"Графиня де Монсоро": ебала жаба гадюку.

             Диалог с читателем непрестанно стимулирует авторскую мысль… вот пришло в голову посчитать, сколько заповедей нарушила героиня, приведя историю к известному финалу, и оказалосьочень даже смешно.       Добродетельная, кроткая наша голубица регулярно грешила заповедью: «Не обмани». Это был её обычный грех, ибо брехала она, как дышала — легко и естественно.       Потом случился грешок: «Не сотвори себе кумира, кроме господа бога твоего», богом в представлении Дианы стал Луи де Клермон, ему она служила и поклонялась. Отсюда плавно вытек грех прелюбодейства, тожесамым природным и естественным образом, как и грех непочитания отца и матери.       Диана много и часто, особенно когда ей нужно было прикрыть собственные неблаговидные поступки, говорила, что батюшку любит и почитает.       Но вела она себя при этом так, дурача бедного батюшку, принимая любовника у него под носом, и граф Монсоро, кстати, вполне мог спросить с барона: «Что ж вы, сеньор Огюстен, за дочкой не уследили? Я вам жену доверил, а вы всё прохлопали», — что когда история измены графини де Монсоро и убийства её любовника и мужа дошла до самого верха и оттуда разнеслась по городам и весям, особенно в Анжу, то бедному барону житья не стало.       Дочь-шалава сгубила мужа, и его многочисленные имения достаются ей — вдове. Которая ничего не понимает в этом и ни на что не годится, кроме бесполезного кудахтанья.       В таком случае неизбежны распри, ссоры, междоусобицы, особенно если ретивые соседи, которые и так постоянно зарятся на какие-нибудь Воловьи Лужки, воодушевясь смертью хозяина и отсутствием сильной руки, начинают потихоньку пиратствовать и грабить. А иногда и вовсе средь бела дня, и вовсе не потихоньку.       В общем, в маленькой провинции Анжу простой люд был крепко благодарен вдове Монсоро и ейному папаше в частности. Не думаю, что это прибавляло папе-барону бодрости.       Вдове, кстати, очень повезло, что граф Монсоро оказался круглым сиротой и никакой наследник не стал судиться с ней о наследстве покойного графа, упирая на то, что она прелюбодейка и соучастница убийства мужа.       Подобные дела были весьма лакомым куском для отцов церкви, которые хорошо на этом грели руки, и все участники, как правило, получали своё: наследник — наследство, церковь — большой, сладкий, истекающий соком кус того же наследства, а прелюбодейка — суд, побритие головы и монастырь. Чтоб неповадно было.       И дело вовсе не в лютой злобе церковников, направленной на несчастных светочей истинного чувства — бедных влюблённых. Церковь подобными драконовскими мерами регулировала передачу собственности по наследству, а так же некий образовавшийся порядок в государстве.       Вот есть некий сеньор, под ним поместья и крестьяне, которые трудятся, создавая кормовую и материально-техническую базу. Исправно платятся налоги и десятина, и все счастливы.       Но вдруг супруге этого сеньора приходит в голову раздвинуть ноги перед каким-то шаркуном, и шаркун убивает доброго сеньора в его же в доме.        И без хозяина, без его защиты на его землях начинается ад и Израиль.       Соседи под шумок рвут пейзан, яко волки овец, и захватывают земли, и наследник с ними судится долго и упорно по этому поводу, и часто безрезультатно.       Налоги и десятина, раньше поступавшие в казну безотказно, платятся частично или не платятся вовсе. И пока всё это устаканится-утрясётся и войдёт в прежнюю колею, сколько ж времени пройдёт.        А если каждая графинька будет раздвигаться, когда ей захочется? Чем такое закончится, скажите? Зачем этот бардак в государстве? Борьба церкви с прелюбодеями имела под собой очень точный, прагматичный и жёсткий расчёт. Прелюбодействуешь — не попадайся, а уж попалась — не жалуйся.       Читатель неустанно напоминает мне о неописуемых страданиях, коим подверглась девица де Меридор; я, если честно, не вижу никаких особых страданий, кроме её истеричных выдумок и откровенного вранья.       Если бы её, как саксонку Ульрику, которая была такой же голубоглазой, воспитанной в вате дурочкой, жестокий захватчик изнасиловал на остывающих телах её отца и братьев, в их же залитом кровью замке, и прожила она при нём бессловесной наложницей до старости, то несомненно, градус сочувствия с моей стороны был бы высок, ибо есть с чего.       Но даже если эта выхухоль страдала, ибо придуманные страдания — тоже страдания, то заварив кашу напару со своим любовником, она обрекла на вполне реальные страдания, а может и на смерть очень много простых людей.       Междоусобица, как и гражданская война, очень страшная вещь, и в первую очередь — для простого люда. И эти страшные вещи начинают происходить, когда нет хозяина или он не в состоянии защитить свои земли и своих людей.       И что, скажете вы, ужасные страдания одной недоделанной бабёнки в начале с лихвой перетянут такие пустяки, как разорение, грабёж, повальные изнасилования и убийства? Как по мне, это вещи в принципе не соизмеримые. И не только ради себя, а ради тех, кто зависим и слаб, граф Монсоро должен был бить эту дуру ногами. Женился — воспитывай.        Это любовнику можно, оприходовав-удовлетворившись, испариться до следующего раза, а мужу с этим вот безмозглым существом ещё и жить приходится. И отвечать за него, и защищать, и кормить-поить, и детей растить (своих ли, кто знает?) — тащить весь этот неподъёмный воз по дурным дорогам.