Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      Ивар с большим трудом убедил брата оставить думы о мести мастеру магии, по крайней мере, на ближайшее время, хотя, казалось, сделать это совершенно невозможно. «Ты нужен Локи живым, а не мертвым или изгнанным», — твердил он несколько ночей подряд под одобрительные кивки Берканы. Раиду долго сопротивлялся, но потом все-таки пообещал отложить изощренную месть на пару столетий. Ивар вздохнул спокойно: либо Раиду забудет о расплате, либо Хагалар сам умрет — все же он уже немолод, да и недругов у него предостаточно.       Красноречие Ивара, его уникальная способность доходчиво излагать мысли, привлекая собеседника на свою сторону, доставшаяся от матери, действовала на любого, за исключением, конечно же, мастера магии: тот не только был тверд и непреклонен в своем решении, но даже не удосужился поведать Локи обо всех тонкостях наказания. Никто не позаботился о том, чтобы раскрыть царевичу глаза на истинную суть происходящего, как это сделал несколько столетий назад мастер естественной науки для Ивара.       Гуманизм — необычное, иностранное, чуждое асгардскому уху слово — правило поселением наравне с мастерами. Гуманизм умудрился превратить жестокое телесное наказание в наказание духа, в постыдный ритуал, проходить который не хотелось вовсе не из-за недолгого времени нестерпимой боли, а из-за унижения и позора.       Перед страшной расправой провинившегося раздевали на глазах соседей и заставляли произнести речь, суть которой сводилась к признанию собственной вины и покаянию. Только после исповеди покорное тело жертвы распинали между массивными столбами, а руки беспощадно стягивали крепкими ремнями.       Но и этого унижения давнишним законотворцам показалось недостаточно. Во время экзекуции полагалось кричать и молить о пощаде, и чем громче, тем лучше. Не то, чтобы непрерывно сыплющиеся один за другим удары совсем не чувствовались, но многие отверженные, особенно из числа бывших ополченцев, предпочитали терпеть боль молча, сохраняя остатки достоинства. Однако расплата за подобную дерзость была очень высока. «Разумеется, ты можешь попробовать молчать, — хмуря брови, предупреждал Ивара мастер естественных наук, — но поверь, тогда тебя заставят вопить, прося о помиловании. Уже по-настоящему. Так что в твоих интересах прислушаться к моим наставлениям». Ивар решил судьбу не искушать. На своей шкуре он убедился, что палачи стараются не забивать приговоренных до крови и не пересекать полосы без лишней нужды. Они даже милостиво объяснили, как следует правильно стоять, чтобы толстые ремни не слишком сильно впивались в тело, как держать голову, чтобы удары не пришлись по лицу, и прочее. Подобная картина совершенно не располагала к тому, чтобы главным действующим лицом в ней стал Локи: царевич не мог предстать перед софелаговцами раздетым и униженным.        Наказание было не просто наказанием: оно представляло собой хорошо продуманный спектакль, который еще и прервать можно было в любой момент — милосердие, невиданное в других мирах. По окончании представления, когда жгучая боль должна была терзать измученное тело в наибольшей степени, когда рассеченная спина должна была гореть, а любое движение — доставлять нестерпимые мучения, на раны сыпали порошок целительных камней. После них оставались только усталость, нервное перенапряжение и некое подобие шока. Все эти симптомы проходили через пару часов и не мешали работать. В общем, ничего особенно страшного в наказании не было, но видеть экзекуцию сына Одина не имел права ни один ас в целом Асгарде.        Ивару за свой век не единожды приходилось терпеть позорное наказание, и даже он, ас не самого сильного телосложения и с низким болевым порогом, спокойно переносил муку: настолько слабой она была. Палачи были настоящими мастерами своего дела, и многие поселенцы задавались вопросами: кто их учил? Кто скрывается за темными масками? Чуть ли не каждый год находились смельчаки, которые, уже стоя на помосте, нападали на палача с целью сорвать его маску или скинуть капюшон. Попытки заканчивались бесславно: и сами палачи, и стоящие поодаль боевые маги скручивали преступника прежде, чем тот успевал хоть что-то сделать.       Так обстояли дела в поселении, но, что на самом деле собирался устроить Хагалар, Ивар не знал, предполагал только, что Локи извиняться и признавать вину не будет: он все же сын самого Одина. Но и Хагалар не просто маг, состарившийся на работе мастера. Он прошел несколько войн и не раз демонстрировал немалую силу, да и в мягкосердечности его не заподозришь. Правда, Беркана, несмотря на всю безнадежность положения, неустанно повторяла, что ничего страшного не произойдет, и, хотя выглядела до крайности сконфуженной, твердила как мантру, что все будет хорошо. Кого она пыталась в этом убедить: себя или окружающих, Ивар так и не понял, да и не было смысла понимать.       В назначенный день естественник встретился с Дочерью Одина и Лагуром по дороге к покоям Локи. Хагалар уже поджидал их на скамейке у дома царевича. Он выглядел довольным, словно кот, предвкушающий сметану. Раиду, гневно бормоча ругательства, остановился в нескольких шагах от мастера магии. Ивар предостерегающе сжал руку брата, опасаясь, как бы тот не потерял всяческий контроль над собой, едва увидев противника так искушающе близко, и не забыл в один миг все обещания. Довольно и того, что им сегодня предстоит увидеть. Однако, к обоюдному счастью, все обошлось: Раиду лишь смерил мага ненавидящим взглядом и застыл на месте, злобно пиная ногой мелкие камушки. Беркана натянуто улыбнулась, а Лагур захлопнул толстую книгу, которую умудрялся читать даже на ходу.       Хагалар оставил без внимания странное поведение софелаговцев и требовательно постучал в дверь. Через несколько мгновений на пороге появился Локи. Лицо его выражало полное спокойствие, и, если бы пришедшие не знали, что творится у него в душе, могли бы решить, что он равнодушен к неминуемому концу. В любое другое время дверь отворил бы один из рабов, но сейчас дом был пуст. Царевич нарядился в легкую рубаху, расшитую золотыми нитями, и мягкие штаны, не прикрывающие босых ног. Почти все тут же потупили взор: ученые привыкли к многослойной защитной одежде, а вовсе не к исподнему. Видеть царевича, сына Одина, почти раздетым было верхом неловкости и стыда, а ведь все понимали, что Хагалар на этом не остановится, и хорошо, если прикажет оголить только туловище.       Как только Локи увидел гостей, его безучастное выражение лица сменилось радостным, и на бледных губах заиграла хитрая улыбка. Он храбрился, ухмылялся, насмешливо оглядывая всех с головы до ног, и выглядел не менее довольным, чем старый маг. Он отвесил издевательский поклон своим палачам и с наигранной покорностью предложил:       — Быть может, желаете напитки или кушанья, господа?       — Храбрись, пока можешь, — в тон ему ответил Хагалар, бесцеремонно входя в дом. Остальные дождались милостивого приглашения. Ивар впервые удостоился чести побывать в царских покоях, поэтому осматривал их с большим интересом, смешанным с любопытством. Бывший жилой дом почти не претерпел изменений: только место лавок заняли сундуки со скарбом, а на стенах разместились гобелены, оружие и рога диковинных животных не асгардского происхождения.       — Располагайтесь как дома, — Локи кивнул на плоские сундуки вдоль стены. Рядом с ними стоял столик, а на нем — стаканы с молоком. Ивар не сомневался, что это молоко из Гладсхейма. Он давно уже мечтал попробовать любимой напиток царевича, о котором слышал много хорошего, но сейчас для этого было явно неподходящее время.       Раиду сел на сундук с самого краешка и демонстративно уставился на стол, украшенный витиеватой рунной резьбой. Беркана несмело оглядела огромное ложе у противоположной стены: мягкое, покрытое белыми и черными овечьими шкурами — что-то подсказывало Ивару, что именно оно и станет импровизированным помостом. Естественник присел между Берканой и Лагуром, распрямляя и без того ровную спину и выражая лицом неприязнь к происходящему. Он постарался, подобно брату, найти какую-нибудь точку, куда можно было бы уставиться и, не отрываясь, смотреть все время наказания. Локи подошел к столу и спокойно отпил большой глоток молока, правой рукой пододвигая кружки ученым — Раиду вздрогнул, когда поднял глаза и осознал, что полуобнаженное божество стоит рядом с ним.       — Ну что же вы, мои дорогие, любимые друзья, неужели вам не нравится мой дом? — Царевич будто специально подливал масла в огонь, изображая не то невинную жертву, не то раба: он лично вручил каждому по кружке с молоком. Ивар не посмел отказаться и осушил свою залпом — давнишнее желание, наконец-то, исполнилось. Напиток оказался чересчур приторным и сладким, вовсе не похожим на обычное молоко. Хагалар от угощения отказался: он по-хозяйски уселся на кровать, закинув ногу на ногу:       — А у тебя тут очень мягко! — вальяжно заявил он и провел ладонью по шкуре.        Раиду так и не отвел взгляда с выбранной ножки стола, только задышал еще громче и чаще, пытаясь удержаться от решительных действий. Неимоверное желание разорвать мага на куски росло с каждым мгновением, но он сдерживался, даже очередного бранного слова не произнес в адрес мастера, который, пользуясь случаем, лег на царскую кровать, деловито положив руки под голову. Локи, озлобленно сверкнув глазами, неторопливо подошел ближе, с едва заметным усилием отодвинул Хагалара к стене и лег сам, лицом к лицу со своим палачом.       — Ты лежишь на моей кровати, желая поменяться ролями?       — Ты сам предложил проходить и чувствовать себя как дома. Раздевайся пока, — безразлично махнул рукой Хагалар, в уверенном голосе которого не слышалось ни капли сочувствия.       Ученые вздрогнули, переводя растерянный взгляд с Локи на Хагалара. Сейчас все начнется. Стакан громко хрустнул в руке Раиду, сжавшего губы в тонкую линию. Беркана, которой не повезло сидеть рядом, боязливо сглотнула и, стараясь не делать резких движений, немного отодвинулась от не до конца выздоровевшего, но все такого же страстного естественника. Локи медленно встал и с кошачьей грацией принялся раздеваться. Если судить по его лицу, то не происходило абсолютно ничего из ряда вон выходящего. Он аккуратно, чуть ли не танцуя, расстегивал пуговицы. Зрелище завораживало. Невольные зрители все как один любовались утонченной пластикой. Ивар, отвлёкшись от созерцания избранной точки, мысленно признал, что никогда раньше не видел Локи таким легким, воздушным. Он не понимал, чего тот хочет добиться: то ли вывести из себя Хагалара, то ли умилостивить и таким образом избежать слишком жестокого наказания. Сам маг с интересом наблюдал за действом. Его глаза зажглись опасным огнем, но Ивар даже не шелохнулся, не посмел нарушить танец и предупредить Локи о несомненно надвигающейся угрозе.       — Что ты время тянешь, будто ждешь, пока мы уснем здесь окончательно, или, может, пытаешься меня соблазнить?       Ивар тревожно сглотнул, прогоняя наваждение. Картинка сразу рассыпалась. «Соблазнить»? Да после таких обвинений Локи бросится на обидчика и будет прав. Как-никак, для настоящего воина нет худших подозрений, чем подозрение в мужеложстве! Однако царевич нападать не спешил. Справившись с рубахой, он, нахально оскалившись, подошел к магу вплотную.       — О нет, в отличие от тебя, мужчины меня не интересуют. Зато почему бы мне не соблазнить твою то ли дочь, то ли любовницу? И ведь за это преступление осудят не меня…       Наступила зловещая тишина, не предвещавшая ничего хорошего. Безобидное наказание вполне могло превратиться в еще одну драку с членовредительством. Обычно после взаимных оскорблений шел обмен боевыми ударами, однако маг, вместо того, чтобы рассердиться на немыслимую дерзость, только усмехнулся:       — Шути-шути, посмотрим, что дальше будет. — Все также ухмыляясь, он достал из небытия розги и веревки. По комнате пронесся вздох облегчения: обычное наказание уже казалось ученым не таким уж и страшным.       — Неужели боишься меня? — Локи, наиграно удивившись, бросил презрительный взгляд на веревки. Чтобы он, сын Одина, да в верёвках…       — Облегчаю себе работу, — Хагалар взял в руки не особо длинную бечеву и похлопал по шкуре рядом с собой. — Иди сюда, мой мальчик.       Локи только незаметно повел бровью, а у мага в руках уже извивалась змея! Ивар плохо разбирался в пресмыкающихся, но по закругленному хвосту с шипиком определил слепозмейку. Червеобразные черные змейки, появившиеся по желанию царевича на месте веревок, привели в восторг Хагалара и в истерику Беркану. Как только одна особо шустрая поползла в сторону магиолога, та молниеносно вскочила с ногами на сундук и огласила покои таким пронзительным визгом, что слышали, должно быть, все соседи. Хагалар щелкнул пальцами — веревки поползли к нему. Локи, насмешливо склонив голову, повторил его жест — змеи вновь расползлись в разные стороны. Ивар, пребывая в полной растерянности, не знал, что и делать: то ли ловить змей, то ли не вмешиваться в разборки веселящихся магов. По всему выходило, что представление может закончиться нехорошими последствиями: Беркана, по-прежнему стоя на сундуке, крепко схватила Раиду за плечи и слезать не собиралась, сам Раиду, отрешенно уставившийся в пол и старающийся не поддаться мощной волне ярости, делал вид, что его здесь нет. Лагур открыл закрывшуюся было книгу. Бедные змеи ползали во все стороны, по мановению руки магов меняя направление. Наконец, Хагалару эта забава наскучила. В одно мгновение слепозмейки увеличились в размере, у них появились острые зубы, которыми они безболезненно впились царевичу в запястья и щиколотки, распиная на кровати. Защититься он даже не пытался — сделал вид, что ему эта игра тоже порядком наскучила.       — Раздевать меня сам будешь? — зло бросил он магу, прищурив зеленые глаза.       Тот не удостоил жертву даже взглядом, просто щелкнул еще раз пальцами. Беркана быстро уселась обратно на сундук и уткнулась глазами в пол — длинный ворс овечьей шкуры не полностью скрывал тело Локи.       — Я ожидал от тебя большего… — в недовольном голосе царевича явно слышалась насмешка, будто всё, только что произошедшее, доставило ему лишь небольшие неудобства. Но лучше бы он не раздражал понапрасну своего палача, который уже взял в руки одно из орудий. Это был ивовый прут, не слишком длинный или толстый, но даже он в умелых руках мог стать беспощадным орудием пытки. Хагалар сделал пару пробных взмахов, со свистящим звуком рассекая воздух. Раиду до крови сжал кулаки. Ивар знал, что брат с большим удовольствием поменялся бы с Локи местами. Только бы он не бросился на Хагалара! Ведь иначе придется вмешиваться, успокаивать брата и увеличивать муки Локи.       Первые несколько ударов маг нанес быстро. Беркана трусливо зажмурилась, судорожно схватила руку Ивара и сжала с такой силой, что чуть не выломала и так повреждённое запястье. Сам Ивар, даже не глядя на кровать, поймал себя на мысли, что сжимает в кулак свободную руку. Плечо Лагура, прижатое к его руке из-за тесноты, дернулось, но этот скорее перелистывал страницу, нежели переживал вместе со всеми. Только бы истязание побыстрее закончилось! И вдруг, словно повинуясь желанию естественника, свист прекратился.       — Ну как тебе? — издевательски спросил Хагалар.       Ивар осторожно поднял голову: маг стоял, покручивая прут в руке. Это было неправильно! Любой, кто хоть раз подвергался наказанию розгами, знал, что больнее всего не когда бьют, а когда перестают. Любители чужих мучений растягивали наказание, останавливаясь после каждого удара, давая прочувствовать всю силу режущей боли. Но истязателями палачи поселения никогда не были.       — Продолжай! — отчаянно воскликнул Ивар, когда понял, что Локи отвечать не собирается. Маг неспешно, явно получая удовольствие от страданий Локи и переживаний естественников, повернулся к нему, послал обворожительную улыбку, снова угрожающе замахнулся и безжалостно нанес еще один мощный удар. Беркана, вновь услышав столь отвратительный свист прутьев, врезавшихся в спину царевича, вздрогнула и впилась острыми ногтями в руку Ивара, однако тот даже не заметил легкой боли. Он только внимательно следил за происходящем, хотя минуту назад дал себе слово смотреть куда угодно, но только не на помост.              Локи чувствовал себя почти на вершине блаженства и, без малейшей доли тревоги глядя на лица естественников, коварно улыбался, обнажив белые зубы. Небольшой спектакль для друзей удался, в него безоговорочно поверили: сконфуженные софелаговцы смотрели куда угодно, но только не на кровать. А забава со змеями понравилась даже Хагалару и придала наказанию нотку гадливости. Именно то, что ему, сыну Одина, сейчас и нужно. Как Локи и ожидал, маг бил далеко не со всей силы. Он не выказывал желания замучить, скорее — унизить самим фактом того, что какой-то отверженный лупит сына царя. Происходящее вызывало раздражение: выскочка посмел сотворить такое… Но предвкушение веселья всё-таки его заглушало. Боль, жгучая, напоминающая палящие языки пламени, была вполне терпимой. Локи, не имея возможности видеть, лишь предполагал, что на спине оставались всего лишь рубцы, а не кровоподтеки. Перенести такую боль он мог играючи, что лишь добавляло ему уверенности в своих силах, поэтому он и не отключил сознание. Однако если он будет долго лежать, отмалчиваясь, то кто-нибудь может заподозрить его в покорном признании поражения, что совершенно недопустимо. О нет, он хотел устроить настоящее представление, и он приложит все усилия, чтобы осуществить задуманное. Хагалар пожалеет о том, что связался с сыном Одина! И впредь будет выказывать ему уважение!       — Беркана и та сильнее бьет, может, поставишь её вместо себя? — нахально заявил Локи, осторожно поворачивая голову к ничего не подозревающему палачу. Ворсистые шкуры мешали заглянуть ему в глаза, да и друзей царевич видел лишь мельком. Впрочем, они явно были напуганы происходящим.       — Боюсь, она не согласится, — откликнулся Хагалар, ни на секунду не останавливаясь. Непривычная работа не мешала ему говорить, удары сыпались столь же равномерно, сколь и раньше. Действительно ли работа столь непривычна? Действительно ли маг исполнял обязанности палача впервые? Или у него были дети, которых он привык хлестать розгами за малейшую провинность?       — Проверишь? — с издевкой подмигнул Локи, не выходя из образа. Если играть, то играть до конца, и уж сын Одина вложит в игру всю свою душу.       — Одинсдоттир, желаешь встать на мое место? — Хагалар повернулся к девушке, но даже это не помешало ему продолжить наказание. Беркана, красная, как рак, возмущенно подняла на мастера глаза, а затем нервно встала, мгновенно оказалась рядом и, взяв одну веточку из общей кучи, со всего размаху ударила Хагалара, своим поступком приведя в замешательство сидящих неподалеку друзей. Она попала по руке и груди, но сквозь одежду удар не чувствовался. Локи только довольно усмехнулся — еще одно очко в его пользу.       — Ты и так мучаешь меня этим зрелищем, так еще и издеваешься! — впервые за всю свою жизнь Беркана кричала на мастера, потеряв контроль над собой. С трудом вымолвив эти слова, магиолог притихла, пытаясь восстановить частое дыхание. Лицо её было искажено неподдельной яростью.       — Я издеваюсь?! — маг скорчил донельзя удивленную физиономию. — Это была его затея, — кивок в сторону беспомощной жертвы. Беркана бросила неловкий взгляд на распростертое буквально у ее ног тело и враз побледнела. Локи еще никогда такого не видел: с лица магиолога мгновенно ушли все краски. Беркана смотрела на его спину с каким-то священным ужасом. Если бы мог, царевич проследил бы за ее взглядом. Всё-таки его тело, тело бога… Боль была не очень сильной, спина не кровила, но почему тогда Дочь Одина выглядела так, будто перед ней выпотрошенный труп? Локи уж думал, что она бросится в ноги Хагалару, но нет: магиолог чересчур резко развернулась и нетвердой походкой вернулась к изумленным друзьям. Привлеченный криками Раиду впервые за все время бросил взгляд на место казни, но сразу же снова уставился в пол.       Локи безучастно отвернулся, борясь с внутренним раздражением. Наблюдать за софелаговцами было не очень интересно, а спина начинала гореть огнем. Стоило начать второй акт незамысловатой, заранее продуманной пьесы:       — Судя по слабости ударов, ночь у тебя была тяжелая. Снилось пламя моего возмездия?       — Неужели ты так недальновиден, дитя, что считаешь себя единственной моей заботой?       — А иначе зачем ты поставил метку?       — Все ради наших дорогих софелаговцев. Да и развить в тебе самоконтроль не помешает. А если не выйдет — останешься без руки… — Хагалар переругивался со скучающим видом. Будто не сам с таким напором настаивал на наказании, будто не сам всей душой жаждал привести его в исполнение. Изломав о спину один прут, он медленно, словно нехотя брался за другой — боль обрушивалась с новой силой, особенно если розга попадала по одним и тем же местам, но Локи все еще упрямо терпел, не желая облегчать свою участь. Кем он будет, если сдастся этому выскочке?       — Если твоя метка отрежет мне руку, я спокойно смогу убить тебя, — как ни в чем ни бывало заметил он. Хагалар не ответил, меняя орудие в очередной раз. От режущей боли хотелось шипеть, но вместо этого Локи лишь шире улыбнулся и устало промолвил: — Как закончишь — разбуди, — и демонстративно закрыл глаза. Такого маг точно не стерпит.       — Хотел бы и я поспать, а то моя работа крайне скучна, — Вождь поставил свободную руку на пояс и перенес вес на одну ногу, всем своим видом выражая неудовольствие от процесса. Царевич понятия не имел, считал ли Хагалар удары, но был готов стерпеть и на пару сотен больше: софелаговцы, скорее всего, считают хотя бы приблизительно, а похвастаться выносливостью всегда приятно, ведь ему, царевичу, подобает быть выносливее их всех вместе взятых.       — Так ложись рядом. Кровать большая, вы сюда все поместитесь, — Локи игриво подмигнул жмущимся на сундуке друзьям, будто и вправду приглашая.       — Думаешь, любой из них без оглядки подставит свою спину, чтобы разделить твою участь? — раздраженно бросил Хагалар: его рука заметно дрогнула. Еще немного, и он проиграет!       — От них этого и не требуется, — заметил Локи, вспоминая порядки поселения, — твои действия незаконны. Я пожалуюсь тингу, друзья подтвердят мои слова… А дальше на помосте окажешься уже ты, и я, как жертва, с удовольствием приведу приговор в исполнение! Только у меня сил побольше будет, да и песок из меня пока не сыпется, так что тебе следует опасаться! А то ведь и до сотни ударов можешь не дотянуть! — царевич нагло рассмеялся прямо в лицо палачу, хотя делать это в его положении было сложно. Погруженный в себя, он и не заметил, что Хагалар начал злиться по-настоящему. Глаза мага опасно сощурились, а очередной удар оказался в разы сильнее предыдущего. У Локи неожиданно перехватило дыхание. Да как он смеет?       — Вот сейчас хорошо, хоть что-то чувствую! А что, сильнее не можешь? Совсем состарился? Или, если попробуешь бить сильнее, рассыплешься? — Локи приподнял голову, не прекращая своей рискованной игры: мышцы шеи и спины тут же отозвались болью, а очередной удар едва не пришелся по лицу, пробудив неприятный страх. — Или нет, я понял, это твое хваленое милосердие! Только вот я не нуждаюсь в твоих подачках, старик!       Локи смотрел на своего палача так, словно перед ним был слуга или даже раб. Да ведь так и есть! Пусть он распят на кровати, раздет и унижен, все равно Хагалар должен знать свое место и понимать, с кем связался. Перед ним — сам царевич Асгарда, который никому не позволит обращаться с собой, как с последней дрянью, особенно всякой грязи под ногами, вроде отверженных преступников! Даже сейчас он выше всех их! Лицо мага, обычно снисходительно-насмешливое, исказилось неконтролируемой яростью.       — Хочешь испытать настоящую боль? — ядовито прошипел Хагалар, наклоняясь к самому уху Локи. — Что ж, я её тебе устрою.       Он медленно вытащил из кучи веток новое орудие и замахнулся со всей силы. Первый же удар ожег и без того израненную спину такой болью, что не ожидавший этого царевич вскрикнул, браня себя мысленно за показную слабость. Хагалар, удовлетворенно оскалившись и явно наслаждаясь победой, несколько секунд держал лозу на теле, а потом резко поднял, под углом, беспощадно разрывая кожу и принося еще большую муку, невыносимую для простого поселенца и совершенно не вписывающуюся в продуманный до мелочей план. Локи хватило пары мгновений, чтобы оценить сложившуюся обстановку. Вот теперь игры кончились и пригодятся давнишние уроки. Расслабиться, глубоко дышать, выкинуть из головы все мысли! Этот отверженный ответит за все, но позже. Не одно столетие лучшие палачи Асгарда учили сыновей Одина этому бесценному умению: закрывать сознание от боли. И вот жжение рассеченной кожи, мягкость шкур и даже колебание непонятно откуда взявшегося ветерка пропали. Локи чувствовал только влагу на спине, потом исчезла и она — остался только свист розог, ломающихся о его спину. Тонкие губы расплылись в безумном оскале, а полуостекленелый взгляд уставился на друзей. Трое софелаговцев бросились на помощь после нескольких сильных ударов, но уткнулись в магический барьер. Они хотели пробить его, стучали руками, кружками, Раиду даже попытался разбить его столом — ничего не получилось!       — Хагалар, прекрати!       — Одумайся, остановись!       — Ты его убьешь!       Эти и другие вопли только нервировали жертву, заставляя беситься от бессилия, и раздражали палача. Все было бесполезно: маг не останавливался ни на секунду. От него несло такой яростью, какую Локи давно не встречал среди живых. Видал он монстров на своем веку, но такого — никогда! Это раздражало еще больше. Ивар после непродолжительных раздумий сообразил, что есть другой способ остановить это безумие. Он бросился к входной двери, но уткнулся в еще один барьер — мастер все предусмотрел. И только Лагур спокойно сидел на сундуке и читал, не замечая поднявшегося шума.       — Хагалар!!!       Словно очнувшись от долгого сна, палач резко обернулся. Ученые отпрянули: на них смотрело каменное лицо с пылающими ненавистью красными глазами.       — Заткнитесь, пока не остались без языков… — прошипело чудовище и выхватило новый прут — он был слишком тонким и сломался от первого же удара.       — Прекрати! — едва сдерживая рыдания, взмолилась Беркана. Она уже разбила руки в кровь, барабаня по барьеру. В следующее мгновение и она, и оба естественника оказались прикованными к стене: гибкие лианы, появившиеся из ниоткуда, связали ученых не только по рукам и ногам, но и заткнули им рты. Раиду попытался порвать лозы, но без толку: они усилили хватку, норовя задушить непокорного. Тем временем Лагур, никем не замеченный, копался в сундуках в поисках целительных камней. Он Хагалару не мешал, поэтому маг не обращал на него никакого внимания. Локи же после нескольких попыток взять себя в руки стало по-настоящему страшно: боли-то он не чувствовал, но это совсем не значило, что Хагалар не повредил внутренние органы. Умереть под розгами в мире отверженных было последнее, о чем мечтал воспитанник Одина. Нет, этого не будет! Он попытался высвободить руку из змеиного захвата. Да только куда там — зубы тут же впились в кожу, пресекая новые попытки. Использовать магию, одновременно удерживая защитный барьер, было невозможно. Унижение, словно кровь, растеклось по венам. Можно было попросить пощады, но если уж выбирать из смерти и унижения, Локи предпочел бы смерть. Так, по крайней мере, он мог закончить свои дни достойно. Царевич с трудом пододвинул голову к краю лежбища и обнаружил, что пруты заканчиваются. В душе шевельнулась надежда. Еще пара штук — и Хагалару будет нечем истязать. Правда, никто не мешает ему достать из небытия новые.       И вот Вождь схватил последний прут — два-три удара — он переломился пополам и полетел в дальний угол к своим собратьям. Локи продолжал дерзко улыбаться, не давая понять противнику, насколько напуган на самом деле. Нет, врагу он больше своего страха не покажет! Хагалар пошарил рукой по полу, не нашел очередного орудия и выпрямился. К нему начал возвращаться рассудок: на лице вместо устрашающей каменной маски с кроваво-красными глазами стали проступать черты обычного немолодого аса. Локи тихо выдохнул, радуясь происходящему: кажется, удача сегодня на его стороне. Правда, он старался не думать о том, что сейчас представляет собой его спина. Вряд ли сильно приглядное зрелище.       — Ты мне шкуры запачкал.        Говорить и держать болевой барьер одновременно было тяжело, но Локи пошел на риск, так как понимал: он победил, и сейчас важно закрепить успех. Показать, каков он на самом деле. Если он впустит хоть каплю той безумной боли, что должен чувствовать, то почти наверняка потеряет сознание от шока.        — Мастер магической науки, что ты теперь мне сделаешь?       Маг не ответил. У него словно спала пелена с глаз: он сделал несколько шагов назад, стер с лица невидимые бисеринки пота. Хагалар тяжело дышал и все не мог отвести взгляда от иссеченной спины. Установившуюся тишину нарушили тихие шаги. Лагур, бодрый, решительный, не похожий сам на себя, подошел к мастеру.       — Ты, ослепленный властью сильный маг, из наказания пытку учинивший! Глупец, свою гордыню не сдержавший, достойно поражения не приняв, ты заменил свет разума на ярость и лик свой истинный явил впервые нам! Чудовище, палач и кровопийца, ты истязание будешь продолжать, или могу я к Логе подступиться, и боль от ран его мгновенно снять?       Лагур впервые в жизни смотрел в глаза собеседнику, а не в книгу, и это пугало не меньше, чем недавнее преображение Хагалара. Маг сдержанно кивнул. Локи снова приподнял голову и посмотрел на софелаговцев: по щеке Берканы текли слезы, на лицах Ивара и Раиду застыла гримаса ужаса, будто только что воплотились в жизнь их самые худшие ночные кошмары. Вряд ли такого ожидал Хагалар, когда настаивал на наказании. Что еще раз доказывает победу сына Одина. Верно, пусть он пострадал больше, чем ожидал, зато затея удалась. Лагур подошел ближе и густо посыпал спину порошком. Он не терял зря времени: пока остальные кричали и плакали, он не просто нашел камни, а еще и растолок их. Локи хотел было остановить естественника: его терзало почти детское любопытство посмотреть, насколько сильные повреждения Хагалар нанес — но вовремя одумался. Все же смотреть на собственные внутренности и вывернутые кости гораздо менее приятно, чем на кости побежденных врагов, что ему и пристало по статусу. Царевич сосредоточился, понемногу снимая барьер. Целительные камни действовали не мгновенно. Прошло несколько томительных минут, прежде чем он полностью включил сознание и убедился, что мир сияет всеми красками, что он не чувствует ничего, кроме слабости, вызванной потерей крови. Значит, все в порядке, и он победил! Змеи исчезли, и Локи смог, наконец, развернуться: несколько шкур было испорчено безвозвратно — ни один раб не отмоет такое количество крови. Свежей, пахучей. Терпкий запах создавал иллюзию ужасного сражения, в котором Локи Одинссону только что удалось вырвать самую настоящую победу.       — Я восхищен выдержкой сына Одина, — послышался голос Хагалара, и в этот раз в нем не было ни капли насмешки. — Пусть мудрость настоящего царя тебе еще неведома, но ты уже не дитя и стойко принимаешь испытания. Когда ты будешь готов занять свое место в жизни, я буду рад служить тебе.        Маги обменялись очень серьезными взглядами: каждый признал силу другого.       Мастер кивнул Локи, впервые за полгода оказывая хоть какие-то почести воспитаннику самого Одина, и покинул дом, сняв напоследок все заклинания. Ученые, освободившиеся от пут, не знали, что говорить и делать. Локи смотрел на них дружелюбно, но заводить разговор не спешил, а они не смели и рта раскрыть. Могли бы поздравить его с победой.       Не в силах больше находиться в помещении, где недавно развернулось такое страшное действо, Беркана, заплаканная и ещё не отошедшая от шока, последний раз сочувствующе взглянула в глаза Локи и вышла. Чуть ли не выбежала, спотыкаясь на ровном месте. За ней неспешно последовал Ивар, бросив напоследок что-то нечленораздельное. Раиду задержался дольше других: он долгую минуту смотрел в лицо Локи, и было в этом взгляде все: от обожествления до страха. Внутри царевича даже шевельнулось недовольство его смелостью. Но вот и за ним закрылась дверь. Счастливый молодой маг скинул на пол грязные шкуры и ногой отшвырнул их в тот угол, где лежали поломанные розги. Он уберет их позже, пока же можно отдохнуть: он потерял достаточно крови, необходимо восстановить силы. Лагур, не спрашивая разрешения, присел на единственную почти чистую рыжую шкуру.       — Большое спасибо. Твоя идея была великолепна! — великодушно поблагодарил Локи. Не стоило забывать, что именно Лагур подтолкнул его к представлению, но лишь с помощью умений воспитанника самого Одина рискованная игра обернулась полной победой!        — Совет давал я, глупый сын Вотана, не ведая, как ты поймешь его! Ты ж глупостью безмерною своей безумство мага вызвал столь беспечно! Ведь он, слепящей яростью плененный, орудие любое мог явить — хвала богам, что жив ты по сей час! Мы не смогли б остановить его: как наша ни сильна к тебе любовь, но ярость мага во сто крат сильнее!       Довольный царевич решил ради интереса подыграть своему странному софелаговцу:       — И что я делать должен был, скажи? Просить пощады или снисхождения? Он дал бы, ведь не боль, а унижение хотел он мне сегодня принести. Меня сломить он жаждет, ты же знаешь.       — Я знаю, что неправ ты, как и он! Вы все слепы, и я один лишь вижу — пока ты жив, ты местью дни наполнишь, — но умерев, утратишь все мечты!       — Значит, стоит забыть о чести ради физического существования? — недовольно переспросил Локи, переходя на обычную речь.       Лагур не опустился до спора. Он встал с кровати и спросил:       — О славный Логе, нужен врач тебе — иль, может быть, тебя оставлю я?       — Оставь меня, не стой в моем проходе, — в тон ему ответил Локи. Естественник благосклонно кивнул и неторопливо удалился, а царевич только после его ухода задумался: почему отрешенный от мира мечтатель Лагур — единственный, кто поинтересовался его здоровьем? Внутри что-то недовольно шевельнулось.