Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Белое Царство, Золотое Царство — как только не называли Асгард в других мирах, но в зимнюю половину года он был достоин только одного прозвища — Темное Царство. Почти шесть месяцев в году темнело очень рано, а если небо застилали тучи, то световой день составлял не более трех часов или вовсе не наступал, и рассветные сумерки плавно перетекали в закатные. В такие дни, больше напоминающие ночи, в Гладсхейме почти всё время горели свечи, факелы, костры, печи и камины — всё то, что давало хоть немного тепла и света, к которому тянулись все обитатели «Чертога Радости» — стражники, советники, придворные дамы и кухарки, но только не супруга Всеотца, которая не любила свет и предпочитала темноту. Ведь именно во тьме она видела тени прошлого и будущего, нашептывающие ей свое предназначение. Это было сродни страшному проклятью: ведать грядущее, но не изменять его. Фригг могла рассказать, что видела в миражах и видениях, но её слова слишком часто неправильно истолковывали и обрекали себя на еще более страшную судьбу, чем предсказанная. Однако сегодня, в шестнадцатый день месяца тори, видения не преследовали ее, несмотря на царство дневной ночи.       Ближе к вечеру царица легкой поступью вошла в личные покои: безжизненные, полутемные. Заботы Фенсалира и развлечение дерзких иномирских гостей сменились долгожданным отдыхом. Когда-то давно Фригг мечтала о том, чтобы отвоевать у жизни всё, что позволит судьба. И ее завоевания были огромны. Она была не просто женой Одина и матерью наследников, она была самой могущественной женщиной Иггдарасиля. Когда дело принимало серьезный оборот, то именно к ее словам Один прислушивался. Ее не просто так нарекли хранительницей мирной жизни, ремесел и домашнего очага, покровительницей не только брака, но и всех связей между асами. Природный ум позволял ей не прибегать к силе, а выстраивать сложные стратегии, которых никто не ожидал от женщины. Она знала, что именно поэтому почти всегда выходила победительницей из споров с супругом да и не только с ним.        Только вот давно уже не представлялось случая поспорить о чем-то по-настоящему существенном: до последнего времени судьба Локи была делом вовсе неважным, а последствия недавних событий были настолько непредсказуемы, что даже неясные видения будущего их не затрагивали.       Фригг обладала такими богатствами, о которых не смела мечтать ни одна асгардийка, но сейчас она чувствовал себя разбитой, усталой и недостойной всех тех громких титулов, которыми ее величали. Она желала только одного: забыться ранним сном, — но заснуть мешал холодный ветер, колеблющий одинокие факелы: дверь на огромный балкон была распахнута. Нахмурившись, царица поспешила закрыть ее, но замерла, едва мазнув взглядом по фигуре, сидевшей на парапете.       — Хагалар? — спросила она недоуменно.       Ответа не последовало. Фригг, привыкшая к глупым шуткам старого знакомца, хотела было запереть дверь, как вдруг ночной гость повернул голову. Царица непроизвольно отпрянула в сторону: это был вовсе не Хагалар.       — Ты вернулся, — потрясенно произнесла она, во все глаза глядя на бледное лицо и черную одежду, сливавшуюся с ночной мглой. — Зачем? Тебя давно нет в живых.       Фигура легко спрыгнула с парапета, заставив царицу сделать пару шагов назад. В сердце закрался самый настоящий страх, хотя загадочное существо даже не пыталось пугать ее. По крайней мере, пока.       — Я думал, ты будешь рада меня видеть.       — Это невозможно, — Фригг с трудом подбирала слова и отступала все дальше вглубь комнаты, к свету, хотя свет был главным помощником ночного гостя. — Тебя не существует.       — Но не для тебя, — фантом остановился в дверях, словно не смел войти без приглашения. Пустая уловка для той, которая знала его много столетий.       Фригг молчала, будучи не в силах вымолвить хоть слово. Непривычные, давно забытые чувства оглушали ее, а непонимание терзало душу. Она была одна и полностью беззащитна, ведь кинжалы, которые она всегда носила при себе, не принесут вреда драугу. Незваный гость спокойно переступил порог комнаты, погасив одним своим присутствием все источники света. Теперь они остались наедине в полной темноте и полагались только на слух. Магия сумерек не действовала в абсолютной тьме без капли света.       — Ты ждала меня.       — Я надеялась когда-нибудь тебя увидеть.       — Ты скучала по мне.       — Как и ты скучал по мне.       — Ты скорбела по мне?       — Я не могу ни по кому скорбеть.       — Из-за меня.       — Из-за себя.       — Пророчество?       — Расплата за жестокость.       — Ты не была столь жестока, сколь я.       — А ты не была столь безрассудна, сколь я. Но я ни о чем не жалею.       — Как и я.       Они замолчали. Молниеносная словесная дуэль утомила обоих. Отдельные слова срывались с губ, не проходя сквозь сознание. Игра на скорость. На честность. На доверие…       …Фригг открыла глаза не столько из-за утреннего низкого солнца, прорывающегося в огромные окна, сколько из-за прикосновений Одина. Всеотец поглаживал ее по волосам, словно время обратилось вспять, и они вновь были молодыми супругами, едва познавшими друг друга.       — Морок, — хрипло прошептала царица, заходясь кашлем. Она знала об умении Всеотца ходить в чужие сны и видоизменять их, но с ней он такую шутку проделывал редко. Сейчас это было похоже на возмездие за раскрытие детям тайны Хагалара.       — Ты хотел причинить мне зло, но вышло иначе, — промолвила Фригг, не отнимая руки Одина. — Я рада вновь увидеть ее, особенно сейчас, когда понимаю, что это не драуг, а лишь воспоминание, фантом. Во сне я могу по-настоящему чувствовать. Твоя шутка удалась, Всеотец.       Один не ответил, и в этом молчании чувствовала укор даже та, которая не обладала даром эмпатии. Супруг мог бы ревновать ее к фантому, но для ревности даже прежде не было причин, и именно поэтому царь Асгарда когда-то взял в жены чужую невесту. Не по своей воле, не по ее, а по воле вездесущей судьбы, явившейся в облике одной из норн и сведшей на нет все планы правящей верхушки Асгарда.       С тех пор прошло очень много времени. Когда юная царица была беременна первым ребенком, Один несколько раз спрашивал, не жалеет ли она о поспешном браке? И всегда она отвечала одинаково: у нее не было выбора. Если бы не Один, у нее никогда не было бы детей, по крайней мере, от супруга, потому что тот, кто обожал ее, тот, для кого она очень многое сделала, — слишком уважал ее, чтобы прикоснуться к ней, пускай и в законном браке.       Фригг никогда не мечтала о чистой любви удачливого воина, она желала власти. Но приобрести власть асгардская женщина могла только одним всем известным способом, что Фригг категорически не устраивало. Она хотела доказать мужчинам, что способна на большее, чем быть любимой игрушкой на роскошном ложе. И она доказала. Ни она, ни ее спутник никогда не испытывали друг к другу любви — это было запретное мерзкое слово, предмет опасных, часто смертельных игр и увеселений. Она наслаждалась властью и купалась в чужом обожании, а он боготворил ее за смелость, безрассудство, природный ум и прочее. Он был превосходным убийцей и шантажистом — об этом знали все, поэтому не обращали внимания на его спутницу, на его невесту. Никто не предавал значения тому, что между помолвкой и браком, причем с другим мужчиной, прошло так много времени — почти четыреста лет.       А ведь Фригг планировала навсегда остаться всего лишь невестой. Она сменила бы статус только в том случае, если бы отец приказал, но он не смел приказывать той, которая получила покровительство столь могущественного существа. Давно прошли времена, когда отец под страхом плети запрещал ей видеться с опальным учеником Одина. Плеть Фригг ненавидела, но еще больше она ненавидела подчиняться приказам, неважно, отца, жениха или мужа. И она выиграла, поставив на карту всё. Она нашла того единственного, кто был готов понять и принять ее бесценные умения и задатки, развить их, а не закопать, получив взамен лишь любовь и преданность. Фригг было восемьсот, когда он впервые поцеловал ее и обещал жениться. Их разделяли почти пятьсот лет жизни, их разделяло общественное положение и воспитание, но они возмужали вместе, они вместе ринулись в бой и вернулись оттуда живыми. Это было время, когда чувства еще не оставили Фригг. И сейчас, спустя столетия, когда она вынужденно приняла на себя ту роль, которая приличествовала женщине и хозяйке Фенсалира, для нее стало полной неожиданностью ощущение отголосков того фейерверка чувств, который недавно пытался разжечь в ее сердце Хагалар. У него ничего не вышло и не могло выйти, но таинственное видение Одина способно на всё, и Фригг многое отдала бы за то, чтобы вновь увидеть призрака прошлого. Единственного, кого боготворила она.              Вся биография Джейн Фостер умещалась на одном листе бумаги, и в ней больше половины составляли названия институтов да заголовки публикаций. Почти всю жизнь она провела в лабораториях или классных комнатах за написанием и изучением очередных научных работ. Даже парней в ее жизни было гораздо меньше, чем у средней американской девушки: Дональд Блейк продержался дольше прочих, но и он не выдержал конкуренции с астрофизикой. Науке была подчинена вся жизнь Джейн, даже в другие страны она ездила не на отдых, а на конференции. И сейчас она впервые в жизни оказалась в чужой стране, в чужом мире не ради науки, а скорее ради мести. Она хотела посмотреть на Локи — на того, кто разрушил сперва Пуэнте Антигуо, а потом Нью-Йорк, на того, кто был повинен в сотнях и тысячах загубленных жизней. Она хотела посмотреть, к чему его приговорили на именитом Асгардском божественном суде… И какого же было разочарование, когда он вышел встречать ее вместе с прочими членами царской семьи, причем по его цветущему виду сразу стало понятно, что ни от каких лишений он в Асгарде не страдает. Это было настолько дико, немыслимо, отвратительно, что Джейн намеревалась высказать претензии Одину сразу же по приезде, но ее грубо перебили и не дали вставить слова, а потом Тор попросил ее не лезть к отцу с вопросами о Локи, потому что брат серьезно болен и недавно едва избежал смерти. Джейн считала, что одна-единственная смерть Локи не искупит его вины перед людьми. Тор предложил отослать пострадавшим людям компенсацию в виде золота от имени Асгарда, и Джейн не нашлась, что на это ответить: прошло уже полтора года со дня трагедии — неужели всесильные «боги» не понимают, как это много для человеческого века? Да и как они собираются компенсировать погибших мужей, жен, дочерей и сыновей? Статуями из золота в полный рост?       — Лучше бы вы раньше о компенсации подумали! — в сердцах воскликнула она, проглотив готовые сорваться с языка обвинения.       — Отец подумал: он прислал наших чародеев для разбора завалов и спасения выживших.       Джейн подавилась словами, готовыми слететь с языка. Она ничего не знала о спасительной миссии, поскольку по телевизору о «богах» по понятным причинам не говорили, но Тору не было смысла ей лгать. Он взял с нее слово, что она не будет подходить к Локи и затевать с ним ссору, и на этом они закрыли неприятную тему. В конце концов, не каждый же день человек оказывался в чертоге Одина, причем не в легендарной Вальгалле, созданной, судя по мифам, специально для погибших смертных. Если бы Джейн попала в Асгард летом или в любое другое бесснежное время года, то посетила бы гораздо больше интересных мест, но даже в январе, несмотря на теплую тяжелую одежду и запрет покидать пределы маленького городка-столицы, она ежедневно находила, чем восхититься и в чем утопить ненависть к Локи. Золотые стены, летающие храмы, невероятные наряды женщин, дивные украшения и чудные благовония — всё не как в Америке. Джейн никогда не увлекалась шмотками или побрякушками, но асгардская мода была столь прекрасна, что ей хотелось увезти домой полные чемоданы всего, особенно духов и благовоний. Из Мидгарда она взяла доллары, хотя и понимала, что это глупо: не могут быть у «богов» в ходу человеческие бумажки. И почему Тор не предупредил, что на его родине всё меряют на серебро? Хотя даже если бы предупредил, серебряных украшений у Джейн почти не было, да и обслуживали ее в Асгарде как принцессу. Всё, на что она хотя бы намекала, Тор непременно дарил по законам гостеприимства, так что подарков для Дарси, Селвига и прочих коллег набралось прилично. Джейн подозревала, что если положит в банк все золотые подарки, то ей хватит до глубокой старости. Еще она предполагала, что в асгардские законы гостеприимства входят прекрасные мужчины, и даже почти не ошиблась. Все они были все как на подбор высокие и широкоплечие, а вот асгардские женщины отличались изяществом и большую часть времени проводили за прядением или разделыванием туш. Причем занимались этим грязным делом даже те женщины, которых Джейн считала благородными. Все мужчины охотились на морских птиц и животных с соколами или гарпунами с сетями, и все женщины разделывали добычу. Когда Джейн отправлялась в Асгард, то думала найти во дворце огромное количество праздношатающейся знати, особенно женского пола, которая занимает досуг исключительно выпивкой, драками, сплетнями и всяческими средневековыми жестокостями, граничащими с пытками. Но она ошиблась. Как такового привилегированного сословия в Асгарде не было, и чем отличались рабы от слуг и от господ, до конца она так и не поняла. Особенно это касалось женщин, занимавшихся прядением. Прялка лежит в левой руке, веретено закручивается правой рукой — для местных женщин прядение было настолько привычным делом, что они могли заниматься им и сидя, и стоя, и даже на ходу. Мужчины чертога Одина все больше столярничали: чинили лодки, вырезали мелкие предметы быта, одним словом, занимались всем тем, чем должны заниматься слуги или специально обученные ремесленники.       Не меньше, чем асы, поразили Джейн звери Асгарда, точнее, их отсутствие. Овцы были единственными многочисленными животными и занимались ими женщины. Одна из придворных дам царицы — Хульдра — покровительница стад — показывала Джейн огромные стада овец, на зимнюю половину года спрятанные в теплых стенах женского чертога. Столько овец американка никогда не видела и не верила, что Хульдра одна отвечает за них, даже несмотря на то, что следить за животными не было никакой нужды: в отсутствии хищников овцы сами гуляли по горам и искали себе пропитание. От овец брали, в основном, шерсть, коров и коз было мало, и от них получали молоко, а не мясо, свиней не было вовсе, поэтому асы ели, в основном, дикую жесткую птицу, рыбу и мясо морских животных. К такому рациону Джейн была не готова, но добило ее отсутствие овощей, место которых занимал ягель и водоросли. В Америке Джейн представить не могла, что будет есть водоросли или лишайник, но в Асгарде выбора не было. Оказалось, что фрукты и овощи привозили из других миров, а попасть в них без Радужного Моста невозможно. Если бы она знала, то привезла бы чемодан брокколи и горошка — все лучше, чем водоросли или появлявшиеся иногда моченые яблоки и груши отвратительного вкуса.        Но это была не самая страшная беда. Джейн, как и любой человек двадцать первого века, привыкла к холодильникам, ларькам и автоматам. У нее всегда были под боком вода, кофе, чипсы или хотя бы жвачка, а сейчас она оказалась в огромном шикарном дворце, где еду выдавали строго по расписанию, причем из-за снега даже сорвать какой-нибудь плод в саду не представлялось возможным. Тор, чтобы успокоить её, рассказал, что климат в Асгарде не располагает к ведению сельского хозяйства. Черника появляется только в августе, тогда же и смородина, а яблоки бывают отнюдь не каждый год. Единственная еда, которая всегда стояла на столике в гостевых комнатах — был скир — что-то среднее между творогом и йогуртом: склизкая молочная субстанция, не то твердая, не то жидкая, надоевшая день на третий. Джейн возблагодарила всех богов, в которых не верила, что в свое время отказалась выходить замуж за Тора. Конечно, разделывать акулу или морского котика ее бы, как принцессу, не заставили, но на матери Тора лежало столько обязанностей, что обычный человек с ними просто бы не справился, особенно учитывая отсутствие обедов и скудность пищи на завтраках и ужинах, которые были настолько заморочены и формализованы, что Джейн предпочла бы есть в своей комнате. Все кресла-скамьи были украшены орнаментом покрыты одинаковыми дорогими тканями, и непосвященный никак не мог догадаться, что два почетных места находятся друг напротив друга, а вовсе не рядом, и что сесть за стол в произвольном месте нельзя, и что вилок в чудном божественном Асгарде еще не изобрели, как и солонок и перечниц…       На втором месте после отвратной еды стоял душ, а точнее, его отсутствие! Асгард был переполнен горячими источниками, поэтому асы мылись чаще всего прямо в них, либо же в банях, которые топили торфом! Речи не шло о том, чтобы принимать душ хотя бы раз в день.       На третьем месте по неудобству стояли постели. Богато убранная комната, шикарная кровать с золотой резьбой, которой позавидовала бы даже жена президента, а на ней матрац, набитый сеном! Перьевая подушка и многочисленные шкуры! Ни о каком постельном белье в Асгарде не слышали, а покрывало на кровати служило только для красоты. А, главное, вставали асгардцы в пять-шесть часов утра, когда на улице была кромешная тьма. Хотя кромешная тьма в это время года была почти весь день. Ужинали они около семи вечера и практически сразу ложились спать.        Все эти мелочи, соединяясь вместе, делали пребывание в Асгарде невыносимым. И не спасали даже золотые подарки и невероятные красоты.        Повезло еще, что в путешествие Джейн отправилась не одна, а вместе с Брюсом Беннером, которого давно знала и чьими работами восхищалась. Они проводили много времени вместе, беседуя о последних достижениях науки или жалуясь на неудобства местной жизни и осматривая огромный дворец с непроизносимым именем. Дворец был настолько огромен, что заблудиться в нем ничего не стоило, поэтому они не возражали против сопровождающих. Доктора обхаживали воины в смешных шлемах и средневековых латах, а ее — подруги королевы и молодые знатные девушки, не перестающие прясть. Кроме них часто приходил не то учитель Тора, не то друг Одина — Джейн так и не разобралась, кем приходится этот ас царской семье. Это был мужчина в самом расцвете сил, большой весельчак и балагур: Джейн не очень любила таких людей, но в Асгарде он разряжал обстановку зубодробительной вежливости, не свойственной американцам, а также, что было гораздо важнее, приносил ей все те мелочи, без которых она жизни не мыслила, вроде мыла, соли или обыкновенного столового ножа. Он единственный, кажется, понимал, насколько сильно людям неудобно в шикарном дворце, и на пятый день даже добыл некое подобие постельного белья: обрезы тонкой ткани, которые можно было положить на шкуры и на подушку. Также он представил гостям свою дочь, рассказал печальную историю и попросил помощи в деле настраивания ее против Мидгарда. Беркана была миловидной девушкой, но с ужасной травмой на пол-лица, которую невозможно было скрыть ни в Асгарде, ни в Америке. Но даже если бы она была первой красавицей, Джейн все равно поддержала бы инициативу нового знакомого, и не только потому, что он делал ее жизнь во дворце более-менее сносной, но и потому что искренне считала: асам не место среди людей, с которыми их роднит только внешность и то случайно. Она с первого же дня стала «оказывать Беркане покровительство» — как обозвал их общение Хагалар.       У бедняжки были странные представления о науке, которой она искренне увлекалась, но в которой ничего не понимала. Она верила в две невероятные вещи: в алхимию и в любовь между человеком и богом. Джейн за последнее время прочитала мифы достаточно большого количества народов и поняла одно: ни один брак смертного и бессмертного не закончился счастливо хотя бы для одной из сторон. Она сама едва избежала такого брака, и сейчас ее долг отговорить от опрометчивой глупости Беркану, которая казалась тепличным растением, боящимся не то что лишний шаг сделать, а даже сказать лишнее слово — да ее собьет первая машина, изнасилует первый маньяк, обманет первый проходимец. Кто бы ни был ее возлюбленный, не будет же он сидеть с ней сутками. Да и зачем ему такая морока?       Рассуждая таким образом, Джейн направила очередной разговор о Мидгарде в нужное русло.       — Тор рассказал, что скоро свадьба Леди Сиф с каким-то высокопоставленным чиновником, — заметила она как бы между делом.       — Да, — кивнула Беркана так серьезно, словно поняла, кто такой «чиновник». — Сиф давно пора выйти замуж. Правда, мы ждали, что она выйдет за Тора. Но раз так, то так. Ей уже некуда откладывать брак.       — А сколько же ей лет? Когда у «богов», — Джейн едва подавила смешок, — принято венчаться?       — Ей в прошлом году минуло совершеннолетие. По-вашему — это двадцать один год, по-нашему — около полутора тысяч зим.       — Неужели у вас женщины выходят замуж так поздно? — удивилась Джейн. — Я считала, что у древних племен, я хотела сказать, у древних богов, выходят замуж гораздо раньше.       — Так и есть, — кивнула Беркана, не расслышав оговорку про племена. — С ваших пятнадцати девушка может искать себе мужа, но до двадцати одного года ее жизнью и замужеством распоряжаются родители, а после — она сама решает свою судьбу, хотя против воли родителей вряд ли пойдет. После совершеннолетия любая незамужняя девушка понимает, за кого стоит выходить замуж, а за кого нет, — Беркана тяжело вздохнула.       Не так давно Джейн интересовалась у Тора подробностями положения женщины в Асгарде с юридической точки зрения. К своему огромному удивлению, она выяснила, что женщина в этом царстве темного Средневековья и отсутствия вилок почти не ущемлена в правах. Она владела собственностью, вела дела на ферме, командовала рабами, разве что не отвечала в суде. Она имела право на собственное мнение, а мнение клана или даже мужа не было для нее обязательным к исполнению. Джейн видела памятники, поставленные мужьями в честь своих почивших жен, дочерей и наложниц, и везде были вырезаны слова благодарности и восхищения. Чтобы жениться на девушке, мужчине надо было заплатить достаточно большой выкуп, а также преподнести специальный подарок. Женщина тоже вносила приданное в копилку общего бюджета, которое оставалось за ней в случае развода. Развод в Асгарде был делом обычным и мог быть инициирован сущими безделицами: со стороны мужа, например, тем, что жена носит мужскую одежду, а со стороны жены тем, что муж носит чересчур женственные вещи или поддерживает дружеские отношения с ее братом. Даже после свадьбы женщина душой и телом оставалась в том клане, в котором выросла, и если муж ссорился с ее семьей, то она вставала на сторону своих родичей и могла лично мстить мужу за обиду или гибель, принесенную ее родственникам. Джейн внимательно слушала Тора, но ничего не понимала. При всей своей отсталости, при всей своей бедности и трудностях жизни во многих юридических вопросах Асгард обгонял Америку и Европу пятидесятых годов двадцатого века. Рассказывал Тор также и о законах касательно усыновленных детей. Это был слишком уж явный реверанс в сторону Локи, которого Джейн жаждала видеть хотя бы в тюрьме. Признанные незаконнорожденные, а также приемные дети полностью уравнивались в правах с законными, так что Локи имел полное право претендовать на трон Асгарда! С одной стороны, неслыханное равноправие, но с другой: еще тысячу лет назад вовсю соблюдался обычай, что если ребенок рождался слабым, его без всякой жалости оставляли умирать. Подобного рода противоречий в асгардских законах было множество. Даже имя ребенку выбиралось не просто так: как и на Земле, детей часто называли в честь предков. Но только если в Америке так поступали, чтобы почтить память, то в Асгарде считалось, что удача и сила родственника, особенно недавно погибшего, перейдет к ребенку. А если родители считали себя удачливыми, то составляли имя ребенку из кусочков своих имен, и неважно, что такого сборного имени не существует! Если же в клане считалось, что в роду счастливым был первый слог, к примеру, «сиг», то все члены клана имели имена, начинающиеся именно на эти три буквы. И неспроста имена царицы и ее сестры начинались с одной буквы «Ф», то есть с руны «ферху», или «фену», означающей, помимо всего прочего, «богатство» и «крупный рогатый скот», в котором и измерялось богатство в Асгарде. Имя должно было приносить удачу, на которой в Асгарде были помешаны буквально все. Она ценилась больше, чем ум или доблесть. Потерять ее — значило лишиться всего. Даже внешняя красота аса считалась по удаче, и самые уродливые старики назывались красивыми, поскольку были удачливыми. По сравнению со всем этим безобразием тот факт, что мальчиков считали вполне взрослыми и самостоятельными, начиная чуть ли не с двенадцати лет в пересчете на земные года, уже не показался Джейн странным. В африканских племенах взросление наступало и того раньше. Разве что в Африке взрослыми считались те, кто мог заводить семьи, а в Асгарде юноше было категорически запрещено жениться раньше шестнадцати. По словам той же Берканы в пятнадцать лет девочка могла подыскать себе мужа, а юридически совершеннолетней она становилась только в двадцать один год — на пять лет позже, чем юноши. А если еще в пересчете на асгардские годы… Одним словом, о жизни Асгарда можно было написать диссертацию, только защищать ее в Америке негде.       Увлекшись воспоминаниями, Джейн не заметила, что Беркана молчит и тяжело вздыхает, причем явно показательно, ожидая, что ее спросят о причине вздохов. Пришлось подыграть.       — Что с тобой? — ласково спросила Джейн, сосредотачиваясь на разговоре.       — Мне грустно от того, что я уже упустила свою весну.       — И сколько же тебе лет? — как бы невзначай спросила Джейн — Ты выглядишь очень молодо.       — Двадцать два по вашему исчислению.       — И это значит «упустила весну»? — прыснула Джейн. — Прости, но ты всего на год старше Сиф. Да и почему ты не вышла замуж раньше? Почему тебя родители не выдали замуж? Хагалар разве не.?       — Хагалар не так давно со мной, — Беркана спрятала лицо в ладонях. — Я росла с матерью, мы жили отдельно от клана, а она не спешила выдавать меня замуж: слишком хорошо у меня получилось вести хозяйство. Я была ее единственной дочерью.       — А, понятно, — кивнула Джейн, напомнив себе об осторожности: Беркана была очень ранимой девушкой, совсем не похожей на жен викингов, какими их по книгам представляли люди. — А чем тебе грозит отказ от замужества?       — Я не хочу выходить замуж в Асгарде, — увильнула от ответа Беркана. — Я хочу выйти замуж за человека, пожить зим двадцать в браке, родить ребенка, а потом вернуться и решать свою судьбу дальше.       — Чьих зим двадцать? — с подозрением переспросила Джейн.       — Ваших, конечно, не наших. Двадцать зим для нас — не срок.       Джейн многозначительно кивнула. Система исчисления богов была настолько мудреной, что Хагалар с Берканой объясняли ее недавно вдвоем, отчаянно путаясь в показаниях. Джейн поняла так, что во всех мирах Иггдрасиля год был одинаковым, но живые существа старели по-разному. В Мидгарде люди взрослели каждый год, в Асгарде и Етунхейме те же возростные изменения происходили за шестьдесят девять лет, в Ванахейме — за двадцать четыре года, в Муспельхейме — чуть ли не за сто лет. Из-за этой неразберихи элементарной единицей времени был выбран природный год — время оборота миров вокруг Солнца, — но дни рождения и годовщины справлялись в Асгарде раз в шестьдесят девять лет, а летоисчисление велось эпохами. Каждые сто пятьдесят асгардских лет, то есть почти десять тысяч земных, начиналась новая эпоха и года считались заново. Сейчас шла двенадцатая эпоха, а год — 5644-й. Про Одина говорили, что он родился в предыдущей эпохе, причем чуть ли не в самом ее начале. Разобраться в том, каким образом все миры вращаются вокруг Солнца, не попадаясь на глаза ракетам и спутникам Земли, Джейн так и не смогла, как и осознать, в одной ли реальности Мидгард с Асгардом или в параллельных. Из всей этой сложной системы она вынесла одно: в этом году не празднуют день рождения никого из царской семьи, потому что дата не круглая. Еще она с трудом, но узнала, когда день рождения Тора — в третий день кровавого месяца — и даже посчитала, что это вроде бы девятнадцатое октября. Если она правильно поняла то, что ей пытались донести асы, то, раз в прошлом году праздновали совершеннолетие Сиф, значит, была круглая дата. И значит Беркана старше ее не то на семьдесят лет, не то почти на сто сорок — да, и в самом деле, — совсем старуха, упустившая шанс на счастливый брак.       — Я понимаю твое желание путешествовать, — собралась с мыслями Джейн. — Это круто. Круче, чем сидеть безвылазно в Асгарде. Тебе, наверняка, скучно. Но зачем обязательно выходить замуж? На Земле женщина самостоятельна и без мужа, может даже стать президентом своей страны. Мне уже немного за тридцать — это, по-вашему, две тысячи, что ли? Но я не замужем и не собираюсь прямо сейчас кого-то искать. На Земле есть много приятных, интересных вещей, на Земле у каждого есть паспорт и деньги, можно найти работу, хобби и развлекаться. А в быту помогают машины — посуда и белье моются автоматически, женщине не надо проводить все время на кухне. Вот скажи, чем ты занималась, пока жила с матерью?       — Зимой заботилась об овцах, — не сразу ответила Беркана, смотревшая на Джейн как завороженная, — а летом разделкой и засолкой рыбы и мяса, немного посадками, но растет у нас все плохо, собиранием водорослей, прядением, ткачеством…       — Вот видишь: тяжелой и сложной работой, — перебила ее Джейн. — На Земле все сейчас по-другому.       — Да, я видела. Я жила некоторое время на базе ЩИТа, мы занимались там исследованиями, — вспомнила Беркана. — Но мы оттуда никуда не выходили, только гуляли по округе.       — Так приезжай на несколько дней ко мне, я тебе покажу, каков Мидгард на самом деле, — опрометчиво пообещала Джейн. — И ты поймешь, что не нужно никого на себе женить. Да и сейчас большинство не женятся, а просто живут вместе, могут разбежаться в любую минуту.       — Но если не было ни брака, ни развода, то кому же достанется имущество? Ваши чудные автоматы, отмывающие посуду и рубахи?       — Чья была квартира — тот в ней и остается жить со всеми «автоматами», — пояснила Джейн. — Это очень просто. Сейчас в Америке многие не заморачиваются официальными отношениями и церемониями. Сегодня один парень, завтра другой. Так многие живут.       Беркана смотрела на нее с явным недоумением.       — Хорошо, я приму твое предложение. Я осмотрю с тобой Мидгард, — робко произнесла она.       — Вот и чудесно, — улыбнулась Джейн. — Тебе понравится.       Она с трудом выпроводила Беркану из своих комнат и тяжело вздохнула. В ее интересах, чтобы асинье не понравилось в мире людей. Еще не хватало, чтобы боги взяли за привычку спускаться в мир смертных. Локи уже однажды разгромил Пуэнте Антигуо, но он бы не послал железного монстра, если бы на Земле до этого не объявился Тор.              После безумных обвинений матери Тор не желал не то, что говорить с Хагаларом, а даже находиться с ним в одном помещении. Он старался избегать старого мага, несмотря на недавнее опрометчивое обещание отправиться с ним в поселение для решения мелких государственных дел. Пристально разглядывая его во время трапез, Тор не мог поверить, что сидит за одним столом с клятвопреступником. Все его поведение говорило об обратном. Сильный маг, блестящий оратор — неужели такой ас, как он, преступил черту законов и вынужден был… Нет, истинного бравого воина ничто не принудит к такой подлости как преступление клятвы, данной самому Всеотцу.       — Я бы на твоем месте прекратил сокрушаться из-за Хагалара и выяснил подробности, которые нам никогда не расскажут родители, — сказал Локи, когда они в очередной раз играли в карты, оставшиеся после отъезда Ивара, который предусмотрительно оставил пару колод на радость Тору и его друзьям. Старшему царевичу неизменно везло в картах — вот и сейчас он выигрывал. — Либо мать солгала нам, либо отец преувеличивает роль Хагалара при дворе. Не может клятвопреступник быть самым достойным асом в Асгарде, а отец именно так отзывался о нем в Ванахейме.       — Ты думаешь, его стоит расспросить? — удивился Тор не столько самому предложению, сколько тому, от кого оно исходило. — Послушай, Локи, — Тор выиграл очередную партию, но удовлетворения от чересчур легкой победы не получил, — что ты на этот раз задумал? Еще недавно ты презирал Хагалара и не желал иметь с ним дел. А сейчас науськиваешь меня узнать о его прошлом?       — Не знаю, как тебе, а мне надоела бесконечная ложь, которой нас с детства пичкают, — Локи откинулся на спинку стула и принял расслабленную позу, которая не мешала ему тасовать карты. — Ты меня лгуном считаешь, но наши родители лгут нам гораздо чаще. И я не только о тайне своего рождения говорю.       — А Хагалар, что, никогда не лгал тебе? — рассмеялся Тор.       — По крайней мере, я его ни разу на лжи не ловил, — пожал плечами Локи. — Он скрывает, недоговаривает и прочее, но ему придется ответить на прямые вопросы.       — А чего же сам не спросишь?       — Я не хочу иметь с ним никаких дел. Клятвопреступник он или нет — мне все равно.       — Неужто?       — Да. И не только мне всё равно, но и тебе, братец, должно быть всё равно. Твои друзья и Хеймдаль клятвопреступники, но почти никто об этом не знает, их не судили, вы с отцом замяли их преступления! Сиф скоро станет женой величайшего полководца Асгарда. Клятвопреступница, о чем почтенный Гринольв просто не знает. Так что прежде, чем отворачиваться от Хагалара, отвернись от своих друзей, Хеймдаля и от отца заодно, ведь это он простил их.       — Ладно-ладно, узнаю я правду о Хагаларе, — буркнул Тор, не желая обсуждать друзей, которые спасли его, пускай и нарушив клятву верности Локи. Не медля ни минуты, он отправился на поиски мага и нашел его в компании Джейн. Это было так странно, что Тор решил понаблюдать за бывшей возлюбленной из укрытия. Однако ничего интересного не успел заметить. Хагалар поспешил ему навстречу, предварительно отослав Джейн вместе с придворными дамами матери.       — Дитя Одина, отчего-то я уверен, что ищешь ты меня, а не свою человеческую девушку, но если я ошибаюсь, то можешь обойти меня и догнать ее, я не обижусь, — веселый тон, голос, далекий, полузабытый, из детства — все это подкупало и вселяло умиротворение.       — Хагалар, я пришел поговорить с тобой, — сказал Тор несколько резче, чем планировал.       — Отлично, значит, я угадал, — старик велел подать эля и притянул к руке моченую грушу: он любил красоваться и показывать магические фокусы. Чем-то он неуловимо походил на Локи.       — Ты можешь ответить правду? Это вопрос жизни и смерти.       — Я всегда говорю правду, — отмахнулся Хагалар, вгрызаясь в грушу. — Высший сорт. Советую и тебе попробовать. Просто не все понимают, что именно я говорю.       — Тогда скажи прямо, глядя мне в глаза: какую клятву ты преступил?       — Хм, — Хагалар задумался на мгновение и вынул грушу изо рта. — Как бы сказать тебе так, чтобы не соврать. Откровенно говоря, я боюсь вспомнить, какую клятву я не преступил. Понимаешь, дитя Асгарда, я не знаю своих родителей, а детей у меня нет, так что я чист перед предками и потомками и могу делать все, что хочу. Узнать о моем прошлом ты мог только от прекраснейшей Фригги. Не ожидал я, что она будет против моей с тобой милой дружбы. Ну что тебе сказать откровенно? Я предал и клятву верности Асгарду, и твоей семье, и… Да я много чего предавал, но тебя, наверное, семейная интересует?       — И ты ни в чем не раскаиваешься? — потрясенно спросил Тор. Он был уверен, что смутит мага своим настойчивым любопытством и вынудит рассказать подробности, но нет.       — Чего сожалеть о том, что уже случилось? — пожал плечами Хагалар. — К тому же я после своих немыслимых преступлений покинул Асгард и не собирался возвращаться, а когда вынужден был, то не вернулся во дворец, а остался в поселении преступников, где мне, с точки зрения законов Асгарда, самое место.       — Но ты… — Тор не нашелся, что ответить. Да можно ли хоть чем-то смутить пожилого мага? Сам сын Одина обвиняет его в страшных преступлениях, а ему хоть бы хны.       — Тогда ответь на другой вопрос.       — Хорошо.       — Как тебя зовут на самом деле?       — И снова ты задаешь тот вопрос, на который я могу ответить как угодно, — Хагалар притворно вздохнул. — Я не помню родителей, так что не помню своего имени и тем более не помню имени своего отца. Во дворец я пришел под именем Альрика, но за свою жизнь я сменил шесть или семь имен, точно не помню, и «Хагалар» — ничем не хуже, чем любое предыдущее. Если же ты спросишь меня о моей жизни, то и тут я ничего не могу тебе толком рассказать. Одно из первых моих воспоминаний — как отец убивает мать, но, может, то просто сон был, а я запомнил — такое у детей часто случается. Скорее весь мой клан ушел на войну, когда я был совсем крохой. Я попал к Гринольву, жил у него до отрочества. Потом сбежал в армию, где у меня были неплохие успехи. Из армии попал во дворец, а там Один приблизил меня к себе. Поскольку сперва я ничего не умел, то все больше выполнял его мелкие поручения, потом постепенно все более сложные. Как таковой должности тогда ни у кого не было, каждый делал то, что говорил Один. Я много воевал, ну да я рассказывал о своих подвигах. Потом, когда война закончилась, некоторое время я еще служил во дворце, но потом возжелал того, чего был недостоин, обиделся на отказ Одина и ушел из Асгарда. Вот и все. Ничего впечатляющего.       — Чего же именно ты оказался недостоин? — полюбопытствовал Тор, надеясь узнать хоть что-то интересное. Пока Хагалар не рассказал о себе ничего толкового, чего-то, чего нельзя было понять без беседы.       — Да ничего особенного. Я, как и многие другие придворные маги, хотел обучать Локи колдовству, но Один всем отказал, в том числе и мне. Я обиделся и ушел.       — Из-за Локи?       — Нет, конечно, пусть не выдумывает себе, что он такой ценный. Много всего накопилось, много противоречий с самим Одином да и не только с ним — со многими. Мелкие дрязги, которые грозили перерасти в глобальный конфликт. Мне было проще уйти.       Тор чувствовал себя обманутым. Хагалар рассказал многое, но одновременно — совершенно ничего. Будто и не было этого разговора. Задать бы какой-нибудь дополнительный вопрос, но какой? Повисла тишина, и старый маг, не дождавшись новых вопросов, направился к дверям, но в створках остановился, повернулся и сказал:       — Плоть и кровь Одина, у меня для вас с Локи задание.       — Какое? — встрепенулся Тор.       — Подумайте на досуге и сформулируйте хотя бы один вопрос, на который я вынужден буду дать вам значимый ответ, — Хагалар рассмеялся и вышел за дверь, оставив Тора в бессильной злобе сжимать и разжимать кулаки. Старец не лгал, он просто издевался!              Черная Вдова была ужасно разочарована всем происходящим, а особенно тем, что ее не пустили ловить людей, хотя она могла привлечь здоровых и сильных мужчин, которые переживут множество экспериментов. Всё чаще то тут, то там слышались призывы не только к уничтожению старого человечества, но и к созданию нового: гомункулов, искусственных людей, которые будут ровно такими, какими их захотят видеть боги. Это была новая интересная идея, в которой Фену могла принести пользу, но большинство поселенцев видели в ней только куклу для удовлетворения собственных страстей. Даже члены фелагов, где она работала, не сразу проникались к ней уважением. Сперва все асы считали, что она только и может, что соблазнять мужчин. А все потому, что обычным асиньям соблазнять мужчину трудно, они вынуждены напрягаться, тратить силы, думать о манерах и поведении. У Фену все было наоборот: для нее естественно было соблазнять и неестественно — вести себя в обществе прилично.        И пускай в Мидгард дорога ей заказана, но все же ее несравненные таланты в ближайшее время не раз послужат на благо Асгарда. Во-первых, недавно стало известно, что в течение месяца прибудут сыновья Одина. Началось все с того, что прошлой ночью неожиданно появился Локи. Он пробыл всего пару часов, переговорил с мастерами, подтвердил, что вскоре приедет с братом и людьми, которые не должны увидеть ничего предосудительного, и растворился в ночи, чтобы к утру вернуться в дворцовые покои. Это известие не обрадовало поселенцев: слишком многое надо было скрыть от Тора и его приятелей. Маги решили отгородить часть поселения и там работать над проектами по модернизации Асгарда и уничтожению человечества.        В обязанности Фену входило соблазнить Тора и, пока он будет спать после бурной ночи, вколоть настойку, которая за несколько месяцев отправит его в Хельхейм, оставив Локи единственным наследником трона. Фену не верила, что жидкость, которую на все лады расхваливали естественники, действительно столь смертоносна. Яд медленно убьет, если вкалывать его в течение многих недель — о таких отравлениях Фену слышала. Однако ее убедили, что сочетание науки и магии не подведет, и одна порция отравы не даст старшему сыну Одина дожить до конца года. Проще и безопаснее было бы подмешать настойку в напиток, однако отвратительный вкус не глушил даже мед. Фену с куда большим удовольствием пустила бы в царскую вену несколько пузырьков воздуха и понаблюдала бы за быстрой смертью, но тогда царевич умрет в поселении и заочно приговорит всех к казни.       Была и еще одна важная мелочь, о которой забыли мастера, но помнила Черная Вдова: если Тор погибнет бесславно, то со своей смертью точно не согласится, и даже если все отверстия в его теле замажут воском, это не помешает духу стать драугом. В семье Фену о драугах знали не понаслышке, поэтому, если возвращались в дом в ночное время суток, стучались три раза, а не один, и горе тому, кто забывал об условном сигнале. Если Тор станет драугом и явится на свой поминальный пир, то Локи точно не вступит в права наследования и всё пойдет прахом. С другой стороны, если сделать защитные амулеты и найти заклинания, то драуга можно подчинить. Он же легко принимает животное обличие, а значит, никто не заподозрит очередную овцу или корову. Главное, дождаться, чтобы драуг покинул тело. А значит, надо каким-то образом оказаться рядом с умирающим Тором, который наверняка умрет в Гладсхейме. Как туда попасть — пока не было идей, и Фену решила не терять зря времени, а найти нужное заклинание и потренироваться. Она не боялась ни привидений, ни чудовищ, справедливо считая себя более страшным чудовищем, но все равно не следовало забывать об осторожности.       Вторая просьба поступила от Хагалара, причем в письменном виде. В последнее время он со всеми обменивался письмами, безвылазно сидя во дворце и обещая, что не сегодня, так завтра вернется вместе с Алгиром и Берканой. Эти двое неплохо развлекались в чертогах Одина — от них писем так никто и не дождался. Послание, адресованное Фену, гласило, что вместе с Тором прибудет человек — мужчина, которого надо не соблазнить, а влюбить в себя романтичной, красивой любовью, чтобы он пошел на подвиг ради любимой, а именно — на драку с Гринольвом в своем демоническом обличие. Эта просьба была настолько странной, что Фену не знала, что и думать. Человек дерется с асом? У человека есть демоническое обличие? Это было заманчиво. Фену задумалась, от кого лучше родить: от старшего царевича или от земного чуда-юда? Она была немолода, и ей пора задуматься о детях от других мужчин, раз уж соблазнить Локи не вышло. После долгих раздумий Черная Вдова остановилась на ребенке от чудовища-человека. Пусть сперва подерется с Гринольвом, покажет свою доблесть и удачу, а потом она даст ему то, ради чего он пойдет на подвиг.       Правда, красиво и долго соблазнять, ходить кругами и щебетать нежности она не умела. Обычно между первой встречей и успешным соблазнением проходило всего около получаса, а сейчас требовалось распалить человека настолько, чтобы он ради красавицы совершил подвиг; но не настолько, чтобы он бросился на нее с недвусмысленными намерениями до подвига. Это сложно, но Фену трудностей никогда не боялась.