодня отдавалось неприятной тяжестью во всем теле. Непонятной тяжестью. Никто не любит долго испытывать дискомфорт. Но я не хочу закрывать глаза.       Она попыталась пройти мимо, но я вовремя ухватила рукав бежевого тренча. В этом даже возраст не дает преимуществ, уже не получается скрыть эмоций за натянутой улыбкой.       — Здравствуй, что-то хотела?       — Да, — цвет моего голоса работает катализатором, и женщина начинает заметно нервничать в попытке придумать оправдание, чтобы разговор не состоялся.       — Это может подождать? Я тороплюсь, — Виктория Александровна все же находит силы, чтобы внимательно заглянуть мне в глаза.       — Нет. Сейчас.       — Хорошо, отойдем, — в преподавательнице все еще остается растерянное мной самообладание, потому она озирается по сторонам, намекая, что место я выбрала не лучшее.       Мы уходим к углу главного корпуса, где обычно меньше всего людей, спешащие на остановку и парковку выбирают другой путь.       — Что ты хотела? — короткая прогулка придает женщине достаточно сил для того, чтобы голос звучал ровно.       — Честности, — видимо, сегодня краткость мой конек, но я знаю, что она понимает меня.       — Орлова, вы не могли бы быть более конкретной? — выстраивает формальные стены преподавательница.       — Ненавижу, когда ко мне обращаются по фамилии, — приходится отводить взгляд, предательская слабость хочет трансформироваться в слезы и выдать меня с потрохами. — Уверена, вы понимаете, о чем я.       — Увлекательное мероприятие — загадки, но я уже сказала, что тороплюсь, давайте ближе к делу.       — Хорошо, — я делаю широкий шаг, до того оставляющий защитное пространство Виктории Александровны, исчезновение которого символизируется резким вдохом и горячим выдохом практически мне в губы. Она сама сказала, что у нас нет времени на преодоление этого барьера постепенно. — Ты хочешь меня.       — Что? — отшатывается Мельникова, но некуда, спина женщины упирается в кирпичную стену.       — И кто из нас сейчас тянет время? — выдавливаю улыбку, но не приближаюсь ближе. — Хватит! — резкое изменение тона заставляет женщину ощутимо дрожать. — У меня больше нет сил. Сейчас ты ответишь мне, или мы закончим на этом.       — Я… — такое неуверенное, что невыносимо хочется впиться в эти подрагивающие губы, сжать в руках мерзнущее не от холода тело, вцепиться и крепко сжимать волосы, выдавливая срывающимся голосом признания. Но я обещала нам обеим, что она сама примет это решение.       — Вика, — только голова, резко метнувшаяся в сторону звука, помогает понять, что нам снова помешали. Снова. — Опять не слышишь телефон?       — Никита, — улыбка облегчения украшает лицо Виктории Александровны.       Шаг назад. Поворот головы.       Я провожала ее взглядом, идущую к машине, а затем садящуюся внутрь. В такие моменты осознаю, что смотрю слишком много сериалов, потому как всерьез думаю, что сейчас бы мне пригодился супергеройский луч, рожденный где-то за глазными яблоками, чтобы взорвать к чертям машину представительского класса вместе с ее пассажирами. И тогда я смогу насладиться тем, как декоративная улыбка этого помешавшего нам говнюка и вновь напяленная Мельниковой на лицо холодность сменятся неизбежной паникой последних секунд жизни. И пока воспитанный мальчик закрывает дверь и обходит машину, я сверлю преподавательницу взглядом. За неимением сверхспособностей это все что мне остается, пока ниже, словно руки хирурга перебирают мои кишки на предмет непроходимости, все неприятно сжимается.       Вся эта игра всерьез начинает подпиливать ножки у моего самолюбия.