"Графиня де Монсоро": ебала жаба гадюку.

             Читателю этой саги очень легко заподозрить меня в пристрастном отношении к графу де Монсоро и в необъективности по отношению к его дорогой супруге. Читатель не устаёт мне напоминать, что все плохие слова, которые я обрушиваю на несчастную, прелестную Диану де Меридор, это только следствие того, что бедняжка не любила своего ужасного мужа.       Я могу сказать, что не пожелала бы подобной жены не только графу Монсоро, который мне действительно глубоко симпатичен человеческими и личными качествами, такими, например, как порядочность, скромность, глубина и живость ума, но и никому другому другому на земле, разве что злейшему врагу, если бы таковой у меня имелся. Вот был бы ему славный подарочек.        И моя неприязнь к баронской дочке основана не на симпатии к её мужу, а на остром недоверии к людям такого рода, как баронская дочка, в принципе. Она — персонаж, вызванный к жизни только сложными заклинаниями мэтра Дюма, не жизнеспособный и не жизнетворящий, и что за радость мне, скажите, пинать ногами труп?        Лучше, читатель, я расскажу тебе забавную историю, как однажды муж внезапно вернулся из командировки… и подловил жену с любовником. И всё это на лоне природы.       Муж долго ловил любовника в зарослях и не поймал, но попутно выяснив-разнюхав, что соперник бывает у его голубицы часто и подолгу, на следующий день устроил жене форменный допрос с пристрастием.       В ответ на это законная, белопёрая горлица сделала невинные глаза, сказала мужу «Пшёл вон» и предложила сходить застрелиться. И муж пошёл. Искать ушлого любовника, а нашёл, в итоге, свою безрадостную кончину. Знакомая история, читатель?       Это ничего, что век на дворе шестнадцатый, а наш муж — стопроцентный феодал. Даже сейчас, в наш демократичный и снисходительный, такой лёгкий на вопросы морали век поведение этого средневекового сеньора выглядит более чем приличным.        Хотя, первое, что должен был сделать средневековый муж, отслеживающий свои интересы, интересы семьи и своего рода — не гоняться впустую за хахалем, а явиться в замок к тестю и, выставив за двери пинком подруг-служанок, заперев дверь на засов, отмудохать жену как следует.       Примерно так, как в фильме Герасимова Степан лупит загулявшую Аксинью — чрезвычайно показательно и поучительно.       Следующим номером этой программы могла бы стать задушевная беседа зятя с тестем на тему: «Хуле вам, папаша, нужно и куда вы смотрите». И наш граф, с полным на то основанием взял бы старого барона за кадык, вопрошая, не дочкин ли сообщник этот нежный отец и не покрывает ли он дочкины шашни, а если не сообщник, то какого чёрта не смотрит и не видит, что у него под носом творится. Ибо тесть в ответе перед зятем в его отсутствие за поведение его жены, своей дочери.       Это была бы презабавная сцена, и мне интересно, с каким видом Диана крутилась, вертелась и лгала бы отцу, но Дюма-пэр не дал нам ею насладиться.       Ну а последним номером этой программы, полагаю, был бы немедленный отъезд счастливых супругов в отдалённое графское поместье. Если бы к тому времени графиня ещё не оправилась от целительных колотушек, её по приказанию мужа погрузили бы в тележку-карету-возок и отправили, как груз. Без верных служанок, которыми муж к тому времени был уже сыт по горло, чирикающих, пустоголовых подружек и прочих забавных зверюшек.       И любой сеньор в этом королевстве, и даже по ту сторону Ла-Манша, лишь одобрительно покачал бы головой в ответ на все эти телодвижения, ибо жениться для того, чтобы жена, прогулявшись в парке, неизвестно от кого приносила в подоле приплод, это уже слишком.       Но читатель романа о прекрасной, как сама любовь, графине, видит совершенно иную картину развития событий. Баронская дочка выходит сухой из воды, и её недалёкая подружка госпожа де Сен-Люк восторженно величает её героиней за умение нагло, с оловянными глазами, лгать мужу.       Что, дорогой читатель, разве не мог граф Монсоро устроить в этом тихом омуте весь вышеописанный переполох? Именно в таком порядке и с такими же результатами? Думаю, что мог, легко и даже нисколько не напрягаясь, но не стал этого делать.       Читатель строгих взглядов и вовсе цыкнет зубом на нашего графа, мол, слюнтяй какой-то, но у графа Бриана де Монсоро, на мой взгляд, было по-меньшей мере три весьма веских причины не рубить с плеча. И все эти причины тесно между собой связаны и вытекают последовательно одна из другой.       Первая и главная: граф имел свойство характера принимать на себя ответственность за свои поступки, не обвиняя, пусть и заслуженно, окружающих при любом неблагополучном раскладе.       Аховая ситуация с женой и её любовником для него — только его ума дело. Раз уж он сам женился, по своему хотению посадил себе на шею эту особу, то кричать: «Это вы, суки, виноваты!» — хотя и виноваты, и суки — и предъявлять кому-то претензии он не считал для себя возможным.       Во-вторых, граф с уважением и сочувствием относился к старому барону и, несмотря на то, что поначалу он достаточно жёстко «шуганул» старика, но в последствии ни словом, ни делом граф не оскорбил его дочь, свою жену. Барон был вполне доволен своим зятем, и зять вполне искренне отвечал ему тем же и не стал в погоне за любовником делать сцены и позорить дочь в глазах отца.        Монсоро прекрасно понимал склад отношений между бароном и его дочкой, и в мирные времена о своих дрязгах с женой, даже на правах зятя, барона в известность не ставил и повлиять на жену, тем паче, не просил; мудро и дальновидно не сталкивал в открытую отца с дочерью.       В отличие, кстати, от Бюсси, который плевать хотел на барона де Меридор, но который вился и подлизывался к нему всю дорогу в Париж, и даже сосватал старику свою комнату, планируя сделать его пешкой в своей «хитроумной» игре, а потом же, подлюка, лихо лазил через забор, сношая дочь этого старика, совершенно не заморачиваясь тем фактом, что её позор, в случае чего, ляжет в той же степени и на отца.       В-третьих, будешь хохотать, читатель, Монсоро, вопреки сложившемуся мнению, не поднял вой на всю округу, потому что вовсе не считал свою жену вещью. Иначе он бы прямиком направился к барону, старшему в семье, ответственному за бессловесное и безмолвное чадо, бывшему хранителю ценной вещи, которому эту вещь сдали на временное хранение, а он проморгал, — выяснять отношения.       Сразу и только к барону, а потом, заперев жену в имении, граф применил бы остальные известные позиции воспитания примерных жён.       Но Монсоро идёт прямиком к Диане, он не хочет никого вмешивать в их отношения, хочет услышать живое слово, он надеется, что ей хоть немного стыдно и хоть чуть-чуть страшно, и выстроить хоть какой-то связующий диалог. И это что угодно, но никак не снисходительное отношение повелителя к своей вещи.       Но в итоге граф Монсоро надломлен, его любовь получила смертельный удар. И не тогда, когда он увидел жену с любовником, это дело житейское, а на следующий день, когда увидел её оловянные глаза. Когда осознал, как холодно, расчётливо, бесстыдно эта баба, ещё недавно валявшаяся в рощице под каким-то ухарем, лжёт ему, старательно кутаясь в ангельские одежды.       Граф знал, что его жена лгунья и кривляка: «Вы не сможете больше разыгрывать передо мной роль…», — сказал он ей так недавно, но у него тогда ещё получалось закрывать на это глаза.       Любовь мужчины — существо фантастическое, может жить бесконечно, питаясь чахлой надеждой, уговорами и самообманом, но бесстыдство — одна из тех немногих вещей, которую она вынести не может без фатальных последствий для себя.       И Монсоро, промучившись ночь, вдруг понял как никогда ясно, что не будет у него семьи, детей, любящей жены, и ничего поделать с этим уже нельзя. Он едет поднять бурю в тихом омуте, поговорить, объясниться — и терпит сокрушительное поражение.       Шлюха в одежде праведницы, как на муху, смотрит на него стеклянным взглядом, с её языка легко и непринуждённо слетает ложь, и граф понимает, что весь этот ужас — правда.       Читатель может сказать, что Монсоро ведёт себя, как дурак, ссорясь с противником, который заведомо сильнее, но его сильная, упрямая, не знающая преград любовь агонизирует, и будучи не в состоянии жить с этим, граф в открытую нарывается на смертельный удар шпагой.       Но не умирает… падают только первые капли пронзительно-ледяной, рубиновой, погребальной капели. Граф Монсоро поживёт ещё немного, и снова будет бороться, но это, дорогой читатель, совсем другая история.