Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Из идеального мира Локи провалился в очередную псевдореальность, потеряв контроль над происходящим именно тогда, когда полностью во всем разобрался. Только что он строил прекрасный Асгард, вкушал мясо священного животного рода Одина и наслаждался своим величием, как вдруг оказался в женских покоях. Да не в Гладсхейм или Фенсалире, а где-то в столице к востоку от дворца, блестевшего в лучах закатного солнца. В небольшой полупустой комнатке стояла широкая кровать с балдахином, каких никогда не делали в Асгарде и не завозили из Юсальвхейма. К стене был прислонен вертикальный ткацкий станок с двумя рядами основных нитей, натянутых с помощью блестящих камней, словно женщина собиралась приступить к работе, но ее что-то отвлекло. Рядом стоял едва видимый в тени сундук, на котором лежали готовые ярко-фиолетовые ткани. Для этого красивого оттенка использовали лишайники, которые перевелись в Асгарде несколько веков назад. Из-под фиолетовых тканей проглядывали красные, выкрашенные еще не истребленной мареной до сих пор. Сочетание красного и фиолетового было модно тысячи три лет назад, если не четыре, а впоследствии его объявили слишком ярким и безвкусным. По крайней мере, так говорил увлеченный красками Ивар. Для полноты картины не хватало только третьего когда-то любимого знатью цвета — черного, вышедшего из моды, как только жители столицы узнали, что его получают из болотной грязи, обогащенной железом. Словно повинуясь силе мысли, полотно искомого цвета появилось меж красным и фиолетовым. Да не из грубой ткани, а изящное, украшенное шелковыми и серебряными нитями. Вместе с ним появились кружева и узорчатые ленты — обязательные атрибуты парадного женского костюма. Стены, секунду назад гладкие, покрылись растительным резным орнаментом, и от ближайшей к царевичу стены отделилась красавица в старомодном костюме с огромным количеством брошей: пара овальных на ключицах связывали меж собой гирлянды разноцветных бус, с которых свисали цепочки с ключами, ножницами, гребнем и прочими женскими мелочами, необходимыми в быту. Еще одна брошь с крупными янтарями висела на груди, подобранная в тон кольцам и браслетам на тонких руках. Драгоценности украшали короткое льняное платье, из-под которого выглядывала расшитая сорочка. Сзади платье было длиннее, чем спереди, и ниспадало на пол шлейфом — еще одна деталь, исчезнувшая из асгардского быта задолго до рождения Локи. На плечах лежал белый платок, а волосы незнакомки были собраны в пучок и струились по спине вперемешку с яркими лентами. Локи далеко не сразу поймал себя на мысли, что отмечает красоту мелких деталей, на которые никогда прежде не обращал внимания, но не может рассмотреть женщину целиком. Её образ ускользал, а черты лица плыли, причудливо искажаясь. Царевич помотал головой, отвернулся и заметил неподвижно стоящего подле него юношу, тоже одетого по-старомодному. Всё в его облике выдавало знатное происхождение: плащ, висевший лишь на одном плече и спускавшийся до самой земли, просторная рубаха с поясом, расширяющаяся от талии до колена, свободные штаны, подобранные у щиколоток, и даже сапоги из дубленой кожи — всё дорогое, роскошное, украшенное орнаментом и драгоценностями. Длинные волосы полностью закрывали шею и были скреплены узорчатой заколкой. Приглядевшись к узорам, Локи, наконец, точно определил эпоху, в которой оказался. Стоило прошептать нужное столетие, как асы ожили, а их лица перестали ускользать. Прекрасная девушка определенно была Фригг, хотя такой молодой отец ее никогда не показывал: она едва переступила порог совершеннолетия. Внутреннее чутьё подсказало Локи, что юноша много столетий спустя превратится в Хагалара. Однако сейчас он вовсе не походил на себя, как не походит молодость на старость. В то время, почти три тысячи лет назад, мальчики вступали во взрослую жизнь в восемьсот тридцать лет, а вовсе не в тысячу сто, так что Хагалар мог быть совсем юн.       Будущая царица Асгарда подошла к окну, чтобы полюбоваться золотым городом, мало похожим на знакомый Локи Асгард. Ее лицо было печально и сосредоточено, как и лицо Хагалара. Они походили друг на друга, словно брат и сестра.       — Что же нам готовят грядущие дни? — едва слышно произнесла красавица, ни к кому конкретно не обращаясь, разве что к далеким едва различимым звездам, которые Локи не узнавал, хотя умел читать карту неба.       — Вечную тьму или радость любви? — продолжила она задумчиво, а царевич обратился в слух. Так Хагалар — любовник матери? Этого стоило ожидать.       — Наша судьба в руках бога, — ответил Вождь, обнимая за плечи юную прелестницу и закапываясь лицом в ее длинные волосы. Локи вспомнилось, что изнасилование — одно из трех самых тяжких преступлений в Асгарде. Только вот на его глазах происходило что угодно, но только не принуждение. Будущая царица не глядя подняла руку и погладила любовника по голове. Локи вспомнил все странные письма, найденные в женском чертоге, а также жалкие попытки отца объяснить происходившее много веков назад. Вот, значит, как всё было на самом деле.       — Мне так тоскливо, — Фригг развернулась к любовнику и нежно обняла его. — А в груди холод. Что будет с нами? Что ждет нас впереди?       — Наша судьба в руках бога, — неуверенно повторил подлец. Он так неистово обнимал девушку, будто намеревался овладеть ею здесь и сейчас. И ведь она была явно не против.       — Мне страшно играть в игры со смертью, — Фригг с трудом отстранилась и отошла к маленькому столику, переполненному разноцветными склянками и прочей посудой. Локи его при первичном осмотре не заметил. Возможно, потому, что его и не было. Зато ткацкий станок исчез, а с ним старинные ткани.       — Выбора нет, — будущий Хагалар взял в руки пузырек с переливающейся жидкостью. — Пусть спасением будет яд.       Локи придерживался иного мнения. Он бросился вперед, чтобы перехватить склянку и не допустить самоубийства, но его рука прошла сквозь руку Хагалара. В этот раз фантомы были даже не материальными. Он мог только беспомощно наблюдать, как та, кого он в будущем назовет матерью, несколько томительных секунд смотрит на своего возлюбленного, после чего берет флакончик и ложится на кровать под неуместный балдахин, а будущий Хагалар садится рядом, нервно теребя край покрывала. Он выглядел гораздо более взволнованным, чем несостоявшаяся самоубийца.       — Ты развеешь мой сон, когда придешь за мной? — доверчиво спросила Фригг, прежде чем поднести к губам пламенеющую жидкость.       Юноша чересчур решительно кивнул и поцеловал ее. Нежно и долго. Так целовали мужья своих жен перед длительным военным походом или плаванием. Но в этот раз на борьбу со смертью отправлялась женщина. Локи беспомощно наблюдал, как будущая царица выпивает яд до капли…       Вдруг видение потускнело и начало рассыпаться.       — Ты хочешь узнать, что будет дальше? — послышались со всех сторон голоса. — Для тебя ведь это так важно. Ты же хочешь узнать, как она выжила, выпив яд.       Локи лишь кровожадно ухмыльнулся. Отлично! Высшие сущности таки заговорили с ним, таки подтвердили, что он пребывает в собственном подсознании и видит иллюзии.       — Вы вольны показать мне любую ложь и назвать ее правдой.       — Мы знаем настоящую правду, а в Асгарде тебя будут и дальше кормить ложью, сын Лафея. Ты не ас. Ты чужой для царской семьи. Ты подобранный артефакт и трофей. Ты им был, ты им и останешься. Ты раз за разом даешь Одину себя обмануть…       — Я не против быть артефактом, — возразил Локи. — Вы не можете предложить мне ничего равноценного жизни подле бога.       — Один — не бог. Его титул — величайший обман и ложь. Он — самый обычный ас.       — Пускай он лишь мой личный бог. А я сын бога, маг и царевич. Попробуйте убедить меня, что это не так.       В ответ картинка сменилась. Локи оказался на центральной площади поселения, вокруг которой почему-то стояло множество стогов свежескошенной травы, укрытой от дождя торфом и камышом. Конец лета, хотя в реальном мире была зима. Из-за стогов парами выходили асы и выстраивались вокруг своего повелителя, жужжа, словно огромный улей. А Локи возвышался над своими подданными, стоя на помосте. Величественный, сильный, настоящий владыка, подле которого распростерся его личный враг. Обнаженный на глазах у собственных подчиненных. Одно это являлось несмываемым позором для того, кто величал себя лучшим боевым магом Иггдрассиля. Локи видел, как на глазах старика наворачиваются злые слезы, как он ничего не может сделать из-за магических оков. О да, это триумф сына бога! Локи поднял правую руку, и толпа в момент затихла, ожидая пламенной речи.       — Мои дорогие подданные, — начал он торжественно, и слова полились сами, будто их диктовал высший разум. — Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы свершить правосудие над Хагаларом, мастером магической ветви науки. Вопрос о снятии его кандидатуры с поста находится на рассмотрении, пока же он отстранен от работы, а сегодня понесет наказание за свой проступок.       Локи выждал долгие десять секунд, чтобы все прониклись атмосферой.       — Для тех, кто не ведает, что произошло, я поясню, — Локи сделал несколько шагов влево, чтобы стать ближе к своему униженному врагу и в нужное время встретиться с ним взглядом. Взглядом победителя. — Хагалар напал на меня в лабораториуме. Его несдержанность и чувство вседозволенности сыграли с ним злую шутку. Я не уподобился ему, не вступил в драку, а мой фелаг, случайные свидетели, смогли скрутить его и не допустить разрушений. За это моя им благодарность и почтение, — Локи поднес ладонь к сердцу и склонил голову. Софелаговцы, которых он прекрасно различал в толпе, смущенно потупили взоры, а царевич продолжил:       — Вы все знаете, как хорошо я отношусь к поселению и его жителям. Поэтому, в силу своего благородства и всепрощения, я не передал преступника суду моего отца, ведь за нападение на члена царской семьи положена смертная казнь через повешение… — по толпе прошел ропот, а Локи, удовлетворенно ухмыльнувшись, продолжил свою прочувствованную речь: — Я не стал обрекать на смерть мага моего фелага, поэтому милостиво согласился ограничиться наказанием уровня поселения, то есть двумястами ударами розог. Я сам приведу приговор в исполнение, чтобы никто из недоброжелателей не покалечил Хагалара.       Асы шумно загудели, и общий смысл их речей сводился к тому, как благороден и прекрасен Локи — на него, царевича, напал какой-то презренный преступник, а он не только не отправил его на смерть, но еще и оберегает от возможного покушения! Слава Великому Сыну Одина! Локи медленно повернулся к старику и смерил его победным презрительным взглядом. Подошел ближе. Прикованный маг попытался дернуться, но веревки сдерживали любые движения. Царевич сам проверял узлы.       — Думал, я глупый маленький мальчик, которым ты можешь помыкать и которого имеешь право унижать? — лицо Локи исказилось в зверином оскале. — Ты глубоко заблуждаешься, Хагалар. Надеюсь, тебе хватит крупиц достоинства, чтобы умертвить себя после такого позора.       Царевич резко развернулся на каблуках, подошел к бочке с замоченными в ней розгами и выхватил одну. О, он прекрасно знал, куда надо бить, чтобы принести максимум боли и минимум повреждений… Конечно, основной смысл не в боли, а в унижении, но отказать себе в удовольствии болезненно избить мага Локи никак не мог.       — Ах, да, как же я мог забыть… — царевич снова обратился к толпе. — Хагалар должен будет сам считать удары, и если он…       И тут Локи запнулся. Словно пелена вдруг спала с его глаз: среди толпы асов он заметил многоногую змею, которую создал в детстве. Змею, стоящую вертикально. Об этом он мечтал, когда создавал рептилий, но ни одна из них так и не встала на две ноги.       Розга выпала из руки с тихим свистом. Поселение. Сотни асов. Обнаженный Хагалар. Етун дери, как иллюзии могли настолько увлечь его, что он забыл об их существовании и чуть не увлекся собственным творением, собственной мечтой и грёзами? Он чуть не допустил фальшивое избиение, а ведь только что доказывал голосам свыше, что он сын бога и может всё контролировать, себя — в первую очередь.       Секунду назад трясущийся в ожидании боли старик обратился куклой. Толпа смолкла, воцарилась мертвенная тишина, а злосчастная многоногая змея расправила крылышки и улетела, подтверждая фальшивость очередного видения. Иллюзия почти развеялась, теперь ее нельзя было перепутать с реальностью.       — Разве ты не об этом мечтал? Отомстить своему обидчику, тому, кто унизил тебя? — неизвестный голос настолько явно заискивал, что Локи закатил глаза.       — Кем бы ты ни был, бесплотный дух, ты и правда думаешь, что месть ничтожному старику занимает все мои мысли и чувства? Ты слишком часто подсовываешь мне видения с Хагаларом. Моими руками творятся по-настоящему великие дела, а выжившему из ума старикашке я сам проломлю череп. В свое время. Своими руками. И уж точно в реальности, а не в иллюзии. Но сперва он сослужит мне неплохую службу. Он может сколько угодно считать меня своим подчиненным, но на деле это он подчиняется мне, а не наоборот. Мне не нужен мир иллюзий, ведь в реальности в моей власти лучшие, мудрейшие асы, а братец управляет армией. Запудрить ему мозги не так и сложно, и вот уже у моих ног Асгард, а потом и все девять миров. Гораздо интереснее, чем какие-то иллюзии, не правда ли?       Враг повёл себя как-то странно: мир вокруг начал плыть, потом снова обрел истинные очертания, которые растеклись потоком неясных красок. Будто незримые существа боролись с кем-то еще, кого Локи не видел, но кто имел все шансы победить. Враг слабел, отступал, забирая с собой выдуманные миры и иллюзии. Напоследок прямо перед Локи появилась не то отравленная, не то окровавленная царица, почти не похожая на себя. Неясные видения больше не имели власти над сыном Одина. Поединок за собственную душу он выиграл — с чужой помощью или без — большого значения не имело. По крайней мере, Локи так считал целую минуту, пока картинка не взорвалась фонтаном красок.       Локи зажмурился, а, открыв глаза, обнаружил себя в собственных покоях во дворце. Он лежал на широкой кровати, а рядом сидел… Хагалар! Опять! На этот раз одетый и здоровый. Локи едва не взвыл: ему до смерти надоел поганый маг! Неведомая сущность отчего-то была уверена, что у воспитанника верховного бога нет никого важнее себялюбивого пустозвона с замашками тирана.       Локи не спешил обнаруживать свое пробуждение, решив понаблюдать за очередной иллюзией, которую чуть не казнил минутой ранее. Выглядела иллюзия натурально, хотя и не более натурально, чем предыдущая версия того же Хагалара или Одина, внезапно появившегося в Фенсалире. Однако отец начал с пощечины и этим выдал себя, а противный старик упорно делал вид, что не замечает пробуждения своей любимой жертвы — как предсказуемо!       — Что ждет меня в этот раз? — Локи привстал на локтях, отмечая, что высшие силы даже комнату обставили почти правильно. Если не считать мелких отличий, едва заметных. — Я уже отказался от власти, от могущества иллюзий, от правды и даже от возможности избить Хагалара до полусмерти. Что же ты теперь мне предложишь?       — Локи, что ты говоришь? — иллюзия выглядела ошарашенной. — Ты не узнаешь меня? Это же я, Хагалар! Ты помнишь, как мы проводили операции с несколькими артефактами из Етунхейма и как они среагировали на тебя? — последнее предложение старик выделил особой интонацией.       — Какая неправдоподобная ложь! — усмехнулся Локи. — Я точно помню, что…       Тварь не дала закончить, заткнув рот царевича смачным поцелуем. Локи обомлел настолько, что сразу не успел среагировать, а потом стало поздно: по телу разлилось успокаивающее приятное тепло — через поцелуй иллюзия передавала магические силы, вот только зачем? Ведь в грезах силы не кончаются. Или иллюзия пытается ослабить бдительность своей жертвы? У магического поцелуя много эффектов, и чем сильнее маг, тем они разнообразнее. Только вот нега, опутавшая тело, не спасет иллюзорную тварь!        Однако прежде, чем Локи собрался с силами и шарахнул Хагалара электрическими разрядами, маг оторвался от его губ, наклонился к самому уху и прошептал:       — Не произноси вслух ничего про царевен, иначе нас обоих повесят. Подтверждай мою версию.       Он чуть ослабил хватку, но Локи уже не стремился выскользнуть из объятий. Обоих магов охватило синее марево, и сквозь него царевич ощущал внутреннюю суть твари, о чем раньше не мог и мечтать. Ничего особенного Хагалар собой не представлял, разве что магическая система сосудов была развита очень хорошо, а кости явно укреплены магически. Что-то должно было безошибочно указать на истинную сущность псевдоХагалара, но Локи ничего не заметил. И тут же одернул себя: он позволил очередной иллюзии увлечь себя, подменить настоящее, как в последней сцене с розгами.       — Отпусти, — тихо приказал он, и маг послушался, чем сразу подтвердил свою фальшивость, ведь еще ни разу в жизни он не сделал того, о чем его просили.       — Как ты себя чувствуешь, Локи?       — Прекрасно, — пожал плечами царевич. За те краткие мгновения, что тварь прижимала его к себе, изменилась пара деталей в комнате: сменилось освещение, а со стола пропал гребень — очередная несовершенная иллюзия. — У меня для тебя дурные вести. Ты видел, как я своими руками убил мать и отца, как я наблюдал за твоими мучениями. Хочешь разделить судьбу моих родителей? О, ты очень обрадуешь меня своей смертью. Ты показываешь мне мечты, тайные желания и подозрения. К какой же из этих категорий относится поцелуй? Уж о нем я точно никогда не мечтал. Хочешь увлечь меня с собой, так докажи, что иллюзия лучше реальности. Или я раскрою тебе череп, потому что ты мне до смерти надоел. Превратись лучше в Тора, он ко мне еще ни разу не заглянул.       — Хорошо, — кивнула иллюзия, явно не зная, что предпринять теперь, когда Локи так быстро обнаружил ее. Предыдущие просто рассеивались, но эта не спешила исчезать, чем подкрепляла уверенность Локи в том, что он наконец-то обнаружил самого творца мира снов. — Ты можешь остаться в постели и не вставать?       — Могу. Я могу всё, даже превратить кровать в шатер, но зачем? Лучше обратись в себя настоящего. Покажи мне свою истинную суть, чтобы я знал, кого уничтожать.       Фальшивка кивнула и быстро ретировалась. Несмотря на бахвальство, на душе у Локи было неспокойно. Он мог сколько угодно кривляться и храбриться, но ситуация была патовая. Он заперт в собственном сознании и понятия не имеет, как вернуться в реальный мир. Он думал, что выберется, как только откажет неведомой твари. Но он отказал, причем недвусмысленно, и всё равно очнулся в очередном сне. Как же дать весточку настоящему Хагалару насчет царевны Етунхейма, без которой ему не выкарабкаться из грез?       Когда год назад брат вернул его в Асгард, униженного и закованного в цепи, он опасался тюрьмы, но тюрьмы обычной, к которой всегда можно подобрать ключ, а в результате попал в тюрьму снов, где не было не только ключей, но и дверей, к которым ключи могли бы подойти.              Один молча выслушал короткий рассказ Хагалара о пробуждении Локи. Сидящие рядом Фригг и Тор были явно взволнованы, хотя старались не выказывать истинных чувств. Всеотец ожидал, что Локи не сразу поймет, где грезы, а где истина, но не ожидал таких откровений о безумных снах и убийствах родных. Когда Хагалар закончил, повисла неловкая пауза, которую прервал скрип отодвигаемой скамейки — Фригг вознамерилась лично убедить Локи в реальности происходящего. Хагалар и Один одновременно бросились отговаривать ее. Раз Локи убил мать во сне, кто знает, не сделает ли он этого наяву под влиянием неведомых сил? Потустороннюю сущность Один запечатал Гунгриром, но отголоски неизвестной магии все еще циркулировали в теле Локи и ждали своего часа. Могла пострадать не только царица, но и Гладсхейм, и даже весь Асгард.       — Сейчас Локи — мина замедленного действия, — пробормотал Тор и поспешил пояснить. — В Мидгарде так называют смертоносное оружие, которое не сразу поражает противника, а некоторое время спустя.       — Локи с самого начала был таким оружием, — подал голос Хагалар, намекая на свою осведомленность в деле усыновления полукровки.       — Как ты мог не заметить этого еще в храме Лафея, отец? — удивился Тор.       — Тор, пойми, Локи был самым обычным ребенком, — вмешалась Фригг. — Мы не знали ничего о его силе.       Царица в двух словах рассказала известную ей версию появления Локи в Асгарде. Она считала, что всё знает о той давней истории, ведь именно она лечила помороженного младенца, и именно она убедила Одина усыновить его. Но до конца планы Всеотца были неведомы даже ей, а какую версию усыновления знает Хагалар, царь не догадывался, но полагал, что примерно ту же, что и Локи. Тор не знал никакой и не очень интересовался прошлым брата, даже когда выяснил, что брат неродной. Мало что из происходящего в Асгарде хоть сколько-нибудь волновало громовержца, и Один не был уверен, что это хорошее качество для будущего правителя. Впрочем, теперь давние планы Всеотца на етунхеймский трофей были полностью сорваны. Тысячу лет назад он собирался посадить Локи на трон мира льда в цепях и ошейнике. Фригг предложила заменить цепи браслетами, а ошейник — ожерельем, но суть от этого не поменялась. И лишь случайность спасла Локи от управления Етунхеймом, а Асгард — от разрушения, которое непременно последовало бы, доведи етуны ритуал до конца. Один не был уверен, что до сих пор живы сильные маги, необходимые для проведения столь сложного ритуала, но рисковать не стоило.       — Что будем делать? — нарушил молчание Хагалар. — Я хотел усыпить его, но побоялся. Еще не добудимся потом. Сейчас он лежит в одиночестве и может натворить бед.       — Я поговорю с братом, — вызвался Тор. — Доверься мне, отец.       — Что ж, — Один задумался, — я могу возложить на тебя эту славную миссию, но сможешь ли ты словом, а не Мьельниром убедить брата в реальности происходящего? Ты не мастер притворства и уж тем более — переговоров.       — А мне и не нужно притворяться, — возразил Тор, направляясь к золотой двери, покрытой тонкими переливающимися на солнце узорами. — Мне надо вести себя естественно, чтобы Локи поверил.       Как только за Тором закрылась дверь, нервное напряжение в комнате возросло. И виноват в этом был вовсе не злосчастный узник грез.       — Твоя старшая и единственная плоть и кровь мне нравится все больше, — хмыкнул Хагалар. — Только вот родная ли она? Или украдена… даже не знаю… такой цвет волос… из Юсальвхейма?       — Поездки в Мидгард идут ему на пользу, — рассеяно отозвался Один, пропустив мимо ушей язвительную шпильку.       — Не только на пользу, к сожалению, — вздохнула Фригг. — Хагалар, вы с Берканой сможете изучить частицы потустороннего мира и предотвратить возможную катастрофу?       Вождь неопределенно пожал плечами: будто царица не понимает, что в таком сложном деле он ничего не может заранее обещать.       И снова воцарилась удушающая тишина — предвестница бури.       — Поведай мне, Хагалар, чем Локи занимается в поселении? — неожиданно спросил Один. — Мой старший сын вместе с Гринольвом вернули во дворец Тессеракт, а о каскете нет никаких вестей. Локи не стал бы шестнадцать месяцев разгадывать одну нерешаемую загадку.       — В чем ты меня подозреваешь, величайший? — притворно удивился Хагалара. — Я никакую блажь и дурь ребенка не поддерживаю. Наоборот пытаюсь удержать его в рамках приличий.       — У тебя не слишком хорошо получается, — равнодушно заметила Фригг. — Если бы не мои видения и не скорость Гери и Фреки, он бы замерз в снегах.       — За ним следили мои маги, прекраснейшая, — Хагалар с легкостью выдержал колючий взгляд царицы. — Я бы сам его забрал и без вас. Пойми, лучшая из богинь, я вовсе не желаю Локи зла. Почему ты мне не веришь и подозреваешь чуть ли не в связи с темными силами? Я всегда любил ваших детей. Я считал их своими!       — Именно, — кивнула царица. — Считал своими, но они выросли без тебя, они тебя не помнят. А я не понаслышке знаю, насколько ты мстителен.       — Кто бы говорил о мстительности, — грустно усмехнулся Хагалар. — Но ты ошибаешься. Для меня ваши дети навсегда останутся детьми, а детям не мстят. Даже Гринольв разделяет моё мнение, а это дорогого стоит!       — Детям — нет, — кивнула Фригг. — Но я не ребенок.       Хагалар промолчал. Атмосфера накалялась, а Один, сцепив руки в замок, внимательно наблюдал за схваткой любимых хищников. У кого из них острее зубы, сказать было сложно, и победа вполне могла остаться за Фригг, но тут дверь распахнулась, и в комнату, чеканя шаг, вошел довольный собой Тор. Он не обладал достаточной природной чувствительностью, поэтому не заметил напряженную атмосферу, хотя Фригг и Хагалар слишком поспешно натянули на лица маски безмятежности.       — Миссия выполнена! — громогласно объявил Тор. — Мне не потребовалось и двух минут. Брат осознал происходящее и просит вас зайти к нему. Даже извиняется перед Хагаларом, — Тор кивнул в сторону старого мага.       — Тор, я так рада это слышать! — Фригг с явным трудом вспомнила, что должна хотя бы внешне демонстрировать волнение за Локи, а не злобу на Хагалара. — Как тебе удалось?       — Проще, чем я полагал, — Тор подошел к отцу, который всем своим видом выражал одобрение. — Я заговорил с ним непринужденно, но брат не слушал, как год назад на скале в Мидгарде, когда я пытался вернуть его домой. Грозил убийством, орал, что я на себя не похож, что он сейчас уничтожит эту реальность. Тогда я положил на него Мьельнир и предложил уничтожить хотя бы его, прежде чем переходить на реальность. А пока он безуспешно пытался сдвинуть молот, напомнил ему о том, что нас связывало, но что он предпочел бы забыть. Вот и всё.       Один довольно кивнул. Грубая сила почти всегда лучше справляется, чем интриги и недомолвки. Если бы Фригг и Хагалар скрестили мечи или топоры, то договорились бы гораздо быстрее, чем обжигая друг друга ядовитыми словами и взглядами. Будто повторив ход его мысли, Хагалар отвёл Тора в сторону.       — Ты поражаешь меня в хорошем смысле этого слова, старшая плоть и кровь Одина. Я не думал, что ты способен на такую изобретательность.       — А ты, должно быть, старый приятель отца, — Тор протянул руку. Хагалар узнал характерный мидгардский жест и соизволил пожать ее. — Я рад познакомиться с тобой. Отец полностью доверяет тебе, раз отправил следить за Локи. Я буду рад разделить с тобой трапезу.       — Слова, достойные сына Одина, — присвистнул Хагалар. — Кажется, я зря столько времени охотился за Локи, поставив на тебе крест, Тор Одинсон. Ты кажешься вменяемее своего братца.       — Не думаю, что отец скрывал от тебя всё то, что произошло между нами, — вздохнул Тор. — Мой брат озлоблен и опасен и для себя, и для всего Асгарда. Я предупреждал отца.       — И, кажется, я предложил тебе придумать наказание для него, — отозвался Один, усиленно делающий вид, что ничего не слышит из тихого разговора. — Но ты так ничего и не придумал.       — Придумал, — возразил Тор. — Но не стал говорить тебе, ведь ты бы всё равно меня не послушал. Ты мудр и велик, отец, я успел это осознать за последнее время, и не мне советовать…       — Довольно, — махнул рукой Один. — Оставь сладкие речи брату, говори по делу. Что же ты придумал в тот снежный день во время прогулки с матерью?       — Брат жаждет власти, которая принадлежит ему по праву рождения. Он пытался захватить власть в Асгарде, потом завоевать людей. Почему бы не отдать то, что принадлежит ему по праву? Пусть отстраивает Етунхейм, который так хотел уничтожить. Он бы понял всю сложность правления, если бы ему пришлось управлять хотя бы… — Тор запнулся, подыскивая подходящее слово. — Хотя бы большой стройкой.       Хагалар не удержался от улыбки и похлопал громовержца по плечу.       — Ты мне всё больше нравишься. Жаль, что твое предложение неосуществимо сейчас, но оно на редкость осмысленное. Кстати, на стройку, точнее, уборку трупов в Мидгарде в свое время твой папаша меня с фелагом отправил. Там была такая милая женщина. А я ведь обещал ей, что навещу еще раз и узнаю, что же там произошло в Мидгарде. Старость меня подводит — забываю об обещаниях. Но сейчас не до прекрасной девы в черном.       — Ты о Наташе? — заинтересованно спросил Тор. — Рыжеволосой?       — Не помню точно. Вроде бы черноволосой. Но какая разница, какого цвета волосы у прекрасной молодой женщины в самом расцвете лет?       Один терпеливо ждал, когда Хагалар соизволит замолчать.       — Получается, что ты был готов отпустить брата из-под присмотра и отправить туда, где он сможет собрать себе новую армию?       — Нет, отец, ты неправильно меня понял, — Тор говорил предельно серьезно. — Не править Етунхеймом, а отстроить то, что порушено. И не в одиночку, а с нашими воинами. Отец, если бы ты хоть раз поручил мне или ему что-то по-настоящему стоящее, что-то, где мы могли бы проявить себя.       — А он прав, — хором согласились Хагалар и Фригг и с удивлением посмотрели друг на друга.       — Один, — взяла слово царица. — Мы многому научили наших детей, но у них слишком мало возможностей по-настоящему проявить себя. Два года назад коронацию Тора сорвали, и это было к лучшему. Но прошло время — он повзрослел. Пора дать ему еще один шанс проявить себя не только в военном искусстве.       — А я готов предоставить ему поле для деятельности, великий Всеотец, — согласился Хагалар. — Только Тессеракт верни. Я еще чего-то смыслю в политике, я знаю, что творится в девяти мирах, и у меня есть время на то, чтобы поднатаскать Тора на настоящих, пока что мелких проблемах, которых у нас полно, но до которых у тебя при всём желании руки не дойдут.       Пришел черед Одина и Фригг удивляться       — С тех пор, как ты вернулся в Асгард, ты никогда не проявлял интереса к Тору, — озвучила Фригг общие мысли царской четы.       — И очень зря, — кивнул Хагалар. — Я зациклился на Локи, хотя в детстве старался оказывать внимание обоим царевичам в равной степени, особенно в Ванахейме.       — Так это ты возил нас туда без всяких слуг, без отца?       Хагалар медленно повернулся к Тору.       — Дитя Одина, ты меня еще и помнишь?       — Если именно ты возил нас в Ванахейм, порой забирая со скучных уроков, то такое забыть невозможно, — Тор широко улыбнулся. — Но ты потом куда-то исчез. Я больше тебя не видел. Ты выполнял какую-нибудь славную миссию в Муспельхейме? Или Норнхайме?       — О, я расскажу тебе, где я был, — пробормотал Хагалар невнятно. — Один, стоит ли мне пояснять, почему твоя младшая змеюка мне больше неинтересна?       — Люблю змей, — перебил Тор. — Из Локи получаются красивые, но опасные.       — В змею обратиться не так и сложно, — произнес Хагалар, с легкостью обращаясь питоном. Раньше он любил превращаться в пресмыкающихся, но уже много столетий не было подходящего случая.       — Пойдем к Локи, — шепнул Один Фригг. — Кажется, Хагалара мы на время потеряли.       Царица кивнула и подала ему руку. Одно из самых страшных преступлений в Асгарде было предательство друга, а скольких друзей предал Хагалар — не сосчитать. Тор пожалеет, если решится скрепить союз с ним как с равным.              Локи с нетерпением ждал настоящих родителей. Отец не мог придумать лучшего выхода, чем послать Тора доказывать реальность происходящего. Мьельнир был очень весомым, тяжелым аргументом, к тому же магическим: он совсем не походил на себя во сне. Там это был просто тяжелый молоток, а в реальности — артефакт с переплетенным внутри кружевом заклинаний. Хотя брат несколько раз повторил, что с родителями все хорошо, Локи хотел убедиться лично. Когда дверь распахнулась, и в комнату вошли живые и здоровые Один, Фригг и чуть позже Хагалар, царевич вздохнул с облегчением. Мать тут же подсела к нему, взяла за руку. Всё как раньше, когда он болел.       — Локи, мы все так беспокоились за тебя.       Теплая, мягкая, знакомая с детства рука, столько раз облегчавшая боль и страдания. Всё как раньше, но почему-то из головы Локи не уходил образ Хель, не уходил омерзительный скелет, который терзал его в фальшивом Фенсалире. Он смотрел на мать, но видел не то покойника, не то оживший труп. Неведомые сравнения вызвали новую волну страха и неконтролируемого желания сбежать подальше от злобного духа.       — Мама, отойди. Пожалуйста, — с трудом произнес он, аккуратно высвобождая руку. — Я могу убить тебя. Снова.       Мир перед глазами опять начал менять очертания. Локи схватился за голову. Его трясло, словно в лихорадке. Перед глазами плыли разноцветные круги, воздуха не хватало, а отделаться от ощущения близости к покойнику он никак не мог.       — Мама… Что происходит?       В следующий момент он почувствовал, как Хагалар удерживает его практически в боевом захвате и не дает пошевелиться, а отец протягивает руку к его голове. От руки веяло неведомыми чарами.       — Ты… ты и правда маг мозга?! — в отчаянии завопил Локи и зажмурился. Сопротивляться не было сил.       Он почувствовал легкое прикосновение. И больше ничего. Один провел рукой по его лбу, потом еще и еще. Никакой магии, только успокаивающее тепло родных рук, и вот уже боевой захват Хагалара походит на объятия. И не к месту вспоминается недавний поцелуй.       — Локи, ответь, что ты только что увидел? — послышался голос отца спустя долгую минуту. Царевич не спешил открывать глаза, чтобы не столкнуться с другими неведомыми ужасами.       — Хель… Полутруп. Вместо мамы. Во сне было то же самое.       Один и Фригг понимающе переглянулись, Хагалар недоуменно покачал головой.       — Что ты еще видел в грезах?       — Тебя. Асгард. Очень много Хагалара. Тетю. Друзей и врагов.       Локи говорил с трудом. Его клонило в сон, и только страх перед новыми кошмарными видениями не давал отключиться от реальности.       — Ты видел пророчества? — послышался словно издалека голос Одина.       В ответ Локи попытался выбраться из рук Хагалара, и ему это удалось: старый маг положил его на холодные подушки, в которых не было и сотой доли тепла и заботы живого аса.       — Нет, наверное, нет. Я видел, как мама выпила яд, который ей принес Хагалар, — Локи открыл глаза и внимательно проследил за реакцией всех присутствующих, но те выглядели всего лишь удивленными.       — Зачем я пила яд? — ожидаемо спросила царица, держась подальше от сына.       — Я не знаю. Но это было как-то связано с отцом. И вы с Хагаларом были любовниками. Это… правда?       — Вот уж в чем я могу тебе поклясться, детеныш, так это в том, что мы с твоей псевдоматерью никогда не были любовниками, — горячо заверил Хагалар, не заметив осуждающего покашливания со стороны Одина и Фригг.       — Это только видения, — царица сделала несколько шагов к кровати, и Локи тут же напрягся. — Я побуду рядом, и кошмары смерти забудутся.       Хагалар хотел вмешаться, но на лице Фригг была написана холодная решимость. Она села на кровать и протянула руки, предлагая Локи принять объятия. И снова беспричинный ужас завладел царевичем, и снова он увидел истерзанный полутруп. Но отказаться было невежливо, и он переборол себя, прильнул к знакомой с детства груди. Прежде объятия матери ничего не значили для него. Они были привычными, банальными, он бы даже сказал, противными с тех пор, как он вырос и перестал нуждаться в заботе нянек, но теперь все изменилось. Он ощущал, что его обнимает сама смерть, пускай мягко и нежно, как настоящая мать. И страшный образ фантомного скелета больше не пугал. Дыхание Локи выровнялось, устаканились мысли, еще недавно сумбурные, разрывающие череп изнутри. От матери пахло лавандой, а еще розами, которые так любила Хель.       Хагалар подал знак Одину, и они отошли вглубь комнаты       — Они прекрасны, — прошептал Вождь, указывая на семейную идиллию.       Один ограничился кивком:       — Надеюсь, Локи пришел в себя. Но оставлять его одного опасно. Он всё еще в любой момент может утопить нас в крови.       — Может. И даже раскаиваться не будет, — подтвердил Хагалар. — По-моему, ему раскаяние вообще неведомо. Вот объявить виноватым кого-то незнакомого и непричастного — это в его вкусе.       — Виноватым всегда можно назначить меня, — усмехнулся Один. — Верховного бога.       — Которому ведомо всё, поэтому он виноват по определению, — весело продолжил Хагалар. — Пожалуй, за целый год я впервые вижу настоящую Фриггу. Даже когда она приезжала к Локи в поселение, то не снимала маску царицы. Вряд ли в мире есть нечто более прекрасное, чем любовь матери к ребенку. И вряд ли у Локи есть что-то более дорогое, чем Фригга.       — Ты на старости лет сделался сентиментальным, — усмехнулся Один, не собираясь ни в чем разубеждать того, с кем когда-то делил кров и пищу.       — Мне жалко ребенка, — пожал плечами Вождь. — И ты слишком дурно думаешь обо мне, Всеотец. Я его не трону.       — Ты и не должен. Ты должен защищать его.       — Понимаешь ли, величайший, от тебя защищать — сложно, особенно это дурное дитя.       Один покачал головой.       — Пока ты не прекратишь считать его ребенком, ты не сможешь с ним договориться. Мой сын вел армии и играл с прочими взрослыми игрушками. Он доказывал, что достоин самого серьезного к себе отношения, — Один усмехнулся. — А защищать его от меня у тебя нет повода. Локи боготворит меня, жаждет служить мне. Не Асгарду, хотя и подменяет понятия, сам того не замечая.       — Прекрати, — зашипел Хагалар. Он чувствовал, что перестает контролировать себя, а нарушать семейную идиллию не хотел. — Я не знаю, как ты сделал так, что Локи боготворит тебя после всех твоих издевательств, но когда-нибудь он тебе отомстит. И я ему помогу.       Один не пожелал продолжать бессмысленную распрю, не пошел на поводу у старого мага, которому все равно, с кем ссориться: с царем или с царицей. А вот Хагалару очень хотелось продолжить, высказать, наконец, все, что так долго копилось в его душе, но устраивать разборки при детеныше было ниже его достоинства.       Вдруг спокойно сидевшая Фригг встрепенулась и попытаться отцепить от себя Локи.       — Кажется, он снова заснул, — недовольно произнесла она, подзывая Одина к себе, но Хагалар успел первым. Он бережно переложил царевича на подушки.       — И мы опять не знаем, здоровый это сон или очередные кошмары.       — Можно проверить, — предложил Один. — Я отправлюсь к нему в сон и посмотрю, что там. Если ничего страшного, то пусть спит — он очень вымотался за много часов иллюзий.       С этими словами Всеотец дотронулся до груди Локи, закрыл глаз и погрузился в транс.       — Беспокоиться не о чем. Это самый обычный сон, — произнес он несколько мгновений спустя.       — Слава Иггдрасилю, — выдохнула Фригг.       — Я перекрыл канал между мирами, — пояснил Один. — Никто извне не должен потревожить его покой.       — Но мы понятия не имеем, на что он теперь способен, — прошептал Хагалар, легонько поглаживая Локи по волосам.       — Скоро выясним, — кивнул Один своим мыслям. — Несколько дней он пробудет здесь. Я присмотрю за ним. А ты отправляйся в поселение вместе с ценным грузом из другого мира.       Хагалар только отрицательно покачал головой.       — Нет, Всеотец, я не уйду. Раз уж я оказался здесь, то останусь с Локи до конца.       — Раньше он приезжал в Гладсхейм без тебя, — заметила Фригг.       — Раньше он не был слаб, не был монстром, — взбеленился Хагалар. — Теперь все по-другому. Он в жутком состоянии, и я не позволю никому его мучить. Вы сами сделали меня его опекуном. Да и с Тором надо познакомиться поближе. Но не это главное. Главное, что вы не сможете больше утаить от меня ничего ценного.       — Утаить? — переспросила Фригг.       — Да. Как много столетий назад, когда подобрали ребенка и ни о чем мне не сказали. Я не хочу знать, почему, я не хочу знать, когда я потерял твое доверие, Один, и был ли я хоть когда-то для тебя чем-то, кроме как удобным орудием. Я не хочу всего этого знать, я предпочту приятную ложь горькой правде. Я слишком стар, чтобы пускаться в объяснения. Но я всегда получаю то, что хочу, и тех, кого хочу, или отпускаю их по своей воле.       — Не надо, Хагалар. Ты ведь совсем недавно отказался от Локи в пользу Тора, — возразила Фригг.       — Я отказался учить, но не защищать.       — Я всегда знал, что не ошибаюсь в тебе, — величественно произнес Один. — Но в Гладсхейме тебе не от кого его защищать.       Хагалар закатил глаза. Разговор упорно ходил по кругу, Один уперся и не желал признавать то, о чем в свое время недвусмысленно поведали избитая спина царевича, многочисленные болезни и прочие мелочи, которые подметили софелаговцы, когда гостили во дворце. Сражаться с Одином словесно, пытаться к чему-то его склонить и в чем-то убедить, было бессмысленно. Все, что Хагалар мог, — это не отходить от Локи и забыть об Иваре, который тоже представлял огромную опасность и вряд ли беспробудно спал все это время. Но раз Асгард еще стоит и не содрогнулся от мощи новых богов, значит, ничего страшного пока не произошло. В конце концов, Алгир стар и мудр, а еще он врач, великолепно управляющийся со всякими галлюциногенами. Уж он-то сможет запудрить мозги твари, вселившейся в Ивара, если таковая вообще имеет место быть.       Фригг не возражала против пребывания Хагалара в Гладсхейме во многом потому, что вовсе не бывший друг занимал ее мысли, а приемный сын, у которого обострились чувства и который мог обнаружить среди бессмысленных видений часть правды, которую от него скрывали. А учитывая, как он отреагировал на такую мелочь, как собственное происхождение, Фригг боялась предположить, что он устроит, если узнает гораздо более страшные вещи.