Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Мучительные, ничем не примечательные дни и ночи безумно долго тянулись один за другим, а душа все не находила покоя. Капризная погода менялась по нескольку раз в день, почти каждые два часа: то солнце припекало, то ветер приносил спасительную морскую прохладу, то тучи сгущались на небе и поливали землю дождем и градом, пугая асов раскатами грома и прорезая небеса сияющими молниями. Однако ни дождь, ни солнце, ни молнии не радовали Беркану, лишь усугубляли и без того мрачное расположение духа. Столь жгучую, нестерпимую тяжесть, пожирающую сердце изнутри, она ощущала в последний раз много столетий назад, когда только-только попала в поселение и отреклась от своего прошлого. Мир, который она знала, разрушился, выбросив её наружу, словно моллюска из раковины. Горечь и отчаяние разрушали ее изнутри, лишали всяческих надежд на полноценную жизнь и светлое будущее. Боль и ужас, поселившиеся в несчастной душе, держали Дочь Одина в вечном страхе, заставляя опасаться всего на свете и бояться сделать неверный шаг. Она ходила опустошенная, измученная, жалкое подобие себя прежней. По ночам просыпалась от каждого шороха, воображая, что в любой момент к ней может вломиться кто-нибудь из родственников и убить без суда. Вечное ожидание жестокой мести от некогда близких асов было для Берканы самым суровым испытанием, которое ей доводилось преодолевать. Отвлечься от тягучих мыслей не удавалось, они преследовали ее и днем, и ночью, набрасываясь подобно бешеным собакам и пытаясь разрывать на куски. Прошло очень много времени, прежде чем Дочь Одина успокоилась, нашла в себе силы забыть прошлое и начать новую жизнь. Спасение пришло из ниоткуда: загадочная, но безумно интересная магиология стала основной профессией, а память, к счастью своей хозяйки, услужливо стерла воспоминания обо всех бедах, приключившихся в большом Асгарде. Быт ученых, их радости и горести, нескончаемая работа во имя непонятно чего оставляли Беркану неизменно равнодушной и безучастной. Она предпочитала сидеть сутками напролет среди безопасных и пыльных книг. Одинсдоттир отреклась от мира, замкнулась в себе, подобно теперь уже пересушенной улитке, и собиралась прожить свой век тихо и без малейших потрясений.       Однако с появлением младшего царевича створки плотной раковины чуть-чуть приоткрылись: вернулись чувства, заживо похороненные в самой глуби памяти. Рядом с Локи Беркана впервые за долгое время почувствовала себя счастливой. Она смеялась, выкладывая на стол комбинацию карт, заворожено наблюдая за полетом вертохвостика или крепко держа в руках большую птицу. Мир, недоступный ранее, всё-таки раскрыл перед ней свои широкие двери и заключил в теплые объятия. И только магиологу показалось, что скучной жизни, в которой не было места ни одному радостному мигу, пришел конец, что она готова довериться новым приятелям, как все пошло прахом! И кто был в этом виноват? — Хагалар, тот, кого она любила больше жизни!       В поисках забвения Дочь Одина воспользовалась старым методом: сосредоточилась на науке и отрешилась от вероятностного будущего. Она перестала навещать Ивара и Раиду, вернулась к любимым книгам, надеясь с их помощью сбежать от предстоящего кошмара. Не имея даже малейших способностей к рисованию, она много времени проводила за карандашным рисунком лаборатории Мидгарда. Стоцветный набор Кохинора помогал красочно и детально передать атмосферу, царившую в темном подвале с большой печью в форме башенки, дровами и пузатыми бочками с растительным маслом. Почти четверть округлого грязного стола занимало философское яйцо из непрозрачного стекла, а рядом с ним валялись тигли, щипцы, сосуды для воды, мехи — инструменты очень плохо удавались Беркане, она раз за разом стирала и перерисовывала чересчур кривые линии, пробовала карандаши разной твердости, но так и не смогла определить, какой же лучший. На ворсистой бумаге, протертой чуть ли не до дыр, карандаши отпечатывались ярче, но даже это не спасало рисунок. Единственный предмет, который вышел сносно, были часы. По-детски улыбаясь самой себе, Беркана нарисовала водяные, и так обрадовалась успеху, что пририсовала песочные и солнечные, а рядом с ними — зеркала для улавливания солнечных лучей. Все трое часов вышли просто изумительно достоверно, но показывали они разное время — магиологу хотелось добавить в рисунок немного магии.       Над этой картиной, размером чуть ли не с сундук, Дочь Одина усиленно работала много ночей, прерываясь только на еду. Она экспериментировала с карандашами разной твёрдости и цвета, добавляла то липучую пастель, то яркие фломастеры, заставляющие рисунок сиять всеми цветами радуги. Ничего хорошего все равно не получилось, но кропотливая работа позволила убить время и ненадолго заглушить страх перед неумолимо приближающимся будущем.       Беркана так бы и просидела в лабораториуме несколько недель, если бы добровольное изгнание не стало невыносимым, а мысли с утроенной силой не принялись сжимать кости черепа. Она поняла, что если останется одна ещё хотя бы на мгновение, то просто сойдёт с ума, поэтому решила навестить друзей. В целительном отделении она нос к носу столкнулась с Иваром. Ученый несказанно обрадовался, но посетовал, что она давно не заходила. Постоянно меняющиеся составы фелагов не способствовали установлению среди ученых длительной дружбы, поэтому ожидать частых визитов от софелаговцев или соседей не приходилось, и Ивару было откровенно скучно. Оценив состояние друга, Беркана болезненно поджала губы: естественник выглядел здоровым, если не считать не до конца разработанных мышц запястья. Он оставался в целительном отделении только из-за Раиду, который, несмотря на все свое сопротивление, тоже быстро шел на поправку. А значит, кошмарное вероятностное будущее скоро станет реальностью. Каждый из членов фелага размышлял о том, есть ли хоть малейшая надежда смягчить неминуемое наказание. Напряженная атмосфера росла с каждым мгновением, и, когда безмолвие, наконец, стало невыносимым, Ивар взял на себя смелость его нарушить:       — Оттягивать вечно невозможно, — с тяжелым вздохом произнес он. — Пусть лучше уж все это побыстрее закончится.       Беркана решила собрать всю свою волю в кулак и взять на себя неприятный разговор с Хагаларом, пусть все внутри и переворачивалось от страха. Она должна увидеть мага до наказания и получить ответы на вопросы, терзающие ее по ночам. Слишком уж претенциозно звучали предостережения Фену, слишком сильно менялся мир, к которому она привыкла. Магиолог не могла поверить, что угрозы Черной Вдовы имеет под собой почву, что ее, законопослушную девушку, действительно могут распять на помосте и высечь как последнюю преступницу только за то, что она считает подарок младшего сына Одина своей собственностью! Царевич ведь и правда подарил камни ей! Да и слишком свежи воспоминания о сотнях украшений, которые когда-то принадлежали ей безраздельно.       Весь следующий день Одинсдоттир кружила вокруг дома документов, пытаясь набраться смелости и унять дрожь в ослабевшем теле. Утром из здания доносились приглушенные голоса, переходящие то в подозрительный шепот, то в остервенелый крик: мастера магии, библиотечных дел и рабочих не могли поделить что-то очень ценное и важное. Холодный ветер, внезапно поднявшийся и бросивший прямо в лицо тучу пыли, будто старался напомнить девушке, насколько мрачен, серьёзен и важен предстоящий разговор, насколько большую роль он сыграет в дальнейшей судьбе Локи и естественников. Ближе к середине дня погода разгулялась, вихрь стих, жаркие лучи солнца снова начали прогревать землю, а беспокойные голоса смолкли. Однако Беркана по-прежнему не решалась войти, то и дело бездумно сжимая пальцы в кулаки до боли в костяшках. Она не видела Хагалара с того памятного дня, как он проведывал естественников, и очень боялась, что слова Ивара и Фену окажутся правдой. Если не доверять Вождю, тому, кого Беркана с рождения считала безоговорочным кумиром, — то кому же тогда? Ответа не было, а ощущение падения в пропасть только усиливалось.       Ближе к вечеру магиолог поймала себя на мысли, что проходит мимо злосчастного дома в одиннадцатый раз и вызывает легкое недоумение рабочих, занятых починкой соседней крыши. Оттягивать дальше разговор уже просто не было сил, поэтому Беркана нерешительно вошла в темную комнату с маленькими оконцами. Два ряда серых, угрюмых балок создавали гнетущую атмосферу, а терпкий аромат полыни напоминал о целительном отделении, которое магиолог в тот момент ненавидела всей душой. Этот длинный дом всегда вызывал в душе Берканы немой трепет — в нем хранились все документы последних пятнадцати тысяч зим: все решения тинга, все результаты запутанных подковерных игр мастеров — всё было разложено по сундукам и полочкам. Обитель ужаса для простого ученого. Привычная стихия для мастера. Беркана сделала несколько шагов по неприятно холодному земляному полу и остановилась в нерешительности: Хагалар читал какие-то бумаги. Сомнения молниеносно закрались в душу, заставляя девушку задуматься, правильно ли она поступает. Быть может, еще не поздно уйти? Но тогда сомнения растерзают ее.       — Решилась, наконец, войти? Что стряслось? — послышался мягкий и такой родной голос, от которого всегда становилось тепло на душе. Беркана судорожно вздохнула — теперь отступать некуда. Но оно и к лучшему.        — Я не думала, что ты меня заметишь, прости. Я сильно помешала тебе? — Дочь Одина виновато опустила голову, чувствуя страх перед тем, что вот сейчас, наконец, должно случиться. Руки сами собой начали теребить льняное платье, украшенное фибулой. Только ключей не хватало для создания образа хозяйки богатого дома. Как она была бы счастлива в этой роли! Беркана сделала еще несколько неуверенных шагов вперед, села на самый краешек скамейки и мельком глянула на листок в руке мага — кажется, он назывался «смета». В голове роились сотни мыслей. Они так сильно перемешались, что Дочь Одина никак не могла ухватиться ни за одну из них: подобно змеям, пожирающим собственные хвосты на гравюрах магов Мидгарда, они не имели ни начала, ни конца.        — Говори уже, — мастер магии, не моргая, смотрел на нее глазами, полными тепла и ласки, и ободряюще улыбался, но легче от этого почему-то не становилось. Стены давили со всех сторон, не давая свободно вдохнуть. Беркане очень захотелось разрыдаться — выпустить всю ту жгучую боль, которую она держала в груди со дня разгрома лабораториума, обнять Вождя и убедиться, что все будет хорошо.        — Ивар и Раиду почти здоровы. Но у них повреждены связки на руках. Работать они еще долго не смогут, — выпалила магиолог, хватаясь за первую оформившуюся мысль, словно за спасительную соломинку.        — Но сидеть-то они могут. Как и ходить…       Беркана вздрогнула: она боялась различить в голосе собеседника злорадство или удовлетворение, но услышала лишь голую констатацию факта.        — Да, конечно. Дело только в работе… — Желание разрыдаться усиливалось с каждым мгновением. Беркана поджала губы: она не за тем пришла, чтобы передать весточку. Нужно сказать то, что столько ночей пожирает ее изнутри. Ей нужны поддержка и доверие, она без них сломается. Но она даже не представляла, как подступить к разговору, как подобрать нужную реплику, которая бы смогла улучшить положение. — Я не думала, что реактивы могут принести такой вред…        — То есть тебе они вред не принесли?        — Реактивы? Нет! Я не в них же врезалась, а в книги, — Беркана запнулась, вновь переживая недавнее падение. Картинка с необыкновенной яркостью предстала перед глазами, словно она все еще была там, в том дне. Магиолог вспомнила искаженное бешенством лицо Локи и руку, оттолкнувшую ее с такой легкостью, будто она весила не больше перышка. — Я не думала, что аса можно оттолкнуть с такой силой. А уж двоих… Если бы Ивар и Раиду не пострадали, я бы залюбовалась их полетом. Он был красивым, — Беркана совсем стушевалась, увидев недоуменное лицо Хагалара и поняв, что городит околесицу. Вождь, однако, лишь покачал головой и воздержался от комментариев.        — Сомневаюсь, что они думают так же. Они ведь могут остаться калеками. Что касается силы, поверь, девочка моя, это далеко не предел. — Голос Вождя стал чуточку громче. Маг попытался заглянуть в лицо своей протеже, но Беркана лишь крепко зажмурилась: она чувствовала, что разрыдается в ту же секунду, как встретится с льдисто-голубыми глазами, наполненными такой невероятной мягкостью и нежностью, что сразу хочется беспрекословно довериться магу, открыть ему душу, выплеснуть всю скопившуюся за последнее время боль. Однако Хагалар не отставал: его дыхание обожгло щеку. Если бы в помещении присутствовал кто-то посторонний, то слухи о любовной связи простого магиолога и самого мастера магии поползли бы с удвоенной силой. Беркана опустила голову так низко, что подбородок уперся в грудь, а пряди светлых волос приоткрыли обезображенную часть лица. Нет, взглянуть в глаза мага выше ее сил.        — Хагалар, перестань! — желаемый крик вышел хриплым, надрывным скулежом. — Ты один из блюстителей закона. Значит, я не могу говорить с тобой откровенно?        — Я не только мастер, Беркана, поэтому ты можешь без страха доверить мне то, что гнетет твою неспокойную душу, — Хагалар говорил очень красиво и мягко, слегка поглаживая левое запястье девушки.        — Я могу поговорить с тобой о том, что было между нами до поселения? — неуверенно спросила она.        — А почему нет?.. — голос, который должен был раздаться над самым ухом, прозвучал слишком тихо и гулко, а главное, абсолютно ровно, словно не подбивал на страшное преступление.        — Вспоминать прошлое запрещено, — Беркана нервно сглотнула, все еще не открывая глаз: она снова видела перед собой Фену и ее чарующую улыбку. «До скорой встречи»… О да, она опять нарушает законы, опять подставляется под болезненное наказание. А как Фену будет рада увидеть ее на помосте!        — А разве правила созданы не для того, чтобы их нарушать?        — Но ты, как мастер, обязан донести о моем проступке тингу, а дальше — суд и казнь! — на одном дыхании выпалила магиолог и резко замолчала, боясь разгневать мага. Даже мягкий, любимый голос не мог успокоить шквал эмоций в мятущейся душе. Змеи-мысли кусали уже не только свои хвосты, но еще и соседские, обращаясь в один сплошной шипящий клубок. Ничего в жизни Беркана не боялась так сильно, как розог. Ее детство не было омрачено болью: она старалась всегда и во всем слушаться родичей, что и защищало ее от наказаний. Законы поселения она тоже никогда не нарушала и даже не ходила смотреть на публичные истязания. Все внутри нее противилось тому, чтобы смотреть на униженных, страдающих асов. Однако, даже сидя в доме или лабораториуме, она не могла не слышать душераздирающих воплей и просьб. Крики бичуемых заставляли ее сердце уходить в пятки от всепоглощающего страха, и она всегда с ужасом представляла, что однажды и ей доведется испытать на себе нечто подобное. Наказание кнутом казалось Беркане гораздо более милосердным — оно убивало, причем достаточно быстро, а вот гибкие прутья, оставляющие на теле порезы… Магиолога бросало в дрожь при одной мысли о них. Слишком живое воображение рисовало картины изуродованного тела царевича, спину, напоминающую кусок мяса. Нет, этого не должно произойти!        — Беркана, не забывай, что я твоя опора, единственный, кто тебя не оставит. И если я говорю, что ты можешь говорить со мной обо всем, значит, так и есть. Никто тебе ничего не сделает.       Как сквозь туман девушка слышала слова поддержки, столь необходимые, желанные. Она не могла жить без мужчины, которому доверяла бы полностью. Вождь еще что-то говорил, но она не слушала — крепко прижалась к нему всем телом, зажмуриваясь и благодарно стискивая его в объятиях, как в далеком детстве — и то самое детское тепло растеклось по ее телу. Горячие руки мастера обняли ее, даруя утешение. Поверить, что эти же самые руки принесут в скором времени нестерпимую боль самому сыну Одина, было просто невозможно.        — Хагалар, может быть, я была и маленьким ребенком, но многое помню. И кто ты на самом деле — тоже! Я помню, как ревновала тебя к царевичам, помню, как ты носился с ними, как объяснял мне, что их жизнь гораздо сложнее моей, что у них не родители, а цари. Я же все это помню! Ты же любил их. Как и меня! — тараторила Беркана. В ее голосе сквозили отчаяние и тоска.        — Я и сейчас люблю вас, — тихий голос был переполнен нежностью. Одинсдоттир подняла голову, разглядывая такие знакомые черты лица. Как ей хотелось верить, что этой любви достаточно! Хагалар всегда был ее защитником, «забором», как выразилась Фену, он просто не мог принести кому-то боль! Да, это всего лишь глупая ложь, в которую она не должна верить.        — Любишь, но… Локи не должен был знать обо мне, а ты ему рассказал. Ты обещал, что будешь защищать его, а вместо этого хочешь избить! Ты хотел, чтобы мы стали друзьями, но как я смогу дружить с ним после… после… — Беркана задохнулась словами. В горле образовался тяжелый ком, слёзы выступили на глазах, готовые скатиться по румяной щеке, сердце забилось чаще, норовя вот-вот выпрыгнуть из груди. Совсем отчаявшись, растерянная Беркана выпалила единственное, что пришло в голову: — Неужели тебе его не жаль?        — Он все равно не понял, кто ты, — Хагалар не мог не почувствовать горячие слезы, наверняка, именно поэтому обнял ее чуточку крепче, прижимая к груди как маленького несмышленого ребенка. — Как и не поняли вы, два неразумных ребенка, к чему моя строгость. Локи давно пора отвечать за свои необдуманные поступки. Упиваясь беспечностью, он вполне мог рассеять по Бездне всех нас. Как мастер я обязан сообщить о случившемся тингу и устроить публичное наказание, но из любви к Локи не стану этого делать. Однако и отпустить его не могу — он решит, что ему все дозволено, и в следующий раз остановить его недальновидность может оказаться гораздо тяжелее. В особенности, если меня не окажется рядом. Ты должна понять, что я действую из благих побуждений, девочка моя. И не трать слезы о страданиях любезного Локи. Сомневаюсь, что боль его сильно затронет. Его готовили воином и, если он хоть немного освоил военную науку, вынести наказание будет ему по плечу.        — Ты думаешь, что слова про нечувствительность к боли — не пустое бахвальство? — Беркана говорила с трудом, едва сдерживая слезы: сейчас более чем когда-либо она ощущала себя маленьким ребенком. — Мне говорили, что двести ударов розгами — это не страшно, но я не глухая, я прекрасно слышу душераздирающие крики, даже сидя у себя. А в детстве я видела, какие порезы оставляют розги на теле. После двухсотого удара спина должна превратиться в окровавленный кусок мяса! После такого не встают!        — Локи сам сказал, что ему не страшны ни кнут, ни розги, — успокаивающе произнес Вождь, но его многообещающие слова утешения были для Берканы пустым звуком и никак не могли утихомирить душевные страдания и муки. Хагалар будто и в самом деле верил в слова, брошенные Локи в порыве отчаяния! — Да и не буду я бить со всей силы — не забывай, что суть здешних наказаний не в боли. Через пару ночей детеныш все осознает и будет готов вернуться к работе.        — Но он возненавидит тебя как своего отца! — крикнула Беркана: унизительное наказание по отношению к царевичу все равно казалось ей неправильным.        — Может быть, но его прозрение того стоит, — без тени сомнения бросил Хагалар вмиг похолодевшим голосом. У Одинсдоттир иссяк запас аргументов. Что бы она ни говорила, насколько бы правой ни была, Хагалар все равно сделает по-своему просто потому, что такова его натура: он всегда и все доводит до конца. А ее мнение… Ее мнение ничего для него не значит. От осознания стало непреодолимо горько.        — Он все поймет. Рано или поздно. И скажет спасибо за мою лояльность.       Беркана попыталась стереть катящиеся по щеке слезы и хоть немного успокоиться. Неожиданно ей стало легче. Чересчур живые ужасы поблекли под влиянием рассудительного голоса, который всегда все ставил на свои места. Если Хагалар говорит, что любит, значит, серьезной боли не причинит, она должна в это верить. Но ведь… Дочь Одина слишком хорошо знала мастера магии, и многое оставалось для нее непонятным.        — Я в детстве, — начала она, выдавив из себя слабое подобие довольной улыбки, — может, и маленькая была, но любопытная. И когда вы с матерью выставляли меня за дверь, далеко не всегда уходила. Ты доказал маме, что с ребенком всегда можно договориться, а если не понимает, то в качестве наказания запереть или поставить в угол. Я только тебе обязана тем, что прожила длинную жизнь, ни разу не столкнувшись с болью. А теперь ты изменяешь своим принципам! По отношению к Локи, к тому, кого любишь, кого защищал от гнева Одина! — Беркана уже почти кричала, не справляясь с собой, вспоминая другие, не такие страшные, как ей самой казалось, картины. Отдых на южном побережье, где ей посчастливилось столкнуться с царской семьей. — Я восхищалась тобой, восхищалась тем, как ты встал на защиту Локи против самого царя. Один казался мне таким страшным, а Локи — таким маленьким и беззащитным. Ты прикрыл его своим телом. Ты стал для меня настоящим героем, ведь ты посмел сразиться с самим Одином Всеотцом! — Беркана до мельчайших подробностей помнила события минувших дней, их не удалось стереть ни времени, ни новым впечатлениям, ни новым страданиям. Один Всеотец поразил ее до глубины души своим величием, а Хагалар — своим бесстрашием. В этом сражении двух мужчин виновник происшествия отходил на второй план. — Но Локи вырос, твои принципы изменились! Настолько, что ты своей рукой собираешься бить того, кого обещал оберегать. Я не понимаю тебя, а ведь ты моя единственная опора! Я не знаю, что и думать, — Беркана резко замолчала, стараясь сдержать новый поток слез. Нет, она не может постоянно предаваться эмоциям и рыдать — терпение Хагалара не безгранично. Да и слезы не принесут желанного облегчения.        — Беркана, ты хоть раз подвергала чужие жизни или весь Асгард опасности? — Мастер магии грубо сжал ее подбородок, силой вынуждая поднять голову — теперь она смотрела ему прямо в глаза. — Твои шалости, по-другому я их не назову, ни в какое сравнение не идут с тем, что натворил Локи. В детстве его проступки ничего не значили для других, никому не угрожали и не вредили. Но если он продолжит считать все происходящее детскими играми… Ты хоть понимаешь, что он мог не просто покалечить, а убить и тебя, и наших дорогих естественников? Не самая легкая смерть. Я был на войне, я видел, как страдают умирающие, истекающие кровью! Я видел их лица, искаженные дикой болью! Я слышал, как они в ужасных муках издают последние вздохи, слышал, как рыдали их родственники от безысходности и от осознания того, что им невозможно помочь! Я был тому свидетелем! Это, по-твоему, шутки?!       Кровь. Страх. Боль. Все смешалось в голове Берканы. Она никогда не видела настоящей войны, не чувствовала ее вкуса и запаха, но богатое воображение подкинуло такие невероятные ужасы, что Дочери Одина пришлось крепко зажмуриться, чтобы не поддаться отчаянию и не разрыдаться в очередной раз.       — Ты хочешь, чтобы однажды он принес всем нам смерть? Локи давно не ребенок, он побывал и царем, и покойником, он должен отвечать за свои поступки. Во всем надо знать меру, чувствовать грань. А он ее перешел, и даже мои принципы не могут ничего изменить. Ты же… ты другое дело. Ты послушная, честная, разумная. Ты бы никогда так не поступила.        — Но ведь можно поступить проще! — воскликнула Беркана в ответ, справившись со слезами и обретя дар речи. Ей в голову вдруг пришла простая, но дельная мысль. — Зачем ты воюешь с Локи вот уже полгода?! Он презирает тебя, как и всех нас, потому что не знает, кто ты! Почему ты не можешь рассказать ему правду? Если тебе тяжело, я могу это сделать сама! Все эти тайны только усложняют жизнь. Без них все изменится.        — Беркана, как будто ты не знаешь Локи: он все поймет по-своему и решит, что мы с Одином заодно. К тому же, не забывай, фактически я его бросил, как и тебя, и Тора. Останься я — и ваша жизнь сложилась бы счастливее. Думаешь, он обрадуется правде? Скорее от ярости разрушит поселение или весь Асгард. Ты этого хочешь?..        — Нет! — крикнула Беркана в ответ, ощущая внутри странную ярость. Ярость и злость от того, что она запуталась и никак не может найти выхода. — Я просто хочу тебя понять. Я всегда верила тебе! Я знала, что и я, и Тор, и Локи дороги тебе! Я думала, что знаю тебя полностью! Скажи, если бы я была на его месте, ты поступил бы также?        — Я знаю, что ты бы так никогда не сделала. Локи много неразумнее тебя, — последовал спокойный ответ        — Но и я не безгрешна! — Беркана выпуталась из объятий и встала, с трудом преодолевая себя. Ее переполняли смешанные чувства: в душе царил не то восторг, не то страх. Она никак не могла побороть бурю эмоций внутри и сама не знала, сможет ли рассуждать здраво: — Ты… ты ведь готов защищать нас от любой опасности, кроме самого себя?..        — Да, Беркана. И от себя самого тоже. Лишь бы вы, дети, ни в чем не нуждались и жили спокойно, пока я в состоянии присматривать за вами, — вздохнул Хагалар. На душе неожиданно стало спокойнее.        — Значит, ты все это делаешь из любви и желания защитить Локи от самого себя? — И как она могла в этом сомневаться?        — Конечно, милая! — Маг встал и обнял ее, возможно, чуть крепче, чем она того хотела. — Ради вас я готов на все, даже отступиться от собственных принципов. Поверь, наказание будет для него хорошим уроком, а для всех нас — залогом спокойной жизни.        — Тогда объясни ему это. Он же не понимает и может начать мстить, — Беркана прикусила губу, не зная, стоит ли продолжать, но все же решилась: — Я… боюсь его, несмотря на клеймо.        — Я обещаю, что поговорю с ним. И ничего не бойся — пока я жив, я не позволю Локи навредить ни тебе, ни себе, ни кому бы то ни было еще!        — Спасибо тебе! Спасибо за все! — Беркана обняла мастера настолько крепко, насколько могла. Наконец-то все встало на свои места. Внутри растекалось успокоение. Шестое чувство подсказывало, что нужно уйти, что она и так узнала слишком многое, больше даже, чем надеялась узнать, что она не имеет права раскрывать чужие тайны, но… она не могла. Привычка детства — во всем доверять Хагалару, тому, на кого всегда можно положиться — толкала ее на то, что в обычном мире назвали бы предательством. Правда, сейчас она думала об этом меньше всего.       — Я не должна тебе говорить, но Ивар и Раиду не разделяют твоих убеждений. — Щеки пылали краской стыда, в горле сжимался тугой комок, мешая говорить, но Беркана продолжила, с трудом превозмогая себя: — Они не понимают и… не хотят понимать, что ты заботишься о Локи больше, чем каждый из них.        — Это сложно понять, девочка моя. Локи для всех идол, и они не знают, что мы с тобой связаны с ним гораздо сильнее.        — Ты не понимаешь! Раиду хочет убить тебя!       Хагалар лишь беззаботно рассмеялся в ответ. Тем заливистым смехом, каким смеялся очень давно, когда приходил на ужин к матери Берканы, когда они шутили за вечерней трапезой, обсуждая невзгоды прошедшего дня. Магиолог ожидала какой угодно реакции, была готова даже к тому, что Хагалар накричит на неё, обвинив в предательстве, или в порыве гнева вышвырнет за дверь, но такого поведения она точно не могла предвидеть. Маг смеялся так, будто ему только что рассказали наипошлейшую историю, а не предостерегли от близкой смерти.        — Поверь, я пережил гораздо более страшные вещи, и метания этого буйного ребенка мне не страшны. Я должен потерять веру в свои силы до последней капли, чтобы начать страшиться крестьянина.        — Я беспокоюсь не за тебя! — выпалила Беркана, все больше изумляясь черствости Хагалара. — Он тебя не убьет, но ты можешь его изгнать и тем самым отправить на верную смерть!        — Он мне никто, в отличие от вас с Локи, поэтому ему я поблажек делать не стану. Я мастер, и два исключения не делают меня богиней милосердия. Все будет зависеть только от него, быть может, он передумает.       Беркана лишилась дара речи. В словах Хагалара было страшное подтверждение. Так то, что говорил Ивар — правда? И тогда… тогда для Хагалара совместная работа совсем ничего не значит, и он будет отправлять свои обязанности мастера, несмотря ни на что? Одинсдоттир никогда не питала к Раиду каких-либо светлых чувств, но последние месяцы почти не расставалась с ним: и в работе, и в забавах они были вместе. Он не был для нее другом, но был одним из самых близких асов поселения. Он постоянно присутствовал в ее жизни, и ей хотелось сохранить привычный порядок вещей. Убедить в чем-либо Хагалара невозможно, значит, придется все делать самой. А сможет ли она? Что за вопрос, конечно! Теперь, когда всё прояснилось, она должна сделать всё, что в её силах!        — Я сделаю все, чтобы ничего не случилось! Знай, он хочет отравить тебя неизвестным в Асгарде ядом.       Хагалар только гордо усмехнулся, лукаво прищурив глаза.        — На меня не действует ни один яд. Меня травили почти в каждом мире, но, как видишь, я жив и здоров, так что не стоит за меня волноваться, я не собираюсь умирать на радость некоторых особ.        — Не действует яд… — рассеянно пробормотала Беркана себе под нос, пытаясь одновременно внимательно слушать Хагалара и придумывать какой-нибудь хитроумный план по примирению фелага. — Ты так суров к тем, с кем работаешь… Ты точно живой?.. Прости, это глупый вопрос. Я… не знала, что ты так силен… И я хочу мира. Я хочу попробовать объяснить Ивару и Раиду твою позицию. Но как?        — Попробуй объяснить мотивы. Еще раз повторяю: это уже их выбор. Ты им ничем не обязана.       Беркана вздрогнула, подняла тоскливый взгляд на Хагалара и, стараясь не заплакать в очередной раз, закусила нижнюю губу: как же больно было слышать подобное! Привычный мир перевернулся с ног на голову, доставляя невыносимые страдания. С каким безразличием говорил мастер магии о тех, с кем работал уже полгода, с кем обсуждал сложнейшие задачи, с кем… делил внимание Локи! Разве этого не достаточно для того, чтобы…       — Но они мои друзья! Мы вместе играем в карты. Я с ними. И с тобой. Я разрываюсь. А я не хочу так… — Беркана совсем сбилась и стушевалась. Она сомневалась, что стоит продолжать эту бессмысленную беседу, поэтому решила как можно быстрее распрощаться. — Спасибо, что объяснил мне все. Я думала, что тобою движет только жажда мести, что ты хочешь забить Локи до полусмерти, сломить его и заставить беспрекословно подчиняться. Но теперь я вижу, как сильно ошибалась! Я благодарю провидение за то, что именно ты рядом со мной!        — Любая дружба в поселении мнима, — Хагалар сделал вид, что пропустил все обвинения мимо ушей. — Будь осторожна, девочка моя, ведь Раиду непредсказуем. Не забывай, что некоторые асы приходят и уходят, а некоторые — всегда рядом.       Беркана легонько кивнула и попыталась незаметно выскользнуть из крепких объятий. Не успела она этого сделать, как в комнату вошел Лагур. Что бы он подумал, если бы увидел мастера магии и магиолога, обнимающихся в пустом доме! Беркана чуть не отпрыгнула от мага подальше. И отпрыгнула бы, если бы не запнулась о скамейку, не удержала равновесия и не упала, больно ударившись локтем о край стола. Румянец снова заиграл на щеках. Хагалар молча помог ей подняться, а отрешенный естественник ни на что не обратил внимания. Он подошел к маленькому сундучку, открыл его, взял какую-то старинную книжку и ушел столь же быстро, сколь и появился, будто был лишь тенью маленького облака. Спросить у Хагалара разрешения он не посчитал нужным, а, вероятно, даже и не заметил, что мастер магии находится в комнате. Беркана проводила Лагура недоуменным взглядом — внутри нее зрело неприятное ощущение, что он следит за ней.