Неоконченный портрет

4. Грунтовка

      Семьдесят пятый год с самого своего начала стал для него едва ли не синонимом слова “хаос”. Ленинградский Клуб лихорадило, и он уже знал, что было тому причиной, он уже слышал эти слова - “Снежная слепота” - он уже знал, что за ними скрывается. Знал, в отличие - как же это смешно - от множества людей, которые вскоре отправятся на верную смерть, как и от тех, кому предстоит вступить в дело позже. Планетарный терминал. Дома он эти слова ни разу не слышал - обучали его вещам куда как более приземленным - но у ведьмы, особенно в последние полгода, он услышал и узнал достаточно, чтобы оценить масштаб грядущего.       Августина становилась для него все более понятной - пусть и медленно, пусть и по крупицам. Чем больше он узнавал о том, кто спас его от смерти - и от жизни “стрелы”, что была куда хуже той, про того, кто приютил его, кто вплотную занялся его обучением - тем больший чувствовал страх. Разговорившись как-то со своим водителем - теперь он был нужен нечасто, лишь пару-тройку раз в год, когда того требовала ситуация - он получил интересное сравнение. Видавший виды оперативник “Атропы”, сменивший род занятий из-за тяжелых ранений, рассказал, пожевывая дешевую папироску, что давным-давно, еще во время службы на какой-то подлодке, он испытал ровно то же самое: до той поры, пока он толком не узнал ее устройства, страшно не было от слова “совсем”. Мотылек не мог не согласиться: с каждой новой историей, рассказанной тайком кем-то из коллег ведьмы, с каждым клочком прошлого, вырванного из нее самой, сердце замирало все чаще. Ее нельзя было недооценивать. Ей нельзя было открыто противостоять, не имея на руках действительно весомых карт. А поводов, как назло, становилось все больше…       Странная закономерность - чем лучше дела шли с ключами, тем хуже с людьми, в школе - проявляла себя сильнее с каждым месяцем, с каждой неделей. Он уже мог грамотно сформулировать приказ, наблюдая за тем, как тварь, в отцовском каталоге проходившая под словами “хрипок”, “скрежет” и почему-то “разлив”, играючи взламывает Замкнутое Поле, привык к тому, что этот же ключ, чьи последние три хозяина были в край пропащими уголовниками, матерится через слово как сапожник, но вот привыкнуть к тому, что держаться с людьми нужно совершенно иначе, чем с духами, получалось куда хуже. Даже Летичев, будучи полукровкой, каким-то образом находил общий язык с людьми - по крайней мере, его боялись не все - у него же это получалось все хуже и хуже. Возможно, причиной тому были участившиеся беседы с Поверженным - самый старый, самый могущественный из всех ключей, бывший не человечнее деревянной колоды и имевший склонность к долгим, перегруженным метафорами, речам, не оставлял попыток вылепить из него что-то свое. Возможно, причиной тому были вещи куда более приземленные: например, то, что в отличие от единственного существа, которое он мог бы, не покривив душой, назвать своим другом, его родителей никто и никогда не видел даже мельком, что позволяло строить самые различные теории на тему их отсутствия. Возможно, свою роль играло и то, что даже летом он был вынужден носить на людях одежду с длинными рукавами и не расстегивать воротник рубашки дальше первой пуговицы - но даже так, даже когда ему был подарен примитивный амулет для рассеивания чужого внимания - находились те, кто что-то успевал увидеть: боковым ли зрением, незаметно ли для него - это было не так уж важно. Важно было то, что слухи множились, а ему оставалось лишь продолжать жить, словно их не было вовсе - не опуская голову и становясь тем нахальнее и злее, чем больше ходило о нем жутковатых историй. До поры это помогало.       Найти его были не должны. Этим промозглым осенним утром никому не должно было быть до него дела - да и кто бы догадался, что искать его нужно именно тут, в закрытом на ремонт крыле массивного здания школы, опутанного строительными лесами? Тут, рядом со старой пожарной лестницей он и устроился - с улицы его надежно закрывало раскидистое дерево, а если кто-нибудь и оказался бы сейчас в пустом дворе, то он бы заметил его первым - и преспокойно забрался бы на крышу. Найти его были не должны - и он спокойно сидел на краю, свесив ноги вниз, считая дождевые капли, проносящиеся в нескольких сантиметрах от его лица и разбивающиеся о мокрые доски, постеленные ярусом ниже. Интересно, а с каким бы звуком разбился он сам?       По-хорошему, можно было вообще сегодня не приходить. Можно было бы сослаться на что угодно, в конце концов, Августину крайне нечасто волновали его успехи в царстве людей. Оставалось выбирать, кому показать слабость - ведьме или этим самым людям - и, после некоторых размышлений, он решил, что последнее было определенно безопаснее.       Его не должны были найти, но почему-то, когда во двор вошла одинокая человеческая фигурка, которую он довольно быстро - глаз ему сейчас прибавлял мелкий, совершенно неощутимый дух, притаившийся в листве - узнал. Еще пару секунд он раздумывал, воспользоваться лестницей или нет, но в итоге остался на месте: во-первых, Воробьев Петр был одним из тех немногих, кто от него не шарахался, как от прокаженного, во-вторых, было уже поздно - фигурка задрала голову, словно с самого начала знала, где его искать.       -Давно ищут? - крикнул он вниз, совсем не опасаясь быть услышанным - во дворике по-прежнему было так тихо, что даже слушать дождевые капли ничего особо не мешало.       -Час искали, плюнули, - крикнули ему в ответ. - Ты едешь, нет?       -С одного раза догадайся, - буркнул Мотылек. - Иди, куда шел - а то и тебя за бортом оставят.       Этому весьма разумному предложению Воробьев не последовал, сделав, напротив, вещь от разумности очень далекую - нервно огляделся по сторонам и потащился на леса, сопровождаемый взглядом - и произносимыми в полголоса комментариями Мотылька.       -Эй, ты там не поскользнись только. А то раскинешь мозгами по асфальту, а подумают на того, на кого обычно, - несколько нервно усмехнулся он. - Смотри, опоздаешь ведь…       -Как ты только сюда… - преодолев два яруса, Воробьев остановился, переводя дыхание. - Почему не едешь-то?       -Не люблю поезда, - бросил в ответ Мотылек, взбираясь на ноги. - Большой и страшный поезд сбил у меня на глазах любимую канарейку, собаку и леопарда. Теперь вот травма, понимаешь… - подойдя к узенькой, скользкой от воды лесенке, он протянул руку. - Давай сюда, а то точно брякнешься - у меня настроение завтракать пропадет.       -Спасибо за заботу, - забравшись на последний ярус, он поспешил отойти от края, будучи сразу же награжден ехидной усмешкой. - А если по правде - почему?       -Сказал уже - поезда на дух не переношу, - вновь расположившись на краю, Мотылек запустил руки в карманы. - А с тобой-то чего?       -В смысле?       -Колись давай, откуда знал, что я тут?       -Сюда сказали никому не ходить, - Воробьев пожал плечами. - Значит, ты либо здесь, либо домой ушел.       -Разумно. Подарочек мой всем понравился?       -Ты про тех птиц? Полчаса ловили, если не больше. Слушай, а как ты их внутрь-то затащил? На третий этаж…       -Никого я не тащил. Сами прилетели, - он снова рассмеялся, как и всегда, когда удавалось говорить чистую правду, ничего при том не нарушая. - Слушай, ты так точно опоздаешь. Прыгай вниз и бегом - если шею не свернешь, то аккурат к выходу…       -Да успею, успею. Ты скажи - почему они еще терпят?       -Плохо стараюсь, видать.       -Вчера вот говорили, знаешь…       -Что говорили? - не оборачиваясь, бросил Мотылек.       -Что репутация у тебя это самое…скандальная. Ты не подумай чего, я мимо дверей проходил, услышал просто. Что давно бы уже тебя…на выход, а не получается.       -Паршиво, правда? Хоть на голове ходи, а руки у них длиннее от того не вырастут, - вздохнул Мотылек. - Может, пожарик им дать? Чтобы уж раз начали, так все здание пусть…с нуля, так сказать…       -Зачем?       -Чтобы кое-кто поволновался, - просто ответил он. - Поводок слишком короткий, глотку давит. Сбросить пока не могу, так хоть покусаюсь.       -Какой еще поводок?       -Я б тебе сказал, - Мотылек обернулся. - Но тогда мне придется тебя убить. Вот прямо туточки. Скину вниз и пойду себе за продуктами.       -Правду говорят - за половину твоих шуток морду хочется начистить, а с другой - в обморок упасть. Как с теми рисунками…       -Это с какими? - притворно удивился Мотылек.       -Дурачка-то не включай. Тебя лимон попросили нарисовать, а ты намалевал…как там ты эту штуку назвал?       -Монфокон(1), - ощерился Мотылек. - И чего ей не понравилось-то? Что вижу, то и рисую…       -Не буду даже спрашивать, где ты этого насмотрелся.       -Читаю много, да и все. Ты не думай чего, я не со зла же, а по дури. А дурь пошла с тех пор, как родители букварь начали листать с конца, чтобы имя мне сочинить.       -Знаешь, по ним вчера тоже проходились, я слышал. Чем они у тебя такие занятые, что только своих замов посылают?       -Они-то? Одна мертва, второй в Индии скрывается, если верить прошлогодней разведсводке. А живу я с ведьмой.       -Ты хоть когда-нибудь правду говоришь? Хотя бы для разнообразия, а?       Никогда и не прекращал. Толку-то?       -Для разнообразия скажу. Ты уже опоздал - во-о-н наши там уезжают… - вытянув руку из кармана, он ткнул в сторону дороги. - Эй, осторожнее! - резко развернувшись и схватив одноклассника за рукав, он мрачно посмотрел на того. - Не догонишь, морду расшибешь только. Знай - последний раз спасаю…       История с револьвером началась не с пустого места - неделю спустя, оглядываясь назад, он был готов это признать. Старший лейтенант Веселков, который теперь так редко нужен был в качестве водителя, без лишних вопросов согласился помочь, когда ведьма в очередной раз решила, что в плотном графике ее воспитанника все еще существуют свободные места - и их необходимо срочно чем-нибудь заполнить. Так и начались редкие, но временами ужасно утомительные тренировки - делать из него “стрелу” никто не собирался, но и оставлять “ни на что не способным без этой вашей чертовщины чучелом”, как выразился сам Веселков, тоже было далеко не тем вариантом, который устроил бы Августину.       Человека, что сидел в последние годы за рулем ведьмовской машины, жизнь поломала круто и везде, куда смогла дотянуться - Мотылек не мог этого не признать. Загремевший невесть каким чудом с флота прямиком на Вторую Площадку, он почти сразу же оказался на переднем крае, в вечно несущих жуткие потери частях. Те, кто умудрялся пройти три-четыре операции, сохранив жизнь и рассудок, замечали, что звания их растут, как грибы после дождя, а опыта оказывается достаточно, чтобы их самих могли отправить натаскивать молодняк. Веселков был одним из тех, кому повезло в каком-то смысле меньше: бой, после которого ему уже грозились дать капитана, оказался последним для доброй четверти взвода - для него же самого все кончилось в больнице. Кое-как заштопанный и приведенный в самый относительный порядок, он - теперь вечно прихрамывающий на левую ногу, с прикрытой волосами пластинкой в черепе и с одним врачам известно чем еще - покорно подписал все предложенные ему бумаги, после чего отбыл не на чистку памяти, а в “Аврору”, встречать закат своей карьеры. Стрелял он впрочем - дай Бог каждому - а Августина, как Мотылек уже успел заметить, очень высоко ценила таких вот хороших стрелков, не испытывая типичного для магов старой школы презрения к последним. Веселков был человеком простым и незлобным, иногда казалось даже, что добрую часть своих приключений он откровенно выдумал - первое время в то, что так может выглядеть прошедший через все круги ада, на какие могла забросить бойца Вторая Площадка, не очень-то верилось - следы от ран, впрочем, убеждали в обратном. Как бы то ни было, говорить с ним было так же легко и просто - что слушать, как их взвод, в лучшее время насчитывающий человек двадцать-двадцать пять, выходил на двести, а то и на все триста рыл живой мертвечины во время рядовых зачисток апостольских гнезд, что расспрашивать про маленькие секреты “Атропы” - вроде того, почему специально для ее оперативников поставили на поток производство чудовищных трехствольных “приборов 3Б”(2), которые так и не были приняты на вооружение обычными войсками. В какой момент он пообещал показать живо интересующемуся всем, из чего можно было стрелять, Веселкову, тот древний револьвер, Мотылек не помнил - но мысль определенно зрела не один день, как не один день зрел и план…       В комнату, где под пыльным стеклом и под слоем защитных чар лежал револьвер, заходить не запрещалось - запрещалось уже дотрагиваться до тех вещей, что доживали свой век в этой полутемной сырой кладовой. А было их здесь без счета: какие-то на вид явно сломанные приборы неясного назначения, подернутые паутиной и присыпанные пылью футляры, графины, флаконы и колбы, мечи, ножи, мушкетные пули, отрезки ткани, иглы, стопки писем в старых конвертах, выцветшие фотографии, потускневший, стыдливо спрятавшийся на самой темной стороне комнаты массивный герб с василиском…       Ведьма не любила говорить о вещах, что были здесь сложены, но не нужно было быть гением, чтобы догадаться, какому времени они принадлежали, равно как и о том, что история каждого определенно могла бы затянуться на несколько дней, выпади шанс ее услышать. Этих историй, конечно, никто и не думал ему рассказывать - единственным путем было узнавать все самому, или, во всяком случае, пытаться. Витрина с револьвером ютилась у самого входа - наложенная на нее защита вызывала легкую тошноту всякий раз, как он подходил ближе.       Револьвер был старым, хотелось даже сказать - древним: кольт SAA, один из тех самых легендарных “миротворцев” конца прошлого века. Тусклый металл ствола, потертая гладкая рукоять из какой-то странной темной древесины…здесь, валяясь под пыльным стеклом в полумраке комнаты, он казался таким большим и неуклюжим, что не хотелось даже представлять, какая от такого чудовища отдача - наверняка она вколотила бы его в стенку позади, удумай он выстрелить. Остановившись в паре шагов от витрины, он в очередной раз глубоко вздохнул, не то пытаясь выровнять дыхание, не то прикидывая свои шансы. Августины сегодня не должно было быть дома вовсе - в его распоряжении весь вечер и ночь, вся до утра. Времени много. Он успеет разобраться с этой защитой - спокойно, без лишней суеты и даже в какой-то степени красиво. Прикрыв зачем-то дверь, он в который раз огляделся, после чего принялся выговаривать формулу. Действия были распределены уже давно: кому блокировать двери и окна, кому - взять на себя общее экранирование комнаты, а точнее - следить, чтобы не было подано никаких сигналов – никаких и никуда, и, наконец, кому заниматься вожделенной витриной. Первая скрипка была определена давным-давно, и иного кандидата попросту не было: Хрипок приступил к работе, входя в устилающее витрину, словно пленка, Замкнутое Поле. Эта грубая, жестокая и временами несдержанная тварь знала свое дело до дрожи крепко: когда было достаточно времени для тонкой работы, он не проламывал, не сокрушал защиту - он сливался с нею, словно сам становясь ее частью, пока, наконец, не начинал тихо, неспешно и неотвратимо пожирать изнутри. Оставалось лишь ждать - а ждать он уже научился…       К исходу четвертого часа ожидания - стрелки на наручных часах информировали, что уже давно перевалило за полночь - это самое ожидание наконец было оправдано: приведенный в чувства резким приступом головной боли - иного способа его расшевелить, тварь, похоже, решила и не искать - он поднялся на затекшие ноги, осторожно подходя к витрине. Защиты больше не было - но тошнота почему-то стала только сильнее. Потускневший от времени ствол манил, тянул к себе, упрашивал взять в руки. Он вдруг почувствовал усталость и злобу, навалившиеся тяжелым грузом, почувствовал дикую, ни с чем не сравнимую ненависть…       Он откинул стеклянную крышку. Он коснулся гладкой рукоятки.       И моментально начал тонуть.       В кошмарах.       Сизо-серое утро. Свинцовые тучи словно спускаются все ниже, угрожая раздавить. Свинцовые тучи не пугают, зато от облаков темно-зеленых, что стелются уже по земле, кровь стынет в жилах. Облака беспощадны - желтеет трава, наливается багрянцем, опадая раньше срока, листва…       В тяжелой маске ничего не видать дальше своего носа. Мутные, заляпанные грязью снаружи и потом внутри стекла, жар, жар нестерпимый, кровь на руках, и глухой, сдавленный голос - его голос. Он срывается на хрип, он орет до рвоты, в руке его, словно влитая, та самая гладкая, темная рукоять…       -Встать! Встать, сволота! Вы что, крысы, от потравы какой-то помереть собрались? Вста-а-а-ать!       Под ногами - грязное, булькающее месиво. Над головой - равнодушное, застланное серым покрывалом небо. Вокруг - лица, которых испугались бы и в аду. Лица обваренные, лица обожженные едва ли не до кости, пузырящаяся кожа и зияющие провалы там, где когда-то были глаза. Хриплые крики до кровавой пены сквозь грязные тряпки, нет - уже исступленный животный вой, под который их штыки снова и снова рвут чьи-то тела. Выстрел - еще один, еще, еще, и еще…руку в тяжелой перчатке жжет нестерпимо, ствол прыгает, как безумный, норовя вывернуть ее в суставе. Перекошенные от страха морды, падающие на землю тела. Выстрел, выстрел, выстрел. Он может делать это вечно. Он будет делать это вечно, пока при нем сей драгоценный дар…       - Es geht auf keine Kuhhaut! Einfach tierisch! Weg, los dich auf! (3)       Страх в глазах людских.       - Wer bist du eigentlich, verdammt nochmal?! (4)       А теперь там уже нет ничего - нет больше и тех глаз…       - Der Teufel hutet sich, sie zur Holle zu nehmen! (5)       Чуть больше полста гонят пять, может, семь тысяч. Смех сквозь слезы и рвоту. Выстрел. Выстрел. Выстрел…       Старый ресторан. Духота, толчея. Пьяные крики восторга. Скомканные деньги летят на столы без счета. Грохот шашек и скрип стульев. Спирт, табачная вонь до небес. Дыму достаточно, чтобы повесить топор. Хмурые лица, потертые шинели. Каждый взгляд что прицел. Ворох бумажек и груды монет. В который раз приставленное к усталой, больной голове холодное железо ствола - в который раз оно ему отказывает…       Женщина в черном. Графиня Базилевская. Августина. Особа, приближенная к диктатору. Паук, подвязавший ниточки, наверное, ко всей контрразведке. Ее лицо еще не испорчено кислотой, оно бледно и сведено усталостью, но все еще прекрасно.       -А что я получу, если соглашусь?       -Возможность сохранить лицо. И возможно - быть рядом со мной.       -Лучше золотом. И быть подальше от тебя. Договорились?       Под ногами - стылая земля. На глазах - белая, измазанная красным повязка. Крови сегодня достать не удалось, пришлось использовать клюквенный сок.       Им хватает. Они и так слишком напуганы, чтобы замечать подмену…       Толпа валит на улицы, двери трещат под напором тел. Щелкают выстрелы, в щепки кроша деревянные стены, кричат что-то люди, бегущие на него со штыками. Выстрел. Выстрел, выстрел, выстрел…он косит их, как снопы, он почти не видит, но ему и не нужно - он и так знает, где они сейчас, где будут спустя секунду, и как погасить огонь в их глазах, погасить вместе с жизнями то, что разожгла ненавистная красная заря…       Сорванные с петель двери, пыль и песок. Выстрел, выстрел, выстрел. Десять, двенадцать, шестнадцать…осоловелые морды, вбиваемые пулями внутрь черепов, бесноватые вопли и трупы, трупы, трупы…       Шесть по телам. Четыре в головы – хочется верить, что аккурат в красные звезды. Еще три, еще пять…рука готова уже вспыхнуть, разорваться от боли.       Он словно лезвие, что проходится по их рядам. Да, точно, он лезвие, он палач, он судья. Слепой судья, что не чувствует своих ран, пусть их даже уже, наверное, больше тридцати, слепой судья, что просто не умеет промахиваться. Слепой судья из самой преисподней - а их грехи неисчислимы…       Тяжелый ствол с грохотом выпал на пол - секунду спустя рядом рухнул и сам Мотылек, содрогаясь от боли - и от ненависти, что наполняла оружие. Лихорадка запустила свои когти глубоко внутрь и вывернула его наизнанку - его рвало, пока было чем. Из последних сил накрыв ковром распроклятую железку, он провалился в забытье.       -Бестолочь, - ведьма говорила без ожидаемой злости, что напугало его еще сильнее.       Верхний свет был приглушен - горела лишь крохотная лампа у его кровати. Ведьма вновь курила - стараясь не закашляться от дыма, он осторожно приподнялся, сел.       -Извиняться уже поздно? - рискнул он заговорить.       -Можешь попробовать, - бесцветным голосом ответила Августина. - Я еще не решила, что с тобой делать.       -Кто… - почувствовав накатившую слабость, он упал назад, уставившись в потолок. - Кто он…был?       -Слепец, - выпустив дым, проговорила ведьма с какими-то странными интонациями. - Эта кличка ему отчаянно подходила, Мотылек. И не только потому, что после пятнадцатого года он не мог пользоваться своими глазами больше пары часов в день…       -Что с ним случилось?       -Я думаю, это вполне очевидно, - она горько усмехнулась. - Несчастный дурак. Я пыталась его спасти, видит Бог, никогда я не делала столько ради одной-единственной жизни. Он мог уйти со мной, когда уходили многие, но предпочел уйти туда, где я бессильна…       -Я…я чувствовал…       -Я знаю. Тебе повезло, что я вернулась раньше обещанного. Он забрал слишком много жизней - при всех своих хозяевах…особенно при последнем. Я не стала чистить ствол от всего этого. Во-первых, пока еще нет никого, кому бы я могла его доверить без опасений, во-вторых… - она замолчала, вновь несколько раз выпустив дым и давая понять, что продолжения можно не ждать.       -Я…я должен сказать…       -Нет нужды, - вздохнула она. - Сегодня ты доказал, что я поторопилась с некоторыми выводами насчет тебя. Ты все еще не понимаешь…       -Чего?       -Ты принадлежишь мне, - Августина повернулась в его сторону - и только сейчас он заметил лежавший у нее на коленях железный ларец. - Не пойми меня неправильно, я не думаю, что у тебя хватит дурости выступить против меня когда-нибудь, но…скажем так, сейчас я действую исходя из закона ограниченного доверия.       Он попытался вскочить, но почувствовал, что не может шевельнуть и пальцем. Раскрыв ларец, Августина медленно вытянула оттуда нечто - на первый взгляд это походило на тонкий металлический браслет, но стоило прищурить глаза, как ему начинала мерещиться крохотная железная змейка, медленно раскрывавшая свою пасть…       -Правую руку. Тебе лучше не заставлять меня повторять вновь.       Медленно, словно во сне, он вытянул вперед бледную конечность.       -Молодец, - она резко схватила его за кисть, дернув вперед - змейка, коснувшись кожи, стремительно обвила предплечье, обжигая холодом. - А теперь, Мотылек, добавим определенные коррективы в твои клятвы. И заключим новые…       Свет погас довольно скоро. Уставший от боли, он отвернулся к окну, стараясь не думать о том, что       Внутри внутри внутри.       только что случилось. Свет погас довольно скор - он лежал, избегая смотреть на перехваченную окровавленными бинтами конечность. Пытаясь - отчаянно, до все большей боли - избежать этой реальности как таковой.       Слова покидавшей комнату Стальной ведьмы он все-таки слышал.       -Упрямый. Такой же, как он…       Старая кофейня его воображения ничуть не поразила - сказать по правде, он был даже разочарован. Конечно, его мнения на тот счет никто не спрашивал, но если бы такое чудо все-таки случилось, он бы порекомендовал им поискать местечко получше, не такое…не такое дряхлое, что ли. И не такое пыльное - постоишь пару минут рядом с этими тяжелыми шторами, так начихаешься на неделю вперед. Большой свет нигде почему-то не зажигали, и потому приходилось вдобавок еще и ориентироваться впотьмах - налетев в коридоре боком на какую-то узорную тумбочку, он окончательно растерял желание здесь торчать - равно как и приходить сюда впредь. С другой стороны, положение ученика, и - вот смех-то, наверное - телохранителя главы Первой Площадки позволяло ему не только понаблюдать за первыми лицами Клуба, поглядеть, что, собственно, из себя эти самые лица представляют, но и подслушать при возможности что-нибудь интересненькое. Ради этого можно было вытерпеть и духоту, и пыль, и хмурые взгляды магов, которые смотрели на него, как на чумного бродяжку, а то и хуже. Ведьма затерялась в узких коридорах весьма быстро - Василий Назарович Ночка, текущий глава разведки Клуба, вернулся уже без нее, и с кем она совещалась сейчас, оставалось только гадать. Все были на нервах, все чего-нибудь да ждали: кто-то - сеанса связи с задействованными для операции группами, кто-то - когда, наконец, разольют чай. Блуждая по темным коридорам, он сам не заметил, как натолкнулся на какого-то высокого, седеющего типа с одутловатым лицом и водянистыми глазами, сплошь обряженного в серое - из общего ритма выбивался только тусклый темно-синий галстук. Тип взглянул на него, словно на кучу мусора, в которую чуть было не ступил.       -Кто сюда пустил… - зашипел он. - Вы кто еще?       Мотылек представился - четко и ясно, как его всегда учили - но по расширяющимся до размера пятирублевок глазам типа понял, что сделал что-то не то, совсем не то - тот побледнел, медленно отступил на пару шагов назад, стуча отвисшей челюстью.       -М-м-макаров? - просипел он, вцепившись в свой галстук, словно то было страшнейшее оружие мира. - Какого…дьявола здесь делает…это? Расческин!       Где-то рядом скрипнула дверь и в коридор вывалился какой-то капитан, бывший на две-три головы выше того, чем человек мог себе спокойно представить. Взгляд у него был еще более неприятный, чем у “галстука”.       -Вот так…у нас…значит…обеспечивается…безопасность…в-в-встречи… - седеющий тип делал паузы после каждого слова, судорожно глотая воздух. - Почему это…существо…здесь?       -Вывести? - капитан резво шагнул вперед.       -Не суетись, товарищ дылда, - Мотылек поднял руку в предупреждающем жесте. - А то отхватишь. И ты тоже, камбала вареная, - стремительно теряя остатки самообладания, он криво улыбнулся “галстуку”. - А то скоренько жареной станешь.       -Да ты…да я тебя…сгною, сопляк… - “галстук” отступил подальше к капитану, у которого, похоже, несмотря на обманчиво-глупый внешний вид масла в голове оказалось побольше - он даже не попытался дотронуться до оружия. - Здесь тебе не там, здесь живо растолкуют…       -Интересно, что именно, товарищ Снеговой, - голос ведьмы был настолько холоден, что необходимость в каком-то там планетарном терминале Мотылька уже всерьез смущала. - Мой ученик имеет право меня сопровождать…       -На заседание Директората? - рявкнул Снеговой. - Или вы уже забыли, для чего к нам подослали это отродье?       -Советую вам выбирать выражения. Если кто-то из нас захочет удовлетворения, я боюсь, вы не найдете ни одного мага, который согласится сыграть на вашей стороне. И не только потому, что вы уже заработали определенную репутацию…       -Равно как и вы, - Снеговой шумно выдохнул, утирая пот со лба. - Я буду требовать аудиенции у первого секретаря. Вы в последнее время переходите все рамки и терпеть это нет решительно никакой возможности. Сейчас же прошу об одном - держите своего щенка на коротком поводке, потому как если он кого-то покусает, отвечать я вас заставлю, - выплюнул он на одном дыхании и вывалился в соседнее помещение, громко хлопнув дверью.       Капитан Расческин с выражением чудовищного облегчения на лице пробормотал что-то неопределенно-извиняющееся, после чего поспешил вернуться в комнату, где был до того.       -И вот так каждый раз, - вздохнула ведьма. - Знаю, что ты хочешь спросить. Отвечаю - проблема та же, что и с тлей. Раздавишь - вони не оберешься.       -Он…кто?       -Для них? Ученый, специалист по полукровкам. Для нас? Ограниченный фанатик с ярко выраженным психозом. Если ему развязать руки, он будет “окончательно решать” все вопросы, какие сможет. В свое время я голосовала за утверждение Щепкина на посту главы “Атропы” только чтобы туда не пролезло это чучело. Ладно, идем. Тля не стоит того, чтобы о ней говорить так долго.       Ожидание, казалось, будет длиться вечно. Кто-то курил, кто-то тихо храпел, рискуя уронить лицо в кружку с чаем. Сидевший справа от ведьмы, Мотылек время от времени косил глаза в сторонку - через нее сидел Щепкин, который, впрочем, не удостоил его ничем, кроме устало-презрительного взгляда и краткого приветствия, когда они столкнулись в коридоре. Позаимствовав несколько салфеток, он занялся тем, что ему осталось - начал аккуратно, неторопливо зарисовывать там собравшихся в зале всегда носимым с собой карандашом и весело думая о том, как бы ему накостыляли многие из них за эти “отнюдь не дружеские шаржи”.       Тихие, шаркающие шаги - вскинувшись, он увидел, как в зал спустился сухонький старичок - его имени Мотылек не знал, помнил лишь то, что “Амарант” со времен своего основания принадлежал именно этому невзрачному на вид магу.       -Дамы и господа… - он закашлялся, быстро, однако, с собой справившись. - Мы только что получили сообщение от Кая. Операция "Снежная слепота" успешно завершена. Планетарный терминал наш.       Зал взорвался аплодисментами.