Под сенью небоскребов пусть завянет слабость

Следующие несколько дней я упорно ни с кем не разговаривал кроме лечащего врача. И то разговор с ним сводился к просьбе об эвтаназии и отвержении её. Дни тянулись медленно и уныло. Я игнорировал все фрукты, которые приносил Алекс, еду, приносимую моей сиделкой. Потом, смирившись, что эвтаназии мне не видать, я перестал разговаривать и с врачом. Попытался порезать себе вены, как это странно ни звучало, осколком разбитой тарелки. По крайней мере, надеялся, что грязь, попавшая в рану, вызовет хотя бы банальное заражение крови. Увы, моим надеждам не суждено было оправдаться. Медсестра сидела в своей коморке и почти непрерывно наблюдала за мной в маленькое окошко. Поэтому заметила покушение буквально через несколько мгновений после начала акта самоубийства. Каждый день теперь стал приходить психолог и безуспешно пытаться меня разговорить. А еду стали подавать в металлических мисках, хотя я её по-прежнему игнорировал. На седьмой день моего пребывания в палате меня осенило, что можно попробовать выдернуть капельницу. Попытки порвать провод ни к чему не привели, тогда я аккуратно отлепил все пластыри, надежно фиксировавшие иголку в руке, и с каким-то изощренным удовольствием наблюдал, как иголка нехотя выходит из кожи. Медленно жидкость покидала колбочку. Я затуманенным взглядом наблюдал за этим процессом несколько секунд, слабо на что-то надеясь. Я плохо осознавал, что происходило в следующую минуту. Когда мозг вновь обрел возможность здраво мыслить, я обнаружил себя привязанным к кровати ремнями. Рядом снова сидел Алекс, сочувствующе глядя на меня. Я повернулся, уставившись в его изможденное лицо. Он практически сутками не отходил от моей постели, разве что выходил изредка в туалет. -Чего ты добиваешься? – первый раз за прошедшую неделю я соизволил заговорить с ним. Парень встрепенулся, будто очнувшись ото сна. Его лицо просияло. Было видно, что он хочет задать мне кучу вопросов, все выяснить, поговорить. Но, вовремя спохватившись и придав лицу, серьезное выражение, он ответил: -Я по-прежнему хочу помочь тебе. Я зло усмехнулся. -Мне уже никто и ничто не поможет, - не давление на жалость, простая констатация факта. -Почему ты в этом так уверен? – спешно вопросил рыжий. -Потому что «разорванные нервы не восстанавливаются», - процитировал я фразу доктора, сказанную неделю назад. -Я хочу помочь тебе не чувствовать себя ущербным в этом мире… Его слова как ножом полоснули по моему и так искореженному сознанию. -Прости, я не хотел… - заметив, как я изменился в лице, быстро затараторил парень. - Даже не могу себе представить, что ты чувствуешь после всего, что произошло. Но я по-прежнему уверен, что все может быть лучше, чем есть сейчас. Да, что-то надо принять, смириться. Нужно искать в жизни положительные моменты, яркие краски, радостные эмоции. Жизнь не закончена. Гробить себя, не попробовав ничего сделать, – это не выход. -Что ты понимаешь, - безнадежно вздохнул я, - когда меня выпишут из больницы. Куда я пойду? У меня нет дома… -Мой дом – это теперь твой дом! -Не надо только этих пафосных фраз, - раздраженно попросил я. -Я… - растерялся Алекс. – Это действительно так. Твой отец отказался от тебя, чтобы не обременять себя. И для тебя уже успели подыскать какой-то детский дом. Но я забрал документы, долго ездил по различным нотариальным конторам и, в конечном счете, мне все же удалось оформить опекунство. Поэтому ты теперь мой подопечный. Прописан в моей квартире. И ответственность за твои поступки также несу я. -Зачем? – я сжал ладонь в кулак. Я бы им стукнул пару раз по кровати для вымещения злобы, но ремень не позволял этого сделать. -Зачем? – парень повторил вопрос, будто задавая его самому себе, и как будто впервые всерьез задумался о его реальном значении, - хочу помочь тебе. -Не кажется ли тебе, что твоя добродетель слишком далеко зашла в сравнении с обычным «хочу помочь»?? -Кажется. Не скажу, что не понимаю своих поступков. За время, что я провел возле тебя, это стало как манией, навязчивой идеей. Мне сложно представить, что ты просто сломаешься под тяжестью жизненных обстоятельств, и некому будет тебе помочь. -Я уже сломан, - прошептал я, - и некому мне помочь… -Я могу тебе помочь, - упрямо повторил парень, - но ты всячески отказываешься от моей помощи, а я искреннее не понимаю, почему. Я тоже не понимал, почему. Почему нельзя довериться кому-то, кто действительно столько делает для меня. На подсознательном уровне я не мог принять происходящее. Мне казалось, что жизнь уже настолько меня побила, что никакого снисхождения от неё мне не светит. Слишком все сложно. Я просто не воспринимал доброту как нечто разумеющееся. Во всем видел подвох и стремился узреть изнанку каждого события. Что мне мешает довериться Алексу? Принять его помощь, какой бы она ни была. Что я в этой жизни ещё могу потерять? Когда я уже потерял даже себя. Верно, терять мне больше нечего. В любом случае, он уже не испортит мое существование. -Подай банан, - нарочито недовольно пробурчал я. Глаза рыжего удивленно распахнулись, а потом он рассмеялся, потрепав меня по голове. Этот жест, такой простой и легкий, вызвал во мне бурю эмоций. Внутри все сжалось от переполняющей радости. Покопавшись в своем рюкзаке, Алекс вытащил наружу связку аппетитных бананов. И развернув один, протянул мне. Я сначала долго хмурился и пытался взглядом прожечь в рыжем дырку. Мы с минуту сверлили друг друга взглядами. -Ешь давай! – дав мне несильный подзатыльник, скомандовал парень. Я улыбнулся и откусил от фрукта. Довольно жмурясь, долго жевал. Желудок, почуяв внезапные перемены в своем обыденном состоянии, призывно заурчал, вызвав прилив краски на моем лице. Алекс вновь залился смехом и начал потрошить сумку, выгружая на тумбочку нехилые запасы фруктов. -Но я ничего не смогу съесть без рук, - пожаловался я. -Прости, боюсь, не в моей власти освободить тебя. -Я больше ничего не буду делать. -Врачи и психолог боятся, что ты снова решишь свести счеты с жизнью… -Нет! Я не стану больше сопротивляться жизни! – искренне воскликнул я. Тут же из подсобки выпорхнула медсестричка и как всегда со свойственной ей скоростью уже через две минуты стояла в дверях палаты с врачом, быстро ему что-то объясняя. -Значит, молодой человек, вы все же решили принять пищу, - улыбаясь в отросшие усы, констатировал доктор. Я согласно закивал, дожевывая половинку киви, почищенного Алексом. -То есть, вы все осознали и больше фокусы выкидывать не будете? – решил уточнить врач. -Да нет же! – радостно воскликнул я. На его лице блуждала улыбка, хотя в проницательных голубых глазах я все же видел некоторое недоверие. Я посмотрел на него честными-честными глазюками, надеясь, что мне все же поверят. Вновь появился психолог. Я с удовольствием поговорил с ним минут двадцать, отметив, что он очень даже неплохой человек. После беседы меня все-таки отвязали, и я с щенячьим восторгом принялся за кашу, принесенную из столовой. Психолог был в полнейшем замешательстве, но вроде признал, что я совершенно внезапно почти полностью оправился от психологического шока. И что действительно даже не задумываюсь о самоубийстве, хотя ещё с час назад намеренно выдернул капельницу. Психолог вызвал на приватную беседу Алекса, видимо, желая узнать, что же он мне такого сказал. Врач долго смотрел на меня, пока его не вызвали к другому пациенту. Медсестра по-прежнему наблюдала за мной из окошка. Алекс вернулся от психолога лишь попрощаться и пообещать, что вечером ещё раз зайдет. Через какое-то время снова пришел психолог. Он все ещё был в замешательстве. Снова задавал вопросы, а я охотно отвечал. Ушел он так и не узнав, что вызвало такую резкую перемену в моем жизненном настроении. Никто из них не понимал. А я знал, что все будет хорошо. Что с сегодняшнего дня начинается новая жизнь! P.S. А эта глава писалась под 2,3 и 4 части все той же симфонии №5 Бетховена