Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Только с детства въедавшиеся в мозг правила поведения не позволяли Локи перейти на бег, спускаясь по лестнице. Оскальзываясь на отполированном металле, он продолжал, широко шагая, переступать через две ступеньки, старясь как можно быстрее уйти и избежать назойливого внимания придворной челяди. Увы, это было невозможно: проходящие навстречу чинные асы здоровались, выказывали почтение и просто путались под ногами. Локи едва не сбивал их. Он хотел только одного: покинуть дворец как можно скорее и больше никогда к нему не приближаться. Но он прекрасно понимал, что последнее невыполнимо, что с семьей видеться придется, что отец от него не отстанет, но сейчас он мог дать волю чувствам и нестись вниз, не думая ни о чем, даже о том, что от фактически проиграл, что он был готов рассказать все, и что отцу стоило чуть надавить и…       — Локи!       Молодой бог резко остановился на последней ступеньке. Вцепившись обеими руками в перила, он медленно повернулся, встречая отца холодным отчуждением. Кажется, Всеотец передумал отпускать и решил получить ответы на все интересующие его вопросы. Но не будет же он делать это посреди лестницы в окружении праздно шатающихся асов?       — Локи, — повторил Один, медленно и величаво спускаясь к поверженному богу. — Ты возвращаешься в поселение?       — Ты не позволишь мне? — холодно откликнулся царевич, не желая слушать отца, ощущая стыд и страстное желание обнять себя за плечи, чтобы хоть как-то защититься от сурового взгляда.       — Нет, — проговорил Один, останавливаясь на несколько ступенек раньше и глядя на сына свысока. Царевич ощущал себя еще хуже, чем в комнате, там он мог пользоваться хотя бы преимуществом в росте, пускай и незначительным.       — Я вверяю тебе величайший артефакт девяти миров, — огорошил Один нежданной новостью. — Сделай из него инструмент созидания, который восстановит Радужный мост и вернет мир во вселенную, — Один спустился чуть ниже. — Несмотря на все былые ошибки, именно ты и избранный тобой спутник должны добиться успеха.       Локи отрывисто кивнул. Разговаривать у него не было ни сил, ни желания, особенно после всего произошедшего, поэтому он не стал уточнять у отца, что именно он должен делать и почему. Забрать Тесеракт — хорошо! Доставить его в поселение — прекрасно! Он был готов согласиться со всем, только бы покинуть дворец, вернуться в спасительное поселение. Мысль о том, что пристанище преступников, казавшееся столь отвратительным вначале, теперь же воспринималось как единственно спокойное место, в отличие от дворца, который царевич считал своим домом многие столетия, вызвала совсем неуместное веселье. Уголок рта нервно дернулся, приподнимаясь вверх — Локи потребовалась все остатки выдержки, чтобы не рассмеяться в голос. Первый отголосок истерики, и если Всеотец сейчас…       Один, кажется, не заметивший никаких изменений, очень вовремя чуть повел рукой, разрешая сдвинуться с места.       Локи еще раз отрывисто кивнул, развернулся и направился к двери, едва сдерживаясь, чтобы не побежать к ней. Быстрее отсюда, подальше от этого жуткого места, где даже воздух жжет легкие!       Локи очнулся уже на выходе из дворца. Он быстрым шагом подошел к своей строптивой лошади, которую едва уговорил довезти его до столицы. Задумался на мгновение. Идти в одиночестве к Хеймдалю? Да лучше виселица! Этот ас и раньше его недолюбливал, а после всего произошедшего…       Приняв решение, Локи резко развернулся и направился обратно во дворец. Отца он к своему глубочайшему удовлетворению не встретил, зато легко нашел того, кого искал. Тор сидел вместе с Сиф и Хогуном. Что именно они втроем делали, Локи не посчитал нужным узнать.       Он быстрым шагом подошел к брату, который встал, чтобы поприветствовать его.       — Ты мне нужен, — сказал он, даже кивком не удостоив его спутников, предателей, которых еще год назад называл друзьями.       — Я тебе нужен? — переспросил Тор недоуменно. — Зачем? Что отец…       — Ничего особенного, — отрезал Локи, не желая говорить, тем более при посторонних. — Пойдем же, брат. К Хеймдалю.       — К Хеймдалю? — встряла Сиф, подходя ближе и недоверчиво глядя на недруга. — Локи, ты должен нам все объяснить.       — Воля отца, — отрезал царевич. Простая фраза действовала как сильнейшее заклятье — упоминание Всеотца решало любые трудности.       — Мы должны ехать с тобой, — прохрипел Хогун.       — Я принимаю ваше предложение, — кивнул Локи, ухмыляясь. Если уж прихвостни согласны, Тор точно в просьбе не откажет.       В самом скором времени четыре лошади проехали Химинбьорг — небесно-голубой чертог Хеймдаля с крышей, сотканной будто из облаков. Что за тайные дела вершились в на вид безобидном доме, где никто никогда не жил, Тор и Локи пытались узнать еще в юности, но у них ничего не вышло. Страж моста не бывал в своих покоях даже сейчас, когда Радужный мост был сломан и походил на выкорчеванный пень, а не на величайший артефакт Асгарда. Массивная фигура Хеймдаля в неизменных доспехах возвышалась скалой над гладкой поверхностью моста. Вместо меча в его руках сиял мягким голубым светом великий Тессеракт. То флегматичное спокойствие, с которым невозмутимый воин держал куб, заставила Локи скривиться. С изначальными артефактами нельзя обращаться столь панибратски, они должны вызывать восторг и трепет у того, кому выпала честь обладать ими.       — Почему бы тебе не рассказать мне, как ты заставил отца отдать Тессеракт тебе? — Тор спрашивал тихо, чтобы не услышали Сиф и Хогун.       — Заставил? — Локи усмехнулся. — Это меня заставили. Брат, ты считаешь, что я могу «заставить» твоего отца?       Ярость, на мгновение затмившая взор Локи, слишком остро отдавала безумием, и это заставило Тора внутренне подобраться, ожидая чего угодно, вплоть до необдуманной атаки; именно с такими глазами брат бросался на него, кипя жаждой убийства. Младший резко отвернулся, порождая еще больше сомнений в разуме сына Одина. Он был уверен, что отец сможет достучаться до сознания блудного бога, но сейчас все выглядело так, будто тот смог обставить самого царя Асгарда. Отдать Локи один из сильнейших артефактов, с которым тот сможет сбежать в любой из миров, чтобы вновь устроить хаос, столь милый пошатнувшемуся рассудку! Всеотец наверняка преследовал цели, известные лишь ему, но смотреть, как Хеймдаль без лишних разговоров и не потребовав никаких подтверждений того, что сам Один отдал столь безумный приказ, передал Локи артефакт, было тяжело. Думать же о том, что это существо, вернувшееся из бездны, смогло обмануть отца своими ядовитыми речами — совсем непереносимо.       Тор вызвался проводить брата до главных ворот, но так и не посмел на всем продолжении пути заговорить с ним. Все его надежды рухнули в одночасье. Он надеялся на то, что спасет названного брата от жестокого наказания и добьется того, что Один отправит блудного бога в ссылку, в путешествие, куда угодно, но подальше от столицы, лишая возможности претендовать на власть и захватить трон, но не лишая привилегий младшего царевича. Однако отец поступил совсем не так — он создал все условия для того, чтобы Локи оступился вновь — и ведь тогда даже слово бога грома не спасет брата от справедливой, но жестокой расправы.       Мало того, что отец отменил суд, так еще и поддался на чарующие речи Локи! О да, братец умеет быть убедительным, Тор знал это по себе, помнил, как поверил, сразу же поверил в то, что отец погиб по его вине. И только он видел все то безумие, которое учинил Локи на Земле. Один многого не знал. Возможно, именно поэтому продолжал доверять младшему сыну? Но рассказать правду подробно, значило лично набросить на шею Локи петлю, а смерти брату он, даже вспоминая все то, что тот уже успел натворить, не желал. Но если он продолжит утопать в своих безумных идеях, ничем хорошим это закончиться не может.       В темноте ночи отчетливо слышался плеск вод Тунда — глубочайшей реки Асгарда, на дне которой нашли свою смерть десятки великанов и прочих вражеских воинов. Сколько раз Тор спускался на дно, чтобы собрать какие-нибудь древние побрякушки, и никогда Локи не плавал вместе с ним. Быть может, полуетун когда-нибудь найдет свою смерть там же, где и его сородичи? Братья пересекли ту самую часть реки, которую Один поджег в незапамятные времена, чтобы защитить светлый город от очередного вторжения. Стоит свалить Локи в воду, и он умрет — сколь глупой была бы такая смерть для того, кто окунулся в Бездну и вернулся из нее с армией другого мира?       Стены Асгарда возвышались над царевичами, даруя уверенность в силе и мощи божественного града: эти стены неприступны для пеших врагов, они извергают огонь в полмили высотой, поражая летающих недругов, а воды Тунда легко справляются с плавающими. Но все эти меры предосторожности не помогут, если враг затаился внутри стен.       — Локи, — произнес Тор, когда все достигли ворот.       Тот мгновенно обернулся, словно ожидал все это время, что к нему обратятся.       — Знай, что бы отец тебе плохого ни сделал, к чему бы ни приговорил, ты по-прежнему можешь считать меня своим союзником, защитником и братом.       — Ты так любишь меня, что готов пойти против воли отца? — насмешка Локи казалась неуместной.       — Я сделаю все, чтобы ты был в безопасности, — тут же откликнулся Тор. — Но попытка угрожать безопасности Асгарда или моему правлению будет равна смертному приговору.       — Я запомню, — кивнул Локи. — До встречи, брат.       Бросив на него последний нечитаемый взгляд, Локи чуть тронул поводья. Ночная тьма быстро поглотила силуэт одинокого всадника; свита, видимо, последует за ним утром.       — Тор? — послышался тихий голос Сиф.       Воитель глубоко вздохнул и обернулся к друзьям, застывшим чуть позади.       — Кто же вернулся из Бездны? — медленно произнес бог грома, направляя коня к своему чертогу. — Я скорбел по своему брату, смирился с мыслью, что он умер. То же, что вернулось… бредит войной и жаждет мести.       — И при всем при этом ты готов защищать его? — удивилась Сиф. — Он пытался убить тебя. Нас.       — Да, я готов, — Тор сжал молот в руке. — Но он заплатит, если пойдет против Асгарда.       Локи с трудом ехал по плохо утоптанному снегу, едва разбирая дорогу. Приходилось контролировать каждое движение животного, вцепившись в поводья. Хотелось заснуть и забыть обо всем произошедшем, о своем позоре, но напряженная поездка отнимала остатки сил. В таком состоянии немудрено было свалиться в ближайший сугроб — как только своенравная тварь почувствует слабость седока, наверняка попытается сбросить его и опозорить перед свитой. Зря он поехал на непослушной лошади Тора, за которой нужен был глаз да глаз, а не на санях. Или на лыжах… Хотя сколько бы он тогда потратил времени? Подковы с шипами препятствовали скольжению по льду и насту и позволяли хоть немного управлять своевольным животным, которое еще не забыло, что принадлежало когда-то Тору, и не желало вновь расстаться с ним, возвращаясь в поселение, тем более, ночью. Зря он не остался ночевать во дворце. Его бы не прогнали. Но находиться в месте своего поражения было невыносимо. Остаться рядом с отцом, рядом с Хеймдалем. Локи скривился, вспомнив, какие эмоции читались за непроницаемой маской равнодушия охранника моста. А ведь это он, Хеймдаль, виноват во всем, что произошло! Предатель, заслуживающий мучительной смерти! Он предал своего царя, отправил друзей Тора на Землю, из-за него Локи познал Бездну! Младший царевич и раньше винил хранителя врат, но не во всем, а теперь вся картина засияла яркими красками. Друзья Тора, теперь уже только Тора, ничего не смогли бы сделать сами — за Локи стояла армия Асгарда, присягнувшая ему на верность, одинаково боготворящая обоих сыновей Одина. Тор никогда не вернулся бы в Асгард. Или вернулся бы слишком поздно, когда Локи был бы настоящим наследником, обласканным царем, был бы победителем. Никто ничего не смог бы сделать, если бы не интриги вероломного стража. Локи даже задумался, а не он ли надоумил троицу воинов предать законного царя? Хотя это уже не играет большой роли: смертный приговор страж подписал себе в ту секунду, когда напал на правителя Асгарда. Месть — только вопрос времени, тем более сейчас, когда Тессеракт снова в руках Локи! Младший царевич просил мимолетный взгляд на голубой артефакт. Что с ним делать? Всеотец хочет, чтобы он изучил его под руководством какого-нибудь мага из поселения, но в этот раз он сам волен выбирать, чью помощь принять. Локи на мгновение прикрыл глаза и тут же увидел ухмыляющегося Хагалара: «тебе нужна магия, и я могу её дать!». Нет, только этого не хватало. Только не Хагалар! Хватит и того, что этот маг каждый день отравляет несколько часов его жизни, причем очень успешно. Изучать с ним Тессеракт? — Лучше смерть! Прислужник Одина: как он умолял во всем сознаться и не запираться! Сперва он, потом мать — все они заодно! И все прикрываются любовью и страхом за его жизнь. Да отец в жизни не мучил своих, значит и сейчас ничего страшного не сделает. Казнить мог сразу по приезде. Раз не казнил — у него другие планы. А эти допросы и моральные пытки… К ним не привыкать.       Сейчас гораздо важнее другая проблема — фелаг. Надсмотрщики делают все, чтобы он не познакомился ни с кем. Поселенцы избегают его: то ли боятся, то ли им даны четкие инструкции не подходить к сыну Одина. Как найти среди них мага? Причем хорошего, того, кому можно доверить столь ценный артефакт? Сознание воспроизвело еще одно лицо. Расплывчатое, правда, но все-таки. Тот маг, который занимался натрием. С ним они хотя бы знакомы. Локи вспомнил, как тот падал на колени, захлебываясь в подобострастии. Заниматься с ним будет не менее противно, чем с Хагаларом, но, судя по реакции Раиду, он хотя бы не надсмотрщик Одина. Что ж, решено, именно он и будет исследовать Тессеракт. Отказать сыну верховного бога он не посмеет. Только как его найти, не прибегая к помощи фелага?..       Тут лошадь резко дернулась в сторону и встала на дыбы, выбрав самый неподходящий момент, когда царевич погрузился в раздумья, граничащие с дремой — Локи едва сумел удержаться на ней. По снегу прошуршало что-то маленькое, незаметное и бросилось наутек. «Лиса, что ли?» — предположил Локи, стараясь успокоить напуганную лошадь. Он хотел было слезть и посмотреть, но зверек убежал, а посылать свиту гоняться за мелкой дичью — низко.       Составляя план действий, Локи достиг ворот поселения и даже не успел постучаться: они бесшумно отворились. А ведь тьма кромешная, ничего не видно!       — Ваше высочество, — послышался знакомый голос, не сулящий продолжения мучений.       Локи встрепенулся, огляделся. В свете стоящих вдоль стен магических факелов угадывалась фигура. Раиду. Это точно он. Что он здесь делает?       — Ты ждал меня? — молодой бог слез с лошади, но не слишком удачно: нога скользнула по какому-то камню, так что он едва удержал равновесие.       — Локи! — сильные руки естественника тут же поддержали его. С такой готовностью, будто заранее знал, что царевич упадет.       — Ты в порядке? — ученый отшатнулся от бога, как только тот выпрямился. И снова он смотрит вниз, опустив голову. Вероятно, зрелище снега, засыпавшего все вокруг, было куда интереснее, чем бледное лицо измученного бога.       — В полном, — ответил Локи. — Что тебе нужно?       — Ничего, — Раиду смутился. — Я просто ждал.       — Зачем? — тяжело вздохнул Локи. Только бесполезного разговора ему не хватало.       — Я хотел убедиться, что… — естественник замолчал, окончательно смешавшись. Ну и пусть молчит. Он подвернулся очень кстати.       — Как зовут мага, который подарил мне песню? — спросил Локи, направляясь к своему дому.       — Песню? — в голосе послышался нескрываемый гнев. Значит, решение работать с тем исследователем верное — отца он точно позлит и разрушит его стройные планы. — Ивар.       — Я не о твоем брате, — Локи едва скрыл раздражение.       — Я тоже не о нем. Того мага тоже зовут Ивар.       — Пойди и найди его, — Локи повысил голос, а естественник тут же остановился, напрягшись. — Проведи его в мои палаты завтра утром. Ты все понял?       — Да, да, — Раиду явно не ожидал такой резкой вспышки, но у Локи не было сил изображать что-либо.       — Тогда не крадись больше за мной, — он переступил порог своего дома, даже не взглянув на новоявленного слугу. — После всего, что сегодня было, мне надо отдохнуть.       Последующие дни проходили безрадостно. Локи не мог избавиться от вереницы слов и фраз, произнесенных Всеотцом столь спокойно, будто он говорил о чем-то несущественном, не требующем никакого внимания. Шипящие, словно змеи, слова собирались в живое существо, похожее на монстра из детских кошмаров, и преследовали свою жертву, норовя свести с ума. «Ты подставил под удар свою мать!» — шептала тьма комнаты, услужливо восстанавливая перед внутренним взором картину из прошлого, подтверждая свою правдивость. «Ты отрекся от брата!» — вторили ей ночные шорохи, отгоняя пугливый сон, вселяя в грудь царевича не сладостное забытье, а жгучий стыд, сжимающий сердце. «Ты предпочел смерть исправлению своих ошибок!» — добавляла зеркальная гладь. «За собой ты оставил слезы тех, кто тебя любил, а перед тобой была пустота…» — и в завывании ветра Локи слышал плач матери и лишь сильнее стискивал зубы, продолжая погружаться в заслуженную пытку, осознавая, что каждая фраза, произнесенная Всеотцом, была правдой, столь горькой, что избавиться от ее привкуса не удастся никогда. Раньше такого не случалось — никогда его не преследовали призраки прошлого, даже первое убийство произвело на него гораздо меньшее впечатление, чем открывшаяся правда.       Работа в фелаге совсем не увлекала его и не приносила забвения, потому что он слишком плохо понимал её суть. Ивар старался развлечь его как мог, видел хандру, но не задавал лишних вопросов, лишь с еще большим рвением показывал чудеса природы. Сахарная пудра, приправленная серной кислотой, превращалась в отвратительную серую рыхлую массу, которая, подобно тесту, самопроизвольно ползла вверх и уползала за пределы стакана. Аммиак с водой и каким-то фенолом преобразовывался в малиновый фонтан невероятной яркости. Горящий магний, брошенный в воду, вместо того, чтобы вмиг потухнуть, горел ярче, замутняя жидкость. Все это было интересно, но никак не отвлекало от общего ощущения чего-то кошмарного, никак не прогоняло гнетущие мысли о проигрыше. И кому?! Собственному отцу! Пожалуй, только другой Ивар мог хоть немного отвлечь Локи от самоедства. Он-то уж точно не был шпионом, с ним можно было расслабиться и насладиться безыскусным поклонением. Как оказалось, выбрать именно его в качестве исследователя Тессеракта было на редкость удачной идеей. Может, магом он был и весьма посредственным, но у него хранилось множество сведений о поселенцах, которыми он делился на редкость охотно. Ивар любил залезать с ногами в кресло, скидывая на пол все бумаги по Тессеракту, написанные его рукой или рукой царевича, и говорить, активно жестикулируя.       — Сыну Одина можно только посочувствовать, — медленно произносил он, потягиваясь. — Работать с такими асами как Лагур и Беркана! Ужасающе, просто ужасающе!       — Она, правда, дочь Одина? — заинтересовано спросил Локи.       — Сын Одина правильно поступает, что спрашивает об этом меня, — тут же вскочил Ивар. — Я знаю все и обо всех. Я собираю информацию, я общаюсь с девочками, с чудными магиологичками. Никто лучше них ничего не знает. Но раз знают они, то знаю и я! И я весь твой. Со всеми моими мыслями и знаниями.       Локи с раздражением осознал, что единственными сведениями, которые он сможет легко получить, являются женские, скорее всего, беспочвенные сплетни. Выбирать было не из чего, но и доверять досужим домыслам тоже не стоило.       — Расскажи о Беркане, — попросил Локи, приготовившись отделять зерна от плевел. — И об остальных.       — Да, да, конечно, — Ивар подошел к столу. — Я тебе все расскажу наиболее презабавным способом, чтобы сын Одина ни в коем случае не заскучал. Я сам разработал гениальную систему описания личностей! Вот, смотри, — ученый высыпал на стол какие-то порошки и принялся смешивать их. — У нас тут слухов ходит просто немыслимо! Кто-то что-то видит — вот, берем калий, пусть он будет слухами, кто-то слышит — угольный порошок, — он аккуратно соединил два вещества, — а кто-то додумывает — пусть это будет железо. Если тщательно перемешать женские сплетни, наблюдательность и догадки, немного подогреть своим интересом, — Ивар высыпал смесь в тигель и начал нагревать, — то получается…       Ивар вовремя отошел от стола: из тигля начали вылетать искры, похожие на звездный дождь. Локи, не сдвинувшись с места, с большим интересом наблюдал за процессом — такого прошлый Ивар не показывал.       — Получается много пустых, но невероятно привлекательных домыслов, — закончил дико довольный собой маг. — Кажется, у меня шикарно получилось! — он улыбнулся идеальной белозубой улыбкой.       — Твою Беркану можно сравнить с несгораемой тканью, пропитанной ацетоном, — пара пассов руками — и в руке материализовался платок. С пальцев Ивара слетел огонь — платок горел, но даже не чернел. — О ней ходят десятки слухов, а ей все нипочем, — Ивар подал царевичу чистый платок. — Основных версий две: одни считают её дочерью Хагалара, другие — его полюбовницей.       — Полюбовницей? — переспросил Локи, нюхая тряпку — пахла она отвратительно.       — Да, «полюбовница» — это слово, мною лично изобретенное. Правда, это великолепная идея? Думаю, царевич со мной согласен. Так вот, все знают, что Хагалар её сюда привез всю в слезах. Говорят, она была замужем и ради полюбовника убила мужа из ревности. Вот так всегда бывает, — Ивар уже хлопотал с какими-то другими склянками, — живут муж и жена вместе, никого не трогают. Вот как у меня сейчас спирт и серная кислота друг на друге сидят, но друг с другом не смешиваются, а потом приходит кто-то третий, в нашем случае марганцевый калий, и получается… — На границе началось что-то невероятное: красивейший фейерверк. — В общем, один труп получается, а барышня здесь.       — Значит, она не дочь моего отца? — уточнил Локи.       — Нет, она «дочь Одина» из-за своей травмы, — всплеснул руками Ивар, чуть не опрокидывая кислоту со спиртом. — Сама виновата — пролила на себя кислоту! А все почему? Все потому, что хотела быть естественницей. Вот не надо девочкам становиться тем, кем они стать не могут! Девочки должны быть магиологичками и целительницами — вот это будет правильно. Хотя есть и другая версия. Что девочка отказала домогающемуся Хагалару, и он её за это…       — Хагалар, — перебил Локи, устав от грязных сплетен. — Кто он?       — Он подобен этому пламени, — Ивар по очереди сжег бумажку, пропитанную солями натрия, меди, стронция и бария — Локи уже знал, какой цвет дает каждое из этих веществ — прошлый Ивар показывал. — Так вот, твой Хагалар каждый день разный, точнее, каждую ночь.       — Ты часто видишься с ним?       — Мы спим вместе, я его вижу постоянно, — маг задул пламя и закашлялся. — Только он спит ночью, а я утром, так что мы мало общаемся.       — Понятно, — Локи усмехнулся. — Он хороший маг.       — Он? Хороший маг?! — Ивар аж глаза выпучил. — Три раза «ха». Он мастер магической науки, но наукой то почти не занимается. Что он в ваш Каскет полез, совсем не понимаю.       — Мастер — это лучший в науке? — уточнил Локи.       — Нет, конечно, — фыркнул Ивар. — Мастер — это снабженец, судья, кто годно. Он политикой нашего поселения занимается, быт наш, магов, устраивает. И я могу точно сказать, что я лучше него справился бы с его делами! — Ивар сильно ударил по столу, на одном конце которого лежала бертолетовая соль с фосфором, — раздался взрыв, а комнату заполнили клубы густого дыма, — он много кричит и обещает, а делает — тьфу! — Ивар одним движением руки убрал весь дым. — Та еще дрянь… Но ладно он, а твои братцы — это совсем ужас! Раиду я даже не рассматриваю. Он оскорбил лично меня, и его для меня не существует, к тому же он из тех, кто доказывает, что водой можно свечу поджечь.       — Но ведь можно, — заметил Локи, вспомнив недавние опыты.       — Можно, — согласился Ивар, — только все это суть ложь. Вода не воск поджигает, а алюминий с йодом. Или же вода с молнией. Или же свечи с белым фосфором и углеродом. Вот и Раиду такая же свеча — прогорит и никто и не заметит. Но ладно он, а его братец — крутит Раиду и всем поселением как хочет, у его ног все девочки! Изворотлив как… — Ивар намешал каких-то смесей, скрутил из них колбаску и поджег с одной стороны. Из-под огня вдруг полезли две змееподобные штуки: одна черная, другая — зеленая. Столбик все удлинялся, а змеи росли.       — Вот он именно это, — Ивар кивнул на извивающихся сестер. — Двуличен. Сам себе на уме. Кошмарный тип! И, кстати, из хорошей семьи — у него было пять жен! Представь, как он был богат в прошлой жизни! Кто еще радует взгляд сына Одина? Лагур? Это вообще странное недоразумение, похлеще Песчанки будет. И что он вообще у нас делает?       Ивар замолчал и тяжело опустился в кресло. Монолог утомил его, так что он замолчал и несколько минут позволил царевичу отдохнуть от себя. Локи даже не знал, что его больше восхищало: превращения элементов или то, как легко Ивар пользовался магией во время проведения опытов? Он был не просто магом, он знал и очень хорошо понимал естественную науку, и этим стоило воспользоваться. Раз один Ивар объясняет структуру естественной науки, пусть другой разъясняет магию, прилагающуюся к этой самой науке, а то путанные объяснения Хагалара Локи совсем не понимал и чувствовал себя лишним в собственном фелаге. Ивар с пониманием отнесся к просьбе. О Тессеракте на некоторое время забыли.       Локи старался большую часть дня проводить с Иваром и фелагом, чтобы не видеть теней, не слышать голоса матери и упреков брата. Познавать науку было очень сложно. Он привык учиться под руководством мудрейших наставников, а не юношей, не многим старше его самого, которые, может, сами то многое понимали, но не могли нормально преподать.       Магический Ивар часто, начиная объяснять, уходил куда-то в сторону и рассказывал невероятные истории. Порой интересные, порой скучные, а однажды он рассказал то, что Локи никогда даже не надеялся услышать.       Это был день страшной метели. Локи следовало уже покинуть одного Ивара и пойти к другому, но мело так, что из лабораториума невозможно было выйти. Дабы не терять времени, он по памяти перерисовывал один из своих старых чертежей Тессеракта. Ивар стоял рядом, восхищаясь ровными линиями и чудесным почерком.       — Тессеракт был твоей мечтой, да? — вдруг спросил он ни с того ни с сего.       Локи лишь вопросительно глянул на него, проводя очередную идеальную линию.       — Ты в детстве, должно быть, мечтал, как создашь этот артефакт, как он тебе подчинится и будет только твоим подобно тому, как вода растворяет сахар без остатка.       Локи лишь чуть кивнул, не желая поддерживать разговор. Ивар уже несколько раз пытался расспросить его о Тессеракте. Им руководило только любопытство и исследовательский интерес, но все равно это было крайне неприятно.       — У меня вот тоже есть мечта, — продолжил словоохотливый собеседник, — совершить открытие, которое послужит на благо Асгарду, которое не даст нам, асам, вымереть окончательно.       — А что, проблемой рождаемости ваше поселение тоже занимается? — Локи встрепенулся. Он много слышал от отца да и не только от него о главной проблеме Асгарда — чудовищном вымирании населения. Пару тысяч зим назад что-то произошло, что-то, что практически лишило женщин способности к деторождению. Промежуток между двумя детьми раньше составлял около ста зим, а теперь не менее пятисот-семисот. Асы старели, умирали, численность населения неуклонно сокращалась, и никто не мог остановить этот процесс. Ни один целитель или маг не мог даже объяснить, почему после родов организм восстанавливается так чудовищно долго. Девушкам приходилось выходить замуж очень рано, задолго до совершеннолетия, чтобы успеть родить двух-трех детей.       — Конечно, занимается, — кивнул Ивар, прервав его размышления. — И я лично пока еще до этой проблемы не дошел, но обязательно дойду. Рождение младшего сына Одина — чудесно и невозможно! Меньше ста зим разницы! Это может объясняться только тем, что царица богиня, жена бога и мать богов.       Локи сдержано кивнул. Говорить о приемных родителях в его планы не входило.       — Мы все думали, — продолжил Ивар, — что дело в строении женского тела, и искали микстуры, которые могли бы помочь восстановлению после первых родов, но последняя война с Ётунхеймом доказала, что мы ошибались в самой предпосылке. Отравлено не женское тело, а воздух Асгарда!       — Что? — переспросил Локи, пытаясь понять, как кислород, который, вроде бы, суть воздуха, может быть отравлен.       — А, сын Одина, должно быть, ничего не знает. Он же родился уже после войны, — махнул рукой Ивар. — Я был ребенком, но мои родители воевали. Они многое рассказывали о том, что происходило во время войны и до нее. Много всякого о набегах великанов, о том, как они захватывали наших женщин, уводили их в рабство, грабили наши поселения. Капни водой на смесь сахара с бертолетовой солью — получишь взрыв с огнем и дымом. Пусти ётуна в поселение асов и получишь боль, муки и разрушения. Ивар сделал паузу, обвел взглядом лабораториум в поисках сахара, но не найдя его, продолжил:       — У Лафея было пятеро детей. Сыновья погибли во время войны, дочери, вроде, до сих пор живы. Да, точно живы. Хотя женщины великанов из домов не выходят, их не увидишь, а я бы не отказался посмотреть на девочек ледяных гигантов, они же совсем не асгардийки, — юноша скабрезно улыбнулся и подмигнул царевичу. — А тебе было бы интересно?       — Нисколько.       — Ну так вот, — Ивар пересел на подлокотник кресла Локи, и вкрадчиво продолжил, — царицу ётунов никто в глаза не видел. Но когда наши доблестные войска победили, её нашли мертвой. Царицу Ётунхейма. Асгардку!       — Мертвой! — Локи дернулся так резко, что не ожидавший этого Ивар чудом не свалился на пол.       — Ну конечно, живой бы ее не нашли, — за веселую улыбку хотелось убить, но Локи не мог себе этого позволить. Его мать. Погибла во время войны? Он никогда ничего о ней не знал, даже не думал. И вдруг какой-то молодой маг так спокойно говорит о ней!       — Совершенно невероятно, что, живя у ледяных великанов, она смогла родить, как минимум, пятерых детей, а то и больше: смертность среди великанов огромна, и, если им кажется, что ребенок не выживет, они сами его выбрасывают, — Локи вздрогнул, но ничего не сказал. Только этого не хватало. Пусть Ивар замолчит! Он долго не вынесет пустой болтовни. Его мать. Из воздуха соткалась полупрозрачная женщина. Та, кого он никогда в жизни не видел. Брюнетка. С зелеными глазами. Острыми чертами лица. Да уж, совсем не Фригг…       — Она смогла родить пятерых детей с незначительной разницей в возрасте! Точно знаю, что старшей не было и тысячи зим, когда война началась, — слова Ивара доносились словно из тумана. — Это было невероятно. После войны, говорят, в Ётунхейме нашли много асгардиек. И, это секрет, правда, но все же, далеко не все согласились вернуться в Асгард. Царицу перевезли к нам и похоронили. Это была красивая церемония, присутствовали тысячи асов. Я тоже был. Правда, это было так давно, что я едва помню. Но её тело сжигали очень долго, костер достигал небес. Я помню её мать: она стояла и с таким… я не знаю, как это назвать, благоговением, что ли, смотрела на свою дочь, которую чаяла найти рабыней в Ётунхейме… Я никогда этого не забуду. А сейчас я очень жалею, что нам не отдали тело на вскрытие. Надо было посмотреть, как так случилось, что она родила пятерых детей? В поселении до сих пор судачат о том, что нам специально не дали материал для исследования, а, ты же понимаешь, что это та проблема, которую надо срочно решать… Кстати, та война и закончилась непонятно чем: клятвы на кольцах точно не давали, на оружии тоже. Обмен пленными, правда, был, но никакой дани, ничего… Хотя Один мог бы их уничтожить, но нет, царя не убил. Наверное, думал, что Лафея убьют свои за проигрыш в войне.       Локи отдал бы все, чтобы Ивар замолчал и больше не произносил ни слова. Слишком тяжело было все это слушать. Слишком сложно было сдержать себя и не воткнуть кинжал в бок тому, кто посмел оскорблять светлую память матери. Пускай естественник и понятия не имел, что они родственники, это не имело значения. Он смел говорить о ней как о неодушевленном предмете. О его. Родной. Матери.