Локи все-таки будет судить асгардский суд?

      — Дай мне успокоительное!       — Тебе пустырник, валерьяну или что-нибудь сильное, синтетическое? — вяло спросил Алгир, поморщившись и с явной неохотой оторвавшись от человеческой книги по имплантантам. Привычка Хагалара неожиданно врываться куда угодно и когда угодно в свое время стоила жизни нескольким асам; хорохорившийся любимец царя обожал отвлекать целителя от операций, заявлять, что «Один приказал явиться вот прямо сейчас» и, не слушая возражений, оттаскивать его от пациентов. И, пускай это было давно, во времена минувших войн, но Алгир славился отменной памятью. Даже сейчас он по именам и лицам помнил всех несчастных врагов и пленников, пострадавших от необузданной ярости мага. Поскольку лечение было длительным и далеко не всегда успешным, Алгир несказанно обрадовался, когда узнал, что Хагалар оставляет военную службу и хочет измениться. Он даже помог ему — разработал целый курс лечения, включавший в себя десятки разных успокоительных лекарств и упражнений. Тогда казалось, что система себя оправдала и боевой маг стал походить на обычного аса. Но все ожидания и надежды оказались напрасными: прошли столетия, и искусственная оболочка человечности дала слабину. А ведь Алгир, будучи разумным асом и реалистом, изначально имел определенные опасения и неоднократно предупреждал приятеля о том, что работа мастера слишком тяжела для бывшего воина!       — Дай мне все, я сам разберусь, — сурово гаркнул Хагалар, после чего рухнул на лавку как подкошенный. На однотонной светлой одежде выделялись темные, почти бурые пятна крови, ещё живее воскрешая в голове целителя картины из прошлого.       — Ты успел спрятать труп Раиду? — сухо спросил он, разыскивая среди сотен снадобий все возможные успокоительные.       Ни один мускул не дрогнул на лице целителя. Ему, как и в большинстве случаев, не было никакого дела до происходящего. Порой складывалось впечатление, что даже самое страшное событие, такое, как, к примеру, неминуемая кончина, не смогло бы заставить Алгира проявить хоть какие-то эмоции.       — Раиду? — недовольство в голосе мага на секунду сменилось удивлением. — Нет, он тут ни при чем. Да и трупа-то нет.       — Это радует, — целитель, во взгляде которого по-прежнему читалось лишь безразличие, принес из соседней комнаты ворох тряпок, в котором с трудом угадывалась верхняя одежда.       С давних пор Алгир предпочитал иметь несколько запасных комплектов: работа врача, с одной стороны, — грязная, с другой, — требующая стерильной чистоты. Да и в таких случаях его предусмотрительность окупалась.       — Переоденься, у тебя одежда в крови, — целитель бесцеремонно бросил свёрток Хагалару, а на стол с грохотом положил многочисленные лекарства. — Напомнить, как их принимать?       — Не надо, — злобно сощурив глаза, процедил сквозь зубы маг и одной рукой стянул с себя рубаху, с мясом вырывая золотые и серебряные крепления.       Он был явно не в себе: пропала извечная балаганная язвительность, придирчивость, крикливость, даже неизменная ехидная улыбка уступила место плотно сжатым губам и нахмуренному лбу. Сейчас более, чем когда-либо, он был похож на себя прежнего, и Алгир не знал, какой Хагалар раздражает его больше.       — Полежи в горячей воде с эфирными маслами, — тон, которым был дан этот совет, вышел сухим и деловым, но целитель не знал, слушает ли его маг. — Добавь ладан, сандал, герань, морскую соль. На тебе лица нет.       — Хорошо, — маг, еле заметно кивнув, резко встал, одной рукой сгрёб громко звякнувшие склянки и стремительно покинул комнату.       Немного постояв на одном месте, Алгир неопределенно пожал плечами и вернулся к имплантантам. Он не узнавал старого знакомого: место споров и паясничанья заняли короткие ответы, резкие движения и быстрые действия. Да, пожалуй, такой Хагалар раздражает меньше.              Локи неподвижно сидел на кровати, подогнув под себя ногу, и раз за разом перечитывал строчки письма на огромном свитке, который бедный Мунин с трудом дотащил до поселения. То, что видели глаза, голова полностью отказывалась принимать. Это точно был обман зрения. Руки чуть подрагивали от обиды и раздражения, сбившееся дыхание выдавало бессильную ярость, а крепко стиснутые зубы — желание убить, которое овладевало сыном Одина с каждым мгновением всё сильнее и сильнее. Убить хотелось всех, начиная с себя самого и заканчивая провидением, судьбой, неудачей, даже родными отцом с матерью, бросившими его на ледяных скалах… Кого только рассерженный Локи не винил в своем позорном провале! После прочтения злополучного письма чуть ли не в сотый раз Локи со злостью отбросил кусок пергамента на стол. Не целясь, попал в ворона, услышал несколько злобных «кар» в свой адрес и принялся бешено расхаживать по комнате, стараясь не поддаваться мощной буре эмоций, царившей в его душе.       Еще в кукушкином месяце он послал отцу письмо с законотворческими предложениями. Он много часов изливал на бумагу свои немного сумбурные, но от этого не менее прекрасные и оригинальные идеи; испортил несколько свитков пергамента, сломал пару штифтов, вымотался настолько, что, едва отправив послание, тут же сомкнул веки и забылся тревожным сном. Таких больших, подробных и обстоятельных писем он не писал никогда в жизни. Его доводы были настолько целесообразными, что он ждал похвалы и признания и не допускал даже мысли о возможной неудаче. Вот только неожиданно пришлось вернуться с небес на землю. Сухое, словно засохший зимний лист, ответное письмо оказалось для Локи неожиданным ударом, вмиг разрушившим все его надежды. Отец в пух и прах разносил все его идеи, указывая на их бессмысленность, сетовал на то, что его сын, царевич, сблизился с недостойными асами, напоминал об ответственности, благоразумии и прочем, чего, по его мнению, сын окончательно лишился в поселении. Он обстоятельно и весьма подробно указывал на грубейшие недоработки в самой сути проекта. Смягчать наказания можно было лишь в одном единственном случае: воспитав сперва у асов высокую мораль, развив духовное начало. Учитывая же, что большая часть жителей Асгарда — простые рыболовы и скотоводы, то лёгкой публичной болью их не возьмёшь. Сильная же требует длительного лечения, поэтому штрафы и изгнание — самое лучшее решение из всех возможных. Что же до каторги, то она слишком уж сложна в организации, и, что немаловажно, практически невозможно найти работы, которые были бы хотя бы в два раза тяжелее обычных крестьянских повседневных забот.       «Прежде чем принимать судьбоносные решения, сын мой, — писал великий бог, подводя итог всему вышесказанному, — познакомься поближе с простыми асами. И ты, и Тор не слишком сведущи в делах, касающихся нашего народа. Это одна из главных причин ваших иллюзий». Пожалуй, во всём письме был лишь один приятный момент: бог девяти миров даже в письме называл полуетуна своим сыном, но это странное предложение — познакомиться с народом… Каким образом? Асгард представлял собой отдельно стоящие хутора. Каждый из них можно навестить, и в каждом царевича встретят как самого дорогого гостя, расскажут обо всех радостях и скроют все горести.       Чтобы обдумать все еще раз, Локи по давней привычке лег на пол. После металлического холода золота Гладсхейма лежать на деревянных досках, источающих едва уловимый умиротворяющий запах, было приятно, даже когда голова буквально распухала от одолевающих её мрачных мыслей. Что бы Локи сам о своей гениальности ни думал, Великий бог хладнокровно отверг все его предложения и приказал получше узнать простых жителей Асгарда. Но как узнать их, сидя в мире отверженных? Среди тех, кто уже однажды попрал законы, отказался жить в цивилизованном обществе и оказался здесь. Локи наморщил лоб и положил руки под голову. Он ведь знаком со многими учёными, но, несмотря на это, ничего не знает об их прошлом, о том, что заставило вполне благополучных, здоровых, молодых асгардцев покинуть родные места и семью. Царевичу лишь однажды довелось поговорить о женской доле, но это не проясняло ситуацию. Положение женщин поселения нисколько не соответствовало привычному полурабскому положению в широком обществе. В поселении царило равноправие. А равноправие Асгарду не нужно. Пускай женщины не могут вести дела в суде, не носят оружия, но зато они избавлены от наказания смертью и от кровной мести. Закон защищал женщин и детей, иначе асы давно бы вымерли.       Привстав на локтях, царевич в сотый раз посмотрел на свиток и ворона, все еще отдыхавшего после длительного перелета. Большой, чёрный, как смоль, Мунин сидел рядом с письмом и… Пил молоко! Локи только сейчас обратил внимание на то, что Мунин то и дело засовывает клюв в высокий стакан. Ворон. Пьет молоко.       — Только не говори, что ты еще и конфекты любишь, — с некой обреченностью в голосе пробормотал Локи, не двигаясь с места.       Проверить свою догадку он не мог при всем желании: ванахеймское сладкое давно съели. Но даже если бы сладости были, не стал бы Локи тратить на ворона дорогущее угощение. Словно прочитав мысли царевича, Мунин взмахнул крыльями и несколько раз стукнул грязным клювом по божественному письму.       — Эй ты…! — с укором начал было Локи, но внезапно замер на полуслове, так и не договорив.       По телу прошла неясная дрожь. Этот стук. Он не раз слышал его в покоях отца. Воспоминания о прошлой беззаботной жизни в отчем доме тут же стали лезть в голову. Вороны стучали клювами по твердым поверхностям, имитируя игру на барабанах. Точнее, Локи и Тор считали стук пародией на барабаны, но если это не так. Если это не музыка, а алгоритм… Алгоритм шифрования… Царевич помотал головой: не стоило читать так много мидгардских книг. Раиду был очарован идеей передачи сообщений на расстоянии, и если сотовый телефон внедрить в Асгард было невозможно, то телеграф…       Локи, ещё пару раз недоверчиво взглянув на птицу, неторопливо сел на лавку и предложил ворону свою руку; тот гордо отказался, отвернув голову в сторону.       — Ты меня понимаешь? — маг впервые в жизни посмел заговорить с одним из доверенных советников отца.       Не то, чтобы царь Асгарда запрещал беседовать с воронами, но в детстве царевичи старались обходить подозрительных птиц стороной, а затем уже сами птицы перестали попадаться на глаза. Они обитали в покоях Одина, куда царевичам вход был заказан, а на официальных приемах было не до пустых разговоров и наблюдений за птицами. Сейчас же Локи остался наедине с вороном, к тому же всевидящего отца нет.       — По-ни-ма-ешь? — не дождавшись ответа, нетерпеливо повторил царевич по слогам, повысив голос.       Он остро ощущал всю странность ситуации, и то ли ему показалось, то ли Мунин действительно кивнул. Ну да, после пишущего Рототоска Локи уже ничему не удивлялся. Ворон снова кивнул и стукнул клювом. Так же, как и в прошлый раз.       — Подожди! — маг молниеносно схватил первый попавшийся клочок бумаги и карандаш. — Можешь еще раз?       Ворон, будто выражая согласие, громко каркнул и снова постучал по столу.       — Хм, — Локи посмотрел на свою запись: ворон стучал то быстро, то медленно. Неужели это…       — Азбука Морзе? — поразившись своему предположению, пробормотал Локи. — На каждую из двадцати четырех рун? Или все распространенные слова закодированы ударами клювом… Простучи мне «нет».       Ворон гаркнул что-то неразборчивое и простучал комбинацию, отличающуюся от предыдущей парой ударов клюва. Локи записал и ее…       …Письмо, предостережение отца — все было благополучно забыто. Даже не отдавая себе отчёта, сын Одина всерьез увлекся расшифровкой птичьего языка. Еще в детстве они с Тором, беспрерывно слыша карканье, пытались понять, как именно вороны разговаривают с отцом. Все знали, что Один может смотреть на мир глазами птицы только определенное ограниченное время, в основном же, помощники передают новости устно. Но каким образом?       Записав около десятка слов, Локи вспомнил о письме отца и приказе изучить асов. Уехать из поселения надолго он, конечно, не мог, но чем отверженные не асы? Им всем пришлось уйти из большого мира. Значит, нужно просто расспросить их и узнать, какие причины заставили отверженных отказаться от обычной жизни.       — Передай отцу мои сожаления по поводу того, что я отнял у него столько бесценного времени, — попросил Локи, в упор глядя на птицу.       Мунин одобрительно каркнул в знак согласия и сорвался с места с такой скоростью, что даже оборонил на пол черное перо. Царевич машинально поднял его и направился в дом снабжения: только там можно раздобыть любое количество карандашей, ручек и бумаги для стукалок. Работа предстояла самая муторная: нужно было опросить как можно больше жителей поселения. Пускай отверженные расскажут о своих заворотных невзгодах, а воспитанник самого Одина подумает, как можно разрешить их конфликты. Что бы ни говорил отец, но законы пора менять, и это более, чем очевидно: к примеру, за убийство свободного следовало отдать столько серебра, сколько стоили двадцать коров. Выплата такого долга отнимала у многих простых асов полжизни. Нововведения просто необходимы!              Работа над каскетом, давно потерявшая смысл и направление, постепенно сходила на нет. Дети приходили в лабораториум вовремя и делали вид, что ставят эксперименты, но толку не было никакого. Ивар, Раиду и Беркана в кои-то веки были полностью единодушны. Осознав всю серьёзность ситуации, они на редкость единодушно боялись мага и, не сговариваясь, старались держаться от него подальше, насколько это было возможно в душной тесноте лабораториума. Впервые за долгое время в помещении царила практически идеальная тишина: прекратились прежние игры, шуточки и забавы, радостные улыбки более не появлялись на лицах друзей. Теперь юные софелаговцы, боясь сделать неверный шаг и разгневать «наставника», лишь обменивались короткими репликами, наподобие: «Дай, пожалуйста, тиосульфат натрия» или «Куда поставить колбу с озоном?». Неужели и в самом деле боялись, что маг за малейшую оплошность изобьет их до полусмерти? А даже, если бы это было и так, идеальное поведение их бы не защитило. От яростной сущности Хагалара ничто не могло спасти. Совместная работа, сопровождавшаяся прежде шутками Ивара, проклятьями Раиду и тихим смехом Берканы, напоминала теперь поминки особо любимого родственника. А ведь этот самый родственник, здоровый и бодрый, энергично работал вместе со всеми. Локи, на которого все то и дело бросали осторожные взгляды, не выказывал ни страха перед магом, ни пренебрежения к невольным зрителям; лишь настойчиво и весьма умело делал вид, что ничего не случилось. Только вот стереть воспоминания пока не удалось никому.       Хагалар не мог позволить себе такую беспечность. Он, старый маг, прошедший сотни войн, сразивший и замучивший тысячи врагов, повелся на провокацию мальчишки и дал волю давно пережитому кошмару! Страдания Локи и боль, испытанная царевичем во время жестокого наказания, ничуть не тревожили мастера. А вот тот факт, что он сам, много столетий назад решивший измениться, не сдержался и позволил давно утихомирившемуся гневу вырваться наружу… Это действительно не на шутку беспокоило мага. Как бы ни было мерзко признавать даже перед самим собой случившуюся оплошность, он должен держать ситуацию в руках. За столетия в роли мастера ответственность за жизни и безопасность других въелась в подкорку. Если не остановиться сейчас, не подавить яростную натуру настойками и таблетками, как тогда, сотни зим назад, то может пострадать полпоселения. Хагалар бросил мрачный, полный ненависти взгляд на мирно читающего Локи, на едва заметную непринужденную улыбку, застывшую на губах царевича. Сколько нахальства читается в хитрых зелёных глазах! Если уж что-то плоть и кровь Одина действительно умела делать, так это выводить из себя! А ведь паршивец даже не понял, что ему очень повезло! Во взбешенном состоянии маг вполне мог случайно убить его. И, несомненно, сделал бы это, если бы детеныш не защитился от боли. У мага было несколько предположений насчет методики, но пока не представлялось случая проверить ни одно из них. Стоило признать, что детеныш удивлял его донельзя: он то и дело бросал робкие взгляды на полуневидимую руну хагалаз — простейшую иллюзию, которую наследник магии Одина не смог распознать и принял за зловещее предостережение. Плоть и кровь самого царя Асгарда ничего не смыслила в магии, в этом Хагалар был совершенно точно уверен, но при этом владела каким-то запредельно мощным магическим умением контролировать боль. И одно с другим совершенно не вязалось.       Обо всем об этом стоило поразмыслить, и времени теперь у Хагалара было предостаточно. Пока успокоительные настойки вместе со специальными упражнениями не дали должного эффекта, Вождь старался избегать общества других асов и даже манкировал обязанностями мастера. Вечерами, когда ученые либо работали, либо сидели у костров, он приходил на главную площадь, занимал широкие качели и тихо покачивался, мысленно уносясь в другие миры.       Однажды, когда маг лениво наблюдал за вертолетом, который Ивар и Раиду запускали вместе, разминая поврежденные запястья, его уединение бесцеремонно нарушили.       — Хагалар!       Вождь вздрогнул и резко обернулся; сладостные воспоминания о прогулках в Етунхейме рассыпались хрусталем. Обходя разноразмерные лужи, оставшиеся после утреннего ливня, к качелям приближался детеныш. Хагалар наградил его ничего не выражающим взглядом и отвернулся, никак не меняя ни позы, ни настроя на беседу; мысленно он был все еще в Етунхейме и возвращаться в Асгард не собирался. Да и Локи все еще вызывал раздражение. Оставалась слабая надежда на то, что царское недоразумение поймет незамысловатый намек и оставит в покое своего мастера. Но нет: Локи отступать от своего не собирался. Царевич, будто не замечая нежелание Хагалара вести беседу, подошел ближе и беззастенчиво встал за спиной мага, почти вплотную, вынуждая отвлечься от мыслей и таки начать разговор.       — Не боишься подходить ко мне? — Хагалар устало опустил взгляд на сложенные на коленях руки и еще больше ссутулился. Нужно было взять себя в руки. Локи стоял слишком близко и вполне мог почувствовать древнюю магию, которую маг сейчас едва контролировал. Детеныш неимоверно раздражал одним лишь своим присутствием, и волшебство, выйдя из-под контроля, могло по-свойски расправиться с ним, а также с любым другим, кто окажется поблизости.       — Чего мне бояться? — надменно спросил Локи и склонил голову набок. Даже истязание не выбило из его голоса самонадеянность. Он присел рядом, нарушая границы личного пространства и заставляя мага призвать все свое самообладание. — Ты впал тогда в ярость берсерка?       — Нет. Мне неподвластны силы берсерка… — Хагалар угрюмо покачал головой. К чему умения рядового бойца тому, кто овладел опаснейшими силами, известными далеко не каждому? И если Локи не уйдет, то может ощутить эти силы на себе.       — Ты обладаешь великим могуществом, владеешь искусством пытки… — начал перечислять царевич.       Хагалар только плечом повел: бедное дитя слишком часто сталкивалось с палачами и, разумеется, могло отличить руку дилетанта от настоящего мастера своего дела. Наверняка думает, что отец подослал мага специально для того, чтобы выбить из него какие-нибудь сведения. И ведь не разубедишь его теперь!..       — Но никто из палачей отца никогда не говорил о тебе… — закончил царевич незамысловатую речь.       Хагалар горько усмехнулся: еще бы царские лизоблюды говорили о нем. «Хагалара» тогда не существовало, а вот прошлое имя… Наверняка Локи слышал его сотни раз, но не мог сопоставить. Вождь бросил беглый взгляд на царевича: слишком уж спокойно он говорит о палачах, словно о чем-то повседневном и нестрашном. До чего Один довел его!       — Я никогда не был палачом… Хотя те, с кем ты сталкивался, почерпнули от меня… многое. Очень многое.       Локи недоуменно уставился на мага. Хагалар нехотя вздохнул и отвел взгляд первым; теперь еще придется пояснять прописные истины.       — Локи, была война. А война настолько беспощадна и сурова, что вынуждает забыть о том, кто ты есть на самом деле, и совершить ужасные вещи. Война высасывала из асов душу, уничтожала в нас всё лучшее, оставляя внутри лишь дикую жажду мести. Так что, могу тебя заверить, мы все были мастерами, да такими, что даже вспоминать сейчас страшно. Просто я, чтобы сохранить рассудок, нашел извращенное удовольствие в неизбежном исполнении далеко не самых приятных обязанностей.       — Наконец-то я смог его тебе доставить, — глупый ребенок пошло улыбнулся, радуясь собственной шутке.       — Ты не чувствовал боли. Какой методике вас учили? — Хагалар все-таки решил задать давно мучивший его вопрос. Возможно, он поможет успокоиться.       — Отключать сознание, — неуместно весело откликнулся царевич. — С нами работали лучшие палачи Асгарда. Ежедневные занятия в течение нескольких столетий — вот и весь секрет!       — Что?! — переспросил маг ледяным тоном. Слова казались самым настоящим бредом или ложью. Может, он ослышался? Один же не мог, не имел права экспериментировать на своих детях. Пожалуй, стоит заглянуть во дворец и поговорить с царем по душам. — Один посмел обучать вас этой методике?! Ни на ком не опробованной! Это чистое безумие! — в глазах Хагалара блеснул недобрый огонь. Маг внезапно соскочил с качелей и принялся бешено ходить туда-сюда, стараясь унять ярость: древняя магия и старые умения требовали выхода, а рядом не было никого, кроме глупого ребенка. — Я бы этого не допустил… — добавил он тише.       — Но тренировки не были жестокими… — попытался возразить Локи, но маг одним движением руки заставил его замолчать.       — Ты понятия не имеешь о последствиях таких тренировок. Счастье, что вы с Тором вообще живы! — крикнул он в ответ. В груди неожиданно быстро разливалась горячая злость. На глаза словно опустилась непроницаемая пелена, а во рту пересохло. Еще одна мысль о неправоте Одина, совершившего столь необдуманный и ужасный поступок, и мастер, будучи не в силах справиться с ненавистью и гневом, помчится во дворец, уничтожая все на своем пути.       — Пойдем выпьем. У меня еще остался твой виски, — Хагалар слишком резко выдохнул и попытался перевести тему. Еще немного разговоров об обучении царевичей, и он одним неконтролируемым всплеском силы сравняет с землей все постройки вплоть до самой окраины поселения.       Локи не выказал никакого удивления ни по поводу резкой смены темы, ни по поводу неожиданного предложения. Лишь величаво встал с качелей, будто с трона, и вальяжно последовал за мастером, не задавая лишних вопросов. Пользуясь тем, что идёт впереди и царевич не может его видеть, Хагалар потихоньку восстанавливал дыхание в такт медленным шагам. Яростный зверь сердца прекратил скалиться и брызгать ядом во все стороны. Еще немного, и он почтительно последует за обуздавшим его хозяином, не причинив вреда неповинным.       — Лооооооооокииииии!       Нечеловеческий крик вывел Хагалара из полузабытья, заставив чуть ли не вздрогнуть. Им навстречу несся маленький ураган во плоти. Песчанка — ночной кошмар Локи. Хагалар несколько раз наблюдал за тем, как неугомонная девочка, словно непоседливый трехсотлетний ребенок, весело улыбаясь, висла на сыне Одина, как этот самый сын Одина, напоминавший обычно гордого павлина из ванахеймского животного сада, скрывался в первом попавшемся доме, когда ему удавалось завидеть Беркану первым. Вот и сейчас царевич со священным ужасом в глазах отшатнулся назад, незаметно, маленькими шажками, передвигаясь за мощную спину мага. В порыве чувств Песчанка вполне могла придушить. Хагалар знал это не понаслышке. Знал он и средство борьбы с девочкой. Убегать от нее было бессмысленно и глупо, гораздо лучше действовала другая методика, которую Хагалар собирался показать напуганному детенышу. Он широко улыбнулся и приветливо пошел навстречу Беркане, наклоняясь и раскрывая объятья. Среди больших бед последних дней это столкновение почти развеселило его. Давно известное решение пустяковой проблемы приободряло на фоне досадных неудач.       — Иди сюда!       Девочке хватило мгновения, чтобы переключиться со своей любимой игрушки — Локи — на старого мага. Беркана, ни на секунду не задумываясь, резво подбежала к Вождю, совершила невероятный прыжок и повисла на шее Хагалара — тот обхватил ее руками и принялся кружить, вырывая из ее груди восторженные писки.       — Хагалар! Хагалар! — Песчанка лепетала что-то бессвязное, сутью чего был восторг. Ошарашенный Локи, не скрывая изумления, лишь стоял как вкопанный и не решался подойти ближе. Вскоре у Хагалара начала кружиться голова: он опустил Беркану, и она тут же понеслась дальше, не спотыкаясь, не вихляя. Ее бы координацию движений да бравому воину…       — Ты так о ней печешься… — растеряно пробормотал Локи, с трудом возвращая голосу привычное равнодушие. Разумеется, он не помнил, как когда-то давно Хагалар точно так же кружил его самого. Совершенно не помнил.       — Меня любят хорошие дети, — пожал плечами Вождь и как ни в чем не бывало продолжил путь, оставляя позади едва сдерживающего смех плохого ребенка. Причем этот плохой ребенок даже не представлял, как сильно мог пострадать из-за того, что привел в движение силы, с которыми справиться не в состоянии.       В полном молчании маги добрались до хранилища документов, пустующего вечерами. Хагалар подошел к темному углу и привел в движение собственноручно изобретенный механизм; открылся небольшой тайник в стене, где стояла бутылка ванахеймского виски. Хагалар так и не нашел повода, по которому стоило бы открыть столь ценный подарок. Кроме бутылки, в тайнике пылились изящные хрустальные бокалы из Юсальвхейма, украшенные драконами — подарок Фригги на давнишний день рождения. Это была единственная вещь, которая помнила блеск Гладсхейма. В свое время маленький Локи любил брать их без разрешения и пить молоко, представляя, будто он Один Всеотец и пьет виски. Детские мечты так и не сбылись: царевич не стал Одином и никогда не станет, а вот виски попробовать может. Тишину нарушило приятное журчание темной жидкости, по комнате разлился терпкий аромат. Хагалар позаботился и об освещении: достал лампу из мыльного камня, залил в нее масло; не к месту вспомнился мидгардский выключатель, для которого не нужна была ни лампа, ни масло из печени рыбы, ни хлопковый фитиль. Маги одновременно взяли бокалы и пригубили, наслаждаясь непередаваемым вкусом древнего напитка. Точнее, наслаждался Хагалар, а Локи пытался не закашляться и не опозориться перед мастером: это все-таки был не мед и не эль.       — Водой разбавить? — ехидно поинтересовался Хагалар, улыбаясь впервые за последние много ночей: чужие мучения всегда приносили ему несравненное удовольствие, и этот раз не был исключением. Локи удостоил его только злобным взглядом и залпом осушил бокал…       — Может, ты еще помнишь статуэтку из хрусталя, которая стояла на столе твоей матери? — заплетающимся языком спросил маг некоторое время спустя.       Он чувствовал небывалую легкость и большое желание поговорить о чем-нибудь интимном, о том, что когда-то связывало его и Локи. Царевич спокойно допил обжигающий похлеще чоколатля виски и как-то неопределенно кивнул. Учитывая, что ему на тот момент не было и трехсот зим, вряд ли он помнил отчетливо.       — Там были изображены альвы.       — Да, — подтвердил Хагалар. — Альвы ее и подарили, — маг прервался, выпивая очередной бокал виски, который Локи услужливо налил. — Семью из хрусталя. Это был оберег. Твоя мать им очень дорожила, но то ли Тор, то ли ты его, в конце концов, разбили.       — Я не помню, — царевич отмахнулся, откидываясь немного назад и чуть ли не падая.       — Немудрено. Ты был маленьким. — Вождь сделал еще один глоток, ненадолго замолкая и собираясь с мыслями. — В Альвхейме считается, что оберег бьется к беде… — он сделал еще одну паузу, с отвращением вспоминая давнее прошлое. — А мы не поверили. И зря.       — Семья из хрусталя… Смешно, — детеныш скептично хмыкнул, выражая свое презрительное отношение к суевериям. А ведь сам является его жертвой!       — Семья из хрусталя. Да, именно так. Альвы бесконечно мудры и проницательны, они точно знают, что кому дарить. И точно знают, что асы не ценят того, что имеют, пока не потеряют самое дорогое, — Хагалар замолчал, расслаблено глядя на Локи. Тот весь подобрался, словно гончая перед броском: ждет подробностей. Ну конечно, не просто же так он согласился поговорить, наверняка, преследовал свои цели. И пьет мало: надеется сохранить трезвую голову и выпытать интересующие его сведения без лишних усилий. Неплохая попытка, которую стоит вознаградить.       — Ты был слишком маленьким… Ты не переживал еще ужасов войны… — свернул маг на более устойчивую почву, где они могли бы почти мило светски беседовать, не вскрывая старых ран, которых юный собеседник не оценил бы.       — Я был на войне! — пылко воскликнул царевич и протестующее стукнул бокалом по столу, теряя равновесие.       — Ты себе даже не представляешь, что такое настоящая война! — Хагалар, в мгновенье рассердившись, тоже стукнул бокалом по столу, чуть не разбив его. Глупый ребенок считает, что знает, что такое война. Слышал бы его Один!       — Война, длящаяся много столетий. Война, во время которой ты рождаешься, вырастаешь, которая отнимает у тебя по очереди всех твоих родных и близких. Война, которая не оставляет тебе выбора, кем быть, чтобы выжить, и которая никогда не позволит узнать иной жизни. А ты, не в силах изменить ход событий, лишь наблюдаешь за смертью товарищей, родственников и всякий раз думаешь, что лучше бы сам ушел из жизни вместо них. Но боевой дух не позволяет тебе поступить столь эгоистично и просто умереть, и ты продолжаешь сражаться не на жизнь, а на смерть, всей душой желая лишь одного — кровожадной расправы с врагом. Мне просто очень повезло. Я вышел из этой войны победителем, я получил то, что никому не снилось, но во что она меня превратила! Я был… чудовищем! Мы все были… — Хагалар запнулся, восстанавливая в памяти страшные события минувших зим, и опустил голову, слегка зажмурившись. — Запомни, чудовищами не рождаются, а становятся! Да любой ётун по сравнению с нами был воплощением доброты! Мы убивали и насиловали, мучили за просто так… Поверь, не было никого страшнее нас, что бы там потом ни говорили. После войны кто прав? Победитель. Мы победили — мы и правы. А потом настала эпоха мира… Когда я поймал себя на мысли, что плачущий ребенок вызывает у меня одно желание: взмахнуть рукой и испепелить его на месте, я испугался. Я так испугался, как не боялся ни одного врага. Внешних врагов я мог победить, а этого соперника я победить не мог, он сидел глубоко во мне, да что уж тут, он и был мной. Этот монстр жаждал разрушать, убивать, мучить… И получал от всего этого удовольствие. После стольких веков боли и массовых убийств мне нужно было найти путь к неизвестной неопробованной мирной жизни. К женщине, с которой я хотел связать свою судьбу, к занятиям, которые должны были принести мне славу, но иную, добрую, что ли? Не знаю, как объяснить. — Хагалар смолк. Виски и в самом деле был высшего качества: слова лились музыкой; маг словно проживал заново всю свою долгую жизнь. — На самом деле слава-то у меня была, но такая, что до сих пор дрожь пробирает… Я должен был посадить на цепь зверя. Перестать быть чудовищем.       — Удалось? — Локи, сверля мага заинтересованным и немного безумным взглядом, наклонился вперед. Еще немного, и он перевернет стол от нетерпения.       — Да, — без тени гордости кивнул Хагалар. — Я придумал себе правила, что-то вроде кодекса чести и никогда его не нарушал. Я обещал себе, что больше не трону ни одного ребенка, что довольно крови мы уже выпили, довольно жертв принесли. Я решил построить новый мир. И я его построил, — Вождь глубоко вздохнул: вспоминать о давнем прошлом было больно. Он был молод, полон сил и желаний и думал, что проживет остаток дней в благополучии и почете, но все разбилось в одно мгновение, и он остался ни с чем. — А потом все разрушилось. Потом появился ты…       — Я должен винить себя в твоих провалах? — спросил Локи насмешливо. Маг, не мигая, посмотрел ему в глаза: плоть и кровь Одина даже не понимает, что речь не о сегодняшнем дне, а о днях минувших, канувших в небытие без шанса на повторение и исправление ошибок. Когда он только родился, когда Фригга, красивая и юная, с трудом пережила вторые роды. Когда впервые показала болезного ребенка. Давние дни, о которых до сих пор не забыть, как ни старайся.       — Не ты… Винить себя в том, что посмел родиться у таких родителей — сущая глупость. Мне нужно было забрать тебя, тогда все было бы иначе… — добавил Хагалар. Сколько раз он думал о том, что неправильно поступил, что надо было покинуть дворец вместе с Локи и воспитать из него достойного мага. Ведь в то время мальчишка пошел бы с ним, не задумываясь. Но нет же! «Ребенку нужны родители» — так он рассудил и оставил дитя на произвол судьбы. И вот произвол судьбы сделал из послушного мальчика самовлюбленного подростка, не желающего принимать даже самых простых истин.       — Куда? Куда ты хочешь забрать меня? — допытывался Локи, не понимая, что речь о далеком прошлом.       — Подальше от Асгарда. Да хоть в Бездну!       — Ты пьян! — Царевич по-детски обиженно надул губы. Вероятно, думал, что в словах мага кроется великая тайна. Так и было, но Локи не мог докопаться до сути, ему проще было посчитать ее пьяным бредом. Что ж, пусть считает так — жить легче будет. Не бередить же прошлое сейчас, когда уже ничего не изменить, а все худшее уже случилось.       — Как и ты, — Хагалар взял бутылку и допил остатки виски прямо из горла. — Я до сих пор помню ту фигурку. Она была очень красивой. И рассыпалась на столько осколков… Хрустальная семья…       — Почему она так сильно тревожит тебя? — непонимающе спросил Локи. Он явно ничего не помнил, а странно: Фригга подняла такой визг из-за разбившейся статуэтки, так хотела наказать виновного, что поставила на уши весь дворец. Дети перепугались, слуги ходили на цыпочках: все боялись попасть под горячую руку царицы. Хагалар считал, что такое забыть нельзя, но детская память разборчива.       — Семья из хрусталя… Если бы ты мог меня понять, юный Локи… — тяжело вздохнул маг и замолчал.       Не было смысла говорить больше. Он мог совсем размякнуть и рассказать Локи обо всем, но что это изменит? Детеныш не готов к правде и вряд ли когда-нибудь будет готов. Одно решение перечеркнуло труды многих столетий. А ведь он так надеялся подружиться с сыном Одина, быть ему столь же близким, сколь в далеком детстве. С маленькими детьми Хагалар отлично ладил, а вот с полувзрослыми, как выяснилось, — хуже. А еще и Беркана… Зубы заныли, как только Вождь вспомнил о Дочери Одина, доверчивой, милой, но напуганной. В один прекрасный день придется с ней объясняться, выслушивать сотни обвинений, криков и… Даже думать об этом не хотелось.       Локи, отчаявшись узнать что-то интересное, встал и попытался добраться до двери. Его изрядно развезло, он плохо держался на ногах и напоминал своего отца в те далекие годы, когда его еще можно было свалить изрядным количеством меда с виски, когда шумные пирушки во дворце длились по нескольку суток, когда… Когда было весело и молодо. Опять он о прошлом! Хагалар взмахнул рукой — на столе появилась иллюзия той самой ванахеймской статуэтки. Она была полупрозрачной и все время норовила исчезнуть: колдовать в подпитии было тяжело даже великому магу, но сейчас его это нисколько не заботило. Хагалар положил подбородок на руку и дунул на иллюзию — она тут же испарилась.       — Семья из хрусталя…                            Комментарии:       Если бы Хагалар мог, он бы рассказал Локи примерно следующее:       (переделка песни «Mein Engel aus Kristall»)              Воспоминанья чарующий дней —       Они запрятаны поглубже, как и мысли о ней.       Но куда же мне исчезнуть?       День за днем, за часом час       Вижу я множество картинок,       Прозрачных, как хрусталь.       Не знаю ныне я, как так могло быть,       Как злость смогла все наши чувства за миг погубить?       Забыть ее не в силах.       Сколь бы ни пытался я:       Детский смех, объятья, клятвы заставляют вспоминать опять о ней!              Семья из хрусталя!       Разбившись тысячей осколков, впилась в сердце навек!       Семья из хрусталя!       Я отдал ей девять миров, и Асгард стал процветать.       Все разбилось в один миг и на века.       Семья из хрусталя!              В том, что случилось, виновен наш царь.       Достанься ты мне без боя — жили б вместе мы, как встарь.       Но я задаюсь вопросом:       Кем бы вырос ты тогда?       Может быть, ты стал б садистом,       Наподобие меня?       Царь и царица растили тебя:       Разбито ими твое тело,       Магия заперта.       И острием осколки режут сердце мне на куски.       Беспощадные видения истязают меня даже в ночи!               Семья из хрусталя!       Разбившись тысячей осколков, впилась в сердце навек!       Семья из хрусталя!       Я отдал ей всю жизнь, все силы — а в ответ пустота.       Все разбилось в один миг и на века.       Семья из хрусталя!              Воспитать достойную опору трона,       Научить всему, что требует корона —       Те мечты       Живут со мной до сих пор.       Нет уж сил       Давать им вечно отпор!       Ты вырос без меня!       Те звезды, что светили мне,       Ты рвешь теперь для себя.       Ты вырос без меня!       Богатство, власть — все, чем владел я,       Ныне мучит тебя.       Неужто ждет тебя моя же судьба?       Семья из хрусталя! (3)