Талион

Этим утром было как назло очень жарко для осени, но если на рассвете это не ощущалось, то ближе к полудню Зак хотел только двух вещей: упасть где-нибудь в тени и попить. Ни того, ни другого он не делал, прекрасно запомнив по своему опыту — стоит глотнуть воды, и не остановишься, выхлебаешь бутылку за раз, а потом захочется ещё и ещё. Потому он только расстегнул ворот куртки насколько позволяла броня и то и дело приглушенно ругался себе под нос. Жрать хотелось тоже, о чем иногда намекал подвывающий желудок — порция лапши, с трудом съеденная перед выходом, была недостаточной для долгого перехода. Это на карте смотришь и вроде бы близко от Вашингтона на запад, а на деле пришлось идти окружными путями чтобы избежать встречи с патрулями супермутантов и мелкими бандами рейдеров. Посторонние стычки в планы Зака не вписывались. На деле даже эта вылазка не вписывалась, но Ленни прямо сказал: за дело платят две тысячи. Две тысячи — это почти месячная аренда и гарантия, что средств хватит и на бар, и на сон не под открытым небом или где-нибудь в развалинах, и питание не свежепойманными крысами, а нормальной едой. — Жрать хочу, — признался Зак, когда они сворачивали с разбитой дороги направо, к хорошо сохранившимся домам небольшого поселения. — Не советовал бы есть там, — Харону, кажется, и жара и голод были безразличны, но даже за такие фишки расплата гниющим телом была слишком велика. — Почему? Это же знакомые дока, — парень пожал плечами, ища взглядом нужный дом. — Едва ли они попробуют отравить человека, которого послал их друг. Насчет дружеских отношений между доком-расчленителем и простыми деревенскими жителями Зак сомневался, но мало ли как жизнь повернулась. Может это чей-то родственник или друг детства, и о его настоящей профессии местные даже не догадываются. — Предпочитаю не проверять такие вещи на практике, — откликнулся Харон. — Потому и жив до сих пор. — Ну, знаешь… Может, лучше было бы сдохнуть от несварения, чем ходить с такой кислой рожей всю жизнь. На ворчащего себе под нос гуля Зак внимания больше не обращал. Все здания здесь были похожи друг на друга: двухэтажные, с неплохо сохранившейся деревянной облицовкой, покосившимися почтовыми ящиками и чистыми сухими газонами. Здешние жители не были фермерами: не видно ни больших хранилищ, ни сколько бы то ни было приметных облагороженных земель, ни даже загонов с браминами. Возможно, как и в некоторых других поселениях, промышляли торговлей. Правда, Ленни сказал «охотники», и добавил, что нужный человек, Джек Смит, найдётся в первом доме по левую сторону, если заходить с юга. А ещё Ленни предупредил, что лучше обойтись без лишних вопросов, хотя вопросы эти были. Три коротких удара по двери. Открыли не сразу, но появившейся на пороге ухоженной женщине Зак невольно ответил широкой улыбкой — настолько не ожидал увидеть здесь кого-то вроде нее. Привык, что люди на поверхности в основном зашуганные, угрюмые и чумазые. — Привет, — она бегло оглядела путников с ног до головы, чуть дольше задержав взгляд на гуле, но, вежливо улыбаясь в ответ, посторонилась, приглашая зайти. — Ты, наверное, к моему мужу, Джеку? Он ждет всё утро, проходи, пожалуйста. Слишком много вежливости настораживало. Главным образом тем, что хозяйка обращалась к нему одному, а на Харона старалась больше вовсе не смотреть. Мельком глянув на ничего не выражающую морду гуля, Зак шагнул в темноту прихожей, навстречу лившейся из динамика радио незнакомой музыке. Внутри было душно. Окна заколочены, сквозь прилаженные деревяшки солнечный свет резал воздух широкими полосами, высвечивая лестницу и скромную, но аккуратную мебель. Хозяйка провела на кухню, маленькую и плохо освещенную. За обеденным столом сидели двое: седой уже мужчина и мальчишка лет десяти, уставившийся на гостей с плохо скрываемым интересом. — Это к тебе, Джек. — Вы друзья Ленни? — мужчина протянул Заку ладонь, пожал коротко, приглашая сесть. — Джуниор, иди в комнату. — Опять? Никогда с гостями… эх, — мальчишка слез со стула неохотно, но отцу перечить не стал. Скоро послышался топот по лестнице, хлопнула дверь на втором этаже. А на кухне пахло едой. Зак с надеждой глянул на пирог у плиты, усаживаясь на освободившийся стул. Кивнул Харону на соседний, но гуль предпочёл остаться в углу комнаты, в точке с самым хорошим обзором. «Параноик», — не без удовольствия отметил парень. Зато самому можно немного расслабиться. — Да, друзья. Но задачу мне обрисовали очень расплывчато, — Зак потер лоб, припоминая разговор с громилой, очень ладно ложащийся на приглушенный военный марш, заигравший по радио. — Сказал, на месте уточнить. Я так понимаю, в городе надо встретиться с некой Карен Джонсон и сопроводить её до указанной точки. Вроде бы она беременна? — не «вроде бы». Сразу было сказано: «делай что хочешь, но с ней и ребенком всё должно быть в порядке. И никакой химии в пути, никаких критических повреждений». — Ленни говорил, что могут возникнуть некоторые проблемы с её мужем. — О да, так точно, могут, — Джек закивал. Обернулся к жене. — Дорогая, накорми гостя, пока у нас есть время. — И снова обратил внимание на Зака. — Видишь ли, ее муж, Так Джонсон, не очень сговорчивый малый. Их семью в городке не особо любят. Я бы даже сказал, совсем не любят. И дело не столько в том, что они недостаточно сил вкладывают в общину, сколько в поразительно резком непринятии всех наших традиций. И когда это началось? Когда Так съездил на заработок в Ривет-сити, хотя ему каждый говорил ждать беды от этой поездки, насмотрелся на этих городских бестолочей, и всё! Все основы традиционного уклада старой-доброй Америки у него в голове рухнули. Мало того, он и жену свою испортил! А у нас тут каждый житель на счету. Я прекрасно помню отца Така, — золотой был человек, — он ни за что не позволил бы себе распространять о своем доме грязные слухи и позорить перед соседями. — Слухи? — Зак переспросил скорее для того, чтобы поддержать разговор. Куда больше болтовни о провинностях семейства Джонсонов его волновал горячий мясной пирог, принесённый женой Джека. Она положила на тарелку гостя довольно внушительный кусок — сочный, с кусочками тошки и лука. А еще, в этом семействе не было гулей, и можно было быть на сто процентов уверенным в том, что ничья гнойная рука не прикасалась к продуктам во время готовки. За плечом откашлялся Харон. — Не будешь? — Зак повернулся, и фыркнул в ответ на каменное выражение лица наёмника. — Я так и думал. Пахло ужасно аппетитно, и на вкус оказалось тоже божественно. Настолько, что он хватанул сразу слишком много и чуть не обжёг язык. — Слухи, — Джек подвинул к Заку кружку кофе, ароматного, почти как в Убежище. Это ли не рай? — Должен сказать, без преувеличения, наш городок — образцовый. Мы исправно участвуем в выборах, поддерживаем законно избранного президента… — И уже несколько лет подряд наш город — лучший город Соединенных Штатов, — почти кокетливо ввернула хозяйка, усаживаясь за стол с гостями. — Прости, Джек, не смогла удержаться. — Ничего страшного, Линда. Зак жевал пирог и пялился на эту странную семейную пару, распинающуюся про какого-то президента и какие-то выборы. В Убежище про такое рассказывали, вся эта социально-политическая жизнь — часть устройства довоенного мира. Правительство США должно было дать сигнал жителям Убежищ, но, пребывая на поверхности уже больше двух месяцев, Зак прекрасно усвоил — никакого правительства не существует. По крайней мере, в том понимании, что было раньше. — Простите, а… лучший городок среди каких? — Ну всяких… разных, — хозяйка замялась, немного растеряно глянула на мужа и почти возмущённо поджала губы. — Лучший среди всех. По крайней мере, ни Роквилл, ни Спрингфилд точно нам не соперники. И уж конечно не Спрингвейл. — Спрингвейл, полторы шлюхи! — Зак не сдержался, захохотал, пришлось даже прикрыть рот руками, чтобы не плеваться едой. Как назло кусок пирога пошёл не в то горло, и смех перерос в кашель. Стирая выступившие на глазах слезы, Зак попытался объясниться перед застывшим в недоумении семейством. Даже Харон, кажется, осуждающе уставился в затылок. — Я был там. Он старался успокоиться и вернуть лицу приличное выражение, но отчего-то упоминание Спрингвейла именно в контексте соревнования городов вызывало почти неконтролируемую реакцию: — Ну правда, не город, а развалины, местные жители неприветливые и распущенные, — дурацкая ухмылка все равно лезла на лицо, хотя воспоминания о городишке неподалеку от Мегатонны и сто первого Убежища были скорее невесёлыми. Такими же невесёлыми, как мертвая проститутка. — И в местной школе полный бедлам, дети, можно сказать, на потолке висят, а родители совсем головы потеряли. Он слышал, что рейдеры, облюбовавшие спрингвейльскую школу, разделались сразу с несколькими семьями. Вроде бы и сейчас их останки можно было найти подвешенными на крючьях внутри здания. По крайней мере, белёсые черепа, насаженные на ограду, он видел и сам, правда очень издалека. Только вот Джек Смит и его хорошенькая жена, скорее всего, просто не знали об этом. Линда по окончанию речи Зака только возмущённо кивала, округлившимися глазами уставившись на гостя. — И на этих людей хочет равняться Так Джонсон! — Джек поднялся из-за стола, глянул на Зака, уже расправившегося со своей порцией пирога, и позвал за собой. Они снова вышли в прихожую, Джек кивнул на заколоченное окно, где между досок виднелись центральная улица и несколько зданий. — Их дом по нашей линии, не доходя до «Красной ракеты». Видишь вон того мужчину? — Зак присмотрелся и правда заметил, как от какой-то одноэтажной халупы, поначалу показавшейся нежилой, бежит человек. — Со стариком Харрисом связался, тоже тот еще баламут, совсем из ума выжил. Но с него что взять, старый уже, после смерти жены двинулся рассудком. Не каждый такое горе перенесёт без потерь. Зак коротко кашлянул. Слушать об отношениях внутри городишка ему было совершенно не интересно, да и время шло. — Вот, значит… Тот мужчина и есть Так Джонсон. Я тебе скажу честно, — мужчина глянул на Харона, остановившегося в стороне, и отвел Зака на пару шагов подальше, положив крупную ладонь на плечо. — Можете делать всё, что необходимо. Жители предупреждены, детей держат дома, никто и слова не скажет в случае чего. Так, видишь ли, очень вспыльчивый. Как из Ривет-сити вернулся, ходит с пушкой наперевес, даже не поговоришь нормально — все дулом в лицо тычет. И уж если придется его… — мужчина явно с трудом подбирал правильные слова, и Зак решил помочь: — Подстрелить? — Да… Если придется подстрелить, мы со скорбью примем этот вынужденный шаг. — Понял, — фактически это было разрешением на убийство «своего», и с этого момента Зак не сомневался: Така не то что «возможно» придется убрать — это практически стопроцентная необходимость. — А что про его жену сказать можете? — Карен? Истеричка. Не в моих правилах говорить такое о женщинах, но она и правда слишком заносчива, а кроме того пустоголова. За мужем своим ходит как собачка, в рот заглядывает. Неудивительно, что она так просто пошла у него на поводу. Зак спрашивал ещё, и Джек отвечал: молодая пара уходит из города этим днем, а всю неделю до этого собиралась. Так ходил к торговцам, обменял старое охотничье ружьё на почти новенький дробовик, таскался с рюкзаком. Можно было взять их дома, но проще всего поймать на выходе из города, когда спрятаться будет уже некуда, а до того момента можно отсидеться здесь, в гостях у Смита. Ждать долго не пришлось. Зак увидел первым, как на улице появилась семейная пара: мужчина шёл впереди, напряжённо сжимая в руках дробовик, а за ним плелась его жена с хорошо заметным круглым животом. Зак удивлялся: и потащило же их куда-то в таком положении? Тихий городок, надо было просто заткнуть язык себе куда поглубже, дождаться, пока жена родит, вырастить ребенка и… Звучало до одури знакомо, он предпочёл не развивать мысль, вышел из дома, разом передумав тянуть брамина за хвост. Да, он хотел бы разобраться по-хорошему. Да, местные почему-то сдали их доку с потрохами, но Так мог уйти. Уйти живым, забыть про свою жену, мало, что ли, баб в Вашингтоне? А ее ждал богатей в Тенпенни-Тауэр, а Тенпенни-Тауэр — это не дыра посреди Пустошей, всяко лучше. Конечно, хрен его знает, что там у него на уме, но вдруг повезет? Но одного взгляда на напряженные спины покидающих город людей хватило для того, чтобы понять — бесполезно. Он вскинул карабин еще на ходу, прицеливаясь по впереди идущему мужчине. Тихий сигнал VATS оповестил о высоком степени попадания в голову, и Зак вдавил спусковой крючок. Закричала женщина. Мужчина рухнул, но по невероятно тупому стечению обстоятельств оказался живым — тут же схватился за дробовик. Харон рванул нанимателя в сторону, а Зак, понимая, что баба попросту убегает, рявкнул: «Держи её!». Раненый Так промазал — заряд впился в землю где-то рядом, полоснуло по плечу и руке, обожгло слабой болью — рикошеты. Зак, в отместку за нервы и сорванный быстрый захват, выпустил короткую очередь в сторону лежащего посреди дороги человека. Тот затих вроде бы, и Зак со всех ног побежал к Харону, скрывшемуся из вида. Он только раз глянул по сторонам: жители высыпали на улицу, не отходя дальше порога своего дома. Мужчины, женщины, дети — совсем мало их, и никто не сделал даже шага, чтобы помочь сбежавшей Карен или проверить, жив ли раскинувшийся ничком в крови Так. — Куда она? — крикнул на ходу, и какая-то женщина ткнула рукой в нужную сторону, а другая добавила: — За углом дома Смитов! Туда! Зак кивнул, прибавляя ходу. Беременная не убежала далеко — Харон удерживал её, почти аккуратно прижимая к стене дома Смитов, а она билась, сыпала проклятиями, и рыдала, бессвязно моля то ли отпустить, то ли пристрелить. — Только не к ним, только не к ним! — всё, что смог различить Зак, поняв, о ком она, только когда из-за угла показался Джек Смит. — Не к ним, — буркнул он, доставая из кармана тряпицу — иногда стирал ей пот со лба, но сейчас пригодится как кляп. Ленни предупреждал, что она будет много болтать, да и громкие рыдания — это слишком. Он затолкал тряпку в рот женщине через силу: она мотала головой и сжимала зубы. Пришлось хорошенько ухватить и пообещать сломать челюсть. — Харон, поведешь ты, следи за ней хорошенько. И свяжи руки. Гуль не отреагировал. Зак уставился на наемника — снова кирпич вместо морды. — Не нравится? — Кивнул. — Понимаю. Но это приказ. — Конечно. Зак сам отошел к Джеку: тот просил поскорее уходить, но повел за собой — жена завернёт в дорогу пирог, небольшой подарок лично от них за помощь городу с «нестабильными элементами». «Пирог — это хорошо», думал Зак, возвращаясь на главную улицу, и невольно встал над телом убитого мужчины, пытаясь угадать, где видел его. Пока Джек Смит ушел в дом, он рассматривал загорелое лицо: щёку прострелил в первый раз, вот с чем была проблема. Попал, но не критично. Надо в следующий раз ждать более высокого процента на VATS. Но в общем-то лицо даже сохранилось. Видный мужчина, наверное, был. Может, старый Джек его потому и не любил, что его молодая, хорошенькая жена засматривалась на соседа? Тонкий нос, глаза темные, кожа чистая… похож на… — Вот, держите, — Смит почти впихнул в руки пирог, замотанный в тряпицу. — Держите и поторопитесь. — Угу, спасибо, — отвести взгляд от мертвеца оказалось непросто. Зак кивнул и поспешил к Харону, прочь из этого чокнутого городишка, жители которого с таким нескрываемым облегчением следили за тем, как одного из них убивают чужаки, а другую уводят с кляпом во рту. Только пройдя мимо аккуратной вывески «Андейл» Зак понял, на кого же похож Так Джонсон. На Буча. Карен ныла. Она пыталась сбежать дважды, поняв, что существенного вреда ей стараются не причинить. После третьей попытки Зак плюнул, приказал остановиться и, игнорируя неодобрительный взгляд Харона, защелкнул на шее женщины рабский ошейник. — Давай, кивни, ты же знаешь, что это за штучка? — он держал её за плечо, заглядывая в опухшее, зарёванное лицо. Сейчас она была совсем некрасивой. И кивала некрасиво, подвывая. Глупая, она не знала, что ошейник без взрывчатки — Ленни небезосновательно полагал, что дурында попытается бежать даже с ним, потому отдал нерабочий, просто чтобы припугнуть. И ведь действовало — скулила, но тихо-тихо. И напряжённо обрисовались жилы на худой шее. Зак заметил под воротником просторного платья блеск, потянул на себя — серебряная цепочка, на ней подвеска — цветок. Женщина вздрогнула, мотнула головой, и Зак дёрнул скорее от раздражения, да так сильно, что украшение осталось в ладони. — Молчать, — буркнул, убирая цепочку в карман. Не заниматься же починкой цацки для бабы, которую сдаешь в рабство… или куда там. — Шагаем дальше. Харон подтолкнул женщину вперёд, даже не глянув на нанимателя. Зак не хотел ничего такого, просто нужны были деньги. Чтобы заработать две тысячи крышек за одну ходку, пришлось бы лазить по самым опасным задницам Вашингтона с совершенно неясными последствиями для своего здоровья. В свете этого сопровождение из пункта А в пункт Б казалось почти детской задачкой, главное — не знать подробностей. Кому именно, для чего именно — все это совершенно не важно. Как и не важно, кто стал исполнителем заказа. Карен бы всё равно отвели в Тенпенни-Тауэр, а её мужа, вероятнее всего, убили, возможно вовсе не так быстро и чисто, как удалось провернуть. Навскидку можно назвать с десяток способов хуже. Зак обдумывал каждый из этих вариантов и соглашался сам с собой — да, так гораздо лучше, чем если бы исполнителем стал кто-то другой. Не давала покоя противная мысль, что по-хорошему надо бы добраться до заказчика, да и до самого Ленни, пристрелить их за такие поручения, но элементарное понимание того, что и сил не хватит, и на их место всё равно придут другие, немного охлаждало пыл. Всё больше подмывало по пути выдернуть кляп, спросить — ну что, что вы такого наделали в Андейле, что местные даже пальцем не пошевелили, чтобы предотвратить произошедшее, но Зак держался. Снова пришлось делать крюк, обходить открытый кинотеатр и логово рейдеров, о котором предупредил помощник дока. Большая банда сидела там уже достаточно давно — и как только не добрались до жителей городка, сидящих в благополучии всего в паре часов неспешного пути? Зак догадывался, что дело замешано на выгоде: может, это хорошая нажива, и наличие целого поселения под боком позволяет приманивать путников и торговцев. Из-за периодических попыток бежать, из-за обхода опасных точек до Тенпенни добрались ближе к закату. Зато спала дневная жара, и температура вернулась к привычной прохладе начала ноября. Когда над горизонтом показалась громада башни, усыпанная яркими светящимися окнами, Зак встал прямо посреди дороги: — Это… оно? — вопрос в воздух. Харон продолжал игнорировать всё, что не являлось приказом, а у Карен во рту всё ещё была тряпка. Тенпенни-Тауэр, конечно, уступала в высоте обелиску в Вашингтоне, но определенно впечатляла размерами. Обелиск — вытянутый, тянущийся к небу, но эта громада — приземлённая, прямоугольная, как огромный монолит воткнутый в землю, была ко всему прочему обитаемой. Да, возле монумента стояли посты Братства Стали, да, вроде бы внутри сидел Тридог со своей радиостудией, но это совсем другое. В сравнении с этим великолепием горелые остовы домов, мимо которых прошли к показавшейся вдали «Красной ракете», выглядели вдвойне чуждо. Разруха рядом с островком богачей, огражденным крепкими, с виду неприступными стенами. Возле «Красной ракеты» их уже ждали. Двое на земле, и еще двое на крыше — предусмотрительные какие. Внутри скреблось беспокойство: вдруг эти заказчики наплюют на договоренность с Ленни и доком, пристрелят, заберут бабу и не заплатят? Зак настолько напрягся, что не додумался даже придумать какой-нибудь умный ход, отослать Харона страховать со стороны или вроде того. Да и что-то подсказывало — человек с винтовкой на крыше вел их уже достаточно долго. Если уж не пристрелил до сих пор, значит, всё в порядке. Карен приняли без лишних вопросов, всучили в руки мешок крышек. Зак, наблюдающий, как один из наёмников перехватывал женщину под руки, отметил, что на мужчине, как и на его спутнике, хорошая броня, и сами они… чистые. И это по какой-то причине было не менее важным, чем узнать: — Куда её? — вопрос все-таки прорвался наружу. — Тебе-то что? — в голосе отозвавшегося наёмника не было угрозы, скорее легкая ирония и нечто вроде пренебрежения. — Меньше знаешь — крепче спишь. — А правда, что там, — Зак кивнул на сияющую окнами громаду, — всякие богатенькие живут? — Ну да. Самые богатые люди Вашингтонской Пустоши, а то и всего США. — Ну конечно, — вмешался удерживающий Карен мужчина. — Это ты «Гоморру» и «Лаки тридцать восемь» не видел, вот там… — Да заткнись ты со своим Лаки, задрал. Они ушли, приглушённо пререкаясь, а Заку только и оставалось смотреть в спины уходящих в сторону башни людей. Вернул в реальность недовольный голос стрелка сверху: — Ты, блядь, долго ещё тут стоять будешь? Вали отсюда. И он свалил. — Хочу жить там, в Башне, — признался Зак в пути, надеясь вызвать хоть какую реакцию со стороны гуля, до сих пор не проронившего ни слова, если не брать в расчет короткое обсуждение обратного пути. Харон неопределённо дернул плечом скорее для того, чтобы от него отвязались, всем видом демонстрируя нерасположенность к беседам. Напрашиваться Зак не стал — от гуля фонило неодобрением, да так мощно, что побаливала голова. Или это всё-таки от длинного сложного дня? Он решил остановиться на ночь в Мегатонне: снова зайти к Нове, раз уж добавилось немного крышек — подумаешь, сто двадцать от двух тысяч убавится. Подумал мельком, пожалуй, впервые со знакомства с женщиной: а сколько она получает на руки? Сто двадцать — сумма хорошая. Грета без процентов только за месяц получает чуть больше, чем Нова за ночь, но сколько скупердяй Мориарти забирает себе? Наверняка больше половины отходит заведению, а Нове — разве что окупить стимулятор после особо прытких клиентов. Попавшиеся в пути стайки диких собак и крыс практически не сбивали с толку. Харон продолжал отмалчиваться, а Зак размышлял о выгоде держать кого-то вроде Новы в заведении. Только в городе гулей разве такое возможно? Он хотел спросить у спутника, но решил отложить разговор до лучших времен. Чувство самосохранения подсказывало, что сейчас не лучшее время говорить о гулях-шлюхах. Ночная Мегатонна — десятки огней от горящих лампочек, сочащиеся светом пробоины в построенных из хлама домах. Тенпенни-Тауэр не чета этому городишку, но как успел к нему привыкнуть, как, оказывается, скучал, перебравшись в Подземелье. Привычно помявшись возле ворот, на этот раз Зак пошёл прямиком в салун. Ночь, куча народа, шумно и дымно. Взгляд выцепил несколько знакомых рож, но одного человека, возможность встречи с которым до сих пор выводила из равновесия, в зале не было. С того разговора с Джерико прошла уже неделя — растерянность вроде бы прошла, Зак даже думал, что готов встретиться со стариком снова, посмотреть в глаза, небрежно поздороваться, а погляди же — ничего подобного. Он опять оставил Харона внизу — тем более к тому снова опрометью бросился Харя, — отсыпал немного крышек и назначил встречу и выдвижение в Вашингтон на утро, а сам ушел к Нове, надеясь, что гуль придумает где поспать в случае чего. Хотя он же сам утверждал, что сон ему не нужен, вот пусть и… Надоел! Как будто без его молчаливого неодобрения недостаточно тошно. Он не мог избавиться от этих мыслей, даже оказавшись с Новой в одной постели. — Ты как комок нервов, — говорила она позже, умело разминая задеревеневшие мышцы спины. Зак лежал мордой в подушки и только неопределённо мычал что-то. Накладно выходило приходить к шлюхе, чтобы поболтать или поспать, но иначе не получалось. — Выходи из Подземелья почаще, возьми у Симмса один из городских домов в аренду, поживи как нормальный человек. Не то чтобы я плохо относилась к гулям, но работа в Подземелье тебя скоро доведёт до белого каления. Зачем тебе это? — Не знаю, — он только пожал плечами. Вопрос звучал слишком сложно для полуночи. — Мы скоро поставим всё на ноги, ещё немного поднажать, и работать будет само, без моего вмешательства. Главное потерпеть. — Ха, — Нова приникла к спине всем телом, но даже ощущение прижавшейся женской груди и дыхание у виска не вызвало ничего кроме легкого тепла. — Я тоже так думала когда-то, и где я сейчас? — На моей спине, — Зак фыркнул, лениво ущипнул Нову за бедро. — Шикарное местечко, кстати. — Если бы, — она шутливо сжала зубы на загривке и легла рядом, привлекая к себе. Зак не знал точно, но догадывался, что ей вроде бы даже нравится так — просто валяться рядом и водить ладонями по телу. «Наверное, я самый клёвый и красивый из её клиентов» — самодовольно думал он, водя ладонью по ребрам и изгибу талии. Он снова разузнал о жизни в городе, временно переключаясь с обдумывания прошедшего дня на неторопливый рассказ и красивый голос женщины. В Мегатонне всё как обычно, никаких крупных событий, никаких скандалов и интриг. — Но ты, наверное, про Джерико хочешь узнать? — спросила как бы невзначай, но Зака бросило в краску: то ли от смущения — да с какой бы стати судьба старикана его интересовала? — то ли от злости на её правоту. Он хотел огрызнуться, но передумал: — Я заметил, что его снова нет в салуне. Стечение обстоятельств или на мое возвращение каждый раз выпадает день трезвости? — теория имела право на существование, если бы не одно но: Зак возвращался в город, не следуя расписанию и не предупреждая никого заранее. — Ну… Он давно не появлялся в Салуне. Приболел. — Приболел? — впору благодарить усталость, вопрос прозвучал достаточно безразлично. — Давно — это сколько? — С неделю, — неуверенно ответила женщина. — Ничего серьёзного вроде бы, то ли с ногой что-то, то ли простыл, а может всё сразу. Чёрч в любом случае знает больше. Он пытался сообразить, не обидел ли слишком тактичную Нову, или она уже привыкла к выкрутасам странного парня из Убежища, который по возвращению с Пустоши может только расспрашивать о сплетнях и делах прежнего напарника, а не раскатывать по кровати такую красавицу за честно заплаченные крышки. Через час она уже спала, а Зак рассеянно смотрел на рыжий затылок, раздумывая об услышанном. Непрошенное знание о самочувствии старика нервировало. Вроде бы не его дело теперь, а не беспокоиться не выходило. Еще какое-то время он разглядывал тёмный потолок, не в состоянии уснуть, и все-таки вылез из кровати. Старался двигаться бесшумно: тихо надел разбросанные шмотки, зашнуровал сапоги. — Куда ты? — сонный голос из-за спины. — Ночь же. Зак замер, буркнул через плечо: — Щас вернусь. И, подхватив рюкзак, сбежал по лестнице вниз, мимо ничего не понимающего Харона, повернувшегося к нему от стойки, прочь из салуна. Он чуть не заблудился — слишком сложная система слабоосвещенных мостков для уставшего и запутавшегося мозга. Это уже было когда-то. Он прекрасно помнил себя, стоящего в нескольких шагах от дома старика, кажется, с месяц назад? А сейчас совсем темно и тихо вокруг, только слабый свет из пробоин в стенах. Джерико, бывало, оставлял лампу включённой, иногда и вовсе засыпал за столом. Может и сейчас спит, а может, глушит виски в одиночестве, и нарушать его спокойствие своим появлением было чудовищно неловко. Стимуляторы в ладони как-то разом потяжелели. Ну что он скажет? «Услышал, что ты в салун не ходишь, решил вот занести?» Да Джерико решит, что издевается, по шее надаёт или дверь перед носом захлопнет. Всё наверняка несерьёзно, и будет смешно: какой-то пацан подумал, что его помощь вообще нужна. Да что с ним может случиться? Это же Джерико, старый бессмертный рейдер. Дверь в местную клинику открылась далеко не сразу, и перед тем, как в дверном проёме показалась седовласая голова дока Чёрча, Зак вполне чётко расслышал об упырях и умниках, которые ломятся посреди ночи. — Надеюсь, ты действительно серьёзно болен, парень… — против света его лицо слилось в одно тёмное пятно. — А, это ты. Что надо? Выглядишь здоровым. — Я слышал тут, что Джерико приболел, — сжал стимуляторы. — Вот узнать зашел, может надо чего? — А я тут при чём? И почему ко мне зашёл, а не к нему? — не услышав ответа на вопрос, Чёрч даже начал закрывать дверь, но вдруг притормозил. — Вообще — надо. Это что у тебя? — кивнул на ладонь, и Зак с готовностью протянул ему стимы. — Да, сгодится, если, конечно, готов бесплатно отдать. Он и без того здесь в долгах по уши, и тратиться снова даже по дружбе у меня средств нет. Чёрч повернулся, сгребая стимы, и жёлто-оранжевый свет выхватил из теней рельеф морщинистой кожи, недоверчиво поджатые губы: — Так ты серьезно, что ли, отдаёшь? — Ну да, — теперь, когда руки опустели, кажется, немного отлегло от сердца. Но стоять на пороге, когда Чёрч с легкостью мог прочитать на освещённом лице и растерянность, и смущение, было некомфортно. Зак сделал полшага в сторону, в тень. — Может, ещё что надо? Что с ним? На всякий случай упёрся ботинком в край двери. Чёрч опустил взгляд и вздохнул — медленно, тяжело и как будто напоказ. Скрестил руки на груди: — Старая рана на бедре разнылась и пневмонию подхватил. Лечится. И, если уж ты такой благодетель, можешь ему на лекарства подкинуть. — Сколько? — Зак полез в рюкзак и не сразу понял, что док молчит, и молчит слишком долго. А потом широкая ладонь сжалась на плече, затаскивая в клинику. — Проходи уже. Говорить приходилось тихо — на койках в клинике отлеживались после детоксина местные пьяницы. Чёрч говорил про антибиотики, мол, неплохо бы на них подкинуть. И, пока Зак отсчитывал крышки, док задумчиво стучал пальцами по столешнице, а потом принялся писать на клочке бумаги. Протянул Заку: — Если принесёшь, я тебе даже заплачу. Времени нет самому искать, караванщики не завозят. Отодвинув горку крышек, Зак кинул взгляд на листок: какие-то трубки, реагенты… плёнка? На вопросительный взгляд Чёрч пожал плечами и поднялся с места, подтащил на стол ящик, набитый хламом: — Вот такие, — он по очереди показывал разные приблуды, а Зак смотрел и пытался запомнить, смутно припоминая похожее в кабинете отца. — Для рентгена. Без него тут как без рук. И бедового твоего проверю заодно. Ещё около получаса ушло на разъяснения. На что обратить внимание, как транспортировать, чтобы не испортить… доставка специфического товара изнутри всегда оказывалась сложнее предполагаемого. Зак уже на пороге вспомнил, обернулся: — Док… а снотворное есть какое-нибудь? Чёрч задумчиво жамкал губами, но уточнять, за каким чертом, не стал, покопался у себя и протянул небольшой пластиковый пузырек: — Внутри бумага, дозировка написана. Зак не глядя затолкал пузырек в карман. Надо думать, запросы на снотворное и успокоительное на поверхности ничуть не меньше, чем под землей. Он полез отсчитывал крышки и, глянув на дока, добавил: — Только не говори, что я приходил, — понизил голос до шепота. — Соври что-нибудь, Джерико ни стимы, ни лекарства не примет, если узнает, что от меня. И прикрыл за собой дверь. Твёрдая уверенность в том, что от помощи старик откажется, прочно засела в голове. Он точно стал бы возмущаться, что подачки от всяких сосунков не нужны. Да и объясняйся ещё, почему сам не зашел. Мысли о рентгене и списке от Чёрча сделали обратную дорогу до салуна почти незаметной. Зак прошел мимо всё ещё сидящего за стойкой Харона. На внимательный взгляд наёмника только махнул ладонью — «всё в порядке» и «утром встретимся», — и вернулся в комнату наверху. Уже ложась рядом с сонно заворочавшейся Новой, пытающейся продрать глаза, шикнул: — Спи, — и прижал замерзшие ладони к тёплому животу девушки. Разговор с доком никак не шёл из головы, заставляя вспоминать: Джерико кашлял часто, а кровь была? Память подводила, да и старик никогда рассказывал, не жаловался на здоровье всерьёз, только ругался, но это он делал всегда и по любому поводу. Надо было выпить снотворного, но Зак понадеялся развеяться с Новой по утру, и решил не рисковать. Только проснувшись несколько часов спустя понял, что короткий поверхностный сон не принес ни свежести ума, ни новых сил телу. Перед глазами худое плечо с почти незаметными в скудном освещении веснушками, отпечатки чьих-то пальцев тёмными пятнами чуть выше локтя. Под рукой — впалый живот, выпирающие ребра под большим пальцем. И под тонким одеялом очертания стройных бедер и ног. Он смотрел на Нову, ощущал рядом, но не чувствовал ничего, кроме тянущей тревоги из-за скопившихся дел. Зак не стал будить девушку. Бесшумно оделся, забрал оружие и рюкзак, спустился в главный зал. Ранним утром здесь было чертовски пусто: только Харон, сидящий в углу, и Харя, ковыряющийся в старом радио. — …Пустошь! Это я, Тридогнайт… — шипение помех, удар по приемнику. — …. С новостями и музыкой, которую могут выдержать… — снова помехи, ещё один удар. Дождавшись, когда бармен прекратит бить радио, Зак взял воды и сухариков на перекус, сел за одним из пустых столов, где свет получше. Харону, хоть тот и не интересовался, пояснил: — С оружием разберусь и пойдем. Вчера… сил не было. Сил не было и сегодня, но навязчивый страх сдохнуть, если карабин вдруг переклинит посреди боя, брал верх. — …последние новости? — голос Тридога, до того почти неслышный, наконец зазвучал ровно и разборчиво. — Я тоже нет, но время-то пришло. Разбирая оружие, Зак невольно прислушивался к чуши, которую несёт диджей, и отстранённо думал, где достать нужное Чёрчу. В какую-нибудь городскую больницу нагрянуть? Так их давным-давно все разграбили. — Боюсь, без наших приятелей из Братства вся Столичная пустошь уже была бы захвачена грязными выродками, — надрывалось радио. …а где не разграбили, там проще найти свою смерть, чем запчасти для медицинских аппаратов. Еще неплохой вариант узнать у Ленни и дока — они же всякими органами занимаются, анализы делают, прочую хрень… должно быть что-то подобное. — Вспомним хотя бы мальчишку из Грейдича! Можно было остановиться на этом, но умница Сто Первый то бабку через дорогу, захваченную супермутантами переведет, то поможет жителям ма-аленького городка на мосту выстоять против банды рейдеров… Что же, Сто Первый, твоими стараниями этот мир действительно может стать лучше! — Да ёб твою мать, Харя, выруби ты это радио! — Зак рявкнул неожиданно даже для себя. Сегодня утром Тридог явно был в настроении расхваливать Джеймса на все лады, и это почему-то жутко бесило, уже не говоря о том, что замалчивание правды о Грейдиче раздражало и пугало до ужаса. Он молчал о помощи старого наёмника, но молчал и о роли самого Зака во всей этой истории. Роли не очень красивой. Тем временем бодрый голос заткнулся, а против спокойной музыки парень не имел ничего. Только Харя, с опаской глядя на нервного посетителя, всё равно на всякий случай убавил громкость. Дорогу до Подземелья за последний месяц Зак выучил почти наизусть. Знал, где ожидать неприятностей, знал даже время, в какое по улицам шляются супермутанты, и в какое с большой вероятностью можно нарваться на стаю диких гулей в переходах метро. Он запомнил это, путешествуя с Хароном — молчаливый уродец знал город как свои пять пальцев. И в Подземелье к парню успели привыкнуть. Не пялились больше как в первые дни. Кто-то даже здоровался, и Зак машинально отвечал, не испытывая ни раздражения, ни отвращения, будто каждый из проходящих мимо гулей был, самое большее, тенью. До дверей бара, над которыми всё ещё висела приветственная растяжка, он тоже добрался на автомате. Оглядел помещение: Роберт у дверей, Тито расставлял бутылки, пара посетителей тихо надирались в углу, но ни Греты, ни Рут не видно. — И где они? — Зак опёрся о стойку локтями. Бармен, отвлёкшись от своего занятия, кивнул на подсобку, и от дальнейших расспросов его спас один из посетителей, потребовавших добавки. Сейчас переговорить о делах бара, отдать Грете крышки за аренду, и можно на отдых. Только Харон… Он, как туча над головой, вроде тихий, а всё время кажется, что ещё чуть и разразится громом и молниями. — Ты иди… — Зак наткнулся взглядом на ничего не выражающую морду гуля. — Не знаю, делай, что хочешь. Сегодня в городе, утром пойдем к Ленни. Телохранителя дока он упомянул совсем не случайно — брезгливо скривившееся лицо громилы хоть на мгновение разбило отчуждённость, висящую с момента ухода из Андейла. Не безграничный восторг, но хоть что-то, кроме тотального игнорирования всего, не касающегося непосредственно действий. Зак заглянул в кладовую. Тусклый свет, тесное пространство между заставленными стеллажами — в Подземелье все помещения были распределены впритык, свободное место — скорее роскошь, чем данность. Вот и тут пришлось здорово пободаться, чтобы и разместить всё нужное, и перекроить проходы поудобнее. — Грета? — Она к Кэрол ушла, — женский голос из-за дальних полок. Рут вышла на свет, и тот яркими пятнами выхватил куски сохранившейся светлой кожи. — Я могу чем-то помочь? — Да нет, мне надо… — Зак замешкался, глядя на девушку. А ведь после открытия так и не извинился за странную выходку, за что Грета до сих пор смотрела косо, а Рут… а что Рут? Она и раньше, и сейчас вела себя так, словно всё в порядке. Слишком вежливая, чтобы доставить неудобство обидой? Или Грета действительно преувеличивала, и ничего «такого» не произошло? Он подбирал слова для извинений, но они застревали где-то в горле, неловкие и нечестные. Извиниться за танец? Так он не сожалел. За то, что прижимался слишком тесно? Так ей вроде бы нравилось. Потому сказал вовсе не то, что собирался поначалу: — Я тебе про плакаты говорил, сделала? На продажу. Рут как будто ожидала услышать другое. Ответила не сразу, этим своим почти человеческим, ещё не до конца изменившимся голосом: — У меня в комнате несколько. Я принесу. Разминуться в узком проходе — задачка почти невыполнимая, если кто-то и не думает сторониться. Зак не дал ей прошмыгнуть мимо себя, поймал за предплечье: — Рут? — под пальцами бежит по венам кровь — легкая пульсация жизни в куске кожи и мяса, облепившим кости. Он всего лишь хотел узнать, права ли Грета, спросить, что значит: «ты ей нравишься». Она не двигалась, замерла, а Зак не отпускал, немея от того, что делает. Пальцами по руке выше, касаясь выступающей вены — из-за частичного отсутствия кожи и почти сошедшего жира выпуклой и плотной, как червь. Дальше, по плечу, задевая лямку платья — шорох ткани по сухому телу. Обвел по краю клочок сохранившейся на шее кожи: — Больно? Рут не отвечала и не поднимала взгляд, глубокая тень скрывала лицо — хорошо, почти непонятно, кто перед тобой, человек или… если бы не яркие, отчётливые ощущения на пальцах. Зак сглотнул, замер, на пробу снова поднял руку — отдёрнется или нет? — тыльной стороной ладони коснулся скулы. Не отдёрнулась, не сделала и шагу назад, только шумно выдохнула через рот. — Рут? — позвал снова, проводя по волосам на виске. Ломкие, чистые. Уцепился пальцами за стеллаж рядом с её головой. Чужим такое не позволено. Ни танцевать так близко, ни хватать за руки, ни прикасаться в полутемной кладовке, не проверять наощупь гуль ты или человек. А ведь если сейчас пойти совсем немного дальше, спустить лямки, обведя ладонями плечи, сдвинуть лиф платья, она едва ли будет сопротивляться. И если обхватить за талию — как хотел тогда, во время танца, и чуть позже, так, чтобы сомкнуть пальцы, — убежит или будет всё так же стоять, глядя в пол и позволяя делать с собой что угодно? А если попробовать на вкус, коснуться губами щеки — какая она будет? Как вяленое мясо, или как человек? И почему в Мегатонне, лёжа рядом с Новой, красивой гладкокожей Новой, он не хотел ничего, и почему сейчас, глядя на этот ходячий труп с человеческим голосом, чувствовал то, что испытывать можно только к нормальным? Не к таким, как она? — Рут, ты сама понимаешь? — тихо, со стучащим в горле сердцем, отталкивая упорно лезущую в голову картинку обнаженных плеч и лишенной кожи груди в ладонях. — Понимаешь, что это невозможно? Гнилые губы, умирающее тело… каким это может быть? Отвратительным. Мерзким. Отталкивающим. Тень отступила с поднятого лица медленно, обнажая следы от заживших нарывов и зарубцовывающуюся ткань, окружающую оголённые мышцы. — Понимаю, — спокойный голос, уверенный взгляд снизу. Глаза голубые, подернутые белёсой плёнкой, скоро станут однородными склерами, как у остальных. — Теперь можно пройти? — Нет. Нет, погоди. Он пошарил по карманам, сгреб охапку мусора: бумажки, пустая гильза, недогрызенный кусок сухаря, песок… почему в карманах грёбаный песок? И всё-таки нужное нашлось. Цепочка, сорванная с шеи Карен Джонсон, лопнувшая в одном из звеньев. Сам замочек цел, ремонт прост и недорог. И по-хорошему бы принести потом, уже починенную, но необходимость подарить хоть что-то прямо сейчас не давала сделать и шага прочь. — Вот, держи, — на подхваченную ладонь опустилась цепочка с подвеской: небольшой аккуратный цветок, начищенный прежней хозяйкой до блеска. — Я тут… нашел случайно. Подумал, мне не нужно, а ты же девушка, все дела. Поморщился, наблюдая за тем, как Рут медленно поднесла украшение ближе к лицу, рассматривая, и запоздало подумал, что гулям может быть неудобно носить всякие цацки. Наверняка же шею царапает, а у них все без кожи… А ещё подарки девушкам делают тоже иначе. Не «я случайно нашёл», а «я искал для тебя», но возвращать слова было поздно. Добавил неловко: — Вроде бы цепочка не должна натирать, лёгкая. Рут скользнула ничего не выражающим взглядом по лицу Зака, сжала подвеску в пальцах: — Я пойду. — Иди. Посторонился, и, как только дверь хлопнула, ткнулся лбом в стеллаж. Это было… неуместно. На пальцах всё ещё оставалось ощущение шершавого тела, будто касался дерева с частично содранной корой. И изнутри почему-то то же чувство — засело занозой и мешало вдохнуть. Сразу по выходу он наткнулся на Харона. Гуль стоял напротив подсобки, в паре шагов впереди, и ничего не говорил, но по его лицу было видно — только что вышедшую девушку он заметил, и едва ли подумал что-то хорошее о затянувшемся пребывании один на один. — Я же сказал тебе делать, что хочешь… — Потому ждал тебя. Зак вскинул брови — это еще что за новости? — Только не говори, что соскучился, — реакции на шутку не последовало. Зак подождал, добавит ли Харон что-то еще, но тот просто стоял и глядел поверх головы. — А знаешь… хорошо. Да. Хорошо, что ты дождался. У меня твоя болтливость уже вот где сидит, — полоснул пальцами по шее. — Хочешь молчать — молчи. А слушать придется. Пойдем, — он кивнул за собой, завернув только к Тито — за бутылкой. Подхватил виски, ускоряя шаг. Прочь из бара, минуя оживленную городскую площадь и холл исторического музея, к ступеням у входа, уже привычному месту для отдыха от всего и всех. Только сейчас он шёл не отдыхать. Напряжение, сжимающееся тугой пружиной на протяжении последних суток, срывалось с крючка — ещё чуть, и ударит со всей силы. Он плюхнул под ноги рюкзак, устроил сверху карабин и открыл бутылку. Хлебнул из горла. — Садись. Это приказ. Харон опустился на ступени неподалёку, и Зак не заметил даже тени напряжения в движениях гуля, не услышал недовольства, как будто этот кусок разлагающегося мяса плевал на всё, что происходит. Плевал на унизительные приказы, отданные в сущности мальчишкой, на явно взвинченное состояние нанимателя. — Кто ты такой, Харон? Какого хрена? Почему ты не можешь как… как нормальные? Почему молчишь? Тебе же не нравится всё это. Не нравилось, когда мы впервые связались с доком и Ленни, не нравилось, когда притащили того… — назвать пленника по имени не поворачивался язык, и Зак выплюнул презрительно: — рейдера в «Разделочную». Он хотел бы опьянеть с одного глотка, но голова оставалась на удивление чистой, будто злость прояснила мысли, вымела всё лишнее. — Давай, скажи… Скажи мне, я уже в списке «паршивых крыс»? Помнишь? — он стукнул ладонью по ступеням, впиваясь в гуля взглядом. — Мы сидели вот тут, на этих же ступенях, и ты сказал, что Азрухал — паршивая крыса. А я спросил о параметрах… Сейчас ответишь? Уже всё, или мне надо ещё немного поработать, чтобы ты тоже отстрелил мне голову? От Харона рикошетило всё, ни одно злое слово не достигало цели. Он сидел как огромная каменная глыба и безразлично оглядывал площадь перед музеем, по привычке отслеживая периметр. Зак не умел так. Не мог быть одновременно среди мира и вне его, смотрел на гуля и завидовал темной, липкой завистью. — Ты же… — выдохнул раздражённое «а-а-а», вцепившись пальцами в лицо, растер кожу, пытаясь остыть, хоть как-то сбросить напряжение. Не помогло. — Я же всё это делаю не потому что так хочу творить какое-то говно… Вот те двое рейдеров, они наверняка кучу людей убили, и убили как-нибудь страшно, расчленили вживую, на крючья подвесили. Я помню, что они делают… видел и сейчас вижу иногда. Хочу, не хочу, стоит закрыть глаза — и вижу. Разве плохо, что мы их доку сплавили? На двоих ублюдков меньше. Или… тот, у супермутантов. Ну тоже рейдер наверняка, а если и не рейдер — Берроуз же не расчленитель. Подлатает его, может, что дельное для науки выжмет, и отпустит на все четыре стороны. Свалит как миленький, как та девчонка, как её… Рейли? Харон, скажи. Я приказываю. Приказываю тебе отвечать. Сейчас же. Монолог в никуда. — Ты не сказал про вчера, — после недолгого молчания прохрипел гуль. Он повернулся, с холодным интересом глядя в лицо нанимателя. — Про беременную женщину, отданную в рабство богачам из Тенпенни-Тауэр. Про её мужа, застреленного посреди дороги. Зак сжался. Отвел взгляд, сцепив пальцы на коленях. Это было сложно. Слишком сложно и неприятно, чтобы придумать хоть одно обоснование своему поступку кроме… — Нам нужны были крышки. Харон повёл плечами, снова отворачиваясь к площади: — Так с этого и надо было начинать. Тебе нужны крышки. Заплатить за аренду, отдать работникам, закупить товар. В наше время средства достать непросто, — он говорил неторопливо и негромко, приходилось напрягать слух, чтобы расслышать, но каждое слово ложилось камнем. — Меня не волнуют твои моральные выборы, передо мной не надо оправдываться. Я тебе не друг, не отец и не наставник. Но себя не надо обманывать. Он сделал паузу, совсем короткую, но Зак застыл под потоком слов, как недавно замирала под его прикосновениями Рут. — Ты пошёл добывать органы не потому, что светило в области изучения гулей, доктор Берроуз, попросил тебя. И уж точно не ради науки. Пошёл просто потому что это выгоднее, чем лезть в рейдерские берлоги: банда заведомо меньше, стабильная плата плюс найденное барахло на продажу. И пленника мутантов в город ты приволок, потому что иначе потерял бы бонусы от мэра. Но выкрутился — и в спасателя поиграл, и дело сделал. — Какая… разница? — в горле пересохло. — Какая разница, это все рейдеры, мусор. В «Супермарте» и на улицах Вашингтона, на дорогах между городами… там же убиваем? — Убиваем. Простая, понятная смерть. Кара. Пуля в голову — и нет больше ни разговоров, ни обсуждений. Они меня мало волнуют. Куда больше волнует то, что мальчик, вышедший из Убежища, превращается в того, для кого поначалу стало нормой притащить рейдера на органы, а потом — своими руками отдать в рабство ни в чём неповинную женщину и её нерождённого ребенка. Жизнь целой семьи на две тысячи крышек и полдня работы. Выгодная сделка. — А вдруг повезёт? — искоса, выкручивая запястья. — Вдруг там не убьют, и ребёнок вырастет нормальным? В большом, богатом и безопасном доме? Не посреди Пустошей? Здесь говно кругом, здесь нельзя жить. — Это не тебе решать. Повезёт, говоришь? — гуль медленно моргнул, осознавая услышанное. — Уже повезло, встретили тебя. — Меня? — Зак сжал губы. — Меня. А ты как бы не при чём? Ты, типа, ходишь, и делаешь всё, что тебе говорят. Это не я, а мы вместе сделали всё это, как бы тебе там ни хотелось думать. Это всё наша с тобой вина. Не моя одна, ты понял? Харон снова как будто покрывался камнем, врастал в ступени, как изваяние, до сути которого не достучаться, которое не слышит и не видит. — Ты как зомби… — Зак не сказал, прошипел, тихо, отчаянно. — Труп, сшитый из других трупов, только… ты сшит из чужих поступков. У тебя нет ничего своего. И ты не имеешь права говорить всё это мне. Замолчал, заметив, что на лице гуля мелькнула кривая улыбка. — Что? Тебе смешно? — оторопь в голосе. — Отвечай. — Забавно. Ты вытребовал мое мнение, а теперь недоволен. Непоследовательно. — Да ты… — Непоследовательный мальчик. Берёшь лучшее оружие Пустоши и требуешь от него личного отношения, но от тех, кто тебе это личное отношение готов дать, бежишь, как от огня. Отец, Джерико. Об одном постоянно слушаешь по радио, другого выглядываешь в Мегатонне, каждую секунду трясешься — встретится или не встретится. Мотался посреди ночи — я видел куда, это моя работа, знать, куда тебя носит и почему. Смотришь с расстояния, боишься подойти. Как слепой кутёнок, тычешься во все двери, падаешь, а протянутые руки кусаешь до крови. Или вот Рут… — Заткнись. — Рут-то тебе что сделала? Что ты ей сказал сегодня? — Я сказал заткнись. — На всех кроме себя плевать. Иначе бы не вёл себя, как говно. — Это приказ. Харон уже даже не скрывал застывшей на губах ухмылки. Не рассерженной, не ироничной, а… снисходительной. Вдох и выдох. — Тебе нужно одобрение. Это не ко мне, — за весь разговор Харон ни разу не повысил голоса, вот и сейчас говорил всё так же ровно, монотонно. — Найди другого телохранителя. Парни из Парадиз-Фоллз будут в восторге. — Не-ет, — Зак отставил бутылку трясущимися руками подальше. Неловко задел, и виски опрокинулся, растёкся по ступеням. Зазвенело стекло. — Нет. Ты от меня никуда не денешься. Никогда, ты понял? Пока я жив, ты будешь со мной, а твоя работа — всеми способами делать так, чтобы я выжил. Вот ирония? Мы с тобой, получается, вместе навсегда. Поднялся на ноги, покачнулся, потеряв равновесие. Голова плыла, будто пьяный, пульс бился барабанами в висках. — Навсегда. Подхватил рюкзак и автомат. — И мы идем к Ленни прямо сейчас. Поторапливайся. Он забыл про крышки, которые хотел отдать Грете, забыл про дела в баре и про плакаты, которые должна принести Рут. Хотелось просто действовать, делать хоть что-то. И просто идти, пробираясь через городские завалы и полностью переключившись на слежение за радаром, было лучшим выходом. На ободранном, потрёпанном клочке желтой бумаги, что док оставил вместе с первой посылкой Берроузу, было ясно написано: у той же торговки на Берегу Потомака, в полдень, и кто-то из них там или будет, или нет. Дока нельзя найти, его можно только дождаться. Лаборатория, где потрошили рейдеров, сейчас была не более чем ещё одной пустой комнатой в разрушенном здании, без намека на обитаемость. Заметив гостей, старая мусорщица на берегу Потомака, у которой и встретились впервые, просияла беззубой улыбкой, кивая в сторону отдыхавшего у костра человека. Не человек — скала в пыльной броне, с лежащим на коленях автоматом. — Слишком часто видимся, — он поднялся на ноги, не уступающий Харону ростом, уставился чёрными глазами на Зака. — Дела к доку? — Да, — парень порылся в рюкзаке. Вытащил аккуратно сложенный в четверть листок, протянул мужчине. — Нужно вот это. Детали для рентгена. Мне показывали, что надо, но док, думаю, сам всё знает. Ленни пробежался взглядом по написанному, хмыкнул: — Конечно знает. Тебе отдать, или за доставку заплатить хочешь? — За доставку, и… на месте заплатят. — Не пойдет. Деньги вперёд. Тысяча по доброй дружбе, — заметив удивление, Ленни едва сдержал смех, ткнул в список. — Эти трубки достать целыми дорого встанет. И это повезло, что у вас там трансформатор не полетел. Пленку достанем, не проблема. Согласен, или сам поискать попробуешь? А где искать? Оставлять деньги беспокойно. Но вместе уже два «особенных» дела провернули на куда более крупные суммы, уже не чужие люди. — Согласен, — Зак сел там же, где стоял, полностью доверив спину маячащему за спиной гулю. Он обязан защищать, значит будет защищать, и пошло оно всё к черту. Тысяча крышек — это долго и муторно. Одна за другой, в мешок следящего за отсчетом Ленни. — Послушай, парень, правду говорят, что ты сын Сто Первого? Зак чуть не сбился со счету. Пятьсот шестьдесят первая. — Ну, правда. Ленни помолчал ещё немного, глянул на мусорщицу, возящуюся в стороне, и подсел ближе: — А правда, что его убили? Рука дрогнула, несколько крышек выпало в мешок без счета: — Нет. — Нет? Ну, я так и думал. Торговцы чушь мелят, говорят, видели, как тело у Мемориала Джефферсона подбирают, я ещё подумал — ерунда, такого не бывает, чтобы под носом у сталеголовых… — Не бывает, — пятьсот шестьдесят… какая? Зак отложил крышки и полез в карман. Под пальцами — металлическая пластина с эмблемой Братства Стали.