"Графиня де Монсоро": ебала жаба гадюку.

             Знаешь, читатель, после прочтения какой-нибудь хорошей истории мне иногда нестерпимо хочется дать Автору, Мэтру, Рассказчику хорошего пинка под зад.       Или, по крайней мере, спросить его, глядя в глаза: «Что ж вы, мэтр, такое творите? Зачем дурачите доброго вашего читателя? Или думаете, что у него нет ни ума, ни фантазии? Ох, и припекут же Вас черти на Страшном Суде за потакание дурному вкусу заказчика и за ваше квалифицированное враньё. Раскалённой рогатиной припекут».       Это я, дорогой читатель, готовлюсь напоследок потоптаться по Диане де Меридор со всей пролетарской ненавистью и захожу издалека; вот уж чёртова дура, ухитрилась взять двух мужчин, не самых худших, заметим, даже со всеми их заморочками, и уморить в один день.       Если женщина — это путь для мужчины, и куда она мужчину поведёт, там он и окажется, то девица Меридор, несомненно — кривая колея, которая ведёт на кладбище.       Ладно, утихомирила бы злыдня-мужа, его не жалко, но любимого, самого-дорогого и единственного? Красавца Бюсси?       Понадеявшись на длинную и острую шпагу своего любовника и на «авось», наплевав на все законы приличия, нравственности, на доброе имя мужа, госпожа де Монсоро приводит его в дом, и красавец-граф попадает, как курица в суп, а его возлюбленная, тем временем, начинает вести себя самым идиотским образом.        Если рассуждать здраво, как может и должна вести себя любящая женщина в сложившейся ситуации? Когда мужчины начинают серьёзно звенеть железом, а у любимого в этой ситуации почти нет шансов?       Тогда на помощь должны прийти инстинкты, которые посоветуют одно — закрыть рот и уползти в ближайший тёмный угол, на благо вам обоим, ибо любовнику в этом страшном поединке будет некогда переживать ещё и за тебя, а от твоего — упаси боже — скорбного воя у него шпага будет валиться из рук.       Так что замри в углу, не издавая ни звука, зажав рот руками — запихивай внутрь чёрный, смертный ужас и, может быть, твоему любимому удастся спастись.       Но Диане на Бюсси плевать — так неописуемо она страдает! Сначала Бюсси отдирает её от себя с мясом: «Сударыня, отойдите, иначе меня убьют», потом, когда Реми хочет унести её, она начинает вопить во весь голос и звать Бюсси на помощь, как будто он тут же всё бросит и прибежит спасать её от ле Одуэна.       Баронская дочка, видите ли, обезумела и, не понимая, кто друг, а кто враг, визжала во всю силу своих лёгких; ОНА страдает, ЕЁ отрывают от Бюсси — и пошёл весь мир к такой-то матери, а Реми, прикрывая собой эту глупую выхухоль, схватил в итоге пулю.       Реми крикнул Бюсси: «Пуля попала в меня!» — истинктивно понимая, что запас драгоценных нервных клеток у его господина ограничен и целиком в данный момент уходит на выживание. Ле Одуэн не знал, конечно, что такое «нервные клетки», но зато он понимал,что такое преданность, и баронской дочке следовало бы поучиться у этого простачка лучшим вещам в мире.       А вид любви-неземной-страсти, тот самый, когда в минуту смертельной опасности «любящая» особь с визгом и причитаниями по причине великой, невиданной любви путается под ногами вместо того, чтобы посильно помочь, наводит читателя на грустные размышления.       На вопрос о том, кто виноват, что всё так печально вышло, массовый читатель хором, с преобладающим большинством голосов ответит, что виновников двое — граф Монсоро и его припадочный нрав.        Разлучил, негодяй, влюблённых голубков, а ведь всё могло сложиться иначе. Беда-беда. И ведь не поспоришь — разлучил, да. Мертвецки бледный, с сатанинской улыбкой, в которой уже не было ничего человеческого, пришёл вершить суд и расправу.       А ведь у Бюсси в какой-то момент даже проснулась совесть… графу было не то чтобы стыдно, но как-то не по себе, когда Монсоро совершенно искренне и прямо называл его другом.       Всё понимал, сучок, но совесть очень быстро уснула, поддавшись на удобную демагогию госпожи де Сен-Люк. Она там что-то блеяла про героиню-жену и ужасного мужа, который может эту жену убить-прихлопнуть, как муху, и поэтому его нужно запрягать куда-то там три раза в день; а мне интересно, да с чего она это выдумала?       Этих волшебных идей госпожа де Сен-Люк набралась не иначе, как в Меридоре, после того, как была свидетельницей милой семейной сцены: приловленная на месте преступления Диана с честными глазами и оскорблённо-добродетельным видом для начала высралась мужу в уши, а остатки, те, что в уши не поместились, с удовольствием размазала по его голове.       Впрочем, госпожа де Сен-Люк дура была редкостная, под стать своей закадычной подруге, и ожидать от неё много не приходилось.       Вот и насоветовала: идите, мол, граф, к Диане, рогоносец-Монсоро совсем не кусается, а в итоге схоронили их двоих, и мужа, и любовника.       Прелестная вдова много лет оплакивала любовника, сообщает нам мэтр Дюма, не желая сойти с накатанной колеи, а потом, страшно отомстив за его смерть, и вовсе ушла в монастырь.       И знаешь, дорогой читатель, в итоге мэтр оказался совершенно прав, оставив свою героиню таким вот бесхозным пустоцветом, сорняком без всякого аромата, чьё место — раз уж проморгали и не утопили её в младенчестве — за высокой монастырской оградой.