Талион

      Их было трое.       Здоровенные зелёные уроды засели среди хлама, наваленного по левую сторону от дороги, между обвалившихся зданий и фонарных столбов. Первым их заметил Харон, оттолкнув зазевавшегося нанимателя с линии огня, да так сильно, что тот чуть не вписался носом в кусок бетона — увернулся в последний момент, со всей дури приложившись щекой, ругнулся и укрылся за ближайшим завалом, лихорадочно соображая, что делать и какого хрена пип-бой не показал враждебные цели.              Добежать до проулка не успеешь, десять раз пристрелят. Оставалось либо отсиживаться и ждать, пока ублюдки высунутся с позиции, либо идти в лоб. Оба варианта не нравились, но времени выбирать не было. Скоро исчезла и сама возможность выбора: из-за завалов выскочила большая громко чавкающая туша, и Зак вдавил спусковой крючок со всей дури. Кентавр, мать его! Несколько пуль попали в цель, существо утробно взвыло, вскидывая длинные бордовые языки в воздух. Зак снова выстрелил, попятившись. Воздух над головой рассекли пули: у одного из мутантов автомат, у другого — охотничье ружье. Был третий, он точно видел, но ни пип-бой, ни собственные глаза не выдавали, где засел ублюдок. Разобраться с радаром возможности не было; кентавр, поймавший чуть ли не полный магазин, рванулся вперёд, оттолкнувшись мощными руками от земли.              Зак неловко схватился на куски наваленного битого кирпича и вывалился из укрытия.              — Куда?! — рявкнул за спиной Харон, тяжёлый ботинок ударил в плечо, отталкивая в сторону. Ярко вспыхнула боль в голени, а над головой прогрохотал дробовик, отзываясь звоном в ушах. Кентавр с разнесенной в клочья головой рухнул под ноги. «Это ёбаная карма», — с ужасом подумал Зак, хватаясь за горящую огнем ногу и прижимаясь к трупу, чтобы не выпасть из-за укрытия снова. Рваная штанина и кровь — не поймёшь, своя или чужая. Решив не испытывать судьбу, парень трясущимися руками полез за стимулятором. Шприц выскальзывал из намокших пальцев, игла вошла криво, но было плевать. Новая вспышка боли, как угля на рану подкинули. Он глухо взвыл и, отбросив пустой стим, схватился за карабин.              Мутантов Зак боялся и ненавидел. Все то время, что шлялись по Вашингтону, чуть ли не молился — пусть пронесёт. Первой встречи с зелёными монстрами хватило за глаза. Всегда везло. До этого дня.              Чтобы примериться к цели, пришлось выглянуть. Они были достаточно близко, и VATS коротко пискнул, обозначая вероятность попадания. Несколько выстрелов ушли в цель без промедления — обдумывать и просчитывать не хватало терпения. Гигант с автоматом завалился на бок, на издыхании полоснув очередью наискось: прошло мимо, только ударило в спину — то ли рикошетом о броню, то ли камень какой отлетел. Он даже не успел порадоваться, что не в голову, пригнулся и перебежал вперёд, на ходу крикнув Харону: «Прикрой, я подберусь!».              Подобраться не удалось. Зак успел сделать только несколько шагов, когда скорее услышал, чем увидел, как огромный мутант понёсся на него с утыканной кривыми гвоздями битой наперевес. Харон заорал:       — Вали к чертям! — и встал в полный рост, выпуская заряд дроби по ногам урода. Слишком далеко — это Зак понимал, когда пятился, будто в киселе, невыносимо медленно, и запнулся о торчащую из земли арматуру. Штырь вспорол штанину и кожу почти в том же самом месте, куда недавно попала пуля. «Убьёт», — тупо думал он, падая. Удар спиной о груду камней выбил воздух из лёгких и мысли из головы. Зак выстрелил навскидку несколько раз и с ужасом понял, что дострелял магазин, а времени поставить новый уже нет.              Несколько секунд выпали из жизни полной чернотой перед глазами и плотным гулом в ушах. Зак понял, что жив, только потому что безумно ломило всё тело. Он пошевелился, открыл глаза. Мир слегка двоился и шёл белыми пятнами. Впереди Харон, подходя к лежащему навзничь мутанту, всадил в него ещё заряд дроби, прямо в лицо. Всё затихло. С вершины мусорной кучи ветер снёс консервные банки. Они скатились вниз слишком звонко, выводя из оцепенения. Зак сел, с трудом оттолкнувшись руками от земли, и глянул на пип-бой. Ни-че-го.              — Херова… техника… — раздражённо двинул ладонью по пип-бою. — Почему он не показал полный радиус?       — Приоритет проверь, — подсказал наёмник, глядя по сторонам. — Надо уходить скорее.       — Надо, надо, — раздражённо повторил Зак, и залез во вкладку настроек. Точно — забыл сменить приоритет миноискателя, когда тренировался в проулках. Идиот… — Какой же я идиот…       — Относись к этому как к данности. И переставь на стандарт.       Иногда Харон болтал в те моменты, в которые лучше бы обойтись без комментариев.       — Заткнись уже, — с досадой. Чёрт бы побрал весь этот долбаный верхний мир, где приходится держать в голове столько вещей одновременно! Он переключил настройки, и облегченно выдохнул — снова привычный радиус действия.              — Как нога?       — Не знаю. Цела, — смотреть на голень было страшно, но под хмурым взглядом наёмника Зак опустил взгляд — пуля прошла краем, вырвав шмат кожи и мяса, уже затянутый плёнкой после стимулятора. Арматура оставила длинную полосу вспоротой кожи — ладно хоть кровь уже не шла на остаточном действии от стима. Зак с тоской вспоминал то, что знал от отца, и мимолетно подумал, что когда-нибудь сдохнет если не от пули, то от столбняка уж точно. — Вот мрази…              На ноги встать удалось, удерживаясь за куски хлама, хотя ныть хотелось в голос. Даже не столько из-за покарябанной ноги, сколько из-за трещащей спины. Да и ребра наверняка отомстят за падение какой-нибудь очередной напастью. Джерико бы сказал: «Утри сопли, сосунок». Харон бы, наверное, тоже сказал, но слишком, мать его, деликатный с нанимателями. Всего лишь небольшой кусок чертовой голени, едва с пару фаланг размером, и распоротая кожа от края ботинка и выше. «Штаны зашивать охренеешь. Ничего, ещё чуть-чуть и всё затянется, это не как у старика было…» — самовнушение не помогало, и Зак предпочёл перевести мысли в более продуктивную область. Глянул вокруг, замечая впереди самодельные навесы и развороченное кострище:              — Давай обшмонаем все тут по-быстрому и… Ты слышал? — он подобрался, замер. Слабый вой — ветер между развалин? На радаре пустота. — Показалось, наверное.       Харон недовольно тряхнул головой:       — Обшмонаем. Только быстро, — и прошёл за нагромождения хлама.              На импровизированной стоянке нашлись несколько ящиков с боеприпасами и коробки с медикаментами. Немного, но хватит, чтобы перекрыть неприятные впечатления от стычки. Зак суетливо сгребал добычу, то и дело косясь на радар и стараясь не смотреть ни на тела супермутантов, ни на мешки с изуродованными человеческими телами, наваленные в расщелины между завалами. Руки, ноги, вывернутые кости и куски кожи, уже подсохшие тёмно-бурые пятна крови с налипшими мухами. Пахло горелым — костер потух давно, но среди углей можно было рассмотреть чьи-то кости. В стороне ботинки, рваные куртки, сваленные в кучу пистолеты — бесполезный хлам для мутантов. Зак сел рядом с кучей оружия, разбирая и стараясь не вляпаться в слишком хорошо знакомую слизь. Именно от нее он так долго отмывался после первой встречи с кентавром. Часть добычи, испачканной этой дрянью, только выкидывать — на чистку и ремонт уйдет больше, чем выручишь за продажу.              — Зак, — Харон окликнул негромко, кивнув на наваленные бетонные плиты. Парень непонимающе уставился на наёмника, а потом услышал тот же самый звук, что привлек внимание чуть раньше, уже более громкий и отчётливый. Кто-то скребся под листами и… ныл? Застрявшая собака, еще один кентавр? Пип-бой предательски молчал: ни угрозы, ничего вообще. Пришлось подойти со стороны бреши между плитами почти в упор, и только тогда на радаре вспыхнула зелёная метка.              Какой-нибудь неудачливый путешественник, оставленный «на сладкое». Он наверняка или двинулся умом, или изуродован настолько, что останется только пристрелить. Зак с тоской думал, что не должен был ввязываться во всё это. По пути не должны были встретиться мутанты, и на всякие зелёные метки, застрявшие за бетонными плитами, тоже не надо было отвлекаться. Просто вернуться в Подземелье и заняться своими делами. Его ждали Грета и бутылка виски перед сном, и Уинтроп с отремонтированным музыкальным автоматом, и койка «у Кэрол»…              Развернуться и уйти. Сделать вид, что не слышал и не видел. Прикинуться дураком.       Зак покосился на Харона, но гуль как будто специально не смотрел на него. Снова решать самому. Ну куда им с собой третьего? Он будет задерживать, тянуть за собой и…       Человек за плитами продолжал скулить и мычать — хрипло, срывая голос.       — Хер с тобой… — Зак выдохнул, прикладываясь плечом к бетонной плите. — Харон, давай посмотрим.              Плиту удалось сдвинуть совсем немного — шло, как по накатанной, видимо, мутанты сами закрыли пленника, чтобы не доставлял хлопот на стоянке. Когда просвет стал достаточным, Зак посветил в темноту между плитами фонарём и негромко присвистнул: совсем тесный закуток и неглубокая яма, посреди которой, связанный по рукам и ногам, с завязанным ртом, лежал человек. Он задёргался и завыл с новой силой, завидев свет, и яркие глаза на замызганном лице смотрели дико и страшно.              Зак тер подбородок, задумчиво рассматривая бьющегося в истерике пленника. Целый, собака. Ни раскуроченного тела, ничего такого, что бы дало повод завалить плитами и уйти. Или пристрелить. Мужчина неопределенного возраста, покрытый слоем грязи и крови, почти черный от этого. Чёрт бы его… И Харон, сволочь, всё так же молчал, охраняя спину. А как было бы просто, если бы рявкнул «Развязывай и валим», чтобы потом, когда в пути с третьим лишним станет слишком тяжело, можно было ругаться на идиотские решения напарника. А так — сам же нашёл… Как его теперь оставить?              — Замри, — шикнул, пригибаясь, чтобы протиснуться между плитами и не навернуться в яму. Присел на колено рядом с пленником. — Не ори и не дергайся.       Пришлось постараться, чтобы разрезать пропитанную грязью верёвку на ногах. Человек прерывисто заскулил — слышно даже через не вытащенный кляп. Распутывать руки Зак не торопился. Вот поймут, кто такой, тогда и…              — Двигаться можешь? — Мужчина кивнул, и Зак аккуратно подтолкнул его к просвету между плитами. — Тогда ползи на выход и не дури, вперёд. — И повысил голос: — Харон! Сейчас выйдет, присмотри за ним.              Пришлось поддерживать — пленник то и дело заваливался, тут в нормальном-то состоянии, того и гляди, впишешься лбом нависающие обломки плит, что уж про этого неудачника говорить? Дневной свет ударил по глазам, пришлось зажмуриться и проморгаться, привыкая к резкому перепаду освещения. Спасённый мужчина привалился спиной к земляному валу и зажмурился, задышав часто, как загнанный зверь.              — Эй. Слышишь меня?       Пленник с трудом разлепил глаза и медленно кивнул. При свете дня хорошо видно, что глаза у него загноились, белки покраснели от лопнувших капилляров, а лицо чернело не только от грязи, но и от ушибов. Но он определенно был младше, чем показалось на первый взгляд. Зак ослабил повязку на его лице, аккуратно, чтобы не повредить ещё больше, вытащил кляп изо рта и едва успел убраться в сторону, когда мужчина сухо закашлялся, сгибаясь пополам. Не вырвало — нечем, наверное. Полоса от повязки выделялась бело-красным на фоне изгвазданного лица.              «Вода», — устало подумал Зак, потянувшись к рюкзаку.       — Немного, а то вывернет. И не прикасайся к горлышку, — он буквально полил на сухие губы сверху, часть воды попала на подбородок. Тратить много не хотелось, до города идти и идти. — Всё. Хватит. Ты кто такой, как сюда попал?       — Шёл с… друзьями. Вроде бы в город. Пять дней? — голос сорванный, сиплый. Мужчина попытался сфокусировать взгляд на лице Зака и поморщился. Мука вспоминания исказила и без того исковерканное лицо. — Не помню. Вроде бы пять. Откуда… тоже не помню.              — А зовут как? — спросил, даже не надеясь услышать ответ. Становилось не по себе: так долго задерживаться на месте перестрелки не дело.       — Я не…       Зак фыркнул — как ожидаемо. Мужчина нервно облизал губы:       — У меня всё забрали. Не знаю, чем могу отблагодарить… — Он зажмурился, качнул головой и снова уставился на Зака своими гноящимися чёрными глазами. — Чем хочешь отплачу. Развяжи.              — Чем хочу? — Да что с него взять? Зак смотрел на пленника и видел себя, попавшегося рейдерам или не ушедшего от кентавра, себя, связанного по рукам и ногам, без надежды на спасение. — Ничего не сломано? Чёрт с тобой… — Зак потянулся за стимулятором, всадил иглу в плечо мужчине — в шею побоялся. Наверняка у него что-то с головой, раз не помнит ничего. — Отработаешь стим, вот что. И за сопровождение. — Зак замер. Был один вариант… — И еще одна идея есть.              Дня три назад, ещё до поставки Хоффа, когда предварительные приготовления были завершены, в одном из коридоров Зака поймал Берроуз. Поймал в прямом смысле — ухватил за предплечье, оттаскивая за собой с лишних глаз. Он только успел рассеянно кивнуть Харону, мол, подожди, и с тревогой поплёлся за доком, выглядящим слишком взволнованным, чтобы ожидать простого разговора.              — Помнишь Рейли? — док скрестил руки на груди, вставая напротив и отрезая пути к отступлению. Как будто от него, мэра Подземелья, действительно можно было сбежать. — Девушка у меня в «Разделочной», ты ей на благотворительность подкидывал. Так вот, поздравляю, встала на ноги и ушла, — Берроуз фыркнул, улыбаясь одновременно самодовольно и раздраженно.              — Это… всё? — Зак смотрел исподлобья, не веря, что ради таких новостей гуль соизволил искать его лично. За ожиданием неприятностей исчезла даже смутная радость за незнакомую Рейли.              — Какой проницательный молодой человек! Конечно же нет, — Берроуз скосил взгляд в сторону проходящих на отдалении местных и понизил голос. — Видишь ли, я говорил, что, кроме прочего, Рейли нужна мне для некоторых… экспериментов. Как понимаешь, теперь для продолжения работы нужна замена.              — Так, хорошо. А я здесь причем? — хотелось вжать голову в плечи и убежать в Мегатонну. Он думал, что привык к гулям, но Берроуз иногда пугал до полусмерти своими идеями и любовью не говорить всё сразу. — Надеюсь, это не мне предполагается взамен неё?..              — Что ты! — гуль взмахнул ладонью, искренне удивившись такому предположению. — Конечно нет, ты у нас человек занятой. Я решил обратиться к тебе как к специалисту по «особым вопросам». Мне нужен человек, обязательно живой, можно в сознании, можно без — как получится. Среднего возраста, желательно поздоровее, пол не важен… Что такое, что так смотришь?              Зак вытаращился на дока, приоткрыв рот:       — Это… не ко мне.       — Отчего же? Ещё как к тебе, у нас договоренность на пониженную арендную плату и разрешение на работу.       — Я… на такое не подписывался, — Зак поджал губы. — Мы говорили о сопровождении того парня. Моя работа в обмен на двадцать пять процентов, и всё.       — Никакого «и всё» не звучало, — Берроуз растянул губы в неприятной улыбке.       — Зато звучало, что я могу отказаться.       — Да, — с лёгкостью согласился гуль. — Ты можешь отказаться, я могу вернуть прежний процент или отозвать разрешение. Но сейчас я говорю с тобой как с хорошим знакомым и надеюсь продолжать наше славное взаимовыгодное сотрудничество.              Тогда он вынужден был согласиться, только предупредил: «Позже», а на деле собирался тянуть до последнего, надеясь, что все рассосётся как-нибудь само. Что же… Может быть, это была возможность решить проблему?              — Зак? — голос, низкий и хриплый, грубо вмешался в воспоминания. Слишком резкое возвращение в настоящее садануло по мозгам. Зак сморгнул и понял, что звал Харон, а он сам уже довольно долго пялится не на Берроуза, а на того безымянного чумазого мужчину, вытащенного из «тайника» мутантов.       — Пойдешь с нами, — он облизал пересохшие губы. — По пути объясню, что к чему, но запомни одно, — ухватился пальцами за плечо, и сжал, жестко глядя в глаза, надеясь быть понятым с первого раза. — Ты мне обязан жизнью, понял?       И принялся резать верёвки, сдавливающие запястья только когда услышал сдавленное: «Да».              Он хотел было притормозить, отмыть заморашку, потом понял — вечером в городе все гули шляются по главному залу, и чем грязнее и непригляднее будет выглядеть новый «гладкокожий», тем лучше. Все-таки к доктору отводить, а так под грязью хрен разглядишь, насколько дело плохо — вот и основание чужаку остаться подольше.              В пути, поддерживая недавнего пленника под руку, он смог рассмотреть всё, что нужно. Из видимых повреждений только хромота на левую ногу, почти не двигающаяся левая же рука и прерывистое, поверхностное дыхание, хорошо знакомое после первой прогулки по Вашингтону в одиночестве. Рваная одежда почти ничего не говорила о своем обладателе, зато причёска… Зак долго пялился на короткий ирокез, и готов был поспорить на что угодно — под слоями грязи обнаружатся пирсинг и татуировки, какие-нибудь отличительные знаки местных банд. «Не моё дело», думал он, но все равно надеялся, что не ошибается. Потому что тогда не жалко и «по заслугам».              Мужчина заговорил сам, негромко прохрипел, преодолев очередной завал:       — Что делать надо будет? — он выговаривал слова с трудом, и то и дело запинался, опираясь на Зака.       — Понятия не имею, — можно просто говорить не всю правду. В конце концов, Зак действительно понятия не имел, что там за эксперименты у Берроуза. — Я должен одному другу, он врач, вытащил меня из передряги, кое-что подогнал повыгоднее. Ему вроде бы какой-то там помощник нужен. Это уже сами обговорите, но! Свалишь, не отработав, я тебя достану, и путешествие с супермутантами покажется лёгкой загородной прогулкой.              Он заметил тень ухмылки, и кивнул на свою ногу, ту самую, которой досталось в перестрелке: рваная штанина, заляпанная кровью, выглядела очень красноречиво.       — Было неприятно. Хочу подчеркнуть, это случилось, не пока я радиоактивными грибами баловался, а когда вытаскивал твою задницу из передряги. Так что поменьше ухмылок.              Снова пробормотал что-то Харон. Зак решил не переспрашивать — он и без того подозревал, что гуль не в восторге от нынешних раскладов, но какой был выбор? Берроуз не отвязался бы в любом случае, а финансов не хватало на игру в святошу. Да и парень этот наверняка рейдер и наворотил в жизни достаточно, чтобы немного пожертвовать собой ради науки. Не самый плохой расклад, уж всяко лучше, чем быть сожранным мутантами или разобранным на органы.              До Подземелья добирались долго. Спасенный задерживал: тормозил, падал пару раз, а на городские ворота, огромные тяжёлые двери, уставился как завороженный, бормоча что-то и морща лоб:       — Знакомое вроде что-то, — ответил он на вопросительный взгляд.       — «Что-то», — передразнил мужчину Зак и подтолкнул спину, заходя следом за ним. — Твой новый дом. Добро пожаловать.              Для города мертвецов Подземелье было чертовски людным местом. Гули шлялись по главному залу, будто им совершенно нечем было заняться. «Ничего, скоро будете не у статуи сидеть, а в нашем баре», — не без удовольствия думал парень, стараясь игнорировать опасливые взгляды, бросаемые в их сторону. Гладкокожий помогает гладкокожему, что здесь может вызвать подозрения?       — Тебя… как зовут? — мужчина остановился у самых дверей «Разделочной», обернувшись на своего спасителя.       — Зовут? — потер висок, отводя взгляд.— Зак. Доволен? Теперь двигай.              Он распахнул двери «Разделочной», одновременно желая разобраться с этим дерьмом поскорее, и надеясь, что дока не окажется на месте. С последним не повезло: Берроуз повернулся от рабочего терминала, недоуменно разглядывая посетителей. Выражение лица гуля изменилось буквально на глазах: с отстраненно-усталого до довольно-предвкушающего. Уже хорошо знакомое ощущение стыда, смешанного с ужасом, зудело под кожей.              — Вот, — Зак снова подтолкнул мужчину вперед. — У мутантов нашли, его бы подлатать и всякое такое, и… Короче, общайтесь тут сами. Док, я тебе человека привел, как обещал, ко мне больше нет вопросов?       Он чувствовал, как на него смотрит чумазый мужчина, как пялится в затылок Харон и довольно улыбается Берроуз.       — Никаких вопросов, Зак, совершенно никаких. Хорошая работа.       — Угу, — он мрачно кивнул, стараясь не смотреть ни на кого, и вышел, направляясь прямиком в бар.              Перед входом в «Девятый круг» уже висела приветственная растяжка, а на дверях объявление о времени открытия, написанное не просто аккуратным — красивым почерком. Сам бар встретил чистотой и приглушенным светом: за дальним столиком горел светильник и сидела, склонившись над столешницей, Грета. Зак подошёл, огибая столики, и приветственно кивнул женщине, опуская взгляд на разложенные довоенные плакаты. Он принес их сам буквально вчера, просто не смог пройти мимо сохранившихся картинок, пусть и выцветших от времени, но все равно ярких, таких правильных и красивых.              — Зак, — проскрипела Грета, поднимая на подошедшего усталый взгляд. — Вот, посмотри, — она порылась в стопке плакатов и вытащила несколько, выкладывая поверх остальных.              Нарисованные в два цвета, чёрно-красные, сюжетом они походили на любимые картинки Зака, а лаконичностью изображения — на агитационные плакаты Братства Стали. Только изображены на них были не солдаты, и даже не люди — гули. Гули, одетые в довоенные костюмы, поправляющие завитые усы и модные шляпы. Гули, затянутые в приталенные платья с пышными юбками или облачённые в шикарные вечерние наряды, с драгоценностями и замысловатыми причёсками…              — Это что? — он рассматривал плакаты, даже не скрывая удивления, подвинулся, чтобы было лучше видно Харону. Напарник хмыкнул и наклонился над столешницей, разглядывая плакаты с не меньшим интересом.              Грета ответила со вздохом, не дождавшись более внятной реакции:       — Рут придумала. Принесла мне, побоялась показывать тебе сама. Сказала, что это может понравиться местным: по всем Пустошам плакаты с людьми, но нигде нет плакатов с гулями. Идея хорошая, но так как главный здесь ты… — она снова многозначительно замолчала. Кажется, в воцарившейся тишине можно было расслышать, как скребутся за перекрытиями тараканы.              — Она сама нарисовала? — Зак опустил рюкзак на пол и сел за столик, рассеянно глянув на Грету. Он был удивлен и предложением Рут, и тем, что она умела рисовать, и тем, что вообще додумалась до подобного.       — Сама. Так ты не против?       — А? — Зак оторвался от размышлений и не сразу понял, что до сих пор ничего не ответил. — Нет, не против. Повесьте вперемешку с довоенными. И это… — устало потер переносицу, — это очень неплохо. Ладно… я тут кое-что принёс.              Он быстро выгрузил находки для бара: несколько чудом уцелевших, завернутых в тряпье стаканов, несколько свернутых плакатов, пачки чистящего средства, мыло и пустые бутылки для воды. Найденное у супермутантов — уже на личный разбор. Грета отослала отдыхать и пообещала разобрать и почистить находки для бара сама.              Зак не стал возражать и потащился в общественные душевые.              — Гули не моются, а? — приходилось говорить громче, чтобы Харон, оставшийся снаружи, расслышал. — Не молчи, а то подумаю, что ты сдох там.       Болтовня здорово отвлекала. Зак рассматривал раненную ногу, с неудовольствием понимая, что шрам все-таки останется. Хоть работоспособность не нарушена — повезло. А надеялся еще остаться «чистеньким», наивный.              — Не с гладкокожими, — наконец откликнулся из-за двери громила. Зак фыркнул, представляя морду напарника: наверняка весь сморщился и изворчался. Как тут не поддеть сильнее?              — Боишься?       — Брезгую!              Шум воды заглушил усталый смех.              После холодного душа, стуча зубами от холода, Зак поднялся к Кэрол. Хозяйка ночлежки вышла к ним сразу же, и желание поговорить с Хароном на ее изувеченном лице было слишком явным, чтобы его проигнорировать. Напарник, получив отмашку, увёл женщину в сторону и что-то негромко, спокойно ей рассказывал.       Зак старался не слушать, старался думать о чем-нибудь, и перед глазами одна за другой вставали картины сегодняшнего дня. Рванувший навстречу кентавр, супермутант с битой наперевес, вырванный клок мяса с голени и расчленённые трупы, человек, связанный по рукам и ногам, веревки, глубоко впившиеся в кожу… И плакаты. Странные, безумные плакаты с красивыми и счастливыми гулями.       Пришлось включить радио — выученные чуть ли не наизусть композиции заглушали чужие разговоры. Он ворочался, но всё-таки заснул под старые песни, бубнёж Тридога и байки о Сто Первом, который снова где-то кому-то помог.              К вечеру следующего дня разбитое состояние так и не прошло. Зак уже почти решил, что не пойдет ни на какое открытие, прикинется больным и разбитым, только чтобы не видеть и не слышать никого. Но Грета, будто почуявшая настроение шефа, чуть ли не силком вытащила с кровати и отчитала, как мать провинившегося ребёнка:              — Харон убил прежнего владельца, ты встал на его место, ходишь тут с каменным лицом и отпускаешь скверные шутки. Хоть понимаешь, как это выглядит со стороны? Неудивительно, что местные относятся к тебе настороженно. Ты обязан быть на открытии. И не просто быть, а улыбаться, так широко и жизнерадостно, как можешь. Слова приветствия возьму на себя, но даже не думай отсидеться в стороне.              Заку, не ожидавшему такого напора, только и оставалось согласиться.       — И приоденься, — уже скрываясь за дверью, добавила женщина.       — Приоденься? — парень возмущенно уставился на силуэт Греты, ещё виднеющийся за ширмами, и раздосадовано развел руки. — Извините, пожалуйста, забыл гардероб в Убежище.       — Не ёрничай, — проворчал Харон. — Нет так нет.              Зак только махнул рукой, но все равно не смог успокоиться. Что значит «приоденься»? Откуда бы взяться шмоткам, если все финансы чуть не подчистую вложены в бар? Он мялся, ругался себе под нос, наворачивая круги по ночлежке, и выкопал из рюкзака единственную чистую смену одежды: жутко мятые штопанные джинсы и клетчатую коричневую рубаху.              До самого открытия дел не осталось, новые служащие справлялись сами, только Харон отошел на завершающий инструктаж к недавно найденному охраннику. А может просто нашел причину оказаться подальше от нанимателя. Охранник, Роберт, был гулем из местных, относительно «свежим», не проблемным, достаточно умным и молчаливым. Харон кандидатуру одобрил, а Зак даже вникать не стал, свалив принятие решения на напарника.              Потихоньку стали подтягиваться первые посетители. Грета встречала их и рассаживала по столикам, позже к ней на помощь пришла Рут. Её Зак в первый момент даже не узнал: волосы собрала, платье какое-то нашла, с пышной юбкой до колена и широким поясом, так туго перетянутым на талии, что смотреть страшно. На подругу свою насмотрелась, что ли. Впрочем, ее вид скорее забавлял, чем раздражал, да и… молодец она. Зак покосился на плакаты. Гости уделяли им много внимания, ходили туда-сюда вдоль стен, как в настоящем музее. Даже появившийся в баре Берроуз первым делом рассмотрел все рисунки и только после направился к Заку, с сожалением понявшему, что избежать разговора не выйдет.              Он поднялся с места, натягивая на лицо самую доброжелательную улыбку, на какую был способен, хотя после внезапных поручений и угроз увеличить аренду это было чертовски сложно. Они перекинулись ничего не значащими любезностями, и Берроуз заговорил, прокомментировав, кажется, всё, от приветственной растяжки до новых тарелок. Бар ему действительно понравился.              — …по крайней мере, на первый взгляд, посмотрим, что будет к концу вечера, — хохотнул гуль, и Зак кисло улыбнулся шутке. Сегодня док разоделся — мэр города, как-никак! На нем был светлый костюм, и его помощница, Грейвз, сменила изгвазданные шмотки на чистые штаны и рубаху. Так и хотелось сказать: «Непривычно видеть вас чистым, док, всё в крови да в дерьме», но Зак держал язык за зубами и улыбался, как и советовала Грета. «Хоть вчерашнего мужика с собой не приволокли», — с облегчением думал он, старательно загоняя шевельнувшееся беспокойство в самый тёмный угол души.       Особой похвалы Берроуза удостоились развешанные по стенам работы Рут:       — Такого я еще нигде не видел, это успех, дорогуша, настоящий успех!              Он отошел, заговаривая с кем-то из местных жителей, и Зак выдохнул, возвращаясь в свой угол. Он сидел, сгорбившись, и глядел на гостей из своего угла волком. Они все разоделись, хотя обычно шлялись по Подземелью в рванье. А теперь повытаскивали все самое приличное из запасов, кто костюмы, что просто целую и относительно чистую одежду. С этими уродами Зак чувствовал себя неуютно, даже неуместно, совсем чужим и никому не нужным. Казалось, что гули косятся на него, перешёптываются и обсуждают. «Он убил Азрухала». «Он ненавидит гулей». «Чужой гладкокожий». От десятков несуществующих голосов нервно зудела кожа, хотелось скрыться от них всех подальше, хорошенько вымыться. Но он сидел и иногда пытался тянуть губы в улыбке, с сожалением понимая, что выходит скорее кривая гримаса.              Спасали только бутылка виски и песни, льющиеся из музыкального автомата, налаженного Уинтропом.              Грета, как и обещала, произнесла небольшую речь на открытии сама. Что-то о новых высотах и новой жизни старому бару, что-то о том, что Подземелье и его жители давно заслуживали хорошего места для отдыха, где можно не только выпить, но и послушать музыку, и потанцевать. У музыкального автомата специально оставили свободное от столиков пространство, и Зак видел, что позже гули действительно подтянулись туда. В одиночку или парами они переминались под музыку, прямо как бывало в Убежище, когда все собирались в кафешке и развлекались на полную катушку. А лучше всего было в восемнадцатилетие, когда взрослые оставили молодежь развлекаться, и Зак танцевал с Аматой, прижимая ее к себе неприлично тесно, а она как будто даже напрашивалась на большее, и если бы вечер не испортил Буч…              Воспоминания навалились горечью. Интересно, как они там, оба? Даже тупица Буч сейчас не вызывал прежней злости. Уютное кафе сто первого сменилось баром, полным сигаретного дыма и разлагающихся гулей. Зак вытряхнул последние капли виски в стакан и поднялся с места резковато, аж повело. Надо было взять добавку, а отвлекать Рут от посетителей не хотелось. Добраться до стойки, не вписавшись ни в кого, оказалось не так-то просто. Он дождался, пока Тито поставит стопки перед несколькими посетителями, и буркнул: «Виски, ещё. Бутылку, нахрен».              — Веселишься? — Грета встала рядом, довольно, по-хозяйски оглядывая помещение. Зак скосил на нее взгляд и кивнул в сторону дверей — на стоящего рядом с Робертом Харона:       — Вон кто веселится. Прямо как при Азрухале. Все возвращается на круги своя, а? — он фыркнул, опираясь о стойку локтями. — Осталось мне нацепить полосатый костюм и выглядеть как полное говно.              — И в последнем ты иногда достигаешь успеха, — протянула Грета, несильно ткнув пальцем в плечо. — Кроме шуток, прекрати пить, ты на ногах еле стоишь. Говорил с Рут, кстати?       — В смысле? Зачем? — парень скользнул взглядом по залу, высматривая официантку. Она нашлась в центре зала, брала заказ у одного из посетителей.       — Выразить благодарность? Между прочим, это она бегала по всему Подземелью и приглашала местных. Лично приглашала. У меня самой не хватило бы на это времени. Половина гостей иначе бы просто не добралась до нас. И задумка с плакатами её, а сегодня они «выстрелили». Не находишь, что это заслуживает немного добрых слов?              Вздох. Грета была права. Рут, девчонка, на которую он накинулся за грязные руки, за прошедшие дни так здорово помогла бару, что сказать «спасибо» — меньшее, что можно сделать.       — Поблагодарю.              — Да уж будь добр, — Грета развернулась и уставилась своими линялыми глазами так пристально, что продрало холодом. — Она тебя постоянно защищает перед местными. Ты ей нравишься, ума не приложу, почему.              Зак снова уставился на официантку, уже скверно соображая, к чему ведет Грета. Нетрезвый разум буксовал. Что значит «нравишься»? Единственный их разговор был скандалом из-за нарывов, а короткие контакты по делу и мимолетные встречи в баре не шли в счёт. Он наблюдал за ней довольно долго и подошел, только когда заметил, что один из посетителей как-то слишком активно уговаривает Рут присесть за его столик.       — Эй, дело есть, — он уставился на девушку исподлобья, поздновато сообразив, что начать надо было как-то иначе.       — Шеф зовет, — Рут отошла от посетителя даже как-то слишком торопливо. — Что-то случилось?              Зак заметил, как она смяла ткань юбки в пальцах, и с досадой качнул головой:       — Не напрягайся так, пойдем, — кивнул в сторону, засовывая руки в карманы. В голове висел туман из-за выпитого, сигаретный дым добивал уставшие мозги. — Ты это… — Зак остановился у входа в соседний зал, прислоняясь плечом к стене. — Ты молодец. Идея с плакатами просто супер.              — Спасибо, — несмотря на благодарность, Рут смотрела с недоверием, немного сгорбившись, как будто ожидала подначки.       Зак мысленно чертыхнулся — вот ведь, она что, совсем извергом его считает?       — Да расслабься, — протянул руку и коснулся плеча, слегка сжал там, где еще сохранилась кожа. Девушка едва заметно дернулась, и Зак убрал руку. — Прости. Ты… Грета говорит, ты побоялась сама мне показать. Почему?              Она молчала, уставившись себе под ноги, слишком долго. Да что такое-то, неужели настолько задел тот выговор про пальцы? Так какого хрена Грета говорит «нравишься ей»? Зак глянул по сторонам и заметил, как косятся местные. Наверняка начнется: гладкокожий обижает нашу женщину, бла-бла-бла. Черта с два.              — Пойдем потанцуем, — он сказал это вслух сразу как придумал, не желая утруждать себя размышлениями. Пусть местные видят, что он нормально относится к гулям, и уж конечно никого не унижает. Не её, это точно. — Ты любишь «The Ink Spots»? Я люблю.              Тут-то она и оступилась в первый раз. Зак подметил это почти с умилением и подхватил ладонь Рут, другой рукой притягивая к себе за талию. Негромко подпел:       — Maybe, youʼll think of me, — улыбнулся, заглядывая в глаза. Виски был отличном фильтром реальности. За прошедшее время девчушка и правда хорошо поработала над собой: ни одного нарыва, все сухо и чисто — смогла же, когда захотела. Темно-коричневая корочка на остатках носа, сохранившаяся кожа почти белая, а под дымчатой роговицей угадывался прежний цвет глаз — голубой. Девушка смотрела удивленно, но на пьяную попытку пения ответила слабой улыбкой. Зак посчитал это хорошим знаком.              — Замечательно выглядишь сегодня, — наверное, надо было сказать «чудесно» или «прекрасно», но в отношении гуля это было максимально возможной степенью восхищения.       — Спасибо, очень… неожиданно, — Рут была ниже на полголовы и слишком близко, а Зак был слишком пьян, чтобы сопротивляться вспыхнувшему интересу.              Рут упорно глядела то за плечо, то куда-то ниже подбородка, а Зак скользил взглядом по её лицу, не особо скрываясь, и прекрасно видел робкую улыбку, то и дело появляющуюся на губах. Девчонка была одновременно такой отвратительной и хорошенькой, что он невольно улыбался в ответ. Она, верно, думала, что если соберёт еще густые волосы в высокую причёску, перехваченную лентой так, что несколько прядей выбивались на облезлую шею, то станет смотреться лучше. Или думала, что если наденет серёжки, — голубые камешки в ещё не сгнивших мочках, — то будет почти «как раньше», до того, как стала гнить заживо? Он завел руку на поясницу девушки, слегка приминая ткань юбки, и не без удовольствия отметил, что наверняка смог бы обхватить талию пальцами, если бы захотел, такой ненормально тонкой и хрупкой она была.              — Рут, — позвал Зак, всё так же прижимая её к себе, и заглядывал в лицо, пьяно и настойчиво. — Не бойся меня.       Эти ее смущение, внезапная зажатость почему-то изрядно веселили, и он сильнее сжал пальцы на талии, слегка погладил облезшее запястье большим пальцем.       — У меня есть идеи насчет твоих плакатов. Нарисуй еще, попробуем продать, — он наклонился к самому уху, близко-близко. — Сначала в Подземелье, потом уломаю Хоффа. Может, кто из внешнего мира захочет, там же много всяких… из ваших.              Рут сильнее сжала пальцы на плечах, но так и не осмелилась посмотреть в лицо:       — Вы… серьёзно?       — Серьёзнее некуда. И не «вы», ага?       Она кивнула.              Безумно хотелось спросить — как это случилось? Как получилось так, что она, человек в недавнем прошлом, стала вот «этим»? Только какие-то крохи разума не давали задать вопрос, и Зак продолжал переминаться с ноги на ногу, изображая неловкий танец.              Песня оказалась слишком короткой, а сменившая её композиция — слишком быстрой, чтобы продолжать прижиматься. Зак выпустил Рут, внезапно не зная, куда девать руки.       — Ну… — по привычке мимоходом глянув на пальцы, не осталось ли какой грязи, он спрятал руки за спину. — Спасибо, Рут. И насчет плакатов всё-таки подумай.              Он развернулся, не дождавшись ответа и, только чудом не врезавшись ни в кого, почти вывалился из бара, оперся спиной о стену, устало растерев лицо ладонями. Голова шла кругом, но воздух в коридоре после накуренного помещения казался даже свежим. Желание вымыться сменилось необходимостью утонуть в дезинфицирующем растворе. Не только потому, что отирался в толпе ходячих трупов и прижимался к девчонке-гулю. Что-то мерзкое скреблось в груди, какое-то неуловимое гадкое чувство… о котором лучше подумать на трезвую голову.              Харон нагнал его на подходе к ночлежке. Говорить ничего не стал, только смерил взглядом и распахнул перед подвыпившим нанимателем двери. Отчего-то перед ним было стыдно, хотя вроде бы не сделал ничего такого.       — Они там сами закончат, — объяснился Зак, добираясь до кровати. — Я для этого их и нанял, чтобы не самому всё.              Глупо, должно быть, оправдываться перед тем, кому это к чёрту не вперлось. Парень замолчал и потянулся к фляжке, оставленной под подушкой. Да, он выпил, но недостаточно, чтобы сразу отрубиться, да и гнетущее ощущение хотелось срочно утопить в очередной порции алкоголя. Эх, не забрал у Тито бутылку…              — Всё же прошло хорошо, — он говорил вслух скорее для самоуспокоения, прекрасно зная, что от Харона беседы не дождёшься. — Народа много было. Все такие… расфуфыренные. Если так будет каждый день, дела пойдут в гору. — Отхлебнул из фляжки, утер рот ладонью. — Только почему так паршиво?              Зак выпил еще, косясь на Харона, устроившегося на стуле возле двери, и поймал себя на том, что снова сравнивает его с другими гулями. Конкретно сейчас — с Рут. Они были разными, и дело не только в том, что она хилая девчонка, а он — огромный головорез. Дело в степени разложения, в разнице отвратительных изменений, превративших людей в ходячие трупы. Харон такой давно, по нему и видно: весь какой-то обветренный, и обнаженное мясо, огрубевшее за столько лет, наверняка не чувствует ничего. Рут же… Грета говорила, она стала такой недавно, так что и кожи на её теле было куда больше, и мышцы выглядели светлее и розовее, а по венам бежала не зелёная или чёрная, а все еще красная кровь. И волос у нее было больше, и… наверное, она была хорошенькой раньше.              Он поймал себя на том, что вспоминает шею девчонки, сухие ломкие пряди волос, выбившиеся из прически, тонкую талию и подрагивающие пальцы, и от этих воспоминаний где-то внизу живота нарастает тепло — отвратительное, неправильное. В этом было сложно признаться даже себе, и Зак попробовал думать о ней иначе, как о том мертвом диком гуле в «Разделочной».              Какая Рут под одеждой? Какие вообще разумные гули? Какой Харон? Он едва ли смог бы вспомнить, сколько раз задавался этим вопросом, но не мог остановиться и сейчас. Или особенно сейчас, когда мозг плыл от выпитого.              Кожи, должно быть, нет в тех местах, что чаще соприкасаются с одеждой, там, где больше всего натирает. Это особенно хорошо видно по рукам: самые облезлые всегда пальцы и ладони, сгибы локтей и сами локти, а на лице, кроме носа, страдали больше всего рот и нижняя челюсть.              — Харон?       Наёмник повернулся нехотя. Зак раздумывал о формулировке только пару мгновений и сказал как есть:       — Разденься.       Гуль уставился пристально, обдумывая услышанное, и глухо переспросил:       — Зачем?              Простой вопрос поставил в тупик.       — Ты… ты не переспрашивай, делай, — Зак потер лоб пальцами. Не говорить же «Ты единственный из разумных гулей, кому я вообще могу такое приказать. Просто удовлетвори мое любопытство». Виски делал все сложнее и проще одновременно, но выдерживать тяжёлый взгляд оказалось не так трудно. Привык, что ли.              Харон помолчал еще некоторое время и выдал очередную интерпретацию услышанного:       — Раздеться — сменить броню? — он говорил монотонно, с потрясающей терпеливостью, ничем не выдавая своё недовольство. — Сейчас?              — Да, — Зак рассеянно кивнул, снова прикладываясь к фляге. Он определённо не был готов к потоку уточняющих вопросов, и придумывать адекватные ответы получалось скверно. — Сменить броню сейчас. Таскаешься по городу в этом круглыми сутками… раздражаешь.              — В этом нет смысла.       — В этом нет смысла, — Зак ткнул фляжкой в сторону гуля. — Мы в Подземелье, не думаешь, что косятся на нас не только потому что я редкостный мудак, но и потому что ты пугаешь всех до усрачки?              — Так и задумано.              Зак уставился исподлобья, вяло соображая, как, если не добиться своего, то хоть замять тему. Харон глянул на фляжку, зажатую в пальцах, снова перевёл взгляд на лицо парня и молчал еще некоторое время, прежде чем устало выдохнул:       — Зачем? Это не входит в контракт, я не стану этого делать. Но мне интересно. Говори.              В каком-нибудь другом мире всё, должно быть, куда проще. Там Харон не переспрашивал и не тыкал в морду контрактом, а просто делал, не задавая лишних вопросов по сомнительным поручениям.              — В «Разделочной» у Берроуза мертвые дикие лежат. Такие все… сухие, совсем без кожи. Ну, я и подумал… — Зак замолк, напоровшись на взгляд Харона как на нож, всаженный под ребра.              — Подумал, что тебе интересно знать, как выглядит разумный гуль без одежды? — он сказал это совсем тихо, но сведённые брови и напряженная линия рта выдавали его чувства.       — Ну… в общем-то да, — Зак уныло покосился на фляжку.              — Это ненормально, — после недолгого молчания подытожил гуль.       — Контракт, вот что не нормально! А у меня здоровое любопытство.              — Слишком много пьешь, — отрезал Харон, хотя на его лице только законченный идиот не смог бы прочитать «Если бы не контракт, выбил бы всю дурь». — Отдай фляжку и ложись спать. Грета ждет завтра утром, разбирать бардак.              Фляжку гуль и правда отобрал — выдернул из пальцев не сопротивляющегося нанимателя и, вернувшись на свое место, больше не проронил ни слова.              Зак еще какое-то время сидел на краю кровати, тупо пялясь на обшарпанный пол, помутневший, с какими-то тёмными разводами, пятнами краски и какого-то въевшегося дерьма… и завалился на кровать, отвернувшись к стене. Сегодня он устал злиться и переживать, просто лежал, вяло раздумывая, что все последние ночи, каждый раз, как ложился спать, на ум не шло ничего хорошего. Одинаковая вязкая серость. Ни одного долбаного просвета в череде мерзостей и болотной мути, заполнившей, кажется, всё нутро.              Ни следующее утро, ни следующий день не развеяли это ощущение. В бар он старался заходить в первой половине дня, не желая встречаться больше необходимого ни с местными, ни с Рут. И, пересчитывая вместе с Гретой доход, изо дня в день уверялся только в одном — хорошее открытие не обещает, что дела пойдут в гору.              Первая неделя работы прошла тухло. Гули приходили в бар, но всё, вырученное за неделю, только немного превышало сумму, заработанную в самый первый вечер. Средства улетучивались на глазах, и Зак с каждым разом все отчётливее понимал, что надо выбраться из города, найти подработку, может, опять устроить весёлую жизнь какой-нибудь из мелких банд, с поразительной упрямостью появляющихся в окрестностях Вашингтона.              В конце недели пришло время отдать половину зарплаты служащим, часть крышек с Гретой отложили на будущие закупки и непредвиденные расходы. Пришлось зайти и в «Разделочную» — передать доку деньги за аренду.              Зак не стал проходить далеко, только перешагнул порог, оглядывая комнату. Ни черта там не изменилось, разве что труп дикого лежал, кажется, другой, и койка Рейли снова была занята чьими-то вещами. На кушетке неподалеку нашелся их обладатель — тот самый мужчина, спасенный от супермутантов. Да, он был жив, даже в сознании: сидел спиной ко входу, занятый разговором с медсестрой Грейвз, отмытый и переодетый в чистое. Зак подвинулся так, чтобы его нельзя было рассмотреть — чертовски не хотелось общаться с этим человеком, да и улегшееся было чувство вины подкатило к горлу тошнотой.              Берроуз, перехватив взгляд Зака, понизил голос, будто собирался поведать какой-то секрет:       — Хороший парень, тихий и удобный. Восхитительный образчик. Не помнит ни черта, даже своего имени. Но мы ему другое придумали.       — Какое? «Эй ты»? — он покосился на двери, надеясь избежать разговора по душам, и даже ухватился за ручку. Вид живого и вроде бы здорового мужчины должен был успокоить совесть, червём шевелящуюся под кожей всю последнюю неделю, но на практике вышло иначе. — Ладно, док, пошёл я.              Он боялся узнать об этом человеке еще хоть что-то, превратить из абстрактного рейдера, найденного в логове мутантов, в живого человека, молодого парня, оставленного на откуп сумасшедшему медику, решившему, что может придумать средство от гулификации, проводя эксперименты на людях.              — Заком назвали, в честь спасителя, — слова Берроуза заставили замереть на пороге. — Пусть помнит, благодаря кому он здесь.       — Это шутка? — выговорить удалось только раза с третьего.       — Какая шутка? — док щурился, и смотрел, кажется, с откровенной издевкой. — Он согласился, идея блестящая, и…       — Да идите вы… — Зак сжался, понимая, что не хочет останавливать слова, выплескивающиеся наружу, чем бы они ни откликнулись в будущем. И договорил он уже в глаза Берроузу, чётко выделяя слова: — Идите к чёрту.              Зак выскочил от дока молнией, отмахнулся от кого-то, окликнувшего по имени, и плюхнулся на ближайшую лавку, тонущую в тени огромной статуи в центре общего зала. Кто-то встал рядом, Зак покосился нехотя — Харон, — и снова зажмурился, оцепенел, спрятав лицо в ладонях.              — Я вас всех ненавижу, — негромко сообщил он наёмнику чуть погодя. Острое, странное ощущение, будто продолжаешь давить гной из раны. — Всех, каждого из вас. Не гулей… не только гулей. Всех. Тебя, может, меньше других, но ты тоже бесишь. И я тебя бешу. Но у меня твоя бумажка, и ты не можешь уйти. Ты нужен мне. И я тебе нужен. Потому что я не Азрухал, несмотря ни на что, — выдохнул и добавил уже совсем тихо, едва различимо. — Пока не Азрухал.              Голоса гулей, шарканье, шаги, хлопки дверей и отдаленное гудение Цербера, играющая откуда-то музыка, все смешалось в сплошной гул. Харон заговорил, кажется, через тысячу лет, и его голос странным образом прорвался сквозь отупение:       — Успокоился? Тогда подними глаза.              Зак отнял руки от лица, даже не думая, за каким чёртом это понадобилось. Наткнулся взглядом на чьи-то ноги: грязные военные ботинки, пыльные штаны, кобура у пояса, подсумки. Взгляд пошел выше, по чёрной куртке, наплечникам и прикладу автомата, виднеющегося за плечом. На секунду появившаяся надежда вспыхнула спичкой и погасла, не оставив после себя ничего, кроме дурного предчувствия.              Ленни, телохранитель дока-расчленителя, смотрел сверху вниз достаточно долго и, только убедившись, что его узнали, пророкотал:       — Работа есть. Надо поговорить.