Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Когда-то давным-давно жуткий монстр любил развлекаться с жертвами при неверном свете свечи. Любил истязать так, чтобы они испускали дух, когда наступала полная темнота. Получалось редко, но одна жертва на сотню тешила самолюбие опасной твари, вот и сейчас, когда последняя свеча погасла, Хагалару стало не по себе, показалось, что детеныш вовсе перестал дышать. Впрочем, безотчетный страх рассеялся, стоило разжечь небольшой огонек на ладони и убедиться, что грудь подопечного поднимается и опускается от равномерных вздохов. Алгир сидел рядом с царевичем и дремал: он умел спать в любой позе, даже на ходу. Судя по аурам, маги и целители в соседних покоях тоже крепко спали чуть ли не в обнимку с прислужниками царевича, и только Хагалар не мог позволить себе отключиться от реальности. Была середина ночи — разгар работы для большинства фелагов. Свет далеких звезд едва пробивался сквозь маленькие окна, а искрящийся на улице снег уводил в пучину давних воспоминаний. Хагалар отчаянно скучал. Он удостоверился, что Локи спит. Вернулся в кресло. Погасил огонь. Снова зажег. Так можно было маяться до утра. Снова приблизился к Локи и аккуратно, одним пальцем, дотронулся до его запястья. Ничего не произошло: вспышка не резанула по глазам, не проявилось даже слабенькое голубоватое свечение. Вождь отдёрнул руку и взглянул на мирно посапывающего на шкурах Ивара. Убить его и дело с концом… Но вдруг его смерть выпустит какую-нибудь темную неизвестную сущность?       Хагалар проверил пульс ученого, попытался заглянуть в потаенную суть. В этот раз ничто не помешало ему. Нутро Ивара нисколько не изменилось: никаких странностей, никакой магии, словно несколько часов назад он не пускал с пальцев материальные молнии. Это было очень плохо — хуже, чем если бы он источал неизвестную доселе энергию. Придется его показать… Только вот великому царю или прекрасной царице? Объяснить странности можно как угодно, хоть неудачным экспериментом с каким-нибудь особо опасным артефактом. Жизнь отверженного ничего не стоит в глазах правящего дома. К тому же он друг Локи, а значит — враг царской семьи. Каждый понимает, что негоже младшему наследнику непонятно какого государства якшаться с преступниками.       Мысленно Хагалар во весь опор скакал в Гладсхейм с бесчувственным естественником на руках, но в реальности не смел оставить царевича на произвол судьбы в лице Алгира. Еще неизвестно, случайно ли Локи приказал положить Ивара подле себя. Быть может, они энергетически связаны, и его присутствие необходимо новой личности Локи.       Мастер с легкостью перенес бесчувственное тело естественника в другую комнату. Ничего не произошло, а если и произошло, то он не почувствовал. В одиночестве вернулся к Локи и крепко сжал его запястье. Царевич не проснулся, не перехватил чужую руку, не провел боевой захват, даже не вздрогнул. Хагалар попытался прочитать обновленную сущность Локи, но уперся всё в тот же барьер кровомагии, что и раньше. Он не мог ничего сделать, как в давние времена, когда стоял подле умирающей Фригги. Натренировавшись убивать, он даже не приблизился к пониманию, как сохранить тех, кто ценен и дорог.       На руке царевича отчетливо проступал шрам от зубов етунши: несколькими часами ранее Локи так и не смог внятно объяснить, откуда он взялся. Глубокая рана от кинжала на другой руке едва покрылась корочкой запекшейся крови. Хагалар растер целительный камень и залечил порез. Почему никто раньше не помог? Ни Алгир, ни прочие целители? Из шестнадцати врачей поселения в царственных палатах спят пятеро. Будто они будут хоть на что-то способны, если случится трагедия!       Хагалар погладил Локи по плечу — никакой реакции. Провел рукой по волосам, по лицу — ничего.       — Эй, детеныш, не пугай меня, — тихо попросил он, легонько тормоша царевича.       Тот застонал и чуть приоткрыл фосфорицирущие, отвратительно блестящие зеленые глаза.       — Что такое? — спросил он хрипло. Глаза потускнели, поголубели, потом окрасились в привычный болотный оттенок.       — Плоть и… неважно, скажи, пожалуйста, сколько яблонь подарила Хель Фенсалиру во время праздника Равноденствия ровно пятьсот лет назад?       — Яблонь? — Локи силился проснуться. — Пять… Нет, четыре… Четыре, кажется, — он зевнул. — Проверяешь, я это или не я? Спроси что-нибудь полегче, я спросонья многие подробности не помню.       — Мне очень сложно придумать вопрос, — Хагалар со вздохом отсел подальше. — Меня не было в Гладсхейме очень давно, всё изменилось, мир изменился, ты изменился.       — Наверное, — Локи зевнул. — Так что такое?       — Ничего. Прости, что разбудил.       — Тебе просто скучно, — заявил Локи лукаво, — ты ищешь проблему там, где ее нет.       — Может и так, — поспешно согласился маг. — Но лучше ты сейчас недоспишь, чем потом вместо тебя проснется нечто.       — Ты так ничего и не смог во мне увидеть?       — Нет.       — А где Ивар?       — В соседней комнате.       — Почему?       — Я опасаюсь вашей близости.       — Сколько честности! — Локи тихо присвистнул. — Спасибо за откровенность. Может, наконец, наступило время задать еще несколько интересующих меня вопросов и получить честные, прямые ответы? Спустя столько месяцев лжи и обмана, — он замолчал и вмиг посерьезнел. — Я сам себя опасаюсь. Мне снятся странные сны.       — Про Етунхейм, разрушение мира, невероятных богов? — оживился Хагалар.       — Куда там, — пробормотал Локи в полудреме. — Про тебя и Мидгард. Я бы многое отдал, чтобы сон стал былью …       Локи пробурчал что-то невнятное и заснул. По крайней мере, так показалось Хагалару. Он еще несколько часов тихо сидел при неровном свете огонька на ладони, наблюдая за лицом своего протеже, силясь найти в нем черты будущего разрушителя Асгарда, но их не было. Помолодевшее лицо юного бога можно было назвать прекрасным. Правда, с точки зрения, скорее, ванов или етунов, чем асов, всегда с недоверием относившихся к брюнетам.              Локи шел в глубь поселения от ворот мира отверженных. Знакомые улочки были необычайно пусты и тихи. Холодный ветер вынуждал поплотнее укутаться в меховую накидку, а серое небо и грязный снег вселяли чувство уныния. Царевич хмуро осматривал дома без окон: создавалось впечатление, будто в них вовсе никто не жил, будто поселение вымерло, и остался только он один. Что же произошло? Ответа не было.       Спустя несколько минут ходьбы до слуха донесся шум толпы. Локи ускорил шаг и вскоре оказался на центральной площади, точнее, в самых ее задах, ведь асов на ней было великое множество. Тем не менее, приложив немало усилий, Локи все же протиснулся к самому центру и увидел то, что заставило ученых отвлечься от работы, а его сердце — пропустить пару ударов. Огромный зеленый монстр, представляющий собой груду мышц и превышающий в росте даже ледяных и огненных гигантов, злобно рычал, готовясь к нападению. Напротив него стоял надоедливый старый маг и кричал: «…смеешь, ничтожество? Я — величайший боевой маг девяти миров, пади передо мной ниц немедля». Чудовище выказывало невероятную медлительность, поскольку принялось действовать только через несколько минут оскорблений. Вышеназванный «величайший боевой маг девяти миров» был бесцеремонно схвачен за ногу, а после… Локи с огромным удовольствием и удовлетворением наблюдал, как давний знакомый бьет Хагалара о землю, словно тот — тряпичная кукла; как в самом центре площади образовывается углубление; как из змеиного языка старика течет кровь, а зубы белым крошевом разлетаются по площади. О да, Локи был невероятно счастлив лицезреть эту картину. Он очень надеялся, что кто-нибудь из логистов Мидгарда заснял шоу на телефон, и он сможет пересматривать его вновь и вновь. Пускай не собственными руками, но он хотя бы частично отомщен за год издевательств и унижений этого поганого аса!       Последний раз ударив телом Хагалара о землю, монстр еще раз рыкнул и удалился в неизвестном направлении через моментально появившийся в толпе проход. Асы тихо разошлись, а в центре площади лежал и скулил старик. Локи прекрасно помнил, какой болью и унижением оборачивается стычка с Халком, но ему совсем не было жаль своего врага, напротив, он бы с удовольствием продолжил избиение, но не здесь и не сейчас. Пожалуй, впервые он был благодарен человеку, впервые мог сказать об огромном зеленом монстре что-то хорошее!       Локи открыл глаза. Он с трудом понял, что увиденное было сном, и это жутко его расстроило. Ах, как бы было прекрасно, если бы сон оказался вещим! Некоторые асы обладали даром предвидения, возможно, он из их числа? Но тут его мечтания грубо прервали. Тор в меховой накидке, на редкость жизнерадостный, чего уже давно с ним не бывало, возник прямо перед носом и широко улыбнулся.       — Привет, братец! — бог грома плюхнулся на кровать рядом с Локи, заставляя того недовольно скривиться.       — Здравствуй, Тор. Чем обязан такой милости, как твой визит в мир фокусов?       — Опять капаешь ядом? А, впрочем, дело твое. Я с радостью сообщаю тебе, что ближайшие несколько недель с тобой будет жить наш общий добрый друг! — Тор, как показалось Локи, говорил с жутким злорадством, а после широко улыбнулся, но в этой улыбке было что-то ехидное… В комнату зашел Брюс Беннер и со скромной полуулыбкой, присущей только ему, тихо произнес:       — Здравствуй, Локи.       Локи открыл глаза. Он лежал в покоях матери в Фенсалире и осознавал, что это сон, что он не может находиться дома, раз заснул в поселении.       — Я предупреждала тебя, — послышался голос тети из соседнего помещения. — Я всегда говорила, что Локи — позор нашей семьи. Я не говорила, что он проведал о тайных тропах, но я думала, ты и сама знаешь. Неужели даже сейчас ты не готова признать, что он — ошибка и враг семьи Одина?       Ответ матери Локи не расслышал. Он подошел ближе к двери, из-за которой доносился голос Фулы, и приоткрыл створку, однако увидел лишь странное существо с головой Фулы, с рогами, с бычьим хвостом и огромным количеством ног.       — Он устроит восстание в поселении, — вещало существо креслу. По крайней мере, Локи никого другого не видел и допускал, что фантазия превратила мать в кресло. — Тут-то мы его и схватим, обвиним в государственной измене, и случится редкая для Асгарда казнь. Или лучше поступим как раньше: отдадим его на опыты и органы етунам. Как славно было раньше, когда преступники всех миров отправлялись в Етунхейм. Сколько новых открытий, сколько чести и славы Етунхейму!       — Смотрю, облик моей тёти тебе пришелся по нраву, возлюбленная сестра? — произнес Локи, входя в комнату и не закрывая за собой дверь. — Какая грубая и безвкусная подделка. Ее не волнует ничего, кроме заготовок на зиму и прочей женской ерунды, а ты о политике ведешь разговор, о Етунхейме. Тебе стоило принять обличие Одина, а лучше — Лафея.       Фула никак не отреагировала на грубость, даже не заметила появления племянника. Она ходила кругами вокруг кресла и вещала о преступности в Асгарде. Локи не привык к подобному пренебрежению к своей персоне, поэтому встал на пути многоногого чудовища, но Фула с легкостью прошла сквозь него.       — В этом мире привидение — ты, — послышался с потолка глас отца. — Ты всего лишь дух, которого никто не видит и не слышит.       — Кроме тебя, отец, — довольно произнес Локи. — Ты всё знаешь и всё видишь.       — Я вовсе не Один, я Хеймдаль. И странно, что ты не узнаешь меня.       Локи ничего не ответил, лишь подошел к окну. Внизу ничего не было: ни Асгарда, ни моря, — но стоило ему представить родной мир, как золотые башни засияли во всем своем величии. Локи представил Ванахейм — и вокруг зашумел тропический пейзаж. Очнулся он несколькими минутами раньше в Фенсалире, но сейчас смотрел на город с высоты Валаскьяльва.       — Что ж, если ты так хочешь поиграть, — поиграем, — Локи сел на пол. — Кто явится следующим? Быть может, мой недалекий братец?       Он представил себе Тора во всех подробностях, но тот не спешил соткаться из воздуха. Зато речь тёти становилась все более бессвязной, а от количества ног зарябило в глазах.       Никогда раньше Локи не видел осмысленных сновидений и не умел ими управлять. Сидеть на полу было скучно, а осматривать свои фантомные владения — лень. Тело словно налилось свинцом, а во рту растекся противный горький привкус, будто вся слюна враз стала ядовитой.              — Лежать! Спокойно! — Алгир надавил на плечи Локи, когда тот резко дернулся и открыл глаза. — Спокойно! Не вырываться! Я врач. Ты помнишь, где находишься?       Локи нападать не спешил и даже не атаковал магией, но никто не мог поручиться, что именно сын Одина открыл глаза. Семь асов не могли разбудить его больше получаса, если не врали большие песочные часы.       Глаза Локи за пару мгновений несколько раз сменили цвет. Хагалар отметил, что ночью произошло то же самое.       — Локи, ты помнишь, кто я? Ты помнишь, где находишься? — по слогам повторил целитель, с подозрением наблюдая за сменой цвета радужки.       — Помню, — кивнул Локи, кривясь от горечи во рту. — Ты Алгир, местный целитель. Я в поселении отверженных.       — Я немедленно везу детеныша к нашему любимому Одину, — Хагалар резко встал с кровати и недвусмысленным жестом дал понять целителям, что их помощь больше не требуется.       — Нет! — Алгир был полностью сосредоточен на Локи, но его голос звучал не менее грозно, чем голос противника. — Сперва проведем исследования. Ничего страшного еще не случилось. У нас есть время.       — Ничего? — Хагалар по-птичьи склонил голову на бок. — Да, ничего, просто ночью он совершенно случайно заснул на полуслове, а утром мы едва добудились его каким-то жгучим ядом. А так всё прекрасно, можно прямо сейчас наряжать его для торжественного обеда!        Шуточки мерзкого старика по поводу яда были более чем неуместны в сложившихся обстоятельствах, учитывая, что Локи таки проглотил, а не выплюнул горькую слюну и запил водой, которую ему своевременно подал один из врачей.       — Я согласен на исследования, — кивнул царевич, чтобы хоть в чем-то насолить Хагалару, раз спасительный Халк не спешил себя обнаруживать. — Мы сами разберемся. Не стоит отвлекать Всеотца по таким пустякам.       — Эти «пустяки» могут стоить тебе жизни, безмозглый детеныш! — вспылил Хагалар, не обращая внимания на косые взгляды не успевших убраться целителей. Окружающие точно издевались над ним: что дурной мальчишка, что бывший друг. Один по глупости, другой из научного интереса подвергали жизнь наследника да и безопасность всего Асгарда смертельной опасности.       — Ваше высочество, — нарочито почтительно произнес Алгир, высвобождая плечи царевича, — у меня есть вопрос. Ты можешь сейчас осознанно поставить тот же барьер, что и вчера?       Локи ответил не сразу. Он не помнил, как барьер получился в прошлый раз. Сам собой. Без его ведома.       Магия буквально танцевала в ладонях, требовала выхода, сама создала что-то невнятное, непонятное, непостижимое. Каким именно образом, он не имел представления. Такой ответ Алгиру не понравился, но сделать он всё равно ничего не мог.       Хагалар сходил в соседнюю комнату и продлил сон Ивара — до бедного ученого пока просто не доходили руки. Вождь твердо решил отвезти его во дворец, но еще не решил, к кому. «В худшем случае, порадую Гринольва», — усмехнулся он про себя. На душе полегчало, как только он представил себе удивленную физиономию вечно серьезного полководца, не знающего, что такое настоящее веселье и хорошая шутка.              Не прошло и часа, как Алгир и Хагалар, едва не взявшись за руки, изучали голограмму внутренностей Локи, проявить которую не составило никакого труда. Не менее удивленно на нее смотрел и сам виновник всеобщей паники. Кровомагия, блокирующая магическое сканирование, легко поддалась механической аппаратуре. Простейший анализ указывал на схожесть Локи с альсварами — нелепыми полукровками двух родственных народов: альвов и свартальвов — во многом из-за крови. У большей части обитателей Девятимирья было два круга кровообращения: венозный и артериальный — это знал каждый служитель науки. Магическое кровообращение не нуждалось в кислороде, поэтому имело всего один круг, подобно рыбам и миногам, которые дышали жабрами и обходились без малого круга, заходящего в легкие. Однако у царевича смешалось всё. Хагалар ошибся, предположив, что царевна взорвала брата изнутри. Вместо этого она объединила две системы, но не совместила артериальную и магическую, которые текли параллельно друг другу, а равномерно вложила кусочки магической в оба круга кровообращения. У магов Асгарда волшебная сила вырабатывалась в тонких сосудах, переплетающихся с костным мозгом и заходящих в селезенку. Все эти сосуды разорвало и неведомым образом перетащило в три точки. На уровне мозжечка вырабатывалась магия Асгарда, на уровне сердца — магия Етунхейма, а на уровне диафрагмы вплеталось что-то странное — по мнению Хагалара, та самая неведомая смерть, которая всегда сопровождала Локи, но про которую никто не имел представления. Она была самой слабой, магия Асгарда сияла ярче всех, магия Етунхейма немногим уступала ей. Если Локи прикладывал усилия, то равномерный поток магии делился на два или даже три потока поменьше — на такие фокусы не был способен ни один ас.       — Если глаза меня не обманывают, то етуны подарили тебе свою магию, — произнес Алгир торжественно. — Такого не знала прежде история Асгарда. Будь ты полукровкой по рождению…       — Будь он полукровкой, магия все равно вырабатывалась бы в спинном мозге и была бы смешанной, — поспешил перебить Хагалар, хотя Алгир никогда не лез в чужие дела и не стал бы сопоставлять или распространять даже очевидные факты. — Делить поток магии на три никто не умеет.       — Ты прав, Хагалар. Ваше высочество, я могу заключить следующее. В тебе переплелись три вида магии, которые ты можешь комбинировать по своему разумению. Но организм еще не привык к таким нагрузкам.       — Ты хочешь сказать, что никаких чужеродных сущностей во мне нет? — уточнил Локи.       — Я их не вижу, — уклончиво ответил Алгир.       — А я вижу, — подал голос Хагалар. — Я не целитель, я вообще, если так подумать, теперь никто, но по моему суждению и разумению, три очага магии, которые разместились в мозгу, сердце и диафрагме, могут оказаться составными частями какого-нибудь недружелюбного духа, который с удовольствием закусит сперва тобой, а потом и всеми нами.       — И который может воздействовать на мой мозг, — пробормотал Локи задумчиво. — Алгир, я верно понял, что они все материальны?       — Очаги магии? Разумеется. Все три.       — Их можно удалить операционно?       — В нашем мире можно почти всё, — серьезно ответил Алгир. — Но расплата за некоторые наши необдуманные поступки бывает очень высока. Ты навсегда потеряешь магию.       — Возможно, другого выхода нет, — Локи дал понять, что желает закончить исследования.       — Нет, детеныш, пока это точно не выход, — не менее серьезно заявил Хагалар. — Твой потенциал нужен Асгарду. Пока нет причин утверждать, что ты опасен. Ничего катастрофически страшного еще не произошло. У нас еще есть время.       — Когда произойдет, будет поздно, — невнятно пробормотал Локи и направился к двери.       — Ты куда?       — Прогуляюсь. И не смейте следовать за мной! — прикрикнул он, как только заметил движение Хагалара в свою сторону. — Мне надо подумать в одиночестве.       — Хорошо, иди, — Вождь примирительно поднял руки, раздумывая, кого из магов послать за Локи в образе мелкой птички или мошки. Недосын Одина потерял последние крупицы рассудка, если считает, что его отпустят одного.       — Что будем делать? — спросил Алгир, как только дверь за Локи закрылась.       — Спасать мир и дурного ребенка в первую очередь, — глаза Хагалара на мгновение полыхнули красным. — Действовать необходимо быстро. Предупреди всех, что с Локи приключилась настоящая беда, что он заколдован, возможно, опасен, что ему нужна помощь. Мы не знаем, что царевич вытворит в следующий момент. Надо быть в полной боевой готовности. Мои маги будут следить за ним. Надо достать боевые и защитные артефакты и активировать их. Я немедленно везу Ивара в Гладсхейм — надеюсь, на его примере поймем, что с Локи. Эйр должна справиться.       — Не проще ли устроить допрос царевне? — спросил Алгир, давая понять, что появление монстра, пускай лишь на мгновение, не ускользнуло от его цепкого взгляда.       — Нет смысла, — показал головой Хагалар. — Пытать ее нельзя, правды она не скажет, а если и скажет, мы ее неправильно проинтерпретируем. К тому же есть слабая надежда, что она не знала, чем обернется заклинание. Я за две тысячи лет так и не решил, кто такие женщины Етунхейма: безмозглые дуры или расчетливые стервы, притворяющиеся безмозглыми дурами.       — В руках этих дур наши раненые софелаговцы, если ты не забыл, — напомнил Алгир, сложив руки на груди.       — Не до них сейчас, — огрызнулся Хагалар. — Не время ссориться и думать о тех, кто безразличен большому Асгарду. Надо вынуть из тайников артефакты-щиты, подготовить оружие для убийства видоизмененного сына бога.       — Тебя самого после этого убьют, — усмехнулся Алгир.       — Мне недавно нагадали смерть от руки детеныша, — усмехнулся в ответ Хагалар. — Будем считать, что судьба уже настигла меня. Надо любой ценой выгнать нежданных сожителей из божественного тела. Я защищу Локи ценой своей жизни или защищу Асгард ценой его жизни.              Локи скакал по заснеженным лавовым полям. Он не знал, куда направляется, его вело сердце. Вело к чему-то неизведанному, непонятному, возможно, лживому. Он не различал дороги, скакал, полуприкрыв глаза и лишь иногда понукая послушного коня.       Вдруг Марципан резко остановился у кладбищенской ограды. Смерть для асов — расставание с родными, для етунов — долгожданная встреча с предками. Чем же является смерть для сына двух народов? Ответ должен быть где-то здесь, возле прижизненного кургана. Он где-то здесь, он рядом. Локи без труда нашел памятник своему величию, символ любви и преданности асгардцев младшему царевичу. Прошлой зимой он нашел следы поклонения себе, сейчас же курган был покрыт толстым слоем пушистого голубоватого снега. Но где же могила, которую показывал отец? Где могила родной матери? Локи не помнил точно. Помнил лишь, что долго шел за отцом, кажется, на восток. Или на юг? Он вновь доверился интуиции и куда-то направился, но вышел к ограде с противоположной стороны от входа. Ни он, ни неведомая внутренняя сила не помнили, где могила той, которая носила его под сердцем. Зато Локи преследовали видения. Краем глаза он видел себя: полупрозрачного, замерзшего, — видел отца, читающего ему мораль… Неужто он снова спит?       Стоило сосредоточиться на иллюзиях, как морок рассеялся. Вдалеке заржал конь. Локи было очень холодно, будто он простоял на одном месте несколько часов. Из-за туч с трудом пробивалось тусклое солнце, но царевич не помнил, где оно находилось, когда он выехал из поселения. Наваждение. Бред. Ожившие кошмары.       «Мама должна знать, где могила матери», — пронеслось в голове. Значит, путь ясен. В Фенсалир! Подальше от поселения, подальше от странных голосов и видений, под крыло матери, к той, которая спасала его раньше. Спасала ли?       В полудреме, снедаемый странными чувствам и мыслями, Локи въехал в столицу. Слишком быстро. До нее несколько часов галопа, а по ощущениям прошло несколько минут. И конь не устал. Локи несся во весь опор по улицам города, вдоль каналов, замёрших и не замёрших, мимо асов в шерстяных накидках и дубленках. За ним бежали мальчишки, на него показывали пальцами, ему… радовались? О да, народ слишком редко видит младшего сына Одина, поэтому горячо обсуждает каждое его появление. А вот и Фенсалир. Открыто войти — нет, не так. Обратиться птицей, мелкой, с воробушка размером. Пролететь над заснеженными деревьями. Перевоплотиться в чертогах матери. Вот и она. Одна. Почему ему так везет? Почему мать именно сейчас одна, хотя обычно следит за порядком? Она одна, потому что так должно быть. Она знала, что он придет. У нее было видение.       — Мама? — голос не слушается, а зуб на зуб не попадает. Оказывается, он смертельно замерз, но сам того не заметил. Когда он успел? Пока летел? Пока скакал? Он вовсе не помнит пути.       — Локи. Дорогой! — царица встает, подходит, обнимает его. Как когда-то давно. И он вцепляется в нее со всех своих немалых сил. Она заменила ему настоящую мать, она лгала ему всю жизнь, она уничтожила его душу в тот день, когда заснул Один, ведь именно она рассказала всю правду!       — Ты ужасно дрожишь, — мать легко выпутывается из его объятий. Как? Он ведь держал крепко. Или это опять галлюцинации? — Проходи к огню, тебе нужно согреться. Дай мне руки. Я так рада тебя видеть. Я скучала по тебе.       И еще несколько похожих фраз. Она говорит их каждый раз, когда сыновья возвращаются из похода. Словно заведенная, фальшивая, умершая и не полностью ожившая. Нет в ее словах ни тепла, ни заботы. Все напускное, неправильное… Но она увлекает его к огню, растирает замершие пальцы. Заботится, как и всегда заботилась. Заботилась. И не дала позаботиться о родной матери.       — Скажи мне, кем она была?       — Кто, Локи?       — Моя настоящая мать. Ты ее знала, верно? Отвечай, ты ее знала? — слишком грубо, слишком громко, могут сбежаться слуги, но Локи почему-то уверен, что не сбегутся.       — Твоя мать, — царица опускает голову, словно уличенная в убийстве. — Да, я знала ее. Она иногда играла со мной. Она была намного старше. Но, Локи…       Пауза. Театральная и выверенная. Почему мать кажется насквозь фальшивой?       — Чем я тебе не мать? Я тебя вырастила. Не думай о ней, лживые воспоминания принесут тебе только лишнюю боль. Ее давно нет в живых и не по твоей вине.       — По твоей, значит? — усмешка на его лице и то более живая, чем невнятная обида псевдоматери. — Тогда представь меня ее родителям. Моим бабушке и дедушке. Один говорил мне, что они живы. Я хочу их увидеть.       — Спроси у отца…       — Ах, у отца? — и снова слишком громко, чересчур. Бессмысленно. — Ты можешь не меньше, а даже больше, чем он, но только и делаешь, что сваливаешь на него всю ответственность. Любой неудобный вопрос ты сразу переводишь в «спроси у отца». Но я пришел не к нему. Я пришел к тебе. К той, кого называл матерью, хотя видел от силы два-три раза в неделю. Да наставники и няни — вот мои настоящие родители. Не вы!       — Локи, милый, успокойся. Тебе просто нужно успокоиться, — ее голос мягкий, ее прикосновения так и манят. Но что это? Почему вместо статной фигуры он видит обглоданный много столетий назад скелет?       — Не подходи ко мне, чудище!       Кинжал. Удар по руке. Мать успевает парировать. О да, она и сама неплохой боец. Отскакивает, задевает его своим кинжалом по пальцам. Проступает кровь. Разноцветная.       — Вот видишь, теперь я настоящий монстр! — Локи слизывает кровь, и она кажется сладкой, словно мед.       — Я убью тебя, Не подходи. Ты не моя мать. Ты монстр. Я это вижу!       — Я не монстр. Как и ты.       Царица аккуратно кладет на пол кинжал, которым только что ранила его, подходит ближе и опускается перед ним на колени.       — Ты тоже не монстр. Ты не убьешь меня. Локи, успокойся. У тебя бред и жар. Ты болен.       — Я болен из-за вашей бесконечной лжи!       Удар. В сердце. У нее должны быть еще кинжалы. Фригг всегда носила при себе с десяток. Но она не достает ни один из них? Нож входит в хрупкое тело по самую рукоять. Кровь. Мертвое тело на полу.       — Мама? — Локи смотрит на свои руки, на тело, которое лежит под ногами в неестественной позе. Его мать… Или нет…       — На помощь! Позовите Эйр!       Локи и сам умеет делать искусственное дыхание и массаж сердца, поэтому быстро оказывает первую помощь. Неужели поздно? Врываются врачи, врывается Тор. Удар по голове. Потеря сознания…              Локи приходит в себя в тюрьме. Или в каком-то другом столь же темном месте, о котором не имеет понятия. Глаза не сразу привыкают к яркому свету. Он ощущает на груди жуткую тяжесть. Мьельнир.       — Брат?        Он должен быть где-то тут.       — Локи? — слышится будто издалека. — Ты очнулся. Мы не знаем, что и думать.       — Это был сон. Что с матерью?       — Умирает, — отвечает глухой голос. — Эйр пытается что-то сделать, но отец говорит, что ее душа уже в Вальгалле. Локи, ты убил ее. Ты убил нашу мать.       Слова отзываются эхом в ушах. Убил. Мать. Убил. Вот так легко — одним ударом. Ее или тварь, которая была вместо нее. Он ничего не чувствовал к ней. Убил… И тут она появляется перед ним. Прекрасная и юная, какой была до первых родов. Какой он запомнил ее по видениям отца.       Это лишь дух. Привидение.       — Зачем ты так со мной? — спрашивает она, молитвенно сложив руки. Как она прекрасна. Как она тепла. Как она жива. А он убил ее. Снова…              Сумбур и мрак исчезли, будто их и не было. Очертания комнаты. Знакомой. Фенсалир. Локи подносит руку к лицу, чтобы слизнуть кровь. Резко останавливается.       — Не подходи ко мне.       Он с диким трудом делает несколько шагов назад.       — Я убью тебя. Снова. Не подходи.       Он вытягивает руку, и с нее капают на пол серебристые разноцветные капельки крови.       Мать подчиняется. Отходит. Сперва на один шаг, потом на два. Говорит что-то — Локи не слышит. Он не знает, реальность перед ним или очередной кошмар.       Дверь распахивается, входят асиньи. Прислужницы матери, управляющие Фенсалиром. Они удивлены, что их вызвали, а грязь и разноцветные обрывки ниток на одеждах свидетельствуют о том, что их грубо оторвали от работы и не позволили даже переодеться.       Локи покачал головой. Это все не могло быть наваждением. Он ясно видел мать. Видел прислужников, слышал их вопросы. Посторонние шумы и неестественность обстановки пропали, уступив место спокойствию. Будто ничего не случилось. Будто ничего не было. А было ли что-то вообще?       — Локи? — спросила царица, не подходя близко. — Локи, что происходит?       Царевич посмотрел сперва на нее, потом на свою руку. Красная кровь. Обычная красная кровь. Он побоялся пробовать ее на вкус. Кровь сочилась только из одного пальца, а мать недавно ударила по всем пяти, было много крови.       — Мама? Это ты?       Кивок в ответ.       — Как я сюда попал? Как я вошел?       — Как и обычно. Постучался в ворота и попросил аудиенции. А потом закричал, что убьешь меня.       — Я ранил тебя? — Локи осмотрел мать, но не заметил крови.       — Нет. Я не решилась подойти к тебе.       Локи только сейчас заметил, что среди прядильщиц и вязальщиц стояли валькирии в полном боевом облачении. Он еще раз осмотрел маленькую ранку на пальце, которая уже начала затягиваться. Спекшаяся кровь была обычного красного цвета.       — Кажется, я схожу с ума, — прошептал он в полном отчаянии.