***
— Насть, привет, — прорывает границы личного пространства знакомый голос. Такое ощущение, что этот голос из прошлой жизни, но слишком знаком, чтобы оправдать существование таковых. — Лена. — Рада видеть, присядешь? — ей вдруг кажется все это дурной затеей, успокаивает только тепло в глазах напротив, рядом с этим теплом она никогда не ценила безопасности, просто не понимая, что оно и создает ее. Несвоевременно, но понимает, о чем твердила сестра. Девушка напротив смеется: — Брось этот взгляд загнанного зверя, я ни за что не поверю. — И я рада тебе, — прислушивается она к себе, садясь на стул, пытаясь научиться определять, когда говорит правду самой себе, давно разучилась делать это. Кажется, сейчас правда внутри разливается тепло, а где-то на уровне солнечного сплетения приятная вибрация, как будто катается на американских горках — одновременно страшно и радостно. — Давай без твоих любимых прелюдий, что с тобой происходит? Ты бы не стала просто так звонить, — быстро становится серьезной девушка напротив, она читает, к удивлению только одной из них, Настю как открытую книгу. — Дерьмо, — только и может выдавить из себя кудрявая голова напротив, на что другая девушка заливается искренним смехом. Часами позже они лежат, касаясь друг друга только ногами, а телами расположившись на оставшихся прохладными участках простыни. Обе почти свободные. Жарко и не хочется говорить, но обе понимают, что только сейчас и нужно, потом будет поздно. Остались позади хаотичные прикосновения и бессмысленные, не подкрепленные ничем слова и обещания друг другу, которые каждая из них забудет. Обеим эта ночь нужна была для разного, но только здесь и сейчас обе получили нужное в прикосновениях, слишком теплом для и без того жаркой ночи дыхании и громких стонах. — Лен, мне правда жаль… — Я не виню тебя, ты же это знаешь? — не дав закончить, прерывает Лена, выпуская облако душного дыма в потолок. — А зря. — Вот бестолковая, — смеется девушка и продолжает, — наше расставание лучшее, что могло случиться в моей жизни! — С этим я точно соглашусь, уберегло, так сказать. — Ты так и не изменилась, эгоцентрик ты фигов, — смех Лены был непривычно легким для слуха Насти. Она пыталась понять, что имеет в виду бывшая, но не могла до конца, и если бы не была настолько обессилена событиями начала ночи, то непременно бы разозлилась. Тем временем Лена продолжила: — Настя, ты притягиваешь слабых людей, которым нужна защита, как им кажется. Ты же делаешь медвежью услугу и им, и себе. Может быть, неочевидно, но ты даешь им то, что им нужно, просто компенсируя собственные потребности. Главная проблема в том, что за всем этим ты даже не замечаешь, что помощь в первую очередь нужна не им, а тебе… В лунном свете промелькнуло пламя пружинистых кудрей: — Ты хочешь сказать, я слабая? Девушка снова залилась смехом, в этот раз Настя не испытала раздражения, а скорее интерес. Она никогда не видела свою бывшую девушку такой беззаботной и свободной, что ли. — Мы так много с тобой разговаривали на всевозможные темы, я даже не замечала тогда, насколько ты говоришь в целом, абстрактно. Мысли правильные, но ты как будто вне их, понимаешь? Настя не понимала, она просто слушала, что более важно — слышала расслабленно развалившуюся на постели девушку, которая в полумраке казалось какой-то невинной и маленькой, хотя совершенно точно таковой не являлась. И не было никакого желания защитить ее, просто наблюдать. — Твою мать, Орлова! Перестань строить теории и планы, просто начни жить, понимаешь? — Лена даже приподняла голову, чтобы заглянуть в глаза собеседницы, и увидела смешинки, пляшущие во встречном взгляде. — Ты где этого набралась? К психотерапевту, что ли, зачастила? На этих словах Лена была погружена в объятия, которые при всем желании поговорить о серьезных вещах не стала бы прерывать. Да и кому, в конце концов, это нужно, когда у каждого свои ответы? Девушка хотела насладиться очевидно последней ночью с Настей.***
На очередной паре Настя смотрела в чистый лист тетради, как будто там были написаны строки, которые крутились в голове — «Слабых людей, компенсируешь, медвежья услуга, просто начни жить». Она вырвала ни в чем не повинный листок и со злостью смяла. После чего написала сестре сообщение: «Приглашение все еще в силе?». Тем же вечером Алиса заехала за ней со своим женихом Славой на машине, и они отправились на дачу, где старшая из сестер собирала на выходные компанию друзей. Алиса сразу заметила настроение Насти, но в дороге намеренно ограничилась стандартными вопросами об учебе, напоминанием, чтобы не забывала звонить маме, и собственными, как и всегда, насыщенными новостями. Насте всегда нравились друзья ее сестры, даже когда она была маленькой, то предпочитала их общество, чем собственных сверстников. У нее самой не было такой компании, эти же ребята дружили с самого детства. Не раз кто-то из друзей сестры приходил к ней на помощь. Часто старшие мальчишки отгоняли от нее задир, пока однажды она сама не наваляла самому доставучему, и потребность в защите отпала. Компания расширялась, появлялись новые люди, но, к удивлению девушки, никто из основного костяка не отвалился. Она не была одной из них, но все же ей нравилось проводить с ними время, правда, в последнее время удавалось такое крайне редко. Поэтому сейчас, сидя в беседке вокруг мангала, она понимала, что это самое лучшее место для нее. Тепло огня и алкоголь не спасали от ночной прохлады, поэтому все присутствующие кутались в пледы, что наполняло пространство этой встречи необъяснимым уютом. Неторопливые беседы прерывались взрывами громкого смеха, и Настя успела забыть обо всем, что с ней происходило в последнее время, словно на короткий миг вернулась в детство. — И что, кудрявая башка, ты-таки умудрилась просрать своего ангелочка? — сопровождая своим любимым жестом — взъерошиванием Настиной шевелюры — поинтересовался Саша, на что Алиса прожгла его неодобрительным взглядом. — Получается что так, — без попытки защититься согласилась девушка, отмечая, что вопрос не вызвал у нее прежнего дискомфорта. — О, так значит, у меня наконец-то появился шанс, — подпитавшись временной алкогольной смелостью, выдала Маша, и компания взорвалась очередным приступом смеха. — Даже не думай, — предостерегла старшая из сестер и бросила виноватый взгляд на Настю. — Без обид, родная, я тебя бесконечно люблю, но я разорюсь на салфетках, если придется склеивать сердечки еще и своих подруг. — Кто знает, может, оказавшись с другой стороны, я научилась их беречь, — тихо ответила Настя. На десяток секунд повисла неловкая тишина, но Саша вовремя начал рассказ самой забавной истории, которую все уже сотню раз слышали, но все еще продолжают смеяться от того, как парень артистично ее подает. Настя была благодарна, что тема сменилась и больше не поднималась тем вечером. Спустя час она отправилась с свою комнату раньше завершения посиделок и, не раздеваясь, завалилась на кровать и провалилась в глубокий сон. Ей снилась Виктория Александровна, которая по непонятной причине оказалась в ее комнате на даче. Женщина молча прошла к кровати и, забравшись, оседлала ее ноги. Настя смотрела на нее снизу вверх и смаковала тот самый взгляд, когда они впервые оказались наедине, когда все еще не было таким запутанным и не разлетелось вдребезги. Женщина медленно протянула руки и запустила их под футболку и толстовку, ведя ногтями снизу вверх по животу. Прикосновения были такими реальными, что девушка вздрогнула и напряглась, тело моментально отреагировало. — Нравится? — заговорила женщина чужим голосом. Настя почувствовала неправильность происходящего и ей потребовалось время, пока руки продвигались выше, чтобы сделать усилие и проснуться. Она не сразу смогла сфокусироваться в темноте комнаты, но явно ощущала давление на ногах, которое не было сонной фантазией. Она схватила чужие руки поверх толстовки и остановила движение практически на уровне груди. — Какого черта? — хриплым ото сна голосом поинтересовалась она, окончательно проснувшись. — Подумала, что тебе не повредит компания, — тихо отозвалась девушка, в голосе которой Настя узнала Машу и ослабила хватку на руках. Девушка расценила это по-своему и продолжила исследование желанного тела, задевая соски, которые напряглись от приятного прикосновения. Руки сжимали грудь, ладони поглаживали, сменялись на ногти, которые скользили по бокам, вызывая мурашки на всей поверхности контакта с кожей. Настя почувствовала теплое дыхание, отдающее алкоголем, прежде чем ощутить чужие губы и горячий язык. Тянуще-щекотное чувство рождалось внизу Настиного живота, когда она снова остановила чужие руки. — Пожалуй, не лучший момент, — констатировала она, когда девушка отстранилась после поцелуя. — Да брось, может, есть какие-то варианты? — разочарованно протянула незваная гостья. — Боюсь, что нет, — безапелляционно подтвердила девушка. — Есть что-то в том, чтобы уходить спать неудовлетворенной, — Машиного лица не было видно, но казалось, что она улыбается, — когда наступит лучший момент, ты знаешь, где меня найти. Когда дверь за девушкой закрылась, Настя вздохнула с облегчением. Живот ныл, тело требовало продолжения, но она не сомневалась в своем решении. Если бы месяц назад ей кто-то сказал, что она откажется от красотки, которая сама пришла к ней в кровать и просила продолжения, Настя рассмеялась бы этому безумцу в лицо. Сейчас же она явно ощутила, что когда желаешь одного, другое, пусть и во сто крат лучше, не заменит желанного. Не было ничего геройского в этом поступке, но Настя чувствовала, что довольна собой, засыпала легко и с улыбкой. Суббота пролетела незаметно за настольными играми, танцевальным конкурсом, игрой в волейбол и завершилась сытным ужином с шашлыками, после которого Алиса схватила два одеяла и потянула сестру за собой. Они уселись на площадке за домом среди ярко пахнущих сосен на раскладные кресла, которые любезно принес Слава. Алиса ударилась в общие воспоминания, она всегда так делала, когда хотела поговорить о чем-то серьезном, чтобы мягко обойти все защитные барьеры своей младшей сестры. Настя это знала, но это превратилось в традицию, которую ни одна из них не хотела нарушать. — Я так понимаю, все это связано с той преподавательницей? — на всякий случай прояснила Алиса, на что собеседница молча кивнула. А следом задала логичный, но все же неожиданный для Насти вопрос: — Ты влюбилась в нее? — Не знаю, — честно ответила девушка. — Пожалуй, знать не можешь, а вот чувствовать вполне, — сестра рассмеялась и молча сделала глоток коктейля, ожидая, когда Настя продолжит. Настя долго молчала, Слава успел принести невесте новый коктейль, а Насте пиво и заботливо убедиться, что они не замерзли. — Мне все больше кажется, что все произошедшее только в моем воображении, — все-таки решается озвучить свои мысли девушка. — Секс был вполне реальным, а вот все, что я там себе напридумывала, между строк и во взглядах. Я даже не знаю, кто она такая. — Детка, а ты думаешь, все счастливые браки начинаются с подробного изучения биографии или допроса с пристрастием? Ты серьезно пытаешься понять головой то, что растет совсем не в ней? — А как еще мне разобраться в этом дерьме? — взорвалась девушка. — Дай подумать, — сестра издала протяжный хмм, а затем аж подскочила в кресле, — что ты, мать твою, чувствуешь при виде этой женщины? При мыслях о ней? — Злость за то, как она себя ведет со мной или наоборот игнорирует. Страх, что в любой момент у меня могут отобрать хотя бы возможность смотреть на нее. Возбуждение, когда я только улавливаю запах ее духов где-то рядом. Интерес, когда вижу ее вне стен универа. Покалывание в руках, когда хочу прикоснуться. Желание, чтобы время остановилось, когда она рядом. Настя закрыла глаза и уронила голову себе на руки, не видя, как ее сестра наблюдает за ней еще какое-то время с открытым ртом, прежде чем сказать: — Не все из этого чувства, там еще ощущения и мысли затесались, но ставлю пятерку с плюсом за старания, — девушке пришлось увернуться от полетевшей в нее крышки от бутылки. — Ладно, ладно, поняла. Настен, ты же у меня умная систер, мне даже неловко говорить очевидные вещи. Не находишь увесистые аргументы в пользу того, что все это стоит того, чтобы не сдаваться? — Нахер я ей нужна, блин? — Да в жопу такой вопрос, я не могу быть объективной, но ты лучшее, что может случиться с человеком, когда сбросишь свои дебильные иголки. В остальном, похоже, что этой занозе в заднице не повредит компания человека с таким отвратительным характером, как у тебя! Настю вдруг отпускает напряжение, и она улыбается, на что сестра протягивает руку и, поглаживая ее предплечье, добавляет: — Даже если все пойдет по пизде, ты же знаешь, что ты со всем справишься, а я буду рядом, чтобы разгрести последствия, вытереть тебе сопли или спрятать труп, например. Обе искренне смеются, окончательно расслабляясь, а потом еще долго смотрят на звёзды, каждая в своих мыслях.***
Настя не смогла найти альтернатив, когда историчка предложила закрыть глаза на пропущенный зачет, ценой чему было ее участие в эпизодической роли в предстоящем мероприятии по случаю дня университета. Преодолевая последний лестничный пролет к месту назначения, Настя различила голоса у репетиционного кабинета, куда она должна была подойти уже как пять минут. — Викаачка, — корявила на весь возможный лад имя коллеги Тамара Петровна, — выручайте, у нас совсем нет другого выхода. В этом году все как-то горит, мы же не можем подвести ректора! Светлана Тимофеевна гриппует, всегда она занималась этим, я просто не справляюсь. Мы и Пьеро-то добыли в последний момент, по правде говоря, не без шантажа. У преподавательницы вырывается истерический смешок, а женщина напротив тяжело вздыхает, смиряясь со своей ненавистной участью, но меньше всего ей хочется выслушивать полуторачасовую нотацию пожилого ректора о том, как важно кроме учебы участие преподавательского состава в жизни университета. — И где ваш Пьеро? — А вот и он, то есть она, — первой замечает появившуюся студентку Тамара Петровна. — Твою мать, — вырывается у Виктории Александровны, когда она оборачивается и видит Настю. — Я сейчас быстренько за ключиком сбегаю, погодите тут немножко, — историчка делает вид, что не расслышала ругательства коллеги, на самом же деле страх, что Вика откажется помогать, значительно сильнее, чем любопытство. Преподавательница деловых коммуникаций отворачивается от студентки, встает вполоборота к окну и слегка опирается локтем на подоконник. Девушка не нарушает тишины коридора, лишь подходит к стене напротив и облокачивается на нее спиной. Терпения Насти хватает на несколько минут разглядывания пола рядом со своими кедами. Медленно, если не сказать лениво она направила взгляд от царапин на полу к бархатной черноте туфель, одна из которых нервно подрагивала, едва заметно, так, что даже не издавала звука при столкновении каблука с поверхностью. Остановила его на границе оголенной кожи выше лодыжки и начала ткани укороченных брюк, плотно обнимающей голень и отпускающей объятия с началом ровной, тщательно выглаженной стрелки, по которой продолжается путь, пока не возникает новая пауза в районе чуть выставленного навстречу бедра, очертания которого нарушает боковой карман. Кончики пальцев начинает покалывать от навязчивого желания прикоснуться к ткани цвета слоновой кости, когда зрение фокусируется на плотно обтягивающей майке, теряющейся под высоким поясом брюк без единой складки на стыке. Почему-то Насте кажется, что она бы ощущалась непременно холодной. Полы свободного бежевого пиджака мешают оценить тонкость талии, но Насте это и не нужно, она безошибочно может достроить картинку в воображении. Неспешное путешествие уводит в сторону расслабленно вытянувшейся вдоль тела руки, останавливается на тонкой, словно хитро сплетающейся из нескольких, цепочке и по неведомым причинам резко перемещается к лицу напротив. Девушка уже не анализирует, как ей удается чувствовать на себе встречный взгляд, а просто отдает свой в плен без сопротивления и, кажется, обжигается, потому что тело вспыхивает болезненным жаром в этот момент, но увести глаза в сторону выше ее сил, пока Виктория в очередной раз не побеждает, отвернув голову. Свобода реализует себя течением внимания по мочке уха с блестящей в солнечных лучах сережкой, вниз по пульсирующей на шее артерии к ключицам. Настя чувствует, как напрягаются мышцы ног, как будто их сжимают обвивающиеся ветви деревьев, растущие прямо из пола, в надежде удержать ее на этом самом месте без возможности двинуться в любом из направлений. Тем временем взгляд девушки прослеживает край выреза на майке и уже усилием воли или из-за горящих щек не спускается ниже, а поднимается к лицу, изучая профиль. Замечает, как подрагивают от напряжения скулы женщины, которая продолжает сверлить коридор в надежде, что наконец-то появится надоедливая Тамара Петровна и они смогут покончить со всем этим. И ее желание немедленно сбывается — преподавательница выруливает из-за угла со стороны лестницы и демонстративно трясет ключами от репетиционной. Добравшись до кабинета, Тамара Петровна пытается отдышаться от непривычной пробежки по этажам, пока вставляет ключ и открывает для других дверь. Настя морщится от ударившей в нос духоты помещения, которое, вероятно, давно не проветривали, но проходит вглубь, подталкиваемая пухлой рукой старшей преподавательницы. — Фу, тут вообще бывает кто-нибудь кроме как раз в год для подготовки сомнительной постановки ко дню универа? — Потерпишь, Настяша, сейчас открою проветрю, а вы, Викачка посмотрите подходящие наряды в гардеробной, — пробираясь к окнам, раздавала команды историчка. Настя размышляла, чье именно имя в исполнении пожилой женщины звучит более нелепо. И согласилась сама с собой, что, пожалуй, «Викачка» выходит победителем. Удивительно, что Мельникова не испепелила фирменным взглядом собственную коллегу на месте от такого обращения к себе. — А ты что заземлилась, бегом примерять наряд, — обернулась Тамара Петровна с новой командой к витавшей в своих мыслях студентке. Настя вошла в едва освещенную небольшую комнату с кучей одежды, висящей на вешалках и сваленных грудой на полках вперемешку с реквизитом. Она улыбнулась при виде Мельниковой, брезгливо двумя пальцами, словно копается в мусоре, вытаскивающей ту или иную тряпку из множества. Девушка успела задать себе мысленный вопрос: «Как ее втянули в это», когда женщина нашла нужное и протянула ей. Студентка тряхнула безразмерную белую рубашку в вытянутых руках, когда к ней протянули второй предмет. Настя разве что в далеком детстве смотрела отечественный фильм Буратино и слабо помнила образ Пьеро, потому недоуменно уставилась на белое нечто. — Раф, — как будто что-то очевидное выдала женщина. — Это не похоже на кофе. — Очень смешно, это воротник, — прозвучало сухое пояснение, а следом нетерпеливое, — у меня много дел, давай уже в темпе одевайся, пока ищу парик и шляпу. Ответная тишина заставила женщину обернуться к студентке, которая в этот момент с ехидной улыбкой приготовилась стягивать с себя футболку. — Еще чего, на этот случай здесь предусмотрена примерочная, — женщина махнула в сторону. Настя обернулась к закутку, на который указала преподавательница, где было скрыто пространство за шторкой от душа, которая висела на изогнутой железке, и с сожалением поплелась переодеваться. — Да ладно, я не выйду в этом даже отсюда, не то что на сцену, — простонала девушка после пятиминутных шуршаний. Мельникова отодвинула край шторы и заглянула внутрь, она даже не пыталась сдержать волны смеха, которая накрыла ее моментально. Студентка выглядела нелепо — рубашка с абы как застегнутыми пуговицами перекрутилась в безрезультатной попытке закрепить воротник, который болтался и рисковал в любой момент отвалиться. — Вы видели эти рукава, блин, — прохныкала Настя, вытягивая руки, с концом которых не заканчивались рукава, она была не в силах злиться на реакцию преподавательницы, которая сейчас выглядела еще более красивой и продолжала смеяться. — Давай помогу, — женщина шагнула в пространство примерочной, встала за спиной студентки и развязала массивный воротник. Отложив его в сторону, она принялась поправлять рубашку. Пока преподавательница возилась со снятием воротника, Настя забавлялась ситуацией, рассматривая в отражении собственный нелепый вид. Но как только ощутила первые прикосновения, она замерла и непроизвольно затаила дыхание. Веселье моментально рассеялось, а пустоту заполнило тревожное волнение. Она больше не смотрела в зеркало, все внимание концентрировалось на местах, где пальцы оттягивали ткань, чтобы выровнять положение рубашки. Когда пальцы коснулись шеи в попытке вытащить ворот, забившийся под рубашку, Настя почувствовала, как пробежала волна мурашек и подкосились колени. Она никогда не испытывала ничего подобного от таких невинных прикосновений, тем сложнее ей было совладать с собственными эмоциями. Девушка искренне пыталась натянуть маску невозмутимости на свое лицо, пока еще оно было вне поля зрения преподавательницы, которая никак не помогала ей, потому что принялась за хаотично застегнутые пуговицы, то и дело касаясь открытых участков живота. Насте пришлось поднять голову, когда дошла очередь пуговиц ворота. В этот момент замерла не только она, но и руки у ее горла. Потому что в этот же момент взгляд женщины отвлекся от ворота и зацепился за встречный. Настя не столько увидела, сколько почувствовала в задрожавших на шее пальцах чужое волнение. Где-то в районе грудной клетки девушки все болезненно сжалось, она не сразу осознала, как защипало в глазах, пока картинка перед ней не затуманилась и ей не пришлось моргнуть. И следом почувствовала влагу на собственной щеке. Глаза напротив продолжали смотреть в ее собственные и казалось, что вот-вот найдут ответы, которые сама она была не в силах найти. — Как ваши успехи, — обе девушки вздрогнули, и вслед за прозвучавшими словами отдернулась занавеска и Тамара Петровна коротко рассмеялась при виде студентки, — и как Пьеро вообще справлялся с одеждой с такими-то рукавами, да? Все удалось найти, Викачка? — Пу, — голос прозвучал хрипло, пока она застегивала последнюю пуговицу воротника, и Мельниковой пришлось прокашляться, — пумпоны от рубашки не нашла. — А, они, должно быть, в коробках в зале, пойду найду, — на этих словах историчка ушла из гардеробной. Виктория Александровна схватила раф и встала за спину студентки, чтобы закрепить его. Тем временем внутри Насти творился самый настоящий хаос, мысли ускакали в тело, эмоции ударили в голову, само же тело не подчинялось, будто все внезапно забыли, где их законное место. Но несмотря на это все три части ее самой объединились ровно в тот момент, когда женщина, закончившая с воротником, шагнула наружу. В этот момент Настя перехватила ее, несмотря на неудобные рукава, грозившие запутаться, и развернула к себе, сжимая обеими руками предплечья преподавательницы. Девушка очень хотела что-то сказать, но у нее не получалось сформулировать, поэтому только едва шевелила губами, судорожно бегая взглядом по лицу напротив. Мельникова не думала сопротивляться, девушка даже почувствовала, как та обмякла в ее руках, только отрицательно качала головой. Ни одна из них не могла бы сказать, была ли это попытка сказать нет на непрозвучавший вопрос или вытрясти из собственной головы это наваждение. В какой-то момент женщина перестала мотать головой и мутным взглядом остановилась на губах студентки, которая в этот момент проклинала дурацкий объемный воротник, который не позволил бы сократить расстояние при всем желании. Женщина закрыла глаза, а затем прошептала: — Отпусти, — когда она почувствовала, что удерживающие ее руки ослабили хватку, а затем вовсе пропали, она открыла глаза. Настя больше не смотрела на нее. Мельникова вышла из примерочной и через полминуты вернулась, чтобы неряшливо натянуть на студентку черный парик, а поверх белую конусную шляпу и отступила на несколько шагов в тот момент, когда Тамара Петровна вошла в гардеробную, оповещая всех, что нашла пумпоны. — Думаю, дальше вы справитесь без меня. Хорошего вечера, — пожелала Виктория Александровна и поспешила к выходу.***
Насте не пришлось много репетировать в ближайшие пару недель, потому что в сценарии было не больше пяти ее небольших реплик. Больше времени занимала подготовка — надеть костюм был тот еще квест, но в день мероприятия оказалось, что все забыли о главном — грим. В суете подготовки за кулисами творился самый настоящий хаос, к раскрашиванию Настиного лица подключались разные люди в перерывах между собственным перевоплощением, внося уникальные штрихи, поэтому она не удивилась, когда Тамара Петровна при виде ее лица одной рукой схватилась за сердце, а второй прикрыла открытый в изумлении рот. — Не смей отсюда выходить, пока я не вернусь, — скомандовала женщина и моментально скрылась за портьерой. Насте хватило времени, чтобы глянуть в небольшое зеркало, чтобы понять, что еще больше вывело из равновесия и без того суетящуюся историчку. Сказать, что это было чудовищно, ничего не сказать. Сам по себе образ Пьеро прослеживался — белое лицо, кривые грустные брови. Но характерная слезинка под глазом не то что напоминала, а очень реалистично изображала хоть и маленький, но пенис. Тонкая работа, на яичках, несмотря на размер, можно было различить волоски. Девушка рассмеялась своему отражению, пожалев, что этот от природы наделенный талантом художник не занимался ее гримом в целом. Она даже безошибочно определила автора творения в своем одногруппнике Никите, который слишком долго, по ее мнению, возился со слезинкой. Студентка собиралась при случае похвалить его творческие способности, когда за спиной загудел голос Тамары Петровны: — Викачка, ради всего святого, сделайте с этим что-то, после чего меня не уволят с позором из университета. Настя увидела в отражении спутницу преподавательницы и с дурацкой улыбкой обернулась. Виктория Александровна смотрела на нее нечитаемым взглядом. — Викачка, вы же играли Пьеро, такое у вас было милое личико, я помню, что сами делали макияж. Спасайте положение, — взмолилась Тамара Петровна. Через несколько минут Настя уже смывала в туалете рядом с актовым залом первую забракованную попытку изобразить Пьеро. Преподавательница стояла чуть в стороне и держала в руках сценическую рубашку, чтобы студентка не запачкала ее. Та,, в свою очередь осталась в одном белом спортивном лифчике и отлавливала в отражении зеркала взгляд женщины, который блуждал по ее спине. — А я все гадаю, как вас втянули в эту криминальную историю, — Настя решила разрядить обстановку, в желаниях женщины, делившей с ней небольшое пространство уборной, она не сомневалась. — Что, прости? — Значит, играли Пьеро? — уточнила студентка и искренне улыбнулась, поймав взгляд собеседницы. — Не буду скрывать, вы последний человек, которого я надеялась увидеть задействованным в подготовке этого фарса. — Когда-то давно, да, — в выдохе женщины читалось облегчение. — Значит, я могу доверить вам лицо и знать, что не буду выглядеть как чучело? — поинтересовалась девушка, вытирая лицо полотенцем. — Нелегкая задача, но сделаю все возможное, — в улыбке Виктории Александровны наконец-то не читалось напряжение и Насте этого было достаточно. Они не сразу нашли место, где было бы достаточно света и не сновали бы туда-сюда герои сегодняшнего представления. Этим местом стало пространство у единственного окна, которое они смогли найти за сценой. Студентка оперативно принесла стул преподавательнице, а сама уселась на коробку, оказываясь на полголовы ниже своего временного гримера, но они обе сошлись на том, что так даже удобнее. Настя не открывала глаз, пока преподавательница уверенными движениями закрашивала все ее лицо белым гримом. И только когда та приступила к прорисовке бровей, которые были на лбу гораздо выше ее собственных, позволила себе их открыть. — Привет, — зачем-то озвучила она. — Не морщи лоб, — отругала ее увлеченная процессом женщина. Девушка подчинилась и стала рассматривать лицо напротив. Она отметила, что смотрела на него достаточно за это время, но смогла бы смотреть на него весь остаток жизни. С разного расстояния оно выглядит совсем иначе. Каждый раз она находит что-то новое, как сейчас, когда женщина полностью сосредоточена не столько на ней, сколько на процессе. Неосознанно приоткрывает рот, поднимает подбородок, чтобы лучше видеть. Одновременно морщится, если это намеренно делает Настя, чтобы просто проверить. Ей было бы интересно смотреть, как оно будет постепенно стареть, она была практически уверена, что это было бы красиво. Она бы считала морщинки, обязательно про себя, потому что, поймай ее за этим занятием Виктория Александровна, устроила бы скандал о разнице в возрасте. Настя отчетливо видит, как та злилась бы, пока она не начнет целовать каждую морщинку на лице, и это занятие не обязательно каждый раз, но, возможно, будет перерастать в занятия любовью. На этой мысли Настя радуется, что на ее лице белый грим, иначе преподавательница непременно бы заметила румянец ее щеках. — Как думаешь, мы могли бы попробовать? — не удерживается Настя, ведь другого шанса у нее может и не быть. — Черт, — ругается преподавательница, потому что на этих словах, видимо, рука дергается и она портит собственную работу. Женщина облизывает палец, аккуратно стирает ошибку с Настиного лица и только тогда говорит: — Сомневаюсь. — Почему? — не унимается студентка, вглядываясь в лицо напротив, пытаясь увидеть каждое движение, которое поможет сложить общую картинку. — Из этого ничего не выйдет, — как-то автоматически отвечает женщина. — Откуда ты знаешь? — быстро, как только возможно, говорит Настя, она чувствует ускользающее время и пытается успеть. — Факты налицо. — Может быть, мы прошли самое худшее, заплатили раньше, так сказать, а дальше будет только лучше, — Насте искренне хочется в это верить, и ей плевать, если она ошибается, она готова заплатить гораздо большую цену. Женщина ничего не говорит и сосредоточенно накладывает новые слои грима, но Настя замечает ее участившееся дыхание. Студентка уверена, что ей совершенно нечего терять, поэтому протягивает руку под юбку женщины и едва касается пальцами колена, отчего та вздрагивает и переводит взгляд в глаза девушки напротив. Быть может, Настя не научилась за это время многим вещам, большинство важных она наверняка не замечала, но что точно научилась различать, так это желание, будь то сексуальное или просто желание одного человека быть рядом с другим. Она видела этот взгляд у многих своих женщин, как и у той, что сидела напротив. Но в этот раз она знала, что этого не будет достаточно. — Ты не сможешь узнать наверняка, если не попробуешь, — девушка продвигает руку глубже под юбкой между ног, слегка касаясь внутренней стороны бедра, на что женщина выдыхает и прикрывает глаза. — Ты абсолютно права, я не знаю тебя, совершенно не знаю себя. Но я хочу. Настя останавливает движение руки, и женщина снова смотрит ей в глаза, тогда девушка продолжает: — Все это может закончиться катастрофой, если думаешь, что только для тебя, то нет. Никогда не было, а сейчас страшно, что придется собирать себя по кускам. Еще даже не обретя тебя, кажется, что половина моей планеты выжжена, не могу себе представить, что будет, если обрету и потеряю. Но я готова рискнуть. Это будет именно тот опыт, который я хочу пережить, каким бы ни был итог. Девушка продолжает движение рукой и достигает намеченного конца маршрута, медленно проводит пальцами по ткани влажного нижнего белья. — Все началось с секса. Но ты не можешь обвинить меня в этом желании, потому что даже сейчас, когда я говорю не какие-то игривые глупости и не прижимаю тебя к стене, а лишь веду рукой и открываю тебе душу, ты мокрая, — говорит девушка, на что женщина напротив вспыхивает румянцем. — И это не плохо. Это значит только то, что для меня все это не только про секс. И даже если вся эта история закончится ровно тогда, когда мы обе утолим это желание. Это стоит того. Мы, черт возьми, один раз живем, и если единственный смысл, почему случилось то, что случилось, это то, что я могу тебе подарить десятки или сотни оргазмов, это ничуть не меньше, чем счастливое совместное будущее. Именно в тот момент, когда Насте кажется, что у нее закончилось дыхание от этого залпового монолога и ей нужен вдох, женщина делает рывок к ней и, выронив из рук кисть, обхватывает лицо обеими руками и целует. И оказывается, что дыхание не закончилось. Оказывается, что как в песне Наутилуса, она готова отдать весь кислород, лишь бы это не заканчивалось. Спустя мгновение женщина отстраняется, ее губы в черно-белой краске, и Настя улыбается. Виктория Александровна смотрит на свои ладони в белом гриме и тоже улыбается. — Я не уверена, что успею сделать все, чтобы Тамару Петровну не уволили, — смеется женщина и смотрит на Настю таким взглядом, что внутри девушки будто распускаются цветы — щекочут и заполняют все существующие пустоты. И это выше всяких ожиданий. И это то, о чем она никогда не сможет пожалеть.