Неоконченный портрет

6. Прописка

      Арефий Степанович Корицкий не был человеком из числа особо терпеливых, а если уж говорить начистоту - да и человеком тоже. Продолжая говорить правду и только правду, можно было добавить и еще: маг из него был тоже не самый лучший - впрочем, чего хотеть от второго сына в семье, которая не насчитывает и века?       Начальство, во всяком случае, знало, чего - и именно потому отрядило его в Ленинград с постыдной для мага - любого мага, черти все дерите - миссией. Высадившись на стылой узловой станции - народу вечером не было почти что от слова “совсем” - и покрепче перехватив тяжелый чемодан, сел на скамеечку, под фонарь. Торопиться ему было некуда - курьер должен был явиться на платформу только после десяти. Наблюдая за редкими прохожими, Корицкий мерно постукивал пальцами по поверхности чемодана, теша свое воображение картинами того, что могло быть внутри. Трижды опечатанный железный ящичек, провозимый, похоже, в строжайшей тайне не только от Второй Площадки, но и от доброй половины Первой - предназначался лично ее главе. А учитывая место отправки - и что там недавно было откопано - воображение Корицкого могло себе позволить многое. А не решат ли его наградить после этого дела? А не решат ли заткнуть максимально надежным способом, чтобы не трепал попусту о провезенных грузах? Мысли были всякие - и не только приятные. Поглаживая чемоданчик да пожевывая найденную в кармане ириску, маг устало следил за привокзальными часами - ждать еще было ох как долго…       Стемнело достаточно быстро - даже слишком быстро для едва начавшейся осени. На платформе не было уже никого - даже вездесущие птицы и то давно смылись, оставив Корицкого в совершенном одиночестве. Взглянув на часы - ага, без десяти - он поднялся со своего места, нарыв в кармане приготовленный загодя ключ от здания станции. Осталось только войти, встретить курьера…эх, а потом ведь еще встречать и всю ту гнетущую неизвестность. Наградят ли? Не прикопают в подвальчике ли? Томимый тягостными раздумьями, Корицкий по-дружески похлопал чемодан по шершавому бочку и направился к входу.       Старая дощатая дверь открылась не без труда - в замок, похоже, натекло за время частых дождей. Пнув в сердцах ни в чем не повинную деревяшку, Корицкий ввалился в полумрак зала ожидания.       По залу гулял легкий ветерок - одно из окон было распахнуто настежь. Над залом висела гнетущая тишина - лишь тяжелое дыхание Корицкого ее немного, но все же нарушало. Маг знал, маг видел, что он явился вовремя: свет уже горел. Горел только в одном месте - у кассы. Там, где стоял, прячась в узкой полоске тени, курьер.       -Медный кесарь выпустил золотую птицу, - тихо, но вполне отчетливо произнес Корицкий, не спеша, впрочем, ставить чемодан на пол - отзыва пока что не следовало.       -Двери, двери, премудростию вонмем, - на одном дыхании произнес курьер, шагая вперед.       Если разобраться, то причин, по которым Корицкий застыл в этот момент, словно статуя, было великое множество. Человек в черной рясе, звонко хлопнувший в ладоши на последних слогах своей фразы, под описание курьера вовсе не подходил. Пробежавшие после этого самого хлопка по полу и стенам золотистые искорки тоже явно не сулили ничего хорошего. А уж совсем плохо Корицкому стало, когда в результате короткого, отточенного движения в руках незнакомца появился устрашающего вида бердыш, обмотанный цепью.       -Плакало мое повышение, - почему-то рассмеявшись, вытолкнул из себя Корицкий.       Уже скоро ему стало вовсе не до смеха.       -Черт знает что такое, - Ярослав Котов смял меж пальцев и отправил мимо урны тлеющий окурок. - Какая неслыханная наглость…       Тело лежало у перемазанной красным колонны - со стороны могло показаться, что убитый просто-напросто притомился ждать своего поезда и прилег отдохнуть прямо тут, в зале ожидания. Если бы не пятна крови: тут, у дверей, если бы не несколько сломанных в труху скамеек и не восемь огромных прожженных в полу черных полос - так бы вполне можно было решить.       -Я предлагаю вам эмоции оставить на потом, - мрачно выдохнула Августина, внимательно рассматривая скорчившееся у столба тело. - Что можете сказать?       -Курьер был перехвачен в городе, между шестью и семью часами вечера, - потянувшись за новой папироской в мятую пачку и ухитрившись избежать взгляда главы Первой Площадки, произнес Котов. - Судя по всему, ничего, кроме места и времени, из него не выбили - в противном случае, я думаю, товар попытались бы взять, не прибегая к смертоубийству.       -Он еще жив? - безразличным тоном поинтересовалась ведьма.       -Состояние тяжелое, но не критическое. Пока выжали из него только то, что нашего друга спугнули какие-то гуляки. Бросил его там, в кучу мусора, и дал деру. Странно, что не перерезал горло - а просто бросил истекать. Крайне…непрофессионально.       -Как и все то, что мы имеем удовольствие наблюдать тут, - язвительно добавила графиня. - Он накрыл здание достаточно мощным полем - вот только остаточные следы чувствуются до сих пор, а это значит, что он либо спешил как на пожар, либо убирать за собой вовсе не обучен. Любитель…       -Для любителя он достаточно хорошо порезал обоих, - осторожно заметил Котов, присев рядом с телом. - Его пытали. Недолго, неаккуратно и крайне неумело. Видите, подвесили на каких-то цепях и…       -Вижу, - вздохнула ведьма. - Действительно, грязная работка. Эмоции наружу, видимо, так и хлестали.       -Если я могу спросить…как думаете, он что-то рассказал?       -Он не мог рассказать того, что не знал, - пожала плечами Августина. - А знать он мог только время и место передачи товара. Содержимое контейнера уж точно ему было неведомо, вот только…знаете, если лупить человека достаточно долго, он признается, что является единственным и горячо любимым ребенком Директора Башни. Мне страшно представить, что он мог им наговорить…контейнера, конечно же, нигде не обнаружилось?       -Увы, - развел руками Котов. - Но мы сделаем все возможное…       -Возможного мало, - оборвала его ведьма. - Он убил одного из курьеров, серьезно покалечил другого, умыкнул товар и вдобавок, наследил, как последняя свинья. Найдите его. Живым, если можно. И позаботьтесь, чтобы люди Константина даже ухом не повели в нашу сторону. Последнее, что мне сейчас нужно - выяснять с ним отношения - а если он узнает, что груз был провезен в обход карантина Второй, вой поднимется до небес. Даю вам неделю.       -При всем уважении, за неделю мы…       -Я тоже не собираюсь сидеть сложа руки. Давайте исходить из того, что убийце и тем, кто его послал известно - приблизительно, конечно - что мы перевозили и откуда. Защита надежна - при любой попытке снести ее силой, это самое содержимое будет обращено в пыль. А это значит, что они придут за ключами к единственному, кто их знает. Ко мне. А я-то сумею их встретить…       -Но…       -Работайте. У вас неделя. А я, пожалуй, озадачу этим делом еще кое-кого, - ведьма чему-то усмехнулась. - Держу пари, он уже заскучал среди людей…       Листва все летела и летела - то с деревьев, словно нарочно пытаясь угодить в лицо, то из-под ног - и хорошо бы было не поскользнуться на этом пожухлом, гнилом ковре. Нет у него времени поскальзываться, нет времени вообще ни на что - когда бежишь, петляя и путая следы, уже час с лишним, как-то не до того. У тех троих, что за ним бегут, словно кони бешеные, через заборы перемахивая, тоже время поджимает: как-никак, доставить несговорчивого ученика к ведьме нужно было еще утром, но с той самой минуты, как он съехал вниз по водосточной трубе и пустился бежать, покоя они не знали.       В общем и целом причин бежать у него не было - было, напротив, понимание того, насколько это бесполезно: если ведьме он вдруг понадобился - и это после щедрой подачки в виде двух с половиной месяцев относительно тихой, совершенно человеческой жизни - ему все равно придется прийти, рано или поздно. Знание это было кристально ясным, вот только нежелание впускать в только-только начавший выравнивать очертания мир дела графини - черт все дери, они договорились на три, три месяца покоя! - в сочетании с какой-то природной, что ли, наглостью, заставило избрать этот безумный, бессмысленный и бесполезный побег. Если она так занята, что подсылает каких-то лопухов без единой Цепочки, если она думает, что он прибежит как собака, по первому зову - нет уж, пусть подумает еще. Пусть оторвется от своих интрижек и бумажек да выдернет его лично. Именно так он размышлял, в душе хохоча на все лады, когда еще только припустил бегом, оставляя ошалевшую тройку посланников “Авроры” позади. Именно так он думал и сейчас, лавируя сквозь толпу, запрудившую очередную улицу - в пылу погони не было времени даже сообразить, где же он сейчас бежит.       Тем троим определенно приходилось куда сложнее: один уже оторвался от товарищей и через каждый переулочек резко останавливался, пытаясь восстановить сбитое дыхание, двое других неслись с прежним ритмом, даже сейчас стараясь не привлекать к себе особого внимания - впрочем, все эти попытки он успешно пресекал, заманивая их в самую гущу, в самую толчею и вынуждая сбавлять шаг, и, пыхтя и чертыхаясь, ковылять за ним, работая локтями. Ловко ввернувшись между компанией из четырех человек - хорошо хоть шли не совсем впритык - он проскользнул дальше, а вот уже на его преследователей обрушилась вся лавина ругани и толчков. Одного какой-то парень попытался схватить за рукав - зря, откровенно зря: расквашенный в кашу нос не самое хорошее украшение. Быстро взглянув по сторонам - то столкновение дало ему пару секунд форы - Мотылек моментально узнал улицу, и что неизмеримо лучше того - увидел ползущий по своим делам трамвай. Одна безумная идея уступила место другой - проскочив мимо какого-то ошалевшего старичка в очках, едва не снеся к ближайшей стене женщину с ребенком и не влетев в каких-то работяг, вытаскивающих из дома грязную чугунную ванну - под этой самой ванной он проскочил, пригнувшись и проехавшись около метра на спине, так же резво вскакивая. Сердце стучало, как бешеное, на лице играла безумная ухмылка - давненько он себе не позволял таких выкрутасов, слишком уж давно, чтобы так быстро сдаться. Вслед ему орали, грозя всеми возможными карами - крики оставались позади так быстро, что он успевал уловить лишь пару-тройку слогов. Спасительный трамвай был уже близко, дел осталось не так уж много: дорваться до остановки, заскочить внутрь, а дальше поглядеть, успеет ли за ним незадачливое трио - или уже дуэт, если тот, что был не в самой хорошей форме, окончательно уже спекся. Не успеют - спокойно ехать себе, куда собирался, придумывая по пути причину для опоздания, успеют - выскочить, хоть бы и через окно, пока не набрали скорость, и оставить их взаперти...       План казался настолько соблазнительным, что в какой-то момент он отвлекся на него больше, чем мог себе позволить - всего на секунду. И в эту же самую секунду сшибся с кем-то лбами, опрокидывая незадачливую фигурку в тусклых сереньких одеждах.       -Ч-червотичина… - прошипел Мотылек, потирая ушибленную макушку. - Ну куда же лезешь с мозгом своим ампутированным, маму твою в клочья…       И осекся на середине фразы, которая могла бы быть куда дольше. Напротив сидела, точно так же потирая место будущего синяка девушка - на вид младше его самое большее на год. Русые волосы, некоторая бледность - очевидно, из-за неожиданного столкновения, сбитые с лица очки, что теперь болтались на простой цепочке - очки старые, из потускневшего давным-давно металла - видимо, для экономии в них только поставили стекла по владельцу…чуть больше внимания привлекла выбившаяся из-за воротника перетертая веревочка, на которой болтался скромный тусклый крестик. Ошалело смотрящая на него - или просто потерявшая напрочь дар речи из-за вначале столкновения, а потом ругани - она только открывала и закрывала рот, ничего не говоря - и полуслепо шарила вокруг. Уже вскакивая на ноги, он бросил быстрый взгляд на то, что выбил у нее из рук - плоский деревянный чемоданчик распахнулся, вывалив на асфальт в великом множестве бронзовые железные пластинки с гравировками, плоские, размером не больше пятирублевой монеты, баночки, мелкие кисточки, иглы с нитками на катушках…внимание притянул пузатый бутылек с каким-то маслом, который он тут же и подцепил, вскакивая на ноги.       -Потом верну, - бросил он, кидаясь бежать к все быстрее отдаляющемуся трамваю - двое из трех уже почти его нагнали.       -Макаров! - плевался один, на последних резервах вырвавшийся вперед. - Стойте! Да стойте же вы!       Даже не оборачиваясь, он рванулся к трамваю - двери последнего предательски и жестоко клацнули перед самым его носом, словно железная челюсть. Выругавшись сквозь зубы, он кинулся назад - самый расторопный из тройки уже выскочил на частично пустую проезжую часть, намереваясь взять его прямо там. Взобравшись на заднюю часть последнего вагона и уцепившись, как мог и за что осталось, откупорил, стараясь не выронить на ходу, бутыль, запустив ей ровнехонько в лоб “расторопному”. Последний, крякнув, рухнул как подрубленный дуб.       -Скажи спасибо, что не отрезал! - крикнул он “расторопному”, к которому уже спешил товарищ, после чего постучал в заднее стекло вагона. - Эй, с котами пускаете? А без котов?       Через остановку он спрыгнул, уходя дворами. Утро прошло на славу, но вот вечер грозил стать болезненным…       Крестик был серебристый, покрытый казавшейся чуть голубоватой эмалью. С одной стороны она давно отлетела: то ли когда ее однажды поколотили за школой, то ли позже, уже на тренировках, точно сказать было нельзя. Да и не задумывалась она над тем слишком сильно.       Дома было две комнаты: та, что с ободранными обоями и старой, растрескавшейся рамой, из которой постоянно поддувало, досталась ей, досталась от отца. Последнего она видела только на фотографиях: он оказался в лагере где-то за месяц до ее рождения. Увидеться вживую им так и не удалось: тот погиб в результате какого-то глупого, почти фантастического, как говорили, несчастного случая, а ведь отсидеть ему нужно было всего-то три года - за “распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй” больше и не давали. Фотографии отправились в голодную бездну прошлого, как и все, что к отцу относилось, но не могло принести особой пользы. Таким образом, не было ничего удивительного в том, что уже годам к десяти она совершенно не могла вспомнить, как вообще выглядел тот, кто был ее настоящим отцом: тех же, кто эту роль иногда пытался играть - или не пытался даже и того, вовсе не обращая на нее внимания - она сама старалась не запоминать. Как и того, с чем они приходили.       Мать сдалась очень быстро – она уже с рождения запомнила ее бледной, осунувшейся тенью человека с вечно тусклым, сонным взглядом, словно у скотины, покорно идущей на забой. Говорила она медленно, чудовищно растягивая слова, часто плакала, удивительно быстро находя для того причину. Люди, которые ее иногда навещали, пусть и были все разные, в одном оказались похожи: все одинаково умело освобождали маленькую семью от денег, а их квартиру - от всего мало-мальски ценного. Мать никогда им не отказывала - просто не умела. Иногда начинало казаться, что она и вовсе помнит только пару вещей - как горевать над своей жалкой судьбой да как включать по ночам старенький граммофон.       Бравурный марш, время от времени перекрывавшийся чьими-то голосами, жалил ей уши ночь за ночью, и оставалось лишь лежать, вжавшись спиной в стенку и сжимать в руках потертые ножны от единственной относительно ценной вещи в доме, которую ей удалось уберечь - старый, видимо, еще военных лет, финский охотничий нож с немного уже заржавленным лезвием. Необходимость в ноже была вполне себе реальная - среди самых частых гостей был и такой, который смотрел больше на нее, чем на мать, смотрел часто, подолгу и очень нехорошо - для него-то старая железка и была припасена.       С каждым годом, с каждым месяцем на нее обращали дома все меньше и меньше внимания, что было, в общем-то, только на руку - хватало проблем и вне родных стен. Дни, когда ее просто не замечали, словно она была деревцем в кадке, были раем - можно было хотя бы спокойно заниматься своим делом. К сожалению, иногда вспоминали - и тут же припоминали все: неизвестные ей - да и им тоже, как она подозревала - проступки отца и ее собственные, в большинстве случаев вымышленные. Били, к счастью, нечасто - пару раз за все время - но иногда ей казалось, что лучше бы били.       Все начало меняться, когда ей пришлось искать работу, чтобы прокормить хотя бы себя - было то, кажется, ближе к классу шестому школы. Именно тогда она и встретила отца Анатолия.       Он был мало похож на священника - в ее глазах он, скорее, смахивал на врача: старого, уставшего, из тех, кому приходилось терять вверенные им жизни, но спасли они несомненно куда больше. На руках у него были откуда-то глубокие шрамы - на свету они становились особенно заметны, возбуждая вполне закономерные подозрения: явно не ножом порезался. Видел он, кажется, тоже вполне себе прилично, но почти всегда таскал на носу странные старые очки на цепочке. Говорил тихим, чуть суховатым голосом, временами вдруг замолкая на середине фразы и начиная вглядываться в ближайшую стенку или вообще в горизонт - в такие моменты тормошить его было совершенно бесполезно. Встретились впервые они в очереди, за несколько секунд до того, как у нее бы ловко вытащили из кармана тощий, потертый кошелек, где было лишь немного мелочи и две измятых бумажки, которые вручили дома. Удивительно, но не менее потертого вида паренек, к которому уже почти перекочевало все ее “богатство”, как-то резко утратил интерес ко всему, кроме себя, лишь поймав тяжелый взгляд из-за стекол старых очков и прочитав там что-то, что она пока понять не могла, опрометью кинулся прочь. Обратный путь они проделали вместе - как она, привыкшая уже большую часть времени молчать, вдруг смогла так разговориться в тот раз, понять ей так и не удалось, но все было именно так. Через неделю для нее нашлась и работа: заполнять разнообразные бумажки в архиве местной библиотеки - платили, конечно, гроши, да и попадаться на глаза кому-то, кроме знакомого отца Анатолия, который ее и пристроил, определенно не стоило, но и то было хлебом. С матерью, пусть даже та и стала в последнее время чуть больше походить на человека, она уже почти не общалась - контакт был потерян давным-давно, а у одноклассников появились, слава Богу, куда более подходящие жертвы. Быть может, так бы и все и длилось, кто знает - но мир в очередной раз захотел сдать ей карты поинтереснее.       С отцом Анатолием она виделась теперь часто: иногда он заходил в ту же библиотеку, иногда она сама заглядывала в дряхлую холодную церковку, помогая немного по хозяйству, иногда просто встречались, как и впервые, на улице - и такое бывало. В тот день они направлялись, как и бывало, по домам - половину пути им было в одну сторону - в тот день под мостом, что был в старом сонном парке, разделяя его, вместе с колючими зарослями, надвое, им встретились трое…       Уже по лицам стало ясно, что доброго разговора не получится - да и разговора вовсе. Те люди, что заявлялись иногда к ее матери, по сравнению с ними выглядели представителями высшего света - да даже они бы, наверное, сказали хоть что-то, прежде чем напасть. Эти на слова не разменивались, но все невысказанное можно было прочесть и в глазах: кому-то, если не всей тройке, срочно нужны были деньги - даже те крохи, которые можно было вырвать у едва сводящего концы с концами священника и невзрачной, в залатанном пальтишке, девчонки. Все было ясно, все было очевидно, но вот с той секунды, как вырвавшийся вперед заросший, пахнущий какой-то гнилью тип, нанес удар, очевидные вещи сменились вещами странными, сказать даже больше - совершенно невозможными. Ничего из того, что случилось в следующие несколько секунд, она тогда не поняла: запомнила только крики, хруст и хлестанувшую на камни кровь. Тот, что ударил - вернее попытался ударить - первым лежал у ее ног, напоминая окровавленный мешок с торчащими наружу костями, залитое красным, с выбитыми глазами, лицо второго, еще долго являлось ей в кошмарах, что же до третьего…третьему просто-напросто свернули шею, как куренку. Реальность тогда еще не расползлась для нее по швам - но лишь потому, что в эту самую реальность она никак не могла поверить, так и застыв на месте, словно какой-то лесной зверь, выскочивший на дорогу аккурат перед автомобилем. Лицо отца Анатолия было тем, что привело ее в чувства: у всегда тихого, всегда спокойного священника был взгляд зверя, после невыносимо долгого для него воздержания наконец дорвавшегося до человечины.       В тот день она просто лишилась чувств - и, когда пришла в себя в пустом парковом сквере, замерзшая, на шершавой, исписанной разнообразнейшей руганью скамье, еще могла позволить себе счесть все это дурным сном. Неделю спустя, когда мать в очередной раз сорвалась - и, пользуясь тем, что ее не было дома, обыскала всю ее комнату, забрав скопленные за год деньги, отдав кому-то - она сделала нечто иное. Когда она постучалась в двери храма, была уже глубокая ночь - но ей отворили, на нее вновь упал тяжелый взгляд из-под очков.       Здороваться она не стала - сказала нечто совсем иное, что крутилось у нее в голове все то время, пока она пыталась понять, было ли случившееся под мостом сном или явью.       -Я видела, что вы сделали.       Священник ничего не ответил, по всей видимости, ожидая продолжения.       -Я никому не рассказала. Не волнуйтесь.       В его непроницаемом взгляде появилось что-то новое - кажется, обычно такую вещь называли интересом.       -Научите меня так же…       На набережной, как и обычно, было ветрено. Подняв воротник и перекинув тяжелую сумку на правое плечо, он сбежал по ступеням вниз, и, перейдя дорогу, остановился у каменной ограды. Ветер гулял вокруг, но впустить его себе в голову что-то не получалось - уже второй день с того момента, как ему пришлось-таки явиться к ведьме, которая не без удовольствия сообщила, что его “отпуск” подошел к концу: теперь придется успевать не только в институт, но и на дела поважнее. Одно из них касалось какого-то груза, который у графини увели прямо из-под носа: единственной причиной, по которой весь город еще не стоял из-за этого на ушах, было то, что этот груз ее люди сами протащили мимо носов со Второй Площадки - и ведьма была бы крайне огорчена, если бы те что-нибудь да пронюхали.       В стареньком домике на отшибе, который служил ему художественной мастерской и объектом тренировки для создания мастерской уже мага - домик этот с легкостью, возможной только для главы Первой Площадки, сущности почти всемогущей в сравнении с простыми людьми, связанными своими простыми законами, подарила графиня - уже лежало на столе заведенное на убийцу ведьмовского курьера тоненькое дельце. Ознакомиться с ним надо было хотя бы сегодня, под вечер, но он все тянул да тянул, крутя в голове сегодняшний разговор - очередной разговор на повышенных тонах…       И что это такое, я еще раз вас спрашиваю?       Вид на пустыню Руб-эль-Хали.       Вы замалевали часть холста черным.       Мы смотрим изнутри черепа.       Час от часу не легче. А вот это вот…это вообще что?       Муха. В правой его глазнице.       Довольно. Заверните…       Улыбнувшись непонятно чему, он вдруг даже не услышал - почувствовал - чьи-то приближающиеся шаги. /i>Ключи</i> свое дело знали: к нему самому еще можно было подкрасться, но вот к ним…       Обернулся он так резко, что тот человек мигом растерял все слова - во всяком случае, лицо у него оказалось несколько ошарашенным. Вернее, у нее.       -Вы! - а вот голос, когда он вернулся, был вполне себе уверенный, равно как и сердитый взгляд из-за старых странных очков на цепочке. - Снова вы!       -Мир слишком тесен для комфортной жизни, - бросил он в ответ, надевая привычное лицо нахала. - Бутылочка-то не разбилась?       -Еще раз, кого там тебе пошерстить? - голос Веселкова был настолько сонным, словно последнюю неделю он не выезжал пару-тройку раз за ведьмой, а работал на стройке без отдыха. - Ну?       -Передаю по бу-у-у-уквам, - протянул Мотылек в черную телефонную трубку. - Ю-ю-ю-ю-л-и-и-и-и-я-я-я Бе-е-е-елкина-а-а-а…слушай, я не слишком быстро? Ты там успеваешь?       -Все бы тебе юродствовать. Чего дружка своего не попросил? - сердито поинтересовался бывший боец “Атропы”. - Он вроде скоро приезжает…       -Его хватило на три минуты, - не менее раздраженно бросил в ответ Макаров. - Потом он выдал “Мотылек нашел себе миленький цветочек” и связь оборвалась. Думаю, таки треснул со смеху надвое. Ну, хоть теперь и правда на фомора похож будет…       -Я гляжу, тебя хорошо вымуштровали, - мрачно усмехнулся Веселков. - Настоящий маг. Только познакомился с девушкой, а уже начинаешь под нее копать…и не говори, что дала повод. У вас что угодно поводом бывает.       -А то, что в тот день, когда мы сшиблись, был не выходной, тебе не хватит? - бросил Мотылек. - И если бы она действительно училась в первом медицинском, пусть бы даже и опаздывала…куда там ей опаздывалось…она бы тащила туда отнюдь не ту хренотень, что я по асфальту раскидал. Улавливаешь?       -Мало ли, чем в свободное время занимаются. Кто-то, вон, всякую чертовщину малюет…       -А кто-то от работы нагло отлынивает. Даже не задумываясь, что над ним уже сгущаются тучи и вот-вот приложит молнией-другой. Слушай, я же тебя не в архивы Второй пропихиваться прошу, а, считай, на мелководье рыбешки понабрать. Есть такая там или нет - да и все. Сложно, что ли?       -Ладно, черт с тобой.       -Все шесть и даже больше, и всегда. Ты от темы не уходи, не заест. Когда информация будет?       -Завтра, завтра. Через день на край. Пойдет, господин начальник? - издевательски спросил водитель ведьмы.       -И кто тут юродствует?       -Девка-то красивая хоть?       -Слышало бы тебя ее сиятельство, - рассмеялся Макаров. - Напомнила бы, как пехотный офицер в ее годы разговаривал. А ты - “девка”…       -А если серьезно?       -Интересная. Странная. Голодная. Вечно, - он снова рассмеялся. - Нашему-то брату, сам знаешь, даже очереди незнакомы, а вот она, похоже, на хлебе с водой последнее время сидела.       -С чего взял?       -С глазок ее, с чего. Да с того, что в нашей кофеенке как во дворце озиралась.       -Ты что же, ее потащил…туда?       -А куда прикажешь? После того, что я с трамваем выкинул, извиняться ж как-то надо. А у нас как раз там тихо…       -Обычно тебя такие мелочи не заботили. Выкинул бы еще десяток “мелочей” и при ней, - Веселков позволил себе вернуть обратно издевательские нотки. - Мотылек нашел цветочек…       -Отскребись уже, а? Поработал бы лучше, - уронив трубку на рычаг, Макаров медленно отодвинул телефонный аппарат подальше, пытаясь сосредоточить взгляд на тоненькой стопке бумаг.       Это было тяжело - и тяжесть та была очень странной. Было что-то в этой тихой, в древних очках, девушке, что напрочь рассеивало концентрацию на делах текущих - для мага то было непозволительно, а уж для такого, как он, тем более. Ну не настолько же он глуп, чтобы…нет, конечно же, нет. Урок усвоен давно и прочно. Когда маг подпускает человека слишком близко, все кончается печально - и хорошо, если только для кого-то одного. Урок усвоен - и вспоминать, как то было, что-то вообще не тянет. На встречу, о которой они условились, он не явится - ей так будет лучше. Ведьма бы одобрила…       На этих мыслях его разбирает смех - хриплый и жестокий. Отвернувшись зачем-то к стене - в комнате и так, казалось бы, никого нет - дает волю ключам: они могут общаться и так, но голосом все-таки почему-то проще.       -Растрачивать наше драгоценное время на сии пустяки не только непозволительно, но и преступно глупо. Всецело согласен, коллега. Лучше займемся тем убийством. Убийство. Что тот жалкий выродок может знать об убийствах? Что? Это просто…Да у тебя все просто, дурилка оловянная. Игра продолжается, но ее нет в наших планах. Она не важна для нашей игры. А я-то думал тебе постарше нравятся. Ты умеешь думать? Я, признаться, немного удивлен, что ты вообще понимаешь тонкие материи, о которых мы в настоящий момент…Заткнись, заткнись, заткнись! Почему я должен разделять тело с бесхребетной гнилью вроде тебя?       Как и всегда, совета в таких делах от них не допросишься, значит, лучше думать самому. А что тут, собственно, думать? Даже если допустить, что она его нашла случайно - что то меняет? Им все равно не по пути, и нечего даже ломать комедию. Чувствуя, как просыпается в ответ на все стройное и логичное его привычное звериное упрямство, он снова рассмеялся в пустоту. В ней и правда что-то было, что он почуял даже за один день - что там за день, за те несчастные четыре с половиной часа, что им тот день оставил. Что-то, что делало ее полной противоположностью ведьмы, которую он знал так близко и в то же время, наверное, не знал и наполовину. Что-то, что он сам начал терять еще давным-давно, в отцовском операционном театре - а может и еще раньше. Было ли это причиной, по которой хотелось увидеть ее снова? Человеческий интерес или интерес мага? А если…       Усилием воли заставив мысли потухнуть, он сорвал со стола первую бумажку, заскользив взглядом по тексту.       …с высокой долей вероятности использовались именно пыточные цепи, типовое оружие служителей Тайного Синода…       Зацепив уголок страницы, он на мгновение прикрыл глаза, зарываясь в память - не свою, но ключей. Старая грязная история начала века. Синод разошелся по швам так быстро, что это было похоже на чудо - в реальности, конечно же, причиной была лишь грамотная работа еще едва-едва оперившегося Клуба, неожиданно обретшего поддержку среди наиболее радикальных палаческих кругов. Простоявшая века глыба, сменившая за них далеко не одно название и не одну ширму, треснула от первых же ударов - все потому, что удары те нанесли изнутри.       Старая грязная история. Палачей использовали в качестве пушечного мяса везде и всюду, затыкали ими все дыры, какие только могли - и когда их сносило потоком, лишь потирали руки: те, кому не было места в новом мире, убивали друг друга - чего еще желать?       Разве что того, чтобы те, кто остался за бортом, вымерли сами - но этого, как успешно доказывали недавние события, не случилось.       Голова болела нещадно. Перевернув страницу, он продолжил штурмовать текст. Нужно было хотя бы попытаться заняться делом.       Черные провалы окон вспыхивали огнями один за другим. Опустившаяся на город ночь словно призывала к тишине - и три человека, что сейчас медленно сходились в старом парке у не менее старого фонтана - его давно уже отключили, а вскоре и вовсе должны были одеть на зиму в доски - эту самую тишину соблюдали свято. Один, с чудовищно заросшим лицом - в этих зарослях с трудом угадывались глаза и рот - остановился, принявшись выбивать из пачки сигарету - стоявшая напротив девушка, судя по глазам, всерьез раздумывала о том, не превратится ли попытка закурить в акт самосожжения. Второй мужчина - напротив, гладко выбритый и чуть полноватый - потер руки и заговорил низким холодным голосом:       -Контакт состоялся?       -Я говорила, - тихо произнесла девушка.       -Извольте докладывать по форме, - рыкнул бородатый, теперь уже завозившийся с зажигалкой. - Распустились совсем, я погляжу, без работы-то…       -Виновата, - глаза девушки уткнулись в холодную землю. - Контакт прошел успешно. За пару недель я, возможно, смогу выяснить…       -У нас нет пары недель, - оборвал ее бородач. - Хорошо если одна-то в запасе осталась. Груз нужно срочно извлечь и переправить, но все наши силы сейчас идут на то, чтобы поддерживать экранирование.       -Времени подкапываться к цели нет, - добавил его спутник. - Входить в доверие на должном уровне тоже. Сделайте что сможете за оставшиеся шесть дней, чтобы чуть снизить его бдительность, а на седьмой - бейте.       -Разрешите спросить?       -Разрешаю.       -Он…он мне не показался опасным. Взбалмошным, нахальным, легкомысленным…но не опасным.       -Вам напомнить, сколько жизней на его совести?       -Я…я помню. Я понимаю.       -Очень на то надеюсь, - бородатый выдохнул дым. - Он проходил обучение у Стальной ведьмы, а это сами знаете, что это за школа. Не исключена ответная слежка, в связи с чем все контакты до последнего часа мы обрываем. Вы уходите в свободное плаванье - если считаете, что опыта маловато, откажитесь сейчас. Провал прощен не будет.       -Синод и так пошел вам навстречу, когда сохранил жизнь, - фыркнул второй. - Если вам не страшно опозорить нас, подумайте о…       -Я понимаю, - твердо повторила она. - Не волнуйтесь. Я справлюсь.       -Вам же лучше, если будет так. Не вживайтесь в свою роль слишком сильно. Помните - он убийца.       -Он убийца, - короткий кивок. - Я помню.       -Ваша задача?       -Расчистить путь к Стальной ведьме. Заставить ее сделать ошибку.       -Верно. Ступайте.       Завернувшись поплотнее в свой теплый платок - ветер этой ночью расшалился не на шутку - девушка поплела прочь - безвольной походкой лунатика.       -Все-таки зря мы ее втянули, - бородач покусал окурок. - Зеленая, как трава. Надо было убрать за Спокойным до конца.       -У нее хорошие данные, - неторопливо ответил другой. - Он все-таки успел ее кое-чему научить.       -Данные, - проворчал заросший. - А в голове ветер гуляет. Ладно, пока что погодим зарывать в землю все те годы тренировок.       -А если она провалится?       -А вот тогда и зароем. Пожалуй, я даже сделаю это лично…       Дожди нападали на город внезапно - да так, что сделали бы честь “атроповским” штурмовикам по этой самой внезапности. По утрам на небе обычно было ни облачка, но уже к середине дня появлялся авангард будущего ливня: путешествующие в своем странном строю тучи рассредоточивались, выступая на позиции и ожидая сигнала к атаке - он обычно поступал часов после двух. До того времени надо было успеть занять укрытие - и уж конечно, сделать большую часть своих дел…ну или послать к чертям и то и второе, что сейчас он и делал самым наглым образом.       -Так откуда ты все-таки?       -Я-то? Издалека. Из очень далекого и страшного “далека”… - пробормотал он, почти не покривив душой при этом ответе - ну или хотя бы в его части. - А ты ведь тоже не здешняя…       -Это почему такие мысли?       -На дожди те зря жаловалась, - улыбнулся он. - Здесь эту кашу почти круглый год кушать приходится. Я привык уже. Да и ты привыкнешь.       -А кто сказал, что я здесь останусь?       Над мостом стоял запах бензина, рыбы и почему-то металла, точнее какой-то окалины. Небо постепенно наливалось сталью - на небо он старался лишний раз не глядеть. В этот раз у глаз нашлось поле для отдыха - та, что ходила в старых очках, сапогах на пару размеров больше и поношенном пальто. Глядя на нее, он постепенно начинал понимать, что именно служило своего рода магнитом - то, пусть это и звучало до безумия смешно, была полная противоположность накрепко сидящему в черепе образу графини. Быть может, конечно, всему виной было просто то, что она оказалась первым человеком, от которого он просто-напросто не стал держаться подальше, как стоило бы по уму, кто знает. Но видеть глаза без вековой усталости, слышать в голосе человеческий интерес - к человеку же, а не к его боли - или что там необходимо было ведьме, чтобы как следует забыться - было почти в новинку. Этот пустяковый разговор ни о чем за два-три часа до начала дождя был похож на давно и накрепко забытый вкус какого-то редкого фрукта или сладости - из тех, что завозят раз в сто лет, или и того реже. Какая-то часть его, конечно, бесновалась на всю катушку - и он сам удивился, как, оказывается, легко было ее заткнуть. Как, оказывается, легко было не держать вновь перед глазами висящую на стене шпагу и не вспоминать, почему ему не место рядом с людьми, рядом с такими, как она. Как, оказывается, до безобразия легко было вновь заставить висевшую над ним тень ведьмы снова схлынуть в туман…       -И все-таки, кто они были?       -Те трое-то? - он пожал плечами. - Да так, знакомцы старые да не добрые. Пытались мне вот морду начистить. Плохо пытались, я тебе скажу.       -Я даже не знаю, стоит ли спрашивать, кому ты мог так крепко насолить…       -Людям с длинными руками, - легко произнес он. - По обыкновению они их в перчатки суют. Да ты не волнуйся. Не придут они больше. А придут - снова сыграем чем-нибудь тяжелым по их тыквам, ни один врач не заштопает. Ну, разве что ты, когда доучишься…       -Выгонят раньше, - невесело произнесла она, поправив очки. - Там думают, что я все еще болею.       -А ты и рада.       -А я и…ну, меня попросили помочь с другим делом, - как-то неловко произнесла она. - Ты, наверное, видел…когда мы…встретились…       -И что то были за бирюльки? Или тайна за семью замочками?       -Какая уж тут тайна. Знакомый занимается реставрацией…а, всего, что придется, в общем-то. Ему и несла.       -Он хоть не очень про тот пузырек сокрушался?       -Тебе честно ответить или пожалеть?       -Пожалей, - усмехнулся он, остановившись у конца моста. - Давно того никто не делал. Эй, ты чего застыла-то?       Юлия и правда стояла как вкопанная - удивленно и настороженно всматриваясь в выросшие на горизонте старинные дома.       -Не нравится мне это место, - наконец, сказала он. - Одни заборы кругом, гулять там и негде. Может, куда-нибудь еще…       -Да куда скажешь, - легко согласился Мотылек. - В “Амаранте” тебе, я так помню, слишком мрачно оказалось?       -На кладбищах и то веселее. Серьезно, как ты вообще такое место откопал?       -Бегал много, - перейдя на другую сторону моста, он подставил спину пронизывающему ветру.       -Было от кого?       -Случается. Ты не подумай чего, - он усмехнулся. - Фирма веники не ворует. И не вяжет даже. И из окна ими не кидается…       -Ты рисуешь, да? Ты вчера говорил…       -Есть немного. Хочешь портрет заказать?       -Да куда я его повешу-то? Над кроватью, по утрам пугаться?       -Эй, полегче, полегче! - притворно оскорбился Макаров. - Ты ведь даже не видела мои шедевры!       -Если рисуешь ты так же, как ведешь себя с незнакомыми людьми…       -Единичный. Случай, - бросил он. - Чаще раза в год меня никто не преследует. Обычно…       Так и не закончив фразы, он замолчал на несколько минут, чувствуя, что что-то идет совсем не так. До того было как-то легче - что самозабвенно нести околесицу, что говорить чистую правду, которая будет, несомненно, воспринята ровно так же. С ней так почему-то не получалось.       -В кино хочешь?       Она чуть помолчала, вновь коснувшись очков. Странно на него посмотрела.       -Меня терзают смутные сомнения. Меня, кажется, сшиб на улице с ног подпольный миллионер.       -Обижаешь, - он наставительно поднял палец. - Выше бери.       -А выше - это куда?       -Выше - это… - он перешел на заговорщицкий шепот. - Выше - это…пока еще не придумал. Ну так что, ждем, пока нас зальет или направим стопы куда следует?       Когда они выходят на улицу, огни уже вот-вот должны начать гаснуть. Ее это нисколько не пугает - хороший признак, во всяком случае, для него. Хороший, да…что же такое…что же у него такое с головой сегодня…       Фильм он словно вообще не смотрел: в голове все время крутился свой, куда более важный. И актеры все знакомые - шесть ключей наперебой лезут со своими советами, наперебой пытаются согнуть его в свою сторону. Давно с ним такого не было, как же давно. Ей вот, кажется, весело - по глазам видно, по лицу, по голосу - сейчас он настолько напряжен, что чувствует малейшие того интонации. Она смеется, а его злость берет. Неужели придется и ее…неужели придется и это все…       Решить нужно сегодня, сейчас. Либо сделать все по уму - по первой это больно, но куда ж магу без боли - и со временем рана, как и те, что уже были, льдом порастет, либо…       Либо дать понять ведьме, что урок он понял. Но понял - не значит принял.       Решение принимается быстро - да что там, он словно всегда чувствовал, что так и решит. Назло, не назло…какая уже, к чертям, разница? Он себе хозяин. Он, а не змея железная, что спит под кожей…       Он себе хозяин. И все на том.       -Ты где живешь-то?       -Да недалеко, ты не…       -Тем и лучше. Пешком дойдем, значит.       -А тебя никто не ждет?       -Таких как я даже дома не ждут, - грустно рассмеялся он. - Нет, это не обсуждается. Показывай дорогу…       На улицу постепенно спускается тьма, тьма эта словно вытягивает из него всю злость. К черту, будь что будет. Он себе хозяин. Он, а не ведьма. И он больше не будет делать, как делал все эти годы, как делал со времен той самой неудачной попытки, того глупого, неуклюжего мятежа. Он больше не будет выбрасывать подальше то, что предлагает ему слепой случай - кто знает, может и в последний раз…       Наверное, неправильно так на нее смотреть, как на подачку судьбы - человек, как-никак. Живой. Еще бы вспомнить, что это когда-то значило нечто большее. Еще бы вспомнить да в голове удержать.       Вот. Точно. Вот оно что. От осознания хочется смеяться в голос, но она точно тогда его за безумца примет - если давным-давно еще не приняла. Зачем все это? Зачем он продолжает? То будет - нет, уже есть - его запоздалая контратака. Нет, пока что только забивка дыр, швы на раны, отцом и ведьмой оставленные. А вот если получится - кто знает, кто знает - может он рискнет снова. Может он снова решится на именование…       Человеком ему, кончено, никогда не стать. Но свободным - вот за это стоит побороться.       -Телефон-то у тебя есть?       -Конечно, - ее голос звучит несколько обиженно. - Ты думаешь, я…       -Ничего я не думаю, - спокойно говорит он. - Специально, чтобы места в черепке хватило.       -Не поняла…       -На номер твой. Ты же скажешь.       -Выбор у меня, похоже, невелик…       -Это уж точно. Я знаю, как тебя звать, - натягивает он привычную хамоватую улыбочку. - Я знаю, где ты живешь, а сейчас еще и номер скажешь. Боюсь, медицина далее бессильна. А если и нет - симптомы-то лечить глупо…       -Знаешь, я понимаю тебя все меньше и меньше.       -Да я тоже с собой не всегда в ладах, - пожал он плечами. - Не бери в голову. Для таких как я, что-то человеческое - уже болезнь.       -Таких, как ты…       -Отбитых на всю макушку. И болезнь та не всегда хорошо кончается. Но! - он наставительно вздернул палец. - Мы не сдаемся. Ты сдаешься? Нет? Вот и молодец. Я и не начинаю даже. А теперь - номер!       -Или ты заболтаешь меня тут до смерти? - она неуверенно смеется.       -Приложу все силы. О, это будет мучительно…       -Хорошо, хорошо…только к ночи не звони, ладно?       Время прощаться. Чувство такое, словно какая-то чудная анестезия вдруг резко прекратила работать - и вот его уже гложет боль: тупая, тоскливая…       Но это нормально. Куда же магу без боли. Особенно когда маг решает наплевать на все, что ему с таким трудом вдолбили и вновь к людям тянется. Заслужил, все до капельки. От того, конечно, не проще ни разу, но и черт бы со всем этим.       Он сам себе хозяин.       И он ее просто так не отдаст.       Доктор Тройкин на вид совсем молод - иногда даже возникает вопрос, а не рано ли он оказался на своем месте. Другая черта, куда как более неприятная, сводится к тому, что все, буквально все, из него приходится вытягивать едва ли не клещами. Вот и сейчас, вместо того, чтобы дать конкретный ответ, он все роется в каких-то альбомах, папках…все пытается даже не смотреть на него…       Несколько минут Мотылек ждет - но терпения надолго не хватает. Наконец, устав тупо пялиться в окно, он поднялся со своего места, подойдя и нависнув над хлипеньким деревянным столом.       -Ну? - усталый, злой голос - этой ночью он спал меньше часа.       -Я… - доктор снова мнется, пытаясь, похоже, спрятаться среди бумажек. - Я не уверен, стоит ли вам сейчас говорить…понимаете, нужно проверить еще хотя бы раз…       -Давай, рожай уже, - Макаров вконец теряет терпение. - Когда там я коньки отброшу?       -Вы…вы должны понять - ваш случай в своем роде уникален, - пролепетал Тройкин. - В общем и целом…при соблюдении установленных ограничений…       -Ну чушь-то не неси, - фыркнул Мотылек. - Видел я, что ты там накарябал. То нельзя, это не можно…проще сразу в петлю, чем так жить.       -Вы должны понять, - повторил Тройкин. - Составленная мною программа позволяет увеличить шансы до максимума. Больше в вашем случае сделать нельзя.       -А если я пошлю твою программу ловить бабочек? - он оперся руками о стол, отгребая бумажки к себе. - Если я жить как маг буду, а не колоду деревянную из себя корчить?       -Еще лет пятнадцать, может, двадцать, - избегая смотреть ему в глаза, выдавил Тройкин. - Доживете до сорока при таком ритме - то уже будет чудом…       Молчание длилось недолго - около минуты. Потом Макаров громко рассмеялся.       -Ну и что ты меня стращал-то? - ухмыльнулся он, сдирая с вешалки куртку. - Я уж думал - все, караул, а тут на тебе.       -Послушайте, необходимо…       -Отлезь, - пролезая в рукава, коротко бросил Мотылек. - И больше по таким пустякам не звони. Взял моду мне нервы крутить…       -Вы что, не понимаете, насколько это серьезно? Послушайте, есть еще небольшой шанс…я могу подать запрос на один экспериментальный препарат…       -В трубочку запрос свой скрути. И засунь поглубже вместе с препаратами, - небрежным пинком отворив дверь, он обернулся уже на пороге. - Двадцать лет - это ж вагон с горкой, и еще останется. Эх ты…медицина…       Дверь хлестко хлопнула за спиной. Залитый белым пустой коридор жалил глаза, отчаянно пытаясь встать на дыбы. Ноги почему-то утратили такое важное качество, как возможность сгибаться. Доковыляв до холодной железной скамьи, он упал туда, привалившись к стене.       -Еще лет пятнадцать, может, двадцать, - пробормотал он в пустоту. - Игру придется ускорять - я прав, господа-товарищи?       -Ну, чего там тебе выдали? - ехидно интересуется телефонная трубка. - Как здоровьице?       -Не дождетесь, - отходя от стола так, что провод опасно натягивается, бросает в ответ Мотылек. - Сам-то как, Киноварь еще мозги не заела?       -Ни разу. Только кое-кто из начальства. Думаю, буду на неделе мимо проезжать, хоть в этот раз постарайся без погромов, а?       -Разнообразия ради, попытаюсь. Но сам знаешь, как оно бывает…       Прощаются они быстро - у каждого своих дел невпроворот. И не только тех, о которых рассказываешь. Прикрыв дверь, он зажигает свет, окидывает взглядом царящую в мастерской разруху. Набросками он сегодня занимался весь день, но сейчас понимает, что их легко можно отправить в печь - и без них справится. Найти бы хоть один нормальный холст, а дальше дело пойдет. И натура никакая не нужна - ключи на то есть, чтобы образы ловить. Захлопнув дверь совсем плотно, перерывает он бумаги, раскрывает шкаф, вытряхивает из стола все, что нам накопилось…       Сегодня точно не до сна. Сегодня он начнет рисовать портрет.       Над городом осеннее небо, удивительно чистое в этот вечер. Отсюда, с крыши высокого дома, где так удобно порою прятаться - удалось заметить однажды, что браслет ведьмы, стоит оказаться на достаточной высоте, начинает выкидывать разные несусветные кренделя, в числе которых и невозможность его с точностью засечь - вид открывается красивый, но уже успевший поднадоесть. Здесь тихо, сюда не долетает все, что творится внизу, а если и долетает, то жалким, задушенным напрочь эхом. Во многом именно поэтому он полюбил давно это место.       -Почему тебя птицы так не любят?       Она сидит, прислонившись к какой-то распухшей антенне, в своем привычном ветхом пальтишке, и пытается говорить, не надрываясь, но при том быть громче, чем воющий ветер.       -Не знаю, - вглядевшись в выжидающую своей минуты стаю ворон, он чуть прищуривается. - Всегда так было. Когда мало - разбегаются, когда много - смелеют, заразы, пытаются глазки вынуть…       -Думаешь, наверное, что-то нехорошее, - предположила она, словно высматривая что-то в темнеющем на глазах городе. - Или делаешь. Ну, в их глазах. Я вот помню, когда совсем маленькая была, нашла игрушку в парке…пингвин или что-то такое…чуть не заклевали. Думали, видимо, что кого-то из их детишек утащила…       У вечера густой запах бензина и дождевой воды. Закатывающееся солнце устало смотрит на город с высоты - недолго, впрочем - у него свои дела. Ему случалось торчать на какой-нибудь крыше и до утра - исключительно потому, что в тот день не хотелось идти домой, возвращаться к ведьме. Душная ночь на расстеленной по железу мятой рубашке - попробуй тут засни, когда луна все льет и льет без продыху свой свет тебе в глаза - а потом туманное утро, и трава вдоль какой-то дороги, тяжелая, как волосы…нет, не графини - удивительно, но ему удается выгнать ее из своих мыслей - сейчас удается. Странно, как такое возможно, но сейчас Стальная ведьма в его сознании проигрывает один бой за другим: годами наслаивавшиеся друг на друга образы рвутся, словно ветхое тряпье.       -Странно, что ты…       -Что не боюсь? - она чуть улыбнулась. - Был один человек…давно… - она на миг замолкает. - Друг семьи. Он как-то сказал - даже падая метров с пяти, уже можно извернуться так, что и не встанешь. Так чего бояться сильнее, когда их не пять, а скажем, пять сотен?       Простые живые глаза за старыми очками обращают в пепел тяжелую вуаль. Ветхое пальто и смешной, большую часть времени висящий на горле, платок, разбивают в пух и прах черные одеяния ведьмы и его одеревеневшие пальцы, что их касаются, пока на хозяина наползает болезненная, холодная лихорадка. Слова, так мало значащие для мага почему-то одерживают уверенную победу над многосложными строфами никак не выходящей лирики очередного заклятья. Чудеса да и только.       -Можешь ответить мне на один вопрос?       -Конечно. Ты…       -За что бы ты могла убить человека?       Лицо ее меняется - ей самой, вероятно, кажется, что это проходит совершенно незаметно, но ключи не обманешь.       -Ну и вопросы у тебя. Ты к чему это вообще?       -Да так. Ты ответь все-таки.       -Не…не знаю, - она поежилась. - Никогда о том не думала.       -А если бы выбор был - ты или они? Если бы ты их вообще не знала при том?       -Я тебя…я тебя не понимаю…       -Когда-то давно я вляпался в одну…катастрофу, - пробормотал он, услав взгляд подальше, в сторону города. - Много людей тогда погибло, я сам чудом живой выполз. Мог бы и еще кого спасти, знаешь. Мог ведь, точно мог. Но они умирали, а я только глазами хлопал. А потом и вовсе убежал. Бежал, пока ноги не отказали.       -Ксе…       -Не люблю это имя. И все сокращения. Зови Мотыльком, хорошо?       -М-мотылек. Слушай, то, что ты говоришь…если ты снова выдумываешь какую-то историю, чтобы меня впечатлить, как пару дней назад…       -Да надо оно мне, - он рассмеялся. - Часто ночами их вижу. Всех, кто там остался. Они мертвы, но они кричат. Я чего это говорю - не тебя потешить, и уж никак не самому…выплакаться, - он снова усмехается. - Просто нельзя иначе. Нельзя не знать.       -Не знать чего?       -Того, что такому как я и могилы-то жалко. Ну, я бы не дал, как ты - не знаю, - хлопнув в ладоши, он отряхивается, словно сбрасывая с себя неприятные мысли и слова. - Ладно, шут с этим всем. Пошли вниз. У меня вроде еще чай оставался.       -Чаепитие со сдвигом, вот уж точно, - пробормотала она, поднимаясь. - Я уже не знаю, чему верить, чему нет…       -Одному можешь, - он криво улыбается. - Мне с тобой хорошо. И я…ч-черт, - наружу снова вырывается смех. - Веришь, нет – они уходят, пока ты рядом.       -Кто?       -Кошмары те, - смотрит он на нее, как на полную идиотку. - Все, все, ходу отсюда, а то точно заклюют, - отворив ржавую дверь, он прыгает через ступеньки в кромешной темноте. - Пошли вниз, пташечка, еще по чашечке…       Дни текли медленно, словно воск с едва тлеющей свечи. С ночами было хуже: успевать надо было не только на проверку адресов и всего остального, что подбрасывала время от времени “Аврора” - Августина старалась дистанцироваться от дела настолько, насколько это было вообще возможно, оставляя за собой право, конечно, вмешаться, когда убийца будет обнаружен. В том, что он все еще не покинул город, графиня почему-то была до сих пор уверена - однако с ним никто причинами этой уверенности не делился. Рецепт Веселкова - горький как уксус кофе с коньяком - после этой смеси не то что спать, глаза закрыть было делом непосильным - спасает в эти ночи от сна. Когда возвращается - снова, снова неудача, снова за воздух они схватились, снова то ли информации не хватило, то ли еще чего - сна все равно бесполезно ждать, но и не ждет он, нет. Включив свет, возвращается к портрету. Уже немного осталось - совсем немного - только бы не сорваться в третий раз и не начать все с нуля. Только бы не сорваться.       Зачем он это делает? Что это ему даст, в конце-то концов? Ключи молчат, нет у них ответа. Да и у него самого нет, есть только одна сквозящая по черепу мысль - закончить надо. Так редко выходит что-то не из памяти ключей, не из памяти их прошлых хозяев, что-то чище, проще, что-то…       Что-то нужное ему самому.       Что-то нужно сжигать, чтобы не сгореть - так говорила графиня, так и его пыталась научить. Но эти пять - или шесть - от бессонницы уже голова кругом идет - дней доказывают, что то лишь ее способ, напоминают, что есть - и пусть она говорит, что ей хочется - и другие…       Он рисовал по чужой просьбе, рисовал для своего развлечения, рисовал, чтобы напугать, чтобы повеселить, и - чаще всего - чтобы не сойти с ума.       Как странно. Наконец у него есть что-то, что можно нарисовать просто потому, что он этого хочет.       Как же болят глаза. Да и руки. Ноги нет - он их попросту не чувствует, словно стоит у холста на двух чурбаках деревянных. Сейчас точно получается, сейчас…да, точно. Сейчас выходит куда лучше, чем в первые два раза. Или он просто уже настолько одурел, что с трудом цвета различает?       Черный телефон, сиротливо сжавшийся в уголке стола, раскалывает череп своей отнюдь не мелодичной трелью. Он ждет минуту, ждет пять - но кто-то с той стороны очень настойчив, он продолжает насиловать линию, он не собирается отступать. Он знает, что сейчас Мотылек не спит.       -Что? - заорал он в трубку. - Четыре часа утра!       -Новости, - голос Веселкова он узнает даже со всей той усталостью, что на него навалилась, словно кандалы. - И паршивые. Ты сейчас не спишь?       -И не думал. Чего там? Снова кого-то проверять? Если да, то передай, что я не кукла - как бы ей того и не хотелось!       -Нет, Мотылек. Проверять уже никого не нужно…       Он слушает молча, не перебивая. Точно так же, как он слушал совсем недавно Тройкина. Он ждет, пока водитель ведьмы закончит. Он привык встречать любой удар смехом - или хотя бы улыбкой. Это просто. Это ведь очень просто…       Почему же сейчас не выходит?       -Она уже в курсе? - глухо спрашивает он.       -Да. Мне…слушай, можешь считать что угодно, но я правила знаю.       -Да какие, к херам собачьим, правила! Ты не солдат уже!       -Я не мог не доложить, что выявила повторная проверка. Ты знаешь, что не мог.       -С-суки…       Трубка почему-то становится холодной, как лед. Она жалит, как зажатая в кулаке оса - но и выпустить тоже не получается.       -Ищут уже?       -Послали людей на дом, там пусто. Отрядили пару человек наблюдать за институтом…она хочет, чтобы ты немедленно вернулся домой. Ты, похоже, был целью все это вре…       Не дослушав, он кидает трубку на стол. Спустя несколько секунд туда же летят кисти. Лишь с большим трудом он удерживается от того, чтобы выместить злость на безвинном мольберте.       Телефон продолжает надрываться. Поздно - в зале уже пусто.       С того момента, как начали ходить трамваи, он катался кругами, взращивая злость. Ведьма была рядом - он чувствовал это кожей - ведьма была очень близко, но почему-то не спешила ничего предпринимать. Это было вполне ожидаемо - что она будет ловить убийцу на живца.       Слова Веселкова продолжали стучать в ушах. Первая проверка его знакомой ничего не дала - но в то самое время, пока он рыл носом асфальт в поисках убийцы, пошла и вторая. Мир действительно был мал для комфортной жизни: такое количество совпадений, как то, что вскрылось сейчас, не могло быть случайным – как бы он того не хотел. Что уж говорить о троих студентах первого медицинского со следами примитивного зачарования, что уж говорить о том, что квартира Юлии оказалась совершенно пуста - и никаких родственников, у которых она, как он думал, остановилась, не было там и в помине, что уж говорить о том, что нашлось, когда люди графини взломали пол…       Он слушал скрип трамвая по рельсам, взращивая злость. Он ждал - он знал, когда будет пора. Он знал, куда она пойдет - ведь он сам рассказал ей о художественной мастерской, которую устроил в том домике на отшибе. Он знал, он помнил каждое слово, что сказал в тот день - включая и то, что последнее время там и жил, там и спал, поближе к своим странным и страшным картинам.       Еще до того как сесть в трамвай, он все-таки сделал, что собирался - набрал номер гостиницы, где должен был остановиться Летичев - и привычным уже издевательским тоном сообщил, что и в этот раз встретиться без бардака не получится.       Было около одиннадцати часов, когда он, наконец, выпрыгнул на нужной остановке. Спустя сорок минут перед ним уже были двери мастерской…       Несложная защита - больше сигнализирующая, чем способная отвести угрозу - была сметена со здания без следа. Ключи бесновались, ключи требовали крови, каждый на свой лад хохоча над хозяином. Они были в своем праве: они давно предупреждали, что дело было нечисто, а он, как упрямый баран, игнорировал все следы, что мир бросал ему прямо под нос. Теперь, похоже, пришла пора за это расплачиваться.       Зал был залит светом - включены были все до одной лампы. Наспех накрытый тканью портрет - ее портрет - стоял на прежнем месте. Была здесь и она сама - вот только узнавать ее в этом закутанном в черный балахонище чучеле он попросту не хотел. Пусть и мог.       -Ты пришел, - констатируя этот обессмысленный своей очевидностью факт, произнесла она бесцветным голосом, шагнув вперед - волоча за собой неуклюжий на вид бердыш, обернутый цепью.       -И ты пришла, - не оборачиваясь, он легонько шаркнул ногой, захлопывая дверь. – Почему?       -Я не могла иначе.       -Сколько ты знала?       -С самого начала, - тихо отвечает она. - Очки. Помнишь, ты все смеялся, какое старье мне приходится носить…       -Ну?       -У меня нет проблем с тем, чтобы видеть людей. Но вот Цепи в них без этой штуки не увидишь.       -Стоило догадаться.       -Стоило, я согласна. По правде говоря, я ожидала, что ты раскроешь меня в первые же дни. Если не сразу после того, как мы столкнулись. Почему…почему ты этого не сделал?       -А я должен был? - огрызнулся он. - Ты мне ничего не сделала. Будь ты хоть Апостол - мне-то что с того? Человеком нас делает не то.       -Но ты человеком не был никогда.       -Что еще тебе рассказали? И кто? - он осторожно шагнул вперед, пытаясь разглядеть ее лицо. - У католиков - Дом Резни, я то слышал. А вы, дурачье, как себя окрестили?       -Никак. Укрыться за грозным именем пытаются лишь те, кто слаб в делах. К тому же… - она чуть отошла в сторону. - Имена для тех, кто приходит с добром. Зачем же нам имя?       -Скажи…       -Я пришла не говорить. Ты ведь знаешь, что это так.       -Знаю. И все равно, ты мне ответишь. Ради чего вся эта пляска? Что вы отобрали у графини?       -Так ты не знаешь? Я думала, тебе ведьма доверяет всецело…       -Думай больше, - раздраженно произнес он. - Слушай, я знаю, тебя накачали силой, всучили пару железок и отправили убивать, но…       -Ты не знаешь! Ты не знаешь, что твоя ведьма получила и откуда! Ты не знаешь, что эта вещь принадлежала безумцу, который однажды уже поставил мир на край могилы! Даже кровопийцы, которых вы зовете Директоратом, понимают - ничто из того, что сотворил когда-то барон Бладберг, не должно оказаться в ненадежных руках!       -А ваши рученьки, конечно, такие чистенькие, что с них жрать можно. Так, выходит?       -Ты не понимаешь.       -Тут нечего понимать. Кроме, конечно, того, что от вашего дела давно уже несет керосином. Синод рухнул под собственным весом, а то, что осталось…       -То, что осталось, вы использовали к своей выгоде! – выкрикнула она. - Вы задурманили им головы! Вы, вы, а не кто-то другой, отправляли их на смерть раз за разом! Нашими руками вы лезли в огонь! Это из-за вас пошел раскол! Из-за вас нас почти не осталось!       -Хорошее слово это “почти”, - протянул он. - Так хорошо годится, чтобы убедить очередного дурачка надеть сверкающий доспех. Или дурочку…       -Хватит разговоров. Ты сдаешься здесь и сейчас - и в обмен на тебя ведьма отдаст нам ключи.       Глаза его расширились, перебиравшая было воздух рука ослабла, а тело скрутила дикая судорога. Он смеялся, чувствуя, что еще немного - дело дойдет до рвоты.       -Вот же д-д-дура… - простонал он, рванув на себя правый рукав - по полу покатились оторванные пуговицы. - Они тебе много сказали, я уверен! Вот только не это! - все еще смеясь, он ткнул пальцем в сидевший под кожей браслет.       -Что это? - впервые в ее голосе почувствовалось удивление.       -Поводок мой, дура набитая, - выхрипнул он. - Видишь, как ведьма меня ценит? Она знает, где я есть - всегда знает, всегда и везде. Даже сейчас. Что, достукалась наконец? Я мотылек. Ты рыба. А она - тот, кто с удочкой.       -Чушь, - произнесла она - но как-то неуверенно. - Ты убил больше сотни человек. Тебя взяла к себе Стальная ведьма. Это…это чудовище, которому давно пора было умереть, воспитало тебя своим палачом. И потом…       -А что потом? - рассмеялся он. - Тебе даже не врали, я думаю. Просто сказали лишь часть правды. Вторая у меня.       -Значит, обмена не получится, - размотавшаяся цепь со звоном касается пола. - Защищайся. Если сможешь.       -Может, хватит уже? - он сделал еще несколько шагов, не к ней, но к ее портрету. - Если ты до сих пор не поняла, объясняю как идиоту. Ведьма знает, где мы, а возвращаться тебе уже некуда. Хочешь жить - кончай нести чушь, которой тебя накормили и пошли. Я еще успею тебя вывести…       -Никто. Никуда. Не пойдет, - цепь рассекла воздух, ударив в пол у его ног. - Чего ты ждешь? Нападай, или я убью тебя на месте!       -Как же с вами сложно, - пробормотал он, подходя к укрытому мольберту. - Слушай, как они тебя взяли? Откуда? Вряд ли просто подобрали на улице, так?       -Это не твое дело, - цепь в очередной раз ударила, лишь на несколько сантиметров разминувшись с ним.       -Ладно, здесь твоя правда. Мое дело - картинки малевать, - он зло усмехнулся. - Хотел тебе потом подарить, когда доделаю, ну да что уж теперь…       Коротким рывком он сдернул ткань.       -З-зачем…ты… - Юлия отступила на шажок, чуть опустив оружие. - Зачем? Ты ведь не мог не догадываться!       -Верно. Просто не хотел, - он развел руками. - Что тут скажешь, мозги у меня набекрень аккурат с того момента, как меня в тот поезд посадили. Полковник говорил правду. Эти колеса все стучат и стучат. Каждую ночь. Но только не тогда, когда ты была рядом…       Удар - хлесткий, стремительный, моментально рождающий обжигающую боль. Удар, что вышибает из него весь дух, бросает назад, на картину, и размалывает ту в щепки вместе с мольбертом. Осыпанный этими самыми щепками, он летит в дальний угол, по пути умудрившись перекувырнуться, разорвать рубашку и только чудом не свернуть шею.       -Двери, двери, премудростию вонмем.       По полу бегут, словно муравьи, золотые искорки, собираются на стенах, собираются в нерушимый заслон. Она наконец накрутила себя достаточно, чтобы суметь ударить. И теперь отсюда выйдет только один…       Хочется смеяться, но получается только сипло прокаркать что-то издевательское. А потом приходит тьма.