Локи все-таки будет судить асгардский суд?

Сбивчивые ответы Берканы только раззадорили любопытство Джейн, поэтому она при первой же возможности выловила Хагалара. Про удачу она поняла далеко не все, а уж про свою родину ученая вовсе отказалась говорить, словно боялась чего-то, а, учитывая подчиненное положение женщины Асгарда, скорее всего, гнева вышестоящих мужчин. Впрочем, Джейн слишком плохо знала новую знакомую, чтобы делать какие-либо далеко идущие выводы. Пока порядки Асгарда откровенно возмущали и злили свободолюбивую американку: казалось бы, мир всесильных богов, которых когда-то боялись и почитали все жители Скандинавии, которым поклонялись могучие викинги, разграбившие половину земного шара; а на деле малюсенькая страна, недалеко ушедшая от самого мрачного европейского Средневековья, гнобившего науки и неистово молившегося единому Богу. До большинства изобретений Древнего Рима европейцы додумались не раньше шестнадцатого века. Когда до них додумаются асгардцы, если вообще додумаются, Джейн не представляла. Если уж в некой пародии на научный центр всерьез обсуждают этапы великого алхимического делания и пытаются создать из спирта лазурит и киноварь, то что говорить обо всем остальном Асгарде? Даже астрономия, наука моряков, развита слабо, возможно, потому, что плыть особо некуда — воды океана падают прямо в вакуум, противореча известным людям законам физики… Что не мешает асам иметь большой флот, а также погребальные лодки, в которых они хоронят самых почетных и богатых членов своей общины. Но почему-то не царского сына, которому устроили курган на местном кладбище. Асгард вызывал у Джейн множество вопросов, начиная от метафизических и заканчивая банальными, к примеру, назначением храмов. На Земле храмы испокон веков служили местом встречи с богами, но в Асгарде боги восседали во дворце, показывались народу и правили им же — никакого религиозного смысла сакральные постройки не несли, и их истинные функции разведать не удалось.       В целом Асгард производил удручающее впечатление: мир невероятной жестокости и показного богатства, которым все друг перед другом кичатся, но которое вроде как принадлежит царской семье, как и жизни всех асов. Хотя в этом Джейн не была уверена, поскольку ей многое недоговаривали, а скорее всего специально скрывали. Из всех богов, с которыми она успела познакомиться, самым разговорчивым и приятным оказался Хагалар. Он хорошо понимал людей, не вел заумных речей, не пытался всерьез давить своим превосходством и вообще походил на человека. Вот и сейчас, выслушав немного сбивчивые вопросы, он совсем по-человечески закинул ногу на ногу, откинулся на спинку кресла и без капли пафоса произнес:        — Милая Беркана тебя, конечно же, ни в чем не обманула. Она честная девушка, даже слишком. А твои вопросы, девочка моя, я ожидал, — маг зевнул, не забыв прикрыть рот ладонью, — ночь у него, похоже, выдалась бессонная, но Джейн не собиралась отступать: если бы он захотел уйти, то так бы прямо и сказал.       — В вашем смертном мире, насколько я понял, немного пожив с вами бок о бок, нет многих наших наипервейших понятий, так что быть твоим учителем будет непросто, но раз уж над тобой сжалился бог, то и я сжалюсь, — маг выдержал паузу и хитро прищурил глаза, ожидая реакции. Он часто так поступал: произносил какое-нибудь странное предложение, словно английский вдруг отказывал ему, и терпеливо ждал ответа. Обычно Джейн верно разгадывала загадки и правильно отвечала на невысказанный вопрос.       — Ты прав, Хагалар, — произнесла она спустя минуту раздумий. — Можно сказать, что это судьба, что мы с Тором познакомились. Хотя «сжалиться» должен был христианский Бог, а не скандинавский.       — Оу, девочка моя, — Хагалар неслышно зааплодировал, — ты не представляешь, как меня радуют умные дети.       — Вообще-то, по вашему исчислению мне не меньше двух тысяч, — изобразила Джейн полушутливую обиду: пускай она и привыкла вести заумные научные беседы, но в Асгарде ей не хватало Селвига или еще кого-нибудь, на кого можно положиться: Брюса она совсем не знала, и он не стремился к близкому знакомству.       — О, это совершеннейшие Kleinigkeiten, то бишь мелочи. Но мы отвлеклись. Скажи мне, моя умница, вот ты в своем скучном электрическом мидгардском мире ведешь себя хорошо и не преступаешь законы из страха перед наказанием?       — Конечно, нет, — честно ответила Джейн, едва поспевая за резкой сменой темы. — Нас воспитывают с детства, учат, что убивать и воровать нельзя. Человек всё же не животное, ты же понимаешь, мы решаем споры переговорами и взаимными уступками. Ну, как правило, так решаем. У нас права человека гарантированы Конституцией…       — Ну полно, полно, я вижу, что ваша пропаганда работает много лучше нашей, — Хагалар цокнул языком, по-птичьи наклонив голову. — За красивой оберткой от конфекта ты не видишь главного — самого конфекта: ты несешь ответственность перед законом и перед собой, но отвечаешь только за себя, ну и немного — за недееспособных. Это очень просто. Ваш мир ужасно прост, несмотря на конституции и прочие бумажки, порабощающие своих же сограждан. Любой смертный может пожертвовать собой, даже последний трус. У нас, божественных асов, не так. Мы несем ответственность за наших предков и потомков.       — Не только у вас так, — хмыкнула Джейн. — У нас тоже кое-где. В Китае раньше за провинность человека убивали всю семью. В Японии, кажется, тоже. Так было принято на Востоке. Сомневаюсь, что азиаты научились у вас.       — Нет, ты совсем о другом, милый детеныш Мидгарда и рабыня собственных заблуждений, — Хагалар говорил так мягко, что обижаться на его оскорбления не было никаких сил, тем более что Джейн слышала, как он подобными эпитетами именовал даже принцев. — Физически уничтожать целый клан никто не станет, это ж сколько виселиц понадобится? А сколько мечом махать придется? А если еще клан сопротивляться будет, то неизвестно, кто кого. Нет, массово истребляют разве что в исключительных случаях, которые я так запросто и не придумаю. Нет, дело совершенно не в этом.       — Скажи, в чем же?       — Одинсдоттир правильно рассказала, что родители передают детям свою удачу и свое доброе имя — это не пустой звук и не обертка для пафосной речи в стиле несносного детеныша Одина. Это — смысл жизни, это то, что составляет самоё жизнь, то, от чего она полностью зависит. Но удачи легко лишиться, если поступать беззаконно. И выйдет, что твои великие предки зря старались ради тебя, а твои потомки останутся без удачи. Вот что по-настоящему страшно, а вовсе не смерть физического тела. Вальгалла рядом, чертоги Фрейи еще ближе, да и в Хельхейме, говорят, не так уж и плохо, только скучно. Даже пытки там добровольные.       Джейн решила не уточнять, какого именно хельхеймского покойника Хагалар допрашивал об особенностях проживания и какой покойник в здравом уме согласится на добровольные пытки.       — Хочешь сказать, что вы не режете друг друга только потому, что ваши потомки лишатся удачи? — недоверчиво переспросила она.       — Еще как режем, — Хагалар мечтательно улыбнулся, и в его оскале мелькнуло что-то хищное. — Убийства у нас не запрещены. У нас более сложная система законов, чем у вас, хоть и помещается она всего в одной книжице. Страшные преступления у нас, конечно, есть. Из понятных тебе — изнасилование, например. Зато ограбление без убийства того, кого грабишь, — величайший позор для грабителя.       — То есть лучше убить, а потом ограбить? — Джейн на всякий случай отсела от мага подальше.       — Верно, умная моя девочка. Я же говорил, что тебе будет сложно и страшно всё понять и уложить в свою очаровательную головку, совсем не выглядящую на пару тысяч зим. Кстати, «Серый гусь», та самая книжица законов, рассматривает преступления только между кланами, а что внутри кланов — решают главы кланов. Они обладают полной властью над членами своей семьи.       — Аааа… Как… Что, в семье нет никаких законов? И главарь, ну там, дедушка или прадедушка может покалечить или убить кого угодно за мелочь? — Джейн в очередной раз мысленно похвалила себя за то, что отказалась от роли принцессы: вот еще только не хватало поселиться в этом сумасшедшем доме, тут и месяц-то провести страшно.       — Джейн, ты умная девочка, славная девочка, но как же сложно нам с тобой объясняться… Надо было мне лучше учить английский. Но не обессудь, раньше нам хватало норвежского, шведского и еще парочки, английского среди них не было. Ты точно не знаешь древне-шведский? Жаль. Я только сейчас понял, как же сложно изъясняться бедным логистам! Никогда не жалел логистов, а сейчас готов их всех обнять и посочувствовать, — Хагалар притворно вздохнул и не сдержал еще одного сладкого зевка. — Ты не сталкивалась в жизни с настоящими трудностями, ну, может, кроме своего знакомства с милыми детками Одина. О тебе заботится король, министр, профсоюз — что у вас там еще на верхушке власти? Но мы живем без профсоюзов и министров. Если убить или покалечить родича, то кто же будет рыбачить и пасти овец? Голод, холод, болезни — все это бичи Асгарда. Наш народ сражается, в первую очередь, с природой. И для этого нужны очень сильные асы. Раньше часто выбрасывали ненужных, слабых детей, но в последнее время количество детей уменьшилось, уже никого не выбросишь.       — Не обижайся, но это все так похоже на земные цивилизации прошлого, — хмыкнула Джейн. — Кажется, вам нужна гуманитарная помощь. Вы, наверное, немощных стариков убиваете, чтобы молодым больше хлеба доставалось?       — При нашей тяжелой жизни и жутких войнах стариками становятся немногие, — возразил Хагалар. — У нас война закончилась чуть больше тысячи лет назад, а до этого смертность была — даже и не посчитать. Я по нашим понятиям старик. Мало кто доживает до трех с половиной тысяч зим. А уж до пяти… Так и не вспомнить никого.       Джейн придирчиво осмотрела Хагалара. Делить на шестьдесят девять она уже наловчилась без калькулятора и даже без вычислений в столбик. Маг не выглядел дряхлым, но меньше шестидесяти пяти человеческих лет она бы ему точно не дала.       — Мы народ воинственный, так что главу семьи можно убить, если он ведет клан к вымиранию, если семье его решения не нравятся или если он сошел с ума. Для тебя семья — это муж и единственный ребенок. У нас семья — это огромное и разветвленное древо, живущее в одном доме. Все всех видят, свершить несправедливость практически невозможно. А жена формально остается в клане отца, и если муж ее обижает, то она позовет на помощь мужчин отцовского рода, и тут уж начнется потеха. Защита интересов у нас развита лучше, чем у вас. Так что никто никого не калечит, успокойся и спи спокойно. Но нравы у нас грубее ваших, о демократии, конституции, счетной палате у нас не слышали.       — Подожди, а та деревенька, откуда ты приехал? — спросила Джейн, когда поняла, что Хагалар не только не собирается продолжать, но еще и вскоре заснет прямо в кресле. — Беркана сказала, что там лучше, чем в столице, но жить плохо. Я ее не поняла.       — Для смертных, существ бездуховных, стремящихся только к комфорту и серебру — да, там жить очень хорошо, — огорошил Хагалар резкой сменой тона: ему не хотелось говорить о своем мире, но он чувствовал, что Джейн не отстанет и проще удовлетворить ее любопытство, чем сбежать сейчас, а потом попасться вновь. — Голода в поселении не бывает, там царит полное, как у вас, равноправие, грубость нравов смягчена, насколько это возможно, все стараются быть ласковыми друг с другом, но… Одно малюсенькое «но»: уходя в поселение, ты меняешь имя на руну. Всё.        Сказано это было таким трагическим голосом, что Джейн прониклась серьезностью момента, но до конца его не поняла.       — И что?       — И всё, — Хагалар сложил руки на груди. — Отныне твои предки тебе больше не предки, а детей у тебя никогда не будет, как и смысла жизни.       — У вас там, прости, принудительная стерилизация? — Джейн едва не покраснела. — Толпа взрослых мужчин и женщин. И между ними только… платонические чувства? Мне кажется, это невозможно.       Она ожидала, что Хагалар будет снова смеяться над человечеством и заявит, что уж в мире асов любовь только платоническая и существует, но он одобрительно закивал.       — Невозможно, ты права. Отношения в поселении запрещены, но вокруг, будто специально, расположено несколько хуторов.       — А как же беременность? — Джейн только сейчас поняла, что не видела ни одной беременной женщины, однако асы, размножающиеся яйцами, икрой или, того хуже, почкованием, вызвали у нее дрожь во всем теле.       — Выносить и родить ребенка женщина имеет право в поселении, — Хагалар не мог проникнуть в мысли Джейн, и только это обстоятельство спасало ее от новых колкостей. — Но дитя попадает на воспитание в одну из окрестных деревень и не имеет с той поры к матери никакого отношения.       — И есть какая-то разница? — не поняла Джейн, судорожно выкидывая из головы образ икромечущих асгардцев. — «Не имеет отношения» — что ты имеешь в виду? Ребенка родила ведь та самая женщина. Ее гены, ее… Ты не знаешь этого понятия… В общем, это ее ребенок. Даже если не она его воспитывает, она имеет право считать его своим и ради него не нарушать законы, раз уж иных сдерживающих факторов у вас нет. А впоследствии она может считать подвиги ребенка своей заслугой. Я не вижу проблемы.       — Потому что слишком зацикливаешься на телесной оболочке, которая суть прах, — Хагалар проявил в воздухе двухцепочную молекулу ДНК — открытие человечества двадцатого века. — Для вас, людей, очень важно, кому передались ваши гены. Кажется, они вот так выглядят, если картинки в книжках не врут. Вы свято уверены, что сперматозоид и яйцеклетка, соединившиеся в теле женщины, играют основополагающую роль в жизни ребенка. Но вы ошибаетесь. Из ребенка может вырасти любое чудо-юдо в зависимости от асов, которые его окружают, от климата, от местности — от всего. Ребенок принадлежит тому клану, в котором растет. Его личность создает его окружение.       — Это лженаучно, — возразила Джейн, хотя и знала, что ее не услышат и не поймут. — Последние исследования доказали, что главную роль в формировании индивида играют гены. И ребенок, родившийся у опустившихся родителей, алкоголиков там, наркоманов, если они у вас есть, скорее всего, не освоит сложную профессию, даже если будет получать образование в хорошей школе.       — Это само собой разумеется, — кивнул Хагалар. — Поэтому ни одна женщина не возляжет с тем, кому не сопутствует удача: со слабым, хилым или некрасивым. Именно для того, чтобы гены ребенка были лучшими из возможных. А впоследствии ребенок с хорошими данными попадает к благопристойным родителям. Мы прекрасно знаем ближайших соседей: ребенок вырастает у них здоровым, удачливым и понятия не имеющим о том, кто его настоящие родичи и чьи у него гены.       — Так мы опять возвращаемся к тому, с чего начали: кто мешает женщине считать ребенка своим, даже если он воспитан чужаками? — настаивала на своем Джейн. — Ведь по твоей же логике она выбрала себе правильного любовника, значит, она молодец.       — Потому что и с точки зрения закона и с точки зрения асов — это чужой ребенок, — Хагалар встал, утомленный разговором. Вскочила и Джейн, давая понять, что отступать не собирается. — Мать никогда не видит «свое» дитя.       — Почему? Кто встаёт у нее на пути?       — Ни «кто», а «что»: мы не имеем права выйти за стены поселения.       — Как это не имеете права? А ваши любовники, а передача ребенка?       — Многие простились с жизнью из-за потребности в любви, а детей отдаем у ворот поселения, вызывая кого-нибудь из деревни. Птичья почта-то работает. А если птица зачарована, то еще и довольно быстро работает. Одним словом, Джейн, поселение ужасно именно тем, что оно ставит асов вне системы наших общественных отношений. Ваш мир стоит на личности, на одном человеке, наш мир стоит на семье, на клане, и личность — ничто без семьи. Тот, кто потерял семью — неудачлив, за ним не пойдут, он никому не нужен.       — Так Локи у вас живет или во дворце? — переспросила Джейн, пресекая попытку Хагалара свернуть разговор. — У него семья есть?       — Есть, — кивнул маг, глубоко вздохнув. — Он с нами только работает. Он не один из нас.       — Ладно, не будем о Локи, — Джейн поняла, что скоро терпение собеседника окончательно истощится, и он таки оставит ее в одиночестве. — Раз вы так все ужасно страдаете без семей, то почему бы вам не организовать ее внутри вашего заключения? Вы там одни, без полиции, как я поняла.       — Фактически мы и есть семья, а официально Один не позволит, — пожал плечами Хагалар. — К тому же семья — это те, с кем ты вырос, а в поселение попадают только взрослые.       — По вашим же данным, которые мне Тор предоставил, население Асгарда составляет меньше миллиона, а значит, вы все родственники друг другу. Пойдем со мной на Землю, я докажу, — уверенно произнесла Джейн.       — Если мы попробуем объединиться в семью и растить детей, нас вырежут, милая моя девочка, — на полном серьезе заявил Хагалар. — Не забывай о жестокости наших нравов. Поселение сродни тюрьме, попасть туда — наказание, и оно должно таковым остаться. Тебе тяжело меня понять, ведь наш мир гораздо сложнее вашего, потерявшего духовность и честь, поставившего во главу угла личность каждого конкретного человека, а не его семью, не государство, не абстрактное счастье или бога. В погоне за благом для каждого вы устраиваете войны и резню. Поверь моему многотысячелетнему опыту: общество индивидуалистов, не способных на жертву, долго не просуществует.       Джейн закатила глаза — подобного рода рассуждения она слышала на родине и вступать в дискуссии с очередным завистником не собиралась. Америка — самая процветающая держава планеты, поднявшаяся на костях Второй Мировой Войны. От нее зависит политика прочих стран. И что бы там ни говорили злые языки про общество потребления и отсутствие морали, пока что именно общество потребления командует всеми, пускай и более развитыми или культурными странами. Все эти разговоры о бездуховности — в пользу бедных, и если бы Асгард не находился в другом измерении, Джейн решила бы, что Хагалар опасается силы американской армии.              Тор давно перестал верить в совпадения, зато, науськанный братцем, допускал, что родители умалчивают о многом, особенно отец. Не случайность, что весь вчерашний день он не видел ни отца, ни матери, ни Хагалара, а сегодня появился Хагалар, зато исчез Локи. Старого мага неожиданно увлекла разговором Джейн, и подслушивающий Тор не мог дождаться, когда же они закончат. За несколько вылазок в мир смертных он не нашел столько различий между двумя мирами, сколько нашла Джейн за пару дней пребывания в Асгарде. Ее интересовали такие мелочи, которые для Тора были само собой разумеющимися: он и не предполагал, что у смертных жизнь построена настолько иначе. Джейн вряд ли ужилась бы в Асгарде со своими представлениями о величии человечества — ее бы не приняли. Повезло, что она сама отказалась от свадьбы.       Утонув в воспоминаниях о нескольких сутках, проведенных в машине и трейлере, Тор чуть не пропустил мага, с трудом вырвавшегося из цепких объятий астрофизика. Хагалар не заметил сына Одина, но это досадное обстоятельство его не спасло — громовержец догнал свою жертву в два шага, прижал к стене и тихо осведомился о происходящем, надеясь, что маг не сочтет его грубость непозволительной и не обратит в какую-нибудь лягушку. Хагалар не вырывался, но и отвечать не спешил. Он будто заснул, прижавшись спиной к холодной золотой стене.       — Расскажи мне всё без утайки, — попросил Тор, оглядываясь по сторонам и пропуская парочку любопытных ушей. — Я клялся защищать Асгард и каждого его обитателя, в том числе Локи. Вместе с друзьями я дам отпор любому противнику.       — Если только противник не вынет твои внутренности и не развесит их на ближайшей березе, — меланхолично пробормотал маг, нелепо улыбаясь, словно умалишенный. — Дитя Одина, я ничего от тебя не намерен скрывать. Родители раздумывают, что делать с твоим братцем. Силы потустороннего мира готовы прорваться в любой момент, и если это окажутся жители мира с большим числом измерений, чем три, то мы ничего не сможем им противопоставить. Скорее всего, Всеотец отправит Локи в Бездну, чтобы силы богов активизировались там, не тронув Асгард.       — А что станет с Локи?       — Бог не знает.       — Я и мои друзья отправимся с ним.       — И вас сложат как карточные домики, — пожал плечами Хагалар, не пытаясь отговаривать. — Если ты так жаждешь погибнуть во цвете лет, не забравшись с ногами на желанный трон, не поцеловав жену в первую брачную ночь, то отправляйся с полубратцем. Ты уже в состоянии принимать самостоятельные решения, но сперва посмотри, — маг проявил в руке пергамент с нарисованном человечком. — Я, существо трех измерений, запросто сложу существо из двух измерений в той плоскости, которая для него не существует. Тебя сложат точно также, ты даже не успеешь понять, что происходит. Это не магия. Если бы речь шла о чем-то познаваемом, я бы сам пошел с Локи и взял бы тебя с собой. Хотя ты бы отказался от общества клятвопреступника. Не суть. Но таинственный враг в состоянии сложить не просто какую-то планету в бездне, а всю бездну, целиком.       — А если вы ошибаетесь, и дело не в существах из многомерного измерения? — подозрительно спросил Тор, которому все больше не нравилось происходящее.       — Очень может быть, — кивнул Хагалар. — Обожди, дитя Одина. Я расскажу тебе обо всем, как только сам узнаю.       У Тора не было ни одной причины верить клятвопреступнику, но шестое чувство подсказывало, что в комнаты Локи его не допустят, а прорываться с боем к тому, кого он сам считал угрозой Асгарду, глупо. Отец — мудрейший ас в мире, по крайней мере, так все говорят, и ему очень дорог Локи, иначе брат не отделался бы поселением за Радужный Мост и несанкционированный разгром Мидгарда. Его бы приговорили к худшему. Но суда не было, значит, отец обязательно найдет выход из сложившейся ситуации.              День перевалил за вторую половину, а от прекрасной царицы не было никаких вестей. Хагалар поспал пару часов и проснулся с больной головой. С трудом вспомнив о взятых на себя обязательствах, он успокоил отдельных интересующихся, мол, с царской семьей все в порядке, просто сегодня никто не выйдет в общие залы. Тор принял правила игры и убедил всех, что вовсе ничего не случилось. Хагалар считал старание старшего детеныша чрезмерными, но не более того. Если бы обстоятельства сложились иначе, если бы болел Тор, а промывать окружающим мозги должен был Локи, то он сперва бы не согласился ни на какой план, а потом выкинул бы какой-нибудь жуткий фортель, расхлебывать который у Хагалара не было бы ни времени, ни сил. Все же старший царевич в большей мере оправдывал ожидания старого мага, чем младший. И если бы магию и полукровность Локи можно было передать Тору, то Вождь оставил бы в покое язвительного полуетуна с поганым характером, чье воспитание оставляло желать лучшего. Но некоторые мечты навсегда останутся мечтами, и это была, к сожалению, одна из них. Сын Лафея и Уллы, всё такой же желанный и мерзкий, лежал в забытье, а у изголовья сидела уставшая Фригга, ни на секунду не отлучавшаяся от спящего сына.       — Твой муж до сих пор не пришел в сознание? — изумился Хагалар. — Сколько же еще ждать?       — Я не знаю. Он не был готов ни к чему подобному, — царица сладко зевнула. — Сложно удерживать во сне Локи. Столько часов сна сильно истощат его.       — Покормим, как проснется. Я сменю тебя на посту, иди спать, — Хагалар решительно подошел к кровати и помог подняться своей личной богине. Она запуталась в собственном платье, чуть не упала — старый маг едва успел подхватить ее. Ни Локи, ни Один не шелохнулись.              Воспоминания идентичных младенческих дней сменяли друг друга, прыгали, накладывались, взрывались фейерверками тусклых оттенков и гасли прежде, чем Один успевал разобрать хоть что-то. Только врожденное упрямство мешало ему прекратить рыться в чужой памяти и признать затею провальной. Дни сменялись днями, и в каждом из них почти ничего нельзя было разобрать из-за дефектов зрения. Надежда умирала медленно, но Один терпеть не мог сдаваться — ведь выкапываться из чужого сознания не легче, чем закапываться в него. Если он уйдет ни с чем, то повторять эксперимент смысла не будет. Снедаемый неприятным ощущением собственного бессилия, он чуть не пропустил звуки битвы. Есть! Их не могло быть в теплых женских покоях, где Локи рос первые несколько зим, и тем более их не было в асгардских покоях. Всеотец ухватил ниточку воспоминаний, отсчитал несколько часов в обе стороны и двинулся к поверхности, аккуратно пробираясь сквозь мыслеобразы, оплетающие его, словно паутина. Он ужасно устал, но цель оправдала средства. Последний рывок — вот он уже у самой кромки памяти, у последних дней. Он едва сдержался, чтобы не посмотреть, как именно Локи проводил время в Гладсхейме. Но нет: нельзя позволить себе безнаказанно гулять по чужому сознанию, иначе все то, что он так долго запрещал себе, снова станет не просто возможным, но и необходимым, подобно наркотическому зелью.       Всеотец открыл глаза и чуть не рухнул прямо на лежащего рядом Локи — Хагалар вовремя подхватил его и уложил рядом.       — Фригг?       — Спит. Прошло четыре ночи.       — Не будите Локи, — невнятно пробормотал Один, проваливаясь в сон. Он не спал несколько суток, находясь в чужом сознании, пускай и не замечал неумолимо тянущегося времени.       Когда Всеотец снова открыл глаз, то обнаружил себя там же, где оставил до сна — рядом с Локи. Хагалар и Фригг сидели неподалеку, едва не взявшись за руки. Идиллия, напоминающая прежнюю.       — Поздравляю тебя с тем, что ты проспал еще сутки, — небрежно произнес Хагалар. — Суммарно пять. Тор ужасно волнуется, остальных мне удалось утихомирить. А Локи потом придется усиленно кормить: шутка ли, пять дней без кусочка мяса, даже без глотка воды. Кстати, я тебе компот и блинчики принес. Правда, они уже остыли.       — Мы потеряли преступно много времени, — пробормотал Один, залпом осушая огромный кувшин и одним взмахом руки зажигая все возможные источники света. — Но я добыл нужное воспоминание.       Хагалар вздохнул с облегчением. На его лице мелькнула искра надежды.       — Я всегда хотела узнать, каким видят наш большой мир новорожденные дети, — мягко произнесла Фригг, пододвигаясь ближе.       Один молча вывел на стену серую проекцию. Фригг недоуменно нахмурилась:       — Что это такое?       — То, что ты хотела увидеть: мир глазами младенца. Блеклый. Тусклый. С вкраплениями красного и голубого.       — Я ничего не могу рассмотреть.       — Отчего же? Отчетливо видны стенки люльки, просто они находятся слишком близко. Похоже, что вокруг нет ничего, интересного для младенца, ни одной игрушки.       — Я и не предполагала, что детское зрение настолько отличается от нашего. Вот, в чем причина того, что мы ничего не помним о первых десятилетиях своей жизни.       — Прекраснейшая, неважно, что он видел. Важно, что слышал.       — Что случилось с изображением?       — Локи заснул. В памяти живого существа запечатлены только часы бодрствования.       — Но если он спал во время ритуала…       — Будем надеяться на лучшее.       Около трех часов они смотрели на блеклые картинки с такими размытыми очертаниями, что развлекались угадыванием, что за предметы лежали вокруг Локи. Единственное, что он видел четко, пускай и плоско, было лицо Уллы, вызывавшее у ребенка неподдельный интерес. А ведь взрослый Локи совсем не помнил лица родной матери. Порой издалека доносились голоса, но разобрать что-либо конкретное было трудно или вовсе невозможно, если ребенок начинал плакать.       — Смотрите, цвет потолка посветлел, — обратила внимание Фригг. — А крики стали громче.       — Они вынесли его из теплой комнаты. Готовьтесь, сейчас мы узрим ритуал! — Хагалар потер руки в предвкушении.       — Но мы не расслышали его описание! — ужаснулась Фригг.       — Пока ничего ужасного не случилось, — Один успокаивающе сжал запястье супруги. — Они сейчас обратятся с молитвой к темным божествам. Мы расшифруем древнеетунхеймский. Откройте свои уши. От нашего слуха зависит судьба не только Локи или Асгарда, но и всего Девятимирья.       Фригг с Хагаларом синхронно кивнули и прислушались с особым тщанием. Ребенка долго молча несли — ничего, кроме плача, было не разобрать, а изображение почти пропало. Наконец, его положили. Судя по усилившимся крикам, на что-то холодное.       — Начинается священное действо! — с замиранием сердца произнесла Фригг.       Все затаили дыхание. Сейчас или никогда.       — Может, какой-то ритуал и начался, но я время от времени вижу только кусочек потолка или стены и слышу омерзительные вопли, — поморщился Хагалар. — Священной Жертве впору петь в хоре — она заглушает жрецов.       — Я тоже ничего не слышу, — подтвердил Всеотец свои худшие подозрения.       — Становится только хуже. Один, можешь ли ты приглушить эти душераздирающие крики? — спросила Фригг чуть дрожащим голосом.       — Моих сил на это не хватит, — покачал головой царь. — Память живого существа статична. Я могу видоизменить ее, поменять местами воспоминания или исказить их, но это только повредит нашей миссии.       — Помолчите вы, божественные родители, дайте хоть что-то расслышать! — Хагалар буквально ухом припал к голограмме, хотя в этом не было никакой нужды. — Какое-то бурчание на заднем плане, но я не могу разобрать даже языка.       — Скоро появится Тень, — вспомнил Один: издалека послышались крики боли, заглушающие младенческий плач.       — Всего лишь Тень сожгла жрецов, — пояснил Хагалар недоумевающей Фригг. — Жестоко, но действенно. Сейчас она подойдет к Локи, и мы увидим ее лицо, разукрашенное боевыми шрамами.       — Ты хотел сказать, что вместо ее боевого лица мы увидим очередное плоское пятно? — спросил Один скептично.       — Прислушайтесь, она что-то говорит, — прошептала Фригг, напрягая слух. — Но я не могу разобрать слов.       — «Какая ирония: детеныш, которого должны были сжечь, погибает от холода. Какая же участь страшнее? Быть может, кинжал в твоем случае будет милосердием?» — процитировал по памяти Хагалар.       — Ты уверен, что она именно так сказала? — Фригг поджала губы. — Один, пожалуйста, дай еще раз прослушать ее речь.       Всеотец вернул воспоминание на несколько мгновений назад.       — Я не могу разобрать ни слова, — объявила Фригг после трех или четырех прослушиваний. — Это бесполезно: жрецы взывали к богам, стоя гораздо дальше от младенца.       — О, а вот и занесенный кинжал, а вот и второй кинжал, который насквозь пробил Тени руку и спас Локи от третьей смерти за пять минут, — усмехнулся Хагалар, наблюдая за размытыми перемещениями силуэтов. — Не думайте, что я что-то отчетливо вижу, я просто знаю, что там должно происходить. О, какое изящное бульканье — Тень ругается, сейчас бросится в погоню за Младшей Царевной. Или Старшей? А, какая разница. Через несколько минут к Жертве придет будущий папаша.       — Будет ли мое лицо таким же, как и все другие, когда я возьму Священную Жертву на руки? — задал Один риторический вопрос.       — Ну, тебя выдает жуткая травма глаза… — хмыкнул Хагалар спустя некоторое время. — К тому же ты, в отличие от Тени, заинтересовал ребенка: он с упоением тебя рассматривает, изображение становится всё чётче.       — Хватит, довольно, — видение, повинуясь жесту Одина, рассыпалось в прах. — Мы потеряли пять ночей, но не получили ничего взамен.       — Мы не в силах разобрать даже то, что Тень говорит едва не на ухо Локи на асгардском. Нет никакой надежды, что мы поймем древнеетунхеймский, раздающийся издалека.       Никто не посмел возразить очевидному. Воцарилась невеселая тишина. Каждый думал о своем, каждый надеялся на то, что у другого возникнет в голове гениальная идея, решение проблемы, озарение. Но секунды сменялись минутами, а молчание нарушало только тяжелое дыхание спящего Локи, о котором все забыли. И в тот момент, когда Один хотел было объявить свое решение, слово взяла Фригг:       — Мне тяжело на это решиться, но нам придется отправить нашего сына в Бездну вместе с твоими животными, Один. Локи говорил мне, что не против сопровождения и просил разрешения взять с собой тараканов. Тебе придется наблюдать через них, Всеотец. А я изготовлю опьяняющее и ядовитое зелья. Если судьба будет благосклонна к нашему сыну, он успеет выпить не только яд, но и противоядие. Мы всё увидим и решим, можно ли ему вернуться домой. И пусть провидение будет нам самым строгим судьей.       — Или детеныш разрушит Бездну и сам к нам заявится, не спрашивая разрешения, — невесело усмехнулся Хагалар, но на его шутку никто не ответил. Еще около получаса прошло в обсуждении деталей, пока не решили, что Тор полетит в поселение и доставит оттуда тараканов. Двоих Локи возьмет с собой официально, третьего отправят инкогнито, и им будет управлять сам Один. Вместе с Локи спустятся в Бездну несколько воинов-смертников играть роль асгардской армии на случай, если в молитве давался точный портрет асгардцев. Фригг обещала опоить Локи таким зельем, чтобы разум отказал ему и показывал фантасмагоричные картины, сбивая с толку силы потусторонних миров. Яд достанется воинам, и они должны любой ценой влить его в горло царевичу. Яд не смертелен для аса и скорее всего не смертелен для полукровки, он лишь расстроит здоровье настолько, чтобы потусторонние силы прорвались в мир бездны. План был не идеален, но в исходное уравнение закралось слишком много неизвестных переменных, так что приходилось идти на большой риск.        Фригг отправилась варить настои, предварительно попрощавшись со спящим сыном. Учитывая, какие ассоциации она вызывала у больного царевича, ей лучше было не видеть его до желанного возвращения. Один отправился искать Тора, и лишь Хагалар остался рядом с бессознательным телом. Наконец-то он мог сделать то, о чем когда-то мечтал: разбудить, накормить и рассказать такую версию плана, на которую несносный детеныш добровольно согласится.