Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Сложившаяся ситуация не нравилась всем, и в первую очередь Алгиру. Он предпочел бы даже не слышать о разборках царственных детей враждующих народов, но пришлось. Из-за вездесущего Хагалара. Почти все неприятности в жизни Алгира происходили по вине настырного мага, вечно сующего длинный нос не в свое дело. С той поры, как дерзкий, отчаянный мальчишка ворвался в Гладсхейм подобно стихийному бедствию и приглянулся царю богов, жизнь Алгира переменилась. В те годы он был лишь учеником и не обращал внимания на тех, кто младше и не имеет отношения в врачевательному искусству. Зато новенького мальчишку трудно было не заметить и не запомнить. И в основном не из-за подвигов, достойных легенд, а из-за травм, которые приходилось лечить. Разумеется, не лично Алгиру, а его наставникам, но молодой врач присутствовал при операциях, наблюдал за ними и постигал целительное искусство во многом на неугомонном Хагаларе.        То был конец эпохи, позже получившей гордое имя «Эпоха последнего совета Одина». Чопорное название прекрасно отражало скорые перемены, которые ждали дворец. Но для Алгира то была пора юности: вокруг мелькало множество знакомых асов, которые своим ежедневным тяжким трудом вели молодого аса к процветанию и благоденствию.        Но всему приходит конец, в том числе и беспокойной юности: советников прилюдно казнили, из дворца таинственным образом исчезли почти все знакомые Алгира, и даже несносный Хагалар попал в тюрьму. Правда, сидел он там не так уж долго: чудом спасся от эшафота и вышел на свободу вовсе не тем, на ком Алгир учился делать швы и накладывать повязки.       Наступила новая эра. Эра двух правителей: Одина и его мистической Тени. Это был расцвет Хагалара. Из задиристого бестолкового мальчишки он превратился в блистательного молодого аса, имеющего определенный успех и у женщин, и у валькирий, и у норн. Он стал душой компании: воины, знать и даже крестьяне принимали его как родного. Он участвовал чуть ли не во всех военных походах того времени и возвращался не только невредимым, но и со славой и почетом. Личная удача всегда была на его стороне. При этом он часто мешал молодому врачу Алгиру проводить операции или осматривать пациентов, врываясь в целительное отделение и буквально силой оттаскивая от операционного стола. Управы на него никакой не было, ведь он — любимец Одина, и возражать ему себе дороже.       Эпоха двух правителей была славной, победоносной, но короткой: Тень исчезла, а Хагалар в тот же период едва не лишился рассудка. И лишился бы, если бы Всеотец не оберегал своего любимца (которого многие царские лизоблюды называли не иначе как внебрачным царским сыном). Один обратился за помощью к целителям. И нет бы выбрал кого-нибудь опытного и мудрого. Нет, ему потребовался именно Алгир, перед которым поставили неразрешимую задачу: спасти Хагалара от самого себя.        Несмотря на все трудности Алгир блестяще справился с заданием. Не столько потому, что на то была воля Одина, сколько потому, что сам был крайне заинтересован в работе: когда-то давно он лечил Хагалару переломы, теперь — разум и чувства. Это была новая ступень мастерства. С большим трудом Алгиру удалось вернуть полунедругу рассудок и ясность сознания, но менее противным он от этого не стал.       Из дворца тем временем вновь начали пропадать асы. Алгир, будучи зрелым мужчиной, повидавшим всякое и хранившим много секретов правящего дома, решил не искушать судьбу и добровольно удалиться на покой как можно дальше от Гладсхейма. Туда, где его не найдут, потому что не будут искать.       Он надеялся спокойно дожить до старости в деревне бесконечной магии, но не прошло и тысячи лет, как ненавистный любимец Одина объявился вновь. Старость никого не улучшает, но Хагалар, кошмар юности Алгира, превратился в совершенно невыносимого старика. Самовлюбленный индюк, мнящий себя величайшим асом поселения, сумел каким-то невиданным образом выбиться в мастера. Работу свою он выполнял откровенно плохо — маги часто жаловались, — но никто не мог сместить его с поста вот уже несколько столетий, потому что в интригах Хагалару не было равных. Сам Алгир никогда ни в какие интриги не вмешивался и считал, что во многом поэтому дожил до преклонных лет. Зато он хорошо выполнял привычную работу и надеялся, что большего от него не потребуют.       Но надеждам не суждено было сбыться. Полтора года назад спокойную жизнь снова нарушили. На этот раз нежданно-негаданно нагрянул Всеотец и буквально швырнул в ноги Алгира искалеченного Локи. Потом пожаловала царица, и прежде относившаяся к домашнему врачу с большим подозрением. Потом на шею сел Хагалар и потребовал высказать мнение по вопросам, которые никого не касались. И вот теперь в результате цепочки случайных событий Алгир находится в эпицентре какой-то очередной грязной истории младшего сына Одина, насчет которого у него было множество подозрений.       Проводить опыты на людях и создавать вирус для сокращения поголовья семимиллиардного населения Мидгарда было гораздо важнее и интереснее, особенно учитывая работу на живом брыкающемся материале. Но нет, Хагалару надо было именно его, Алгира, притащить к царевичу. А кто позаботится о человеке, чью реакцию на разные психотропные и отравляющие вещества он исследовал? Помощники и ученики наверняка всё напутают, придется уничтожить подопытного, а настолько бессмысленно расходовать живой материал Алгир не привык: никогда не знаешь, когда поставки людей закончатся и придется работать с жалкими остатками подопытных.       Всё это в более или менее заковыристых выражениях Алгир мечтал высказать давнему полунедругу, убежавшему предупреждать поселенцев об опасности, исходящей от царевича. Целитель с нетерпением ждал его возвращения, но не дождался. Вместо Вождя в дом ввалился запыхавшийся Ивар. Судя по активной жестикуляции и неудачной попытке связать хотя бы пару слов, божественный Локи изволил, как минимум, скончаться.       — Хагалар! — выпалил Ивар, как только немного продышался и выпил кубок воды. — Улетел!       — Куда улетел? За Локи? — безучастно спросил Алгир, с трудом переключаясь на молодого мага, раздражавшего не меньше Хагалара.       — Во дворец, — Ивар сел прямо на пол — сердце бешено колотилось, а на длинные предложения не хватало воздуха. — Обратился в сапсана. За ним пришли. Его вызвали. Я видел. Волки забрали Локи. Магические волки Одина. Я следил за ними. Они его подобрали.       Алгир не стал скрывать досаду: сперва Хагалар заварил кашу, позволив привести в поселение царевну вражеского народа, а теперь отправился во дворец, хорошо хоть вместе с опасным царевичем. Но кто должен раздавать поручения асам и командовать обороной? Да и нужна ли оборона, если источник опасности убрался восвояси и, возможно, навсегда?       — Я следил за Локи, — продышавшись, пояснил Ивар. Лицо его, пускай и усталое, лучилось самодовольством. — Мой мастер именно мне поручил следить за Локи. И это понятно. Я ведь прекрасно умею обращаться в мелких животных. Правда, холодно сейчас мелкому животному, но я стал пушистым. Für mich ist es nicht schwierig. Я еще и не то могу. Я залез в гриву коня, еду, значит, слежу за Локи. Грива, кстати, очень теплая — я совершенно верно угадал, куда именно надо забираться. Так не успели мы проехать милю, как тут Локи как свалится с лошади! Прямо в снег! Я в панике: а вдруг он себе что сломал, а вдруг я еще виноватым окажусь? Но в медицине я тоже кое-что понимаю. Я ведь не только с магиологичками общаюсь, я и с твоими медичками тесные контакты имею. Хотя они и не столь хороши, как магиологи, но пусть их. Не успел выбраться и принять истинный облик, как прямо передо мной очутились волки! Хорошо, узнал их, во дворец ведь часто езжу с царевичем, различаю их и даже по именам знаю. Так они Локи забрали. Один забрал. Другой к поселению побежал, а я с ним, в его уже шкуре. Ну, а что: конь не дурак, сам найдет дорогу домой, а мне страсть как интересно, что дальше будет. А тут Хагалар навстречу, а волк, Герри, кстати, ему письмо в зубах вручает. Я сперва и не заметил, что письмо вообще есть! Так Хагалар на него только глянул, даже не вскрыл печать. В птицу тут же обратился — так быстро обращаться даже я не умею — и вжих — уже и след простыл. Я едва успел в себя обратиться, а то волк побежал обратно. Быстрые животные эти Одиновские, ты не представляешь! Вот ты не был во дворце, а я их видел. По ним не скажешь, что они быстро бегать умеют. А умеют ведь. Чудные животные. Наутиз их исследовала да недоисследовала. Эх. А я тут же к тебе. Как мастер велел: если что случится — тебе докладывать. So stehe ich zu deiner Verfügung!       Алгир кивал чуть не на каждое слово чересчур подробного рассказа. Значит, Хагалар сбежал из поселения, бросив всех на произвол судьбы. А обычный целитель — единственный свидетель метаморфоз царевича — вроде как остался за главного. Вот не было печали! А ведь еще не пришел в себя Ивар… О котором все благополучно забыли.       — Последи пока за подготовкой к обороне, — бросил Алгир, торопливо выходя на мороз.       — О, это я конечно, это с удовольствием. Всё будет в наилучшем виде. Ты, главное, не беспокойся, — тут же зарделся Ивар, будто его назначили новым мастером магии.       Алгир вернулся в покои Локи, где оставил бесчувственного естественника вместе с парочкой молодых целителей, пока ни на что особо полезное не способных. Не успел он зайти в помещение и чуть-чуть отогреться, как услышал веселые голоса, причем один из них явно принадлежал Ивару… Никогда еще Алгир не ходил так быстро.       — Что происходит? — зло прикрикнул он, вламываясь в тесное полутемное помещение, освещаемое только тусклым рассветным солнцем, с трудом пробивающимся сквозь узкое окно и дым. Прямо на дощатом полу сидел бодрый улыбающийся Ивар и те самые медики, которые обязаны были докладывать о любых изменениях в состоянии пациента. Особенно о пробуждении.       — Алгир, здравствуй, — Ивар так беззаботно помахал рукой в знак приветствия, будто ничего странного не произошло. — Мы как раз собирались послать за тобой. Я хотел сказать, что в полном порядке und fühle mich wohl. Спасибо, что оставил при мне своих помощников.       — Мы уже проверили пульс, реакцию зрачков на свет и прочее, — младшая целительница, вчерашняя крестьянка, сунула Алгиру под нос лист, исписанный неровными рунами, которые она совсем недавно научилась писать. — Он совершенно здоров.       Алгир сжал в руке несчастный пергамент. Зла не хватало. Одна проблема в лице Хагалара улетела, зато подоспела другая в лице шаловливых подчиненных.       — Мне в любом случае надо осмотреть тебя, — сухо бросил он Ивару, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не обрушиться на медиков с гневной тирадой.       -Natürlich. Пойдем, — естественник с легкостью встал, даже не покачнувшись. Выглядел он гораздо лучше своих смотрительниц, которые мало спали ночью и успели наглотаться дыма от небольшой округлой печи в стене. — Но я, правда, прекрасно себя чувствую: отдохнувшим и бодрым, — а в беспамятстве даже не видел снов. Ощущаю огромный эмоциональный подъем и хотел бы как можно быстрее вернуться к работе. Мне кажется, я сейчас принесу небывалую пользу. А как Локи? Ist er in Ordnung?       — Они с Хагаларом отправились прогуляться, — буркнул Алгир, отметив, что подчиненные не рассказали Ивару о жутком состоянии царевича. Хоть на что-то мозгов хватило.       Почти полчаса Алгир исследовал естественника всеми доступными средствами, стараясь не обращать внимания на уличный шум и суету. Ивар, окрыленный высоким назначением, быстро поставил на уши всех, и, стоило признать, у него неплохо получилось организовать общественные работы и подготовку к обороне. По крайней мере, так казалось издалека.       Отвлекшись от насущных проблем, Алгир вгляделся в очередную проекцию внутренностей Ивара. Магии в нем не было. Никаких посторонних сущностей тоже. По крайней мере, целитель, одаренный магическим даром, буквально клялся Алгиру, что это так. Единственное, что отражали приборы, — это повышенный тонус мышц и увеличение скорости реакции и передачи нервных импульсов. Никаких отголосков того ужаса, что показали приборы у Локи, никаких следов магических сосудов или внутренних взрывов.       — Я очень рад, что не доставляю тебе хлопот, — проворковал Ивар, когда Алгир позволил встать. — Wenn du nichts dagegen hast, я вернусь к исследованиям, которыми занимался прежде.       — Если тебя не отвлекает всеобщий шум и мобилизация, то пожалуйста, — пожал плечами медик.       Ивар отрицательно покачал головой и твердой походкой вышел на улицу, щурясь от яркого дневного солнца. Алгир решил, что ему тоже нет дела до всеобщей паники, зато проверить, как там вчерашний человек — не лишнее, поэтому направился в один из самых больших восьмиугольных лабораториумов поселения.       Как он и предполагал, незадачливые софелаговцы успели угробить пациента. Придется начинать эксперимент сначала. Хорошо хоть, что дефицита в людях пока не было — вот уже несколько дней рабочие поставляли их исправно, но из графика исследований он точно выбьется.              Выходить из апатии и включаться в продуктивную работу всегда тяжело, особенно, когда рядом нет того, ради кого так старался. Раиду все еще чувствовал себя отвратительно. Вечно бродить меж гейзеров и предаваться унынию он не мог, поэтому вынужденно вернулся в поселение и занялся исследованиями, но былого удовольствия не испытывал. Хорошо хоть, что никто не стал лезть с глупыми вопросами: поселенцам некогда было обсуждать Локи и политику — всем надо было трудиться. В том числе и Раиду, но у него пропало желание что-то делать, даже запускать вертолет, который еще недавно доставлял столько радости. С тоской вспоминал он прошлый год, когда фелаг, пускай с раздражающим Хагаларом и вечно отстраненным Лагуром, дружно работал над каскетом. Тогда Раиду не осознавал, как привязался к совместной работе, как привык к бесконечным экспериментам, к фелагу, с которым можно и обсудить новый метод решения проблемы, и расслабиться за игрой в карты или птицу. Только потеряв софелаговцев, он понял, что они были для него больше, чем знакомыми. Свет могущественного царевича сплотил их: таких разных и таких похожих. А потом свет распространился на всё поселение. Локи вышел за пределы каскета, занялся множеством проектов одновременно. Он руководил сам, старался сменить систему ответственности, ввести настоящую вертикаль власти, о которой Раиду слышал в Германии от жены одного из логистов.       После пламенной речи Локи значимым стал каждый член небольшого общества отверженных.       Кто-нибудь из магов и спасателей постоянно находился подле второго экспериментального дома отопления. Все понимали, что в этом году другие дома точно не подключат к трубам, даже если вторая система не взорвется. Это было обидно, но спешка могла стоить жизни еще десятку ученых. Да и некому было заниматься прокладкой труб и подключением — все работали на проектах Локи. В борьбу с голодом включили программу по озеленению Асгарда, так что все окрестные жители заботились о многочисленных маленьких елочках и дубах, чтобы через несколько месяцев пересадить их и возродить былые леса, которые, в свою очередь, поспособствуют плодородию почвы. Как ели, окисляющие почву, должны способствовать плодородию, Раиду не очень понимал, но не его ума это было дело.       Другие естественники часами бились над снятием слоя туфа и воровством или синтезом плодородной земли. Большая часть Асгарда была гористой и использовалась как пастбища, поэтому столетиями отказываться от возделывания немногочисленных пологих участков было нецелесообразно. Каждый ровный клочок земли должен приносить ощутимую пользу. Кто-то из ученых хвастался, что скоро плодородной почвы будет много. Но когда это случится и сколько именно почвы получится — мнения расходились.        О проблеме деторождения опять забыли, так как не нашли ни одной зацепки для ее решения: даже мидгардские исследования не дали ощутимого результата.        Систему обучения пока менять не спешили, зато почти определили, кто пойдет учиться в мир смертных после прохождения обязательного школьного минимума, необходимого для обучения в высших заведениях. Логисты с ног сбились, подбирая наставников. Совсем скоро осколок Тессеракта соединит поселение с арендованным офисом в городе, где живет большая часть хороших специалистов. Профессора будут приезжать на машине, а асы — проходить через портал. Начинать обучение думали с мидгардского февраля, потому что раньше логисты и маги не управятся с формальностями.        Все эти направления работы Раиду не особенно интересовали. Как и еще одно, в котором он принимал непосредственное участие: подробное изучение людей и разработка вируса гибели человечества. Для экспериментов требовались люди в больших количествах. Их доставляли оттуда, где пропажи точно не хватятся: из Северной Африки. Логисты утверждали, что там воровать людей безопасно, а анатомически они почти ничем не отличаются от своих европейских сородичей, с которыми асы раньше имели дело. Африканских языков поселенцы не понимали, но рабочие заявляли, что общий язык вовсе не нужен. Один из множества осколков Тессеракта переправлял аса-охотника в какую-нибудь подворотню или на безлюдную окраину поселка. Рабочий затаивался среди кустов и ждал одинокую жертву. Когда подходящий человек проходил мимо, асу оставалось только невзначай до него дотронуться и всё — мгновенное перемещение в Асгард, где пленник мог сколько угодно лопотать на своем языке — его участь была предрешена. Отдельные слова африканских языков асы пытались учить, но наречий было слишком много, и они не походили на языки Европы. Да и не слишком-то были нужны. Медики и естественники ориентировались на те реакции организма, которые нельзя подделать, а словами всегда можно обмануть.       Прежде Раиду больше работал с веществами и почти никогда — с живой природой, хотя и не сомневался, что у него прекрасно получится. Сейчас он в этом убедился, работая в фелаге с медиками и естественниками, без магов, которых откровенно недолюбливал раньше, а после длительного общения с Хагаларом стал ненавидеть. Особенно грело ему душу то, что Черную Вдову так и не взяли на отлов людей, несмотря на ее многочисленные просьбы. Охота была делом скорее скучным, чем веселым и уж точно не женским. Маньячка могла бы с легкостью влюблять в себя респектабельных европейцев и телепортировать их в Асгард из какой-нибудь тайной квартиры, но логисты строго запрещали ловить в Африке белых, объясняя это тем, что туристов хватятся в посольстве, а если хватятся, то всё — Европа своих людей в обиду не даст и раскроет гениальный план асов.       Создание вируса было занимательным делом, пускай Раиду и не отводилась в нем ключевая роль. И всё же ничто в целом свете не могло возродить его былой задор и увлечение. Раиду чувствовал постоянную усталость: давали знать о себе бессонные ночи, проведенные в библиотеках месяцами ранее. К тому же ангажировать было некого: поселенцы и так работали не покладая рук, не то вдохновленные идеями Раиду, не то запуганные угрозами Локи. И если раньше естественник ощущал себя посланником бога, царским любимцем и прочее, то теперь стал рядовым исследователем. Это угнетало и лишало остатков сил. Не было желания даже огрызаться на тупых софелаговцев. Несколько раз он вынуждено наорал на парочку из них, а потом затих. Даже постоянное присутствие брата больше не требовалось. Поселенцы вздохнули спокойно, обрадовавшись переменам в натуре признанного гения.       Даже когда объявили, что с Локи беда, что надо срочно готовиться к обороне и активировать сложные заклинания, Раиду не почувствовал ничего — сердце не ёкнуло в страхе за любимое божество. Он выгорел изнутри. Единственное, что он сделал — это перерезал горло очередному пленнику, чтобы в случае опасности не тратить на это времени. Пути норн неисповедимы: люди, которыми он еще недавно восхищался и чьи изобретения превозносил до небес, сейчас корчились на пыточно-операционных столах и умирали по одному его жесту или слову. Те же самые люди, которые изобрели рентген и вертолетик с квадрокоптером. Из властителей его дум они превратились в бесправных жертв. И он не чувствовал к ним ни малейшей жалости.              Вот уже несколько дней Локи шатался по своим огромным покоям, словно редкий зверь по ванахеймскому саду. Он не чувствовал в себе никаких изменений, спал без сновидений, но по каким-то непонятным причинам его не выпускали даже в пиршественный зал на завтрак и ужин, при этом не осматривая и не проводя курс лечения: даже младшие целительницы ни разу не заглянули, что уж говорить об Эйр. Зато о существовании младшего сына Одина вдруг вспомнили все старые друзья, приятели и знакомые. Два дня Локи не знал, куда спрятаться от потока неестественно веселых и улыбчивых гостей. Асы и асиньи вели себя так, словно не игнорировали его появление почти целый год. Локи не сомневался, что тут не обошлось без вмешательства отца, но не понимал смысла такой сложной манипуляции. Хагалар тоже наведывался, причем едва не под ручку с Тором. Братец буквально светился от удовольствия, находясь в обществе выжившего из ума старика. Накануне вечером он навестил Локи и принялся расхваливать Хагалара на все лады. Все то, что младшего царевича бесило в поганом маге, вызывало у старшего невероятный восторг.       — Неужели ты и правда его не помнишь? — спросил Тор после особенно длинных восхвалений. — Он ведь забирал нас с занятий, когда мы только осваивали руны.       — Только осваивали руны, — процедил Локи сквозь зубы. — Напомни, братец, сколько между нами лет разницы?       — Около восьмидесяти. А что?       — А то, что в то время, когда ты осваивал руны, я в них играл, — Локи отошел к окну, чтобы смотреть на заснеженный Асгард, а не на довольную физиономию Тора. — Это сейчас наша разница в возрасте несущественна, а в раннем детстве она была огромной. Ты гораздо раньше начал учиться. Это тебя он забирал с уроков, и для тебя это было важным событием. А мне было не очень важно, кто отвлекает меня от игр. Сколько тебе было, когда он исчез из нашей жизни?       — Не знаю точно, — Тор задумался. — Но, кажется, в мои четыреста его уже не было.       — Твои четыреста — это мои триста! — фыркнул Локи, не оборачиваясь. — Я и себя-то почти не помню в этом возрасте. Не то, что его.       — Но теперь-то ты его вспомнил, и он снова рядом, — возразил Тор. — Он вернулся.       — О да, — прошептал Локи и не стал продолжать неприятный разговор.       Он был доволен тем, что поганый маг оставил его в покое и пристал с учебой к Тору. Не раз и не два во время семейных советов, проводимых в комнатах Локи, отец и брат обсуждали, какие важные задания наследник может выполнить с помощью мага и Тессеракта. Хагалар постоянно терся подле Тора, поэтому как бы входил в круг семьи, но Локи старался на него не обращать внимания. Насколько он понял, братец должен поехать в поселение и ненамеренно сорвать тайную промышленную революцию. Этого нельзя было допустить. Но просить Хагалара о вмешательстве было ниже достоинства царевича, а лично с Тором говорить не хотелось. Не родной брат вновь обошел его, пускай и в том, что Локи было вовсе не нужно: Хагалар вел себя так, будто души не чаял в старшем наследнике. Быстро же он переключился, за какие-то пять-шесть дней и одно случайное преображение! Если только это не провокация, на которую Локи вестись не собирался. Хагалар — никто, особенно по сравнению с приемной матерью. С тех пор, как она умерла во сне, Локи не терпел ее присутствия и особенно — прикосновений. Стоило ей появиться на пороге, как внутреннее чутье тут же сигнализировало об опасности.       — Ты пережил слишком большое потрясение, — мягко успокаивала мать.       Локи не хотел ее обижать, но не мог заставить себя дотронуться даже до пряди ее волос, не говоря уже о руке или плече. Царица пока ни на чем не настаивала, считая, что время вылечит.       Очередным хмурым утром Локи бы еще долго мерил шагами спальню, пытаясь постичь непостижимое, если бы слуги не доложили о визите Одина. Царевич тут же поспешил в главную залу и в самом деле нашел там отца. Ни поганого мага, ни братца, ни даже матери рядом не было. Всеотец осведомился о его самочувствии и получил тот же ответ, что и день назад, и два.       — Отец, когда я смогу выйти из тюрьмы? — спросил Локи, ненавязчиво перекрывая собой двери, чтобы отец не улизнул, избегнув неприятных вопросов.       — Я думаю, что уже скоро, — задумчиво ответил Один. — Совсем скоро я буду спокоен за тебя.       Локи кивнул. Он не понимал, почему с ним ничего не делают и никак не исследуют, если только исследования не проводят во сне или незаметно для него самого. И поскольку Всеотец не спешил ни покинуть покои, ни спросить о чем-нибудь еще, Локи взял инициативу в свои руки.       — Отец, а ты действительно маг мозга?       — Что ты понимаешь под этим странным словосочетанием? — искренне удивился Один. По крайней мере, Локи показалось, что удивление искреннее.       — Что ты можешь копаться в чужой памяти, видоизменять поведение, выжигать отдельные участки мозга, входить в чужое сознание и контролировать его, — быстро перечислил царевич все свои догадки, на ходу понимая, что произнесенные вслух они звучат абсурдно.       — Ты считаешь, что маг с такими способностями может существовать?       — Нет, наверное.       — Тогда в чем вопрос?       Локи не нашелся с ответом. Спокойный тон отца не приносил упокоения, скорее раззадоривал любопытство.       — Отец, ты ведь не из обычных магов, коими полон Асгард, поэтому… Хотя я помню, ты рассказывал нам с Тором о том, что разные виды магии уравновешивают мироздание, поэтому не может быть мага выше определенного уровня.       — Хоть что-то из моих уроков ты помнишь, — тон голоса отца стал отчего-то сухим и недовольным.       — Я все помню, — покорно опустил голову Локи. — Нельзя забыть речи бога.       — То есть ты хочешь сказать, что намеренно хотел разрушить Девять Миров и свершить Рагнарек, который не оставит от нашей вселенной даже воспоминаний?       В комнате резко похолодало, словно разом потухла печка и ворвался ледяной ветер из плотно закрытого окна. Локи поднял голову. Отец не смотрел на него. Он стоял посреди комнаты спиной к нему, упираясь взглядом в голую стену, на которой до переезда в поселение висело оружие и охотничьи трофеи. Один будто видел что-то, неподвластное чужому восприятию.       — Прошу прощения, я не понимаю, — пробормотал Локи, не желая снова сражаться с отцом. Словесную битву всё равно не выиграть, так что не стоит и пытаться.       — Тысячи раз и я, и наставники повторяли, что Девять Миров связаны между собой.       В комнате стало еще холоднее, Локи, несмотря на одежду, почувствовал колкий мороз.       — Я знаю.       — Знаешь и поэтому уничтожаешь один из Девяти Миров Радужным Мостом? Чтобы дальше по цепочке взорвались остальные?       От отца отчетливо несло тихой яростью, и Локи пожалел, что стоит у двери, которая открывается вовнутрь. Уничтожение Етунхейма — с чего отец вдруг вспомнил об инциденте давно минувших дней? Это не самое значимое преступление его воспитанника. Или самое? Локи не помнил, чего ожидал от уничтожения ненавистного мира, но одно знал точно: все уроки отца он тогда забыл — разум затмила слепая ярость и обида на все миры сразу. Отец прав, как и всегда: он по своей глупости чуть не сотряс основы мироздания.       — Ты должен был казнить меня за мое безумие, — вздохнул Локи, заранее признавая поражение. — Я бесконечно благодарен тебе, что ты этого не сделал.       — Сделал.       Локи удивился, но не очень сильно, поскольку после недавних событий удивляться был почти неспособен.       — Доведение до самоубийства тоже казнь, пускай и незаметная.       — Доведение до самоубийства? Но в Бездну я прыгнул сам.       — Ты бы прыгнул в любом случае.       — Но я там выжил.       — Жаль.       Локи подавился словами. Отец все еще стоял к нему спиной, и все страшные слова будто бы не слетали с его губ, а сами собой всплывали в сознании Локи. Он не видел, открывает ли отец рот. Он обратился в статую, и что-то мешало царевичу подойти ближе или хотя бы обойти и встать подле той самой голой стены, которая вызвала столько божественного интереса. Холодное отчуждение било по нервам и приковывало к полу.       — Значит, ты желал моей смерти, — Локи сглотнул неприятный ком в горле, но всё же эта правда не была столь же болезненна, сколь недавнее откровение сестры или прошлогоднее истязание в Ванахейме.       — Вовсе нет. Я просто казнил того, кто чуть не уничтожил жизнь во вселенной. Но тебе повезло.       Локи кивнул и опустился на пол, прислонившись спиной к косяку двери: не столько от усталости или нервного напряжения, сколько от холода. Это был не обычный зимний холод, не внешний, а внутренний. От него нельзя заболеть и умереть. Он не опасен, но очень неприятен.       — Хочешь еще как-нибудь наказать меня за прошлое? — уточнил Локи, не желая устраивать очередную ссору или спор. Он не понимал, к чему отец клонит, зачем завел этот странный разговор о прошлом, про которое они вроде всё решили еще год назад.       Один, наконец, повернулся. Ничего особенно в его лице или жестах Локи не заметил, зато холод постепенно сошел на нет. Снова стало тепло, будто ничего и не было. Осталось только неприятное подозрение, что этот холод — тоже часть силы Одина, связанной с мозгом, хотя магов мозга и не существует. Если это не очередная иллюзия или галлюцинация.       — Что ж, — произнес Всеотец после небольшой паузы. — Думаю, ты и правда здоров, и тебе ничто не угрожает. Ты можешь общаться не только с теми, кто настроен к тебе доброжелательно. Завтра утром выйдешь отсюда. Займись чем-нибудь полезным.       — Хорошо, отец, — Локи встал. Он не понял, что произошло, но объяснений так и не дождался. Всё это было ужасно подозрительно, но разбираться не было никаких сил. Усталость навалилась тяжелым грузом и буквально придавила царевича к полу. Локи и сам не заметил, как рухнул на кровать и заснул под одобрительным взглядом отца, который так и не смог расшифровать.              Всеотец остался доволен последней проверкой. Потусторонняя тварь не давала о себе знать, а сам Локи, сломленный Ванахеймским поражением, возражать и дерзить не смел. Что ж, прелюдии закончены, пора лепить из него нового вершителя судеб. Но сперва пусть отдохнет и наберется сил, а заодно продемонстрирует свои умения договариваться с потенциальным врагом. Всеотец велел слуге найти Тора и передать, чтобы тот спустился в Мидгард и привел ученого, которого называл достойнейшим изобретателем Земли. Одного из «Мстителей». Заклятого врага Локи, который по его давнишнему несбывшемуся плану должен был рассорить защитников Мидгарда. Пусть младший сын продемонстрирует семье свои способности. А для старшего это будет неплохое подспорье: пусть отправится вместе с человеком в поселение в гости к Локи и узнает, что там происходит на самом деле, чем именно Локи занялся, когда понял, что каскет починить не так просто. Пускай Хеймдаль и докладывал, что жизнь поселения течет спокойно, но в делах, касающихся младшего сына, Один предпочитал не доверять никому постороннему: слишком многим царевич не нравился, в том числе и стражу моста. Да и гибель шпионов в самом поселении почти год назад могла быть неслучайной. Тогда Один не предал ей должного значения, а похоже зря. Хагалар отказывается быть шпионом, да и непонятно, на чьей он стороне. Он не из тех, кто бывает на своей собственной. Он вечный раб либо идеи, либо своих желаний. И зря он считает, что Локи по характеру похож на него в молодости. В его возрасте юный маг попал во дворец и тут же превратился во всеобщего любимца. Локи никогда не сравнится с ним ни в обаятельности, ни в умении обольщать.