silence

Хлоя Буржуа вовсе не ненавидит Маринетт. Она не любит Дюпен-Чэн; можно сказать, что ей плевать. Но плевать ей вообще-то на всех. Хлоя ведёт себя, как избалованная стерва, потому что так надо. Так надо, чтобы замаскировать её настоящее «я», чтобы никто ничего не заподозрил. Чтобы не поняли, что Хлоя-то бездумно пуста, что она практически не чувствует. Но ей все кажется, что вот, сейчас её выведут на чистую воду, докажут, что за её криками и эгоистичным поведением кроется безразличие. И порой Хлое кажется, что она подобна давно заброшенному колодцу, заросшему мхом и паутиной. Такая же затхлая и сухая. И Буржуа выливает на себя литры духов, буквально замазывает лицо тональным кремом и красит свои русые волосы светлой краской. Она причитает по поводу испорченной укладки, измывается над остальными и делает вид, что все это по-настоящему важно. Хлоя доводит себя до исступления на тренировках, ходит в зал почти каждый день (когда на это есть силы), до упоения слушает музыку (любую, ведь это не так важно), но факт неизменно остаётся фактом — большую часть времени она просто сидит, безучастно смотря в стену. Белую стену. Буржуа считает, что белый ей близок, ведь он такой же безликий и безразличный ко всему. Он обнажает и обличает любую, даже самую неприглядную истину. От него не спрячешься. И Хлоя уделяет ему столько, сколько может. Она режет свои запястья, чувствует боль и, наверное, впервые за долгое время улыбается. А алые капли крови неуместно смотрятся на белизне раковины. Шрамы так легко скрыть за длинными рукавами кофты, а Буржуа счастлива — она чувствует. Но за это время она так привыкла к тишине, что не может отказаться от неё. Хлоя скрывает боль, стараясь не издавать ни звука. Апатия возвращается.