Лучшее - враг хорошего

В Лос-Анджелесе потрясающие закаты, если кто не знал. Оранжевое солнце садится за мыс, справа от города, окрасив сиреневым воды океана, освещая все нереальными теплыми, немного сюрреалистичными тонами, настраивая обитателей мегаполиса на романтичный лад, если они склонны к романтике, разумеется. Вот в такой прекрасный закатный оранжевый вечер по улицам катил наряд полиции, вызванный на бытовуху в один из домов частного сектора. Смеркалось. Полицейские видали-перевидали семейные разборки, удивить их было нечем. Оставалось надеяться, что нет тяжких телесных или чего похуже. Наряд остановился у приземистого дома с огромными окнами и просторной террасой, спрятавшегося за пышно разросшимися деревьями. Офицеры прошли по дорожке к дверям, за которыми продолжали бурно ссориться. Там орали на повышенных тонах два мужских голоса, отборной немецкой бранью, слышались звуки бьющейся посуды и падающей мебели. Полицейские синхронно закатили глаза, цокнули языками: вероятно еще одна пара голубков выясняла радужные отношения, что было на вверенной им территории не новостью, а в Лос-Анджелесе и вовсе никого этим не удивишь. Со звоном вылетело одно из окон, хлынули осколки, мимо офигевших полицейских пролетел какой-то тяжелый предмет и упал в кусты. Офицеры переглянулись и дружно забарабанили кулаками во входные двери. — Откройте! Полиция, — строго и громко сообщили они. Дверь немедленно распахнул какой-то встрепанный разозленный блондин, с кухонным голубым эмалированным ковшиком в руках и завопил: — Это я вас вызвал! Помогите! Убивают! — Кто? — тут же приступили к делу полицейские, хватаясь за табельное оружие. — Он! — блондин указал ковшиком на второго участника происшествия, всклокоченного бородатого брюнета, в руках у которого так же наблюдался ковшик, другого цвета — слоновой кости с цветочками, который он явно намеревался использовать как орудие нападения. Что собственно и сделал, треснув со всей дури блондина по лбу, так, что звон пошел, а у пострадавшего из глаз посыпались очевидные искры. Однако он не остался в долгу и тут же отразил нападение, огрев брюнета по горбушке своим ковшом. Они принялись мутузить друг друга, пуская в ход ковшики, выкрикивая какие-то претензии и обвинения. Полицейские среагировали немедленно, скрутив участников побоища и растащив в разные стороны. — Господа, уймитесь, — попытались полицейские образумить обитателей дома, все еще пышущих злостью, вырывавшихся и шипевших, как коты. — Предъявите документы! Отвлеченные от своего интересного занятия нарушители спокойствия предоставили документы. Офицеры увидели одинаковую фамилию, понимающе переглянулись — семейные разборки.  — Милые бранятся - только тешатся, — добродушно промолвил тот, что помоложе и посимпатичнее, с обожанием глядя на напарника. — Он первый начал, — пропыхтел блондин, извернулся и пнул длинной ногой оппонента. — А чего это я? Ты сам виноват, — взвился брюнет, отплевываясь от своих же длинных растрепанных волос и, недолго думая, тоже отвесил пинка. Полицейские оттащили их подальше друг от друга, во избежание. Тот офицер, что постарше и повыше рявкнул: — Прекратить! А то сейчас обоих в каталажку определю, чтобы остыли. Так, кто из вас кому нанес побои? — строго спросил он, потом тут же смутился, кашлянул, кивнул коллеге, — Мда. Везем их в участок, там разберутся. — Да! Везите нас в участок, — неожиданно громко завопил блондин, — Напишу заявление на этого придурка о нападении и побоях. Бородатый неожиданно визгливо-обиженным голосом провопил в ответ: — Это я на тебя заявление напишу! Пусть тебя задержат, посадят и привлекут к ответственности! Везите нас. Полицейские на всякий случай надели на драчунов наручники, погрузили в машину и повезли в участок. Сталкиваясь на поворотах и кочках, задержанные продолжали толкаться и ругаться разными нехорошими словами, пока старший офицер не пригрозил санкциями. К счастью участок был не слишком далеко, иначе не исключено, что обещания старшего по званию пришлось бы пустить в ход. Содержание их здесь приводить не будем, по причине нецензурности. Задержанных отвели в участок, сняли наручники, дали по листку бумаги и ручке, посадили за разные концы большого стола, на всякий случай оставили дежурного. Сердито зыркая друг на друга, обе пострадавшие стороны накатали заявления, сдали дежурному, затем их вывели в коридор усадили на скамеечку и оставили ждать. В пылу сражений и выражения взаимных претензий, они не заметили, что оказались в знакомом уже участке, где однажды уже побывали в качестве потерпевших и где служил их бывший сосед, любитель кактусов и суккулентов, синьор Диего Рамирес. По счастливой случайности сегодня было его дежурство и именно к нему попали для выяснения обстоятельств оба заявления от пострадавших. Но он об этом пока не знал. Синьор Диего возвращался с законного перерыва на перекус к своему кабинету, увидел бывших соседей, расплылся в широченной улыбке, сгреб парней в охапку, радостно приветствуя. — Том, Билл! как же я рад вас видеть. Проходите, проходите, какими судьбами? — пригласил он их в кабинет. — Да мы это…- замялись парни. — Хочу лично вас поздравить. Слушайте, вы такие молодцы! Как вы решились на такой шаг? Это ведь очень смело. Хотя я в вас никогда не сомневался, — загудел своим глубоким голосом сосед. — Вы про что, синьор Диего? — осторожно поинтересовался Билл, не понимая, что имеется ввиду. — Ну как же! Свадьбу вашу. Видел, видел в интернете. Так и написано было — женился на своем брате-близнеце. Очень смело! Свадьба такая красивая. Только я так и не понял, что это за баба там какая-то была с вами, все время терлась рядом. Платье еще такое странное, словно из одеяла с пододеяльником. Сначала подумал вроде бы мама ваша, потом смотрю нет, не она. Я же ее прекрасно помню. Близнецы-братья, переглянулись. — Да, собственно, это и есть моя жена, — покраснев как свекла выдавил Том. — Какая жена? — не понял сосед. — Ну…моя. Законная, — проблеял Том. — А этот? — кивнул на Билла сосед. — Ну… и он…да, — Том грустно вздохнул. — Чувак, все понимаю, но она же тебе в матери годится, — сокрушенно покачал головой синьор Диего. — Видимо, богатая да? Близнецы кивнули. — Не думал, что у вас так плохи дела с деньгами. Мда, расстроили вы меня, — потом сосед хитро прищурился, зычно расхохотался, хлопнул себя по коленкам, — Я понял! Вы на ней типа женились, а сами того, по-прежнему вместе. Я прав? Ну пройдохи, ну жуки немецкие. Близнецы молчали и лыбились, не зная, что и сказать. — Так, парни, мне тут работу подкинули. Каких-то двое потерпевших. Бытовуха. Сейчас посмотрим. Синьор Рамирес взглянул на лежащие на столе заявления. — Каулитц и Каулитц, — прочитал он. — Не понял. Это вы что ли? Близнецы синхронно кивнули. Синьор Диего надел очки, внимательно прочитал оба заявления. Отложил их в сторону, снял очки, крякнул и положил на стол здоровенные кулачищи. — Как это понимать? Что же вы, молодожены хреновы, не поделили? — не предвещающим ничего хорошего голосом вопросил он. Лица у близнецов стали сердитыми и обиженными, они враз затараторили про то, как и кто именно виноват. А все было банально просто: они много лет жили по отелям и съемным домам, от чего не обзаводились хозяйством и всяким барахлом, чтобы не возить его за собой и не думать, что с ним делать, когда снова придется переезжать. Однако иногда, в момент, когда на одном месте жили достаточно долго, у них случался период гнездования: кто-то из близнецов, движимый стремлением к уюту, начинал внедрять в дом всякие нужные и не очень вещи, украшая быт и суровую действительность. Бог его знает под каким влиянием в этот раз находился Билл, что его посетило, либо охваченный романтическим настроением последних месяцев, он внезапно начал скупать и заказывать через интернет всякое приданое: кухонную утварь, полотенца, постельное белье, занавески, какие-то мелочи для дома. Особенно он гордился винтажными эмалированными ковшиками, купленными за немалые деньги на сайте где, продавали всякий антиквариат. Он собственноручно повесил ковшики на видное место, уверяя, что они придают их кухне неповторимый шарм, гармонируют с чайником, миксером и кофе-машиной, связывая все в единый ансамбль. Том лишь посмеивался и подтрунивал над увлеченностью близнеца интерьером дома, который, по его сугубому мнению, мог украсить только полный снос и перестройка заново, но, если Биллу хочется, пусть развлекается, давая выход дизайнерским идеям. Апофеозом стало приобретение комплекта, предназначенного для туалета и ванной. Билл увидел такой у бабушки в гостях, и так им впечатлился и очаровался, что захотел себе такой же. Подобную красотищу производила какая-то бабушкина приятельница, ей немедленно был сделан срочный заказ и через несколько дней Билл стал счастливым обладателем изделия ручного труда. Комплект представлял из себя связанные крючком чехлы и накидки на унитаз, коврики под ноги, украшенные немыслимыми объемными розочками и листиками. Розовые, совершенно не уместные в доме, где живут два молодых мужчины, тем не менее Билла приводили в полный восторг и умиление. Коврики скользили, норовили скомкаться и свалиться с отведенных им мест, словом были совершенно не удобны в использовании. Однако Билла это ничуть не смущало. Он без конца их поправлял, перемещал, чтобы было красиво, по его мнению, а Тому говорил, что это не что попало, а ручная работа, штучный товар, таких больше ни у кого нет, только у них, эксклюзивная вещь. Том о эти самые коврики постоянно спотыкался, запинался, ронял, получал выговор, не говоря уже о том, что ему лично глаз они не радовали, а совсем наоборот. Даже то, что это штучная работа не придавало им, по мнению Тома, никакой художественной ценности, а напротив — коврики казались образцом дурного вкуса, но что поделать, они нравились брату, и потому он терпел их присутствие сколько мог. В тот самый день, надо же такому случиться, в отсутствие Билла, Том в очередной раз запнулся о коврик, едва не вывихнул ногу, рассвирепел и решил, что его мучениям должен наступить конец. Он собрал розовое великолепие в черный мусорный мешок и вынес из дома вон, в надежде более никогда не встречаться с хэнмейдом на жизненном пути. Вернувшемуся домой брату сообщил, что в их отсутствие в дом пробрались грабители и таинственно похитили столь ценные произведения искусства. Более ничего не взяли. Видимо действовали по наводке, не иначе. Сначала Билл очень расстроился и огорчился, но Том уверял, что раз украли, значит коврики действительно были хороши. Билл собрался заявить о пропаже в полицию, но тут вмешался роковой случай: каким-то извилистым путем Билл оказался возле мусорных баков. Видимо совершая акт вандализма, Том не плотно закрыл крышку и туда пробрались бродячие собаки или бездомные, растащили все пакеты и теперь бесценные биллины сокровища валялись в куче мусора и объедков. Сверху красовалась собачья кучка. Скандал случился грандиозный, с размахом, какого не бывало со времен их бурной юности, когда они в пылу выяснения отношений хватались за стулья и сковородки. В этот раз им под руки попались злополучные ковшики. Одному нежно-голубой, другому слоновой кости в цветочек. Все это они поведали синьору Рамиресу перебивая друг друга, размахивая руками и хлюпая носами. Бывший сосед молча их выслушал, потом убрал заявления в сейф, повернул ключ в дверце и медленно повернулся к близнецам. — Значит так! — прихлопнул он ладонью по столу. — Оба заткнитесь и слушайте дядюшку Диего. Он плохого не посоветует. Как вам не стыдно? Вы посмотрите на себя, на кого вы похожи! Близнецы замолчали и уставились друг на друга: вид у обоих был и правда так себе - оба всклокоченные, подранные. У Билла на стукнутом лбу выросла здоровенная шишка, у Тома наливался полновесный фингал под глазом. — Я же вас всегда в пример ставил своим архаровцам, — не унимался сосед. — Какие у вас вас всегда согласие и уважение, а вы что? Из-за тряпок чуть не поубивали друг друга. — Да мы… — Да он… — заголосили одновременно близнецы, подпрыгнув на стульях. — Цыц! Я не договорил. Вы теперь не просто так, два оболтуса. Вы семья, — синьор Диего многозначительно поднял палец вверх. — Вы клятву дали, в болезни и зравии, все такое. — Да мы не… — Еще раз перебьете, ночевать будете в обезьяннике, - ровным голосом предупредил синьор Диего. - Так вот вы обязаны, я подчеркиваю, обязаны находить компромисс. Во всем. Чего бы он не касался. Хочется ему коврики дурацкие, пусть будут коврики. — Ага, а ему опять мотоцикл захочется, — не выдержал Билл. — Значит будет ему мотоцикл, даже если он с него в канаву свалится и ноги себе переломает. Договаривайтесь, уступайте и миритесь потом обязательно. Это важно. — Как? — поинтересовались братья. — Ну как. Маленькие что ли? Вот у нас, например, с женой от таких примирений уже четверо детей. — Четверо? Да вы что! А мы не знали. Поздравляем, — загалдели близнецы. Синьор Рамирес расцвел в счастливой улыбке. — Дочкой меня бог благословил наконец-то. Вам это конечно не светит, но принцип вы поняли, я думаю. Раз уж женились. — Да мы не…- в очередной раз безуспешно запротестовали близнецы. — А если продолжите в том же духе, — проигнорировал протест полицейский, — Если на вас опять поступит сигнал, то, несмотря на то, что мы соседи хоть и бывшие, привлеку и посажу. Штрафом не отделаетесь. — За что? — опешили пострадавшие. — Как вы там написали? За тяжкие телесные, ущерб имуществу и вероломное нападение. Ваши заявления у меня полежат. Поняли? Близнецы кивнули. — А раз поняли, то быстро марш домой мириться. Без вас работы полно. И чтобы я вас здесь больше не видел. А то взяли моду: ковшиками друг друга. Билл и Том откланялись и бочком, бочком выбрались из кабинета и поспешили покинуть полицейский участок. Синьор Рамирес из последних сил дождался, когда стихнут шаги в коридоре и в полном изнеможении упал грудью на стол захохотав так, что стекла в стеклопакетах жалобно задребезжали. Он ржал, размазывая слезы по широкому усатому лицу. — Ковшиками! Ой, не могу. Ковшиками. Потом достал из сейфа два заявления, исписанных нервными почерками, порвал их на мелкие клочки и высыпал в мусорную корзину. — Вот же два влюбленных идиота. Никогда еще такого не слышал, чтобы в медовый месяц люди друг друга ковшиками. Где они только их взяли-то. Потерпевшие и пострадавшие вернулись в полуразрушенный дом, не глядя друг на друга и не обмолвившись ни словом и принялись за уборку последствий. Том вызвал мастера, заменить разбитое панорамное окно, присвистнув от озвученной суммы. Они выкидывали разбитое и поломанное в пылу сражения, убирая по местам то, что уцелело. Билл сметал щеткой осколки в кухне, расстраиваясь, что от нового сервиза осталась одна чашка. Он присел на край кухонного стола, держа в руке хрупкий тонкий фарфор и пригорюнился. Тихо подошел Том. — Больно? — спросил он, указывая на шишку. — Надо холодное приложить. Он подхватил первое, что попалось под руку и приложил к пострадавшему лбу железный ковшик. Слоновой кости с цветочками, винтажности теперь ему добавляла отбитая по краю эмаль. — Прости меня, — проникновенно сказал он, глядя в грустные братовы глаза. — Давай закажем новые коврики, раз нравятся тебе, постели их хоть по всему дому. — Да ладно, — пожал плечами Билл. — Коврики и правда были так себе. Я и сам понял, что это не лучшая идея. И ты меня прости. Том хитренько улыбнулся, подмигнув подбитым глазом: — Мириться будем? Билл тут же перестал кручиниться над чашкой: — Как сосед советовал? Том кивнул. Не зря же говорят адреналин способствует. Примирение вышло не менее бурным и страстным чем ссора. Так же с последствиями и ущербом. В самый ответственный момент что-то громко треснуло, и близнецы в недвусмысленной позе вместе с матрасом провалились на пол под проломившейся кроватью. «Что ж, это повод посетить мебельные магазины» — решили они. Чем собственно и занялись на другой день. Ковшики по-прежнему висели на своем месте, побитые и облупленные. Билл уверял, что теперь у них действительно антикварный вид и потом он сможет их продать еще дороже. Однако период гнездования на этом завершился. До следующего раза.