Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Мучения и недопонимания минувшего дня сменились сладостью и утешением дня нынешнего. Локи старался вести себя так, как следует послушному сыну на прогулке с родным отцом. Один внимательно наблюдал за разительной переменой, лишь чуть усмехаясь в бороду. Его подозрения оказались беспочвенными: Хагалар как не имел никакого влияния на младшего сына, так и не имеет. Вчерашнее уныние, недовольство, оттягивание прогулки всеми способами были продиктованы всего лишь непомерной гордыней, а не магическим вмешательством со стороны. Вспышка же ярости на неприкрытую провокацию подтвердила догадки насчет старого друга. Хагалар помнил Локи ребенком и, даже несмотря на прошедшие столетия, не желал воспринимать его как взрослого. Он всегда был крайне упрям, Локи до него как до Хельхейма пешком. Неужели старый друг пытается загнать молодого бога в рамки тех отношений, которые были между ними семьсот зим назад? Если и так, то у него точно ничего не выйдет. Нельзя войти в одну реку дважды, нельзя восстановить разрушенное здание, если от него не осталось ни фундамента, ни чертежа, ни даже воспоминаний.       Рататоск рано утром отбыла домой, доложив, что проспала почти весь вчерашний день и понятия не имеет, как развлекался младший царевич. Одина такое положение дел вполне устроило. Главное, что он не пытался сбежать, а все остальное неважно.       Завтрак проходил в молчании. За окном шел сильный ливень, который в самом скором времени должен был смениться ярким солнцем и тяжелой, влажной жарой: не всякий мог вынести такую погоду. Невыспавшийся Локи сидел, хмуро уткнувшись в тарелку. Он полночи не спал: то ли выпил слишком много местных тонизирующих напитков, то ли все не мог пережить предложение казни. Его ночная возня могла разбудить и мертвого, а неуклюжие попытки не помешать отцовскому сну полностью опровергали статус воина, умеющего бесшумно подкрадываться к противнику. Когда перевалило за полночь, царевич забылся таким же беспокойным сном, наполненным кошмарами; Один предпочел не вмешиваться, чтобы не внести еще больше смуты в юный разум — достаточно и того, что, бодрствуя, у них будет время поговорить. Локи, и не подозревавший, что ночью за ним действительно наблюдали, заказал себе два самых распространенных блюда Ванахейма — рис и лапшу, — смешал их, добавил джекфрукт и теперь пытался съесть ту невообразимую гадость, которая, с точки зрения Одина, должна была получиться. Вкусы собственных детей всегда приводили Всеотца в недоумение: ладно еще Локи (полукровке могло не хватать каких угодно веществ для гармоничного развития), но Тор же чистокровный ас! Однако, несмотря на разницу в происхождении, оба сына обожали ванахеймский кофе, который ни Один, ни Фригг, ни один из друзей семьи не могли выпить даже на спор. Ваны бросали несколько ложек молотого кофе в чашку и заливали кипящей водой. Разумеется, после этого кофе и не думал оседать на дно кружки, но детей такая мелочь не смущала: они могли выпить несколько чашек чоколатля и кофе подряд, порой смешивая два несъедобных напитка и добавляя туда же соки самых разных фруктов.       — Почему ты не ешь? — отвлекшись от своих гастрономических извращений, спросил Локи.       — Мне необязательно есть два раза в день, — откликнулся Один, которого чуть не передернуло, когда сын смешал переслащенный чай и горький чоколатль.       — А один раз в день? — странно, что этот вопрос он задал только сейчас, ведь Один ожидал его услышать на несколько столетий раньше.       — Для меня еда — удовольствие, а не необходимость, — Всеотец пожал плечами. — Главное — пить, и все будет в порядке.       — Истинный бог, — завистливо пробурчал полуётун, заказывая суп. К нему, в отличие от прочих блюд, подносили и ложку, и вилку, однако Локи отодвинул в сторону приборы и задумчиво глядел то на напиток, который сам себе намешал, то на суп. Один не удивился бы, если бы сын вылил содержимое чашки в тарелку и осушил ее залпом, не подавившись овощами.       — Милосердный бог, — царь положил на стол между чашкой и тарелкой кожаный мешочек. Быть может, удастся отвлечь царевича от неаппетитной затеи?       — Серебро.       Локи насторожено переводил взгляд с мешочка на отца и обратно, будто ему не деньги предложили, а ядовитую змею. Изумление сменилось растерянностью и подозрениями. Во всем видит козни, что немудрено после вчерашнего.       — Я думал, мы пойдем вместе… — слова давались сыну тяжело. До этого казалось, что после каждой реплики он ждал какого-то подвоха и вот теперь, получив монеты, наконец, дождался. То, что Локи так сильно волновало, пойдет ли Всеотец с ним на ярмарку, показалось последнему очень любопытным фактом. Чтобы понять, что творится в голове у неудачливого сына, требовалось всего лишь остаться с ним один на один в мире детства.       — Верно, — царь не мог отказать себе в удовольствии подержать Локи в неведении еще хотя бы немного.       — Зачем тогда… — маг не договорил, лишь кивком головы указал на мешочек.       — Будем учиться взрослой жизни на примере покупок вещей первой необходимости. А потом, постепенно, дойдем до завоевания миров и сделок с тварями из царства тьмы, — просто ответил Всеотец, наслаждаясь реакцией юного бога. На его лице отразилась непередаваемая гамма чувств, но крыть ему было нечем. Раз отвечать по-взрослому за свои преступления он так и не решился, то кичиться сейчас своим положением не станет.       Так и не найдя достойного ответа, Локи высыпал на руку драгоценности. Залюбовавшись тяжестью металла в ладони, он забыл и о еде, и о насмешливом тоне отца. Опять ему определили огромную сумму. И потратить её надо на подарки! На достойные подарки надсмотрщикам, о которых он вчера благополучно забыл. Царевич предвкушал удивление, которое отразится на лицах всех пятерых, даже скучного Лагура, когда он преподнесет царские дары. Да, пускай перед ним лишь рабы Одина, но он — царевич, и его надсмотрщики получат то, о чем и мечтать не могут, живя в своей научной тюрьме!       Представляя восторженные вопли Берканы и Раиду, Локи отправился с отцом на базар. Вокруг привычно гудели сотни говоров, торговцы зазывали к себе, но царевичу казалось, будто он находится вне толпы. Он шел рядом с отцом, рядом с богом девяти миров. Вокруг них словно образовался непроницаемый купол. Внутри было спокойно и тихо, а вокруг бесновались ваны, альвы, цверги…       Локи остановился у оружейной лавки и долго выбирал себе кинжалы самой причудливой формы. Скоро, очень скоро, он сможет отказаться от них, скоро он получит настоящее оружие — копье, но пока приходится довольствоваться тем, к чему давно привык.       — Хороший выбор, — отметил Один, пристально наблюдая за тем, как Локи осматривает кинжалы, проверяет их боевые свойства. — Ты запомнил мои наставления.       — Я помню все твои речи, хотя не все они уже обрели для меня смысл, — Локи скривил губы в ухмылке. — Ты слишком мудр, отец. Ты поделился со мной частью своей мудрости, но познаю ли я хоть когда-нибудь её полную мощь?       — Никогда не забывай, чему я тебя учил. Придет день, когда тебе понадобятся все мои советы.       Неподалеку от лавки возвышался храм. Он выглядел гигантским на фоне одноэтажных деревянных построек. Множество ванов спешили внутрь, торопливо снимая обувь и оставляя её таким образом, чтобы ни в коем случае не перепутать с чужой. Это была еще одна престранная традиция жителей Ванахейма — снимать обувь при входе в любое помещение. Если бы Асгард позаимствовал эту привычку, то пришлось бы возвести подле дворцовых ворот пристройку для хранения обуви.       — Не хочешь прогуляться по священной роще? — Локи обошел храм по кругу и оказался около золотой рощи, охраняемой жрецами. — Это будет настоящим маленьким безумием.       Один не сделал ничего, не пошевелил даже пальцем, но ни один из стражников не заметил незваных гостей. Магию отца Локи никогда не чувствовал: она была столь эфемерной, воздушной и незаметной! Ничего не изменилось в мире, никто не почувствовал вспышки энергии: просто жрец не посмотрел в их сторону, не услышал скрипа листвы под подошвами легкой обуви. Локи знал, что ему никогда не достичь таких высот, даже будь он настоящим наследником силы Одина, а не Лафея. Чудесная роща изнутри мало чем отличалась от своих асгардских сестер. К золотым деревьям Локи давно привык, невиданные птицы на пути не попадались, так что прогулка вскоре наскучила. Один же осматривал рощу хозяйственным взглядом, сравнивая с собственным творением, и находил, что его золотой лес во многом превосходит ётунский подарок ванам. То ли дело леса и рощи в самом Ётунхейме. Много столетий назад, задолго до рождения законного наследника, он вместе со своими друзьями часто гулял по лесам холодного мира.       Жених и невеста, которые так никогда и не стали мужем и женой, пускай и сохранили прекрасные отношения. Молодая Фригг… Ей особенно нравились те леса. В короткое летнее время она любила лежать на траве и смотреть в небо, едва проглядывавшее сквозь макушки гигантских деревьев.       — Была бы моя воля, я бы стала царицей Етунхейма, — шептала она, надеясь, что спутники не услышат. — Какая несравненная красота!       — Величественная станет царицей всех миров, — отвечали ей, — дай только срок.       Фригг поворачивала голову, и легкая улыбка трогала её румяное лицо, а глаза светились настоящим счастьем. Тогда еще никто не знал, сколь разрушительной будет война, никто и предположить не мог, что мир ётунов навсегда закроется для асов, а кровь наследников Лафея будет стекать с рук царя Асгарда.       — Здесь скучно.       Образ прекрасной молодой женщины обратился в прах. Остался только приемный сын, для которого золото исполинского леса ничего не значило. И не мудрено: он рос в золотой клетке, и такие удовольствия, как лежать подле любимой женщины на мягкой траве, недоступны его холодному сердцу. Один печально смотрел на полукровку: Локи недоступно чувство прекрасного. Он его не видит, не может остановиться, посмотреть на небо, восхититься его голубизной и красотой белокурых облаков. Ему подавай бесспорные, признанные миллионами чудеса, вроде раффлезии. Видеть красоту там, где видят все — в этом нет никакой доблести, но попробуй разглядеть незаметную красоту, открывающуюся только избранным.       Когда-то давно Один даже не думал о духовном развитии наследников. Они должны были стать искусными воинами, мудрыми царями, не более того. Он иногда возил их в отдаленные леса и лавовые поля Асгарда, показывал слепящую красоту родного мира. Они ею восхищались так наивно, как могут только дети, но даже не пытались постичь ее суть. Сейчас, глядя на полнейшее безразличие на лице молодого воина, Один понимал, что это было упущением, которое теперь уже нельзя исправить. Став не царем, но почти равным ему полководцем, полукровка без колебаний уничтожит прекрасную рощу, подобную этой.       — Локи, — Один окликнул сына. Тот остановился. Обернулся. Он не задал ни одного вопроса, но стоял напряженный, боясь очередных неприятных вопросов. Но нет, только не сегодня.       — Ты видел в Бездне хоть что-нибудь по-настоящему прекрасное? — спросил Один.       Локи насторожился, задумался. Опять ищет подвох в каждом слове.       — Я не считаю Бездну красивой, — медленно, растягивая слова, произнес он спустя мгновение. — Но воспоминания о неизмеримой красоте Асгарда помогли мне не впасть там в безумие.       Один кивнул, но ничего не ответил. Говорить о красоте бесполезно, её можно только видеть и чувствовать. Нельзя научить чувствовать, можно только мягко указывать, а Локи к мягким указаниям не привык, по крайней мере, из его уст. Один всегда считал, что нет ничего худшего в мире, чем недопонимание, из которого рождаются глобальные просчеты, поэтому всегда старался объяснять все как можно проще или же наоборот давать туманные советы на будущее. И нельзя сказать, что метода оправдала себя полностью…       Они вышли из рощи и влились в очередную гудящую толпу. Локи вел себя теперь на редкость странно: метался от одной лавки к другой, скупая вещи, к которым ранее никогда не проявлял интереса и которыми совершенно точно не собирался пользоваться. Художественные книги из самых разных миров, наборы игр и красивых мелочей, женские украшения. Один молча наблюдал за поведением того, кто впервые дорвался до собственных денег. И ведь это он уже второй день гуляет и в этот раз под присмотром благодетеля. Царь не хотел даже представлять себе, сколько ненужных и откровенно глупых вещей Локи накупил вчера. По возвращении домой он обнаружил с десяток свертков, небрежно разбросанных на кровати. Сколько времени Локи может понадобиться, чтобы новое развлечение прискучило, Всеотец не представлял; зато теперь начинал понимать, почему Хагалар настойчиво считает царевича ребенком. Поверить в то, что этот юноша, с горящими глазами торгующийся за совершенно невзрачный на вид пузырек с блестящим малиновым веществом, способным менять форму по желанию хозяина, объявлял Мидгарду войну и вел за собой армию — возможным не представлялось.       — Может, рыбу подарить? Ведь сам Эгир помогает ванам в рыболовстве… — Локи отошел от очередного прилавка с очередным чересчур улыбчивым продавцом.       — Кому ты не можешь подобрать подарок? — спросил Один заинтересованно. Раньше царевич не смел даже думать о таких вольностях, теперь же скупает все, что попадается ему на глаза. Неужто хочет стать богом хотя бы маленького поселения, раз среднего Асгарда и большого Мидгарда не получилось?..       — Тюр… Хагалару, — пробормотал Локи как-то невнятно. Он настолько привык мысленно называть фелаг «надсмотрщиками» или, на худой конец, «тюремщиками», что чуть не проговорился. А отцу всего знать не следует.       — Хагалару? — Один уж думал, что никакому ответу не удивится. — Мне послышалось Тюру.       — Нет, Хагалару, — заверил его Локи. — Остальным я купил.       — Значит, бриллиантовых подвесок достойна та искалеченная девушка? — Один указал на один из свертков, который Локи прижимал к груди, опасаясь воров.       — Ну да.       — Ты понимаешь, что такие дорогие вещи дарят только невестам и женам?       — У мамы есть такие подвески. Искалеченная преступница, сотрудничающая с богом, достойна многого, не так ли? — Локи испытующе посмотрел на отца, будто делился с ним какими-то тайными знаниями. Он был готов купить Беркане колье вдесятеро дороже, чем у царицы. Все равно при её мужеподобной фигуре любое украшение будет смотреться отвратительно, но зато он получит любовь и почитание личной собачки старого мага, а это дорогого стоит. Если уж невозможно тягаться с ним в силе и ловкости, то можно попытаться найти слабое место. Один только головой покачал. Расточительство сына порядком расстроило его — он не этому его учил.       — Пойдем в винную лавку, выберем там подарок.       Ближайшая обнаружилась за поворотом. Локи вошел вслед за отцом и наблюдал со стороны, как тот последовательно отвергает все напитки. Продавец расхваливал каждую бутылку так, будто это была невеста на выданье, все время прикасался к покупателю и активно жестикулировал. Если бы Локи покупал алкоголь лично, то покинул бы лавку прежде, чем ему показали бы хоть что-то по-настоящему стоящее — он не выносил чужих прикосновений и бессмысленной болтовни. Отец отвергал один дорогой напиток за другим, пока не добрался до самой верхней пыльной бутылки. Именно на нее он и указал Локи, предлагая купить. Царевич взял её в руки, прочитал надпись на этикете и подумал, что ослышался или что глаза подводят его. Но нет, это был виски четырехтысячелетней выдержки — невиданная редкость. Сам царевич пробовал этот напиток раз в жизни на каком-то торжестве в честь отца. На коронацию Тора было закуплено несколько бутылок, и они предназначались только для царской семьи и их приближенных. Жидкость цвета растопленного цветочного меда с терпким запахом фруктовой мякоти, вызревшей на солнце, и почти неуловимым горьковатым ароматом кофейных зерен и темного шоколада не могла не прийтись по вкусу даже заядлому трезвеннику. Каждый ас в тайне мечтал хотя бы раз в жизни ощутить горячее, чуть маслянистое скольжение напитка по гортани и остающийся привкус топленого сахара и душистой корицы. Одну бутыль столь ценного нектара Тор разбил, когда в порыве ярости перевернул стол после срыва коронации.       — Меня впечатляет твой выбор, — проговорил Локи чуть дрожащим голосом.       — Только один напиток Хагалар любит больше всего на свете, — подтвердил Один.       — Да кем он был, чтобы любить подобное?! — воскликнул Локи, не надеясь услышать правдивый ответ.       — Он был и остается моим доверенным лицом, — просто ответил отец. — Я думал, ты давно принял эту простую истину.       Локи молча расплатился и вышел из лавки. Один, не торопясь, последовал за ним.       — Ты мог бы дать полную власть надо мной тому, кого я хотя бы знаю, почему же не дал? — процедил Локи сквозь зубы.       — Полной властью над тобой он не обладает, — откликнулся царь, резко сворачивая в сторону и увлекая сына в животный сад, где обитали существа из самых темных закоулков всех миров. Один знал все о повадках зверей и умел столь увлекательно рассказывать, что, несмотря на небольшое пространство, у царской семьи уходило два-три дня на то, чтобы осмотреть всех обитателей чудо-сада.       — Локи, ты не можешь жить в поселении в одиночестве, — продолжил царь Асгарда, с трудом пробираясь мимо лавки со свежей выпечкой. — Маму печалит твой отъезд, и она не доверяет поселенцам.       — А Хагалару доверяет?       — Полностью. Он сможет защитить тебя от любого врага.       — Но не от себя, — усмехнулся Локи, вспоминая о недавней пытке, после которой решил, что лучше на время забыть о дерзости и покорно соглашаться со всеми требованиями старого мага. Следовать чужим советам он в любом случае не обязан!       — В твоей голове только подозрения, — Один вошел в сад и теперь выбирал направление движения. — Однажды он решил, что никогда не причинит боль ребенку. А даже если тебя объявят царем, для него ты останешься лишь мальчишкой.       — Ты его совсем не знаешь, — едва слышно прошептал Локи и добавил громко: — Все мое детство было пропитано допросами, моральными пытками, запретами и играми в суд, — слова отнюдь не были почтительными, но отец позволял говорить с собой в таком тоне, а значит, можно безбоязненно продолжать. — Ты великий мастер причинения страданий без физической боли.       — Ты прав, но мои методы Хагалару тоже не нравятся. Твоя участь в руках одного из самых достойных асов. Ты должен гордиться этим.       Отец резко свернул разговор, значит, ничего полезного больше узнать не удастся. Локи поморщился и огляделся, отмечая, что в саду ничего не изменилось. Когда молодые царевичи в первый раз попали сюда, восторгу их не было предела: ваны создали настоящее чудо, впечатлявшее не только детей, но и взрослых. Площадь сада была поделена на девять квадратов, в каждом жили звери из определенного мира Иггдрасиля. Поскольку их земли разительно отличались по температуре и прочим показателям, для каждой твари были созданы специальные условия, максимально приближенные к природным.       Локи скучающе смотрел на огненного ворона — уроженца жаркого Муспельхейма. С виду обычная птица, если не считать оперения из язычков жаркого пламени. Только такие звери и могли выжить в огненном мире. В любом другом им было слишком холодно. Ванам приходилось превращать загоны для муспельхеймских животных в незатухающий пожар. За все время существования сада несколько раз случалась беда — магия огня развеивалась. Спасти помороженных животных было почти невозможно, но вороница Налви родилась под счастливой звездой — она пережила уже три обморожения и чувствовала себя прекрасно.       Прогулка по саду и Локи, и Одину нравилась гораздо больше, чем по ярмарке: не было сотен существ из разных миров, никто не ругался, не спорил, не зазывал посмотреть товар. Некоторые звери, правда, выпрашивали еду, но и только.       Животные Муспельхейма сменились животными Нифльхейма — этим наоборот везде и всегда было жарко. Для них строили специальные загоны, где круглый год шел снег и выл промозглый стылый ветер. Животный мир Нифльхейма был самым бедным и скучным из всех, так что боги, не сговариваясь, прошли мимо обитателей холодных подземелий и оказались среди уроженцев Мидгарда. Эти непоседы сразу заинтересовались божественными гостями. Длинношеему страусу настолько понравилась золотая пластина Одина, что он попытался выклевать её. Царь не обратил внимания на подобную мелочь и так легко отмахнулся от дерзкой птицы, будто перед ним стояла чайка, а не огромная и по-настоящему опасная тварь. Из соседней клетки доносились отвратительные крики: два зеленых и один белый павлин, распушив хвосты, танцевали перед невзрачной самкой, стараясь одновременно понравиться ей и клюнуть соперника.       — Ужасные птицы, — процедил Локи сквозь зубы, любуясь, однако же, чудным оперением.       — Они похожи на нас, — возразил Один. — За твоей мамой ухаживали многие асы, но ни один из них не был её достоин.       — Кто может быть достойнее царя Асгарда? — хмыкнул Локи. — Я думаю, у мамы не было выбора.       — Ты очень многого не знаешь, а еще большего не понимаешь.       — Так расскажи.       — Еще не время, — задумчиво произнес Один, направляясь к выходу.       День перевалил за вторую половину. Переполненные улицы ломились от покупателей, продавцов и самого разнообразного, порой живого и говорящего, товара. Где-то вдалеке высился волшебный лес Бари. Лавировать в толпе стало невозможно, пришлось плыть по течению и ждать возможности свернуть на тихую грязную улочку. Толпа, однако же, не собиралась рассасываться и выбросила богов прямиком к лавке, от которой раньше Локи нельзя было оторвать никакими силам. Брактеаты. Золотые, серебряные и даже бронзовые пластины изображали все, что только можно было пожелать. Один взял в руку пластинку со своим портретом. Много столетий назад он привез сыну этот медальон в подарок. Как же искренне он радовался, как благодарил за столь чудный экземпляр для своей маленькой коллекции. Когда же пришло время сложить вещи в могилу, Один своими руками отобрал лучшие из брактеатов и расположил их в том месте, где должна была лежать голова покойного.       — Какие купишь в этот раз? — спросил царь, положив свой медальон на место.       — Никакие, — буркнул Локи, старательно не глядя на украшения.       — Почему? — искренне удивился Один. — Твоя коллекция…       — Ты закопал мою коллекцию, — голос сына был сух как никогда.       — Как закопал, так и откопаю. — Локи вздрогнул, услышав подобное святотатство: к собственной могиле он относился столь трепетно, будто и в самом деле восстал из мертвых. — Или возмещу закопанное. Ты помнишь, что на них было изображено?       — Не стоит, — процедил Локи сквозь зубы, поспешно отходя от прилавка и вливаясь в толпу.       — Почему? — Один чуть повысил голос, прекрасно зная, что сын ответит. Не посмеет не ответить. Царевич остановился, но красиво обернуться у него, конечно же, не получилось: людской поток понес его дальше с такой силой, что он споткнулся и чуть не упал. Один схватил его за руку и дернул к себе. Они отошли к домику, прислонились к теплому бревну — здесь можно переждать давку. От вопросительного взгляда сыну некуда было деваться, и он тихо произнес:       — Коллекция копий будет лишь тенью прошлой. К тому же, — Локи вздохнул, — ту коллекцию любил и создавал ты. Я думал, она доказывает, что я достойный тебя сын. Но все ложь…       Один внимательно смотрел на сына. «Ту коллекцию создавал ты».       — Достойный сын, — прошептал Один. — Достойный… Неужели все эти безумства…       Громкий стук сбил Одина с мысли. Около дома, где они с Локи стояли, актеры возводили небольшой помост для кукольного представления. Царевич с преувеличенным интересом наблюдал за приготовлениями и явно не собирался никуда уходить. С каких пор он интересуется незнакомыми религиозными сюжетами? Ну да сейчас этим можно воспользоваться.       — Закончим прогулку, — произнес Один громко, стараясь перекричать гудящую толпу, собирающуюся вокруг актеров. — Я хотел бы вернуться на постоялый двор. Останешься на ярмарке?       — Останусь, — откликнулся Локи, не отрывая взгляда от сцены.       — Возвращайся к ужину.       Один свернул в ближайший переулок, намереваясь добраться до постоялого двора обходным путем. Ему о многом стоило поразмыслить, многое вспомнить и сопоставить. И лучше всего это сделать погружением в собственное сознание.       Он мог с легкостью показывать прошлое детям или смотреть его лично. Для этого требовалось только чуть больше сосредоточенности. Шестьсот зим назад       Они с Фригг возвращаются после поездки в Юсальфхейм. Обеспокоенные няньки докладывают, что младший совсем отбился от рук: вот уже несколько дней не выходит со стрельбища и отказывается заниматься чем-либо, кроме стрельбы из лука. Наставник по стрельбе, ван из рода Алькеро, ничего не может объяснить толком. «Твои сыновья словно прокляты Биенто — их стрелы летят куда угодно, но только не в цель. Мои замечания, по-видимому, обидели младшенького, и он тренируется теперь в поисках благословения Адоро». Царь идет к стрельбищу. Много времени тратит на то, чтобы убедить чересчур старательного ребенка в том, что непослушание наставникам — худшее из зол, какие бы благие цели не преследовало.       — Я лишь хотел тебя обрадовать! — воскликнул тогда Локи в отчаянии.       — Ничто не обрадует меня больше, чем повиновение правилам, которые я для тебя установил. Триста зим назад        Он занят, у него совещание, но вдруг его срочно вызывают. Учитель Локи в ужасе, произносит всего одну фразу:       — Он без сознания.       Подвальное помещение. Целитель. Ребенок лежит у него на коленях весь в крови. И правда без сознания. Воздух искрится ужасными страданиями и редкими всполохами магии. Заклинание молчания?.. Но зачем?!       Снять заклинание, перенести ребенка в целительное отделение, засыпать раны порошком волшебных камней.       Когда Локи приходит в себя, то далеко не сразу начинает говорить: приходится расписать ему весь ужас создавшегося положения. Ребенок слушает с таким искренним удивлением на усталом лице: он то считал, что хуже всех пришлось ему, а вовсе не окружающим.       — Я хотел показать, что я выносливее Тора… — тихо шепчет он, сломленный осознанием собственной вины. — Я хотел, чтобы ты гордился мною…       Глупость и зависть толкнули его на опрометчивый поступок — так расценивает это признание Один и разговаривать дальше не желает. Локи тоже молчит, наблюдая за уходящим богом, и лишь у самой двери окликает:       — Что меня ждет?       Подобный вопрос злит еще сильнее. Глупый, завистливый трус — и это сын Одина?       — Подумай, и сам завтра скажешь, чего достоин, — произносит он, не оборачиваясь, и покидает комнату. Две зимы назад       Попытки убить брата. Покушение на приемную мать. Убийство Лафея. Уничтожение Ётунхейма с помощью моста. И какого же будет оправдание? А все то же.       — Ради тебя. Ради нас всех.       И он сказал ему «нет», как говорил раньше, потому что всегда считал подобную блажь не более, чем гордыней. Но раньше он говорил «нет» завуалировано, щадя ребенка, а тогда сказал все как есть. И вот результат — самоубийство.       Все то же, все там же. Локи растет, меняются методы достижения цели, но цель то все та же… «Значит и Мидгард ты завоевывал ради меня, — отметил про себя Один. — Что ж, если ты так хочешь служить мне и что-то доказывать, я дам тебе такую возможность. Любовь ко мне — твоя слабость, Локи, но пока она у тебя есть, ты в моей полной власти. И я направлю твою разрушительную любовь на благо Асгарду».