Доверие. Невозможно.

      Дни были наполнены монотонной серостью: сменяясь один за другим, они тянулись скучными блеклыми буднями. Кишащий жизнью лес, грозные бунтовщики и душный воздух оказались основными составляющими окружающей среды, которая уже изрядно раздражала Бьянку. Условия деактивации проклятия она выполняла точно по графику, на девятый день уже выучила заклинание и могла произносить его без лишней помощи. С такими порядками она и сама себя начала ощущать бесплотным призраком, каким-то безжизненным и бесчувственным существом. Которое живет белой тенью.       Попыток сбежать на четвереньках пленница больше не совершала, но не прекращала строить планы. Нужно только встать на ноги и она вырвется из лап белок, даже если ее закуют в кандалы, даже если Синие Полоски действительно оставили факторию. В последнем Бьянка убеждалась с каждым разом, когда возле нее семенил определенный круг лиц — значит, большая часть воинов отсеялась для более великого дела, которое так тщательно планировал Йорвет. Уж если он действительно уплыл на тюремном судне, то остальные слова эльфов тоже могли оказаться правдивыми — о Геральте, который пошел против закона, помогая преступникам; и о Верноне Роше, который бросил ее в этом пекле.       Но чему она удивляется? Именно по ее вине и ничьей другой, она оказалась в плену. Потянулась за мечтой, местью. За словами покойной Инит, всей душой жаждущей воздаяния своим обидчикам, которые вытворяли с ней неприсущие разумным существам вещи. Став ее заменой, юная Бьянка переняла ненависть женщины в полной мере, желая извергам самые непреоборимые мучения этого жестокого мира. Слабая, изуродованная и многократно изнасилованная Инит поделилась с ней секретом, потому что знала — их объединяет общая судьба и желание отплатить эльфам в полной мере. Как и то, что выбраться из грязных рук бессердечных скоя’таэлей ей не суждено.       — И тогда Древо Мудрости протянуло к нему старые корни и, словно руками, вытянуло из губительного озера…       Когда Роше вытянул ее шестнадцатилетней девчонкой из безграничного кошмара, он превратился в спасителя, идола, божество, ко всем культам которых она утратила веру. Он помог расправиться с войском Коршуна, но упустил самого лидера. Тогда Вернон еще смотрел на нее, как на настрадавшегося за недолгую жизнь подростка. Еще там, у лесопилки, он пообещал, что эльфа поймают и вздернут на ближайшем суку, но юная Бьянка, омытая кровью и с чужой верхней конечностью в руках, понимала — для Роше его смерть — работа, для нее же — смысл жизни.       — «Ты можешь сделать меня снова зрячим?» — спросил эльф. А неохватный вяз убрал корни обратно в землю и сказал: «Ты помог моей роще и поэтому ощутишь нашу благодарность».       Впечатленный жестокостью юной Бьянки, Роше все равно отказывался вписывать ее в ряды Синих Полосок, руководствуясь неким принципом, мол, не бывать женщинам в его отряде. Словно хвостом, она бродила за его людьми и упрямо пыталась доказать, что в бою она не хуже всяких мужей. Заканчивалось для нее это всегда плачевно: болью, ушибами, порой, даже переломами. И после каждого раза сильная духом девчонка, подобно самому смелому полководцу, продолжала рваться в битву за отрядом. Ее настойчивость заставила командира Синих пересмотреть свои предубеждения и взяться за ее обучение. День, когда он протянул ей символику отряда — один из самых счастливых и запоминающихся моментов суровой жизни. Признание столь серьезного и почитаемого человека вселяло уверенность. Ведь благодаря охотникам на нелюдей появилась возможность достать своего врага и собственноручно исполнить заслуженную им кару.       — «И что же ты мне дашь?» — спросил он. «Твои глазницы навечно останутся пустыми, но видеть ты сможешь яснее любого зверя, — ответило оно и сотворило ему сову с мудрым взором и переливающими перьями. — Ее глаза отныне твои, но видеть они могут не только то, что можно пальцами ощупать. Сущность каждого дитя природы теперь ты можешь узреть благодаря моему дару».       — И ему это подошло? Остаться слепцом с глазами птицы? — противоречиво перебила Бьянка рассказ развалившегося напротив Лукана с книжкой на Старшей Речи. — К тому же, птицу могли подстрелить и конец зрению.       — Сова существовала только для него, для других она была чем-то… нематериальным. В легенде говорится, что эльф этот стал извечным видящим, потому что насквозь видел существ, растения и все живое в целом. Он знал все и обо всех. Он бродил и пропадал в лесах, его трудно было найти, но если кому-то действительно нужна была его помощь… он всегда появлялся.       Молодой эльф в ночном мраке выглядел собранным и на несколько лет взрослее, словно изложенная история шла именно о нем. Поначалу, пустое бездействие Бьянка пыталась развеять теплыми воспоминаниями о ребятах из Полосок: их посиделки, бои, самые трудные ситуации и хитроумные операции. Но в итоге всегда всплывала черная правда: пусть с серьезными намерениями, но они отправились вдаль, вычеркнув Бьянку, как ненужное слово в тексте документа. Даже этот малый, Лукан, единый светлый проблеск в ее плену, подтвердил исчезновение отряда из Флотзама. Почему бы ей уже не принять горькую правду?       Казавшийся вначале липучим плодом лопуха, сын Малены рассеял ее одиночество настолько, что в его отсутствие время казалось безжалостно гадким. Озорной эльф взял в традицию приходить по вечерам и с интонациями различного настроения рассказывать ей древние мифы и легенды Aen Seidhe. О золотых эльфийских городах, диких плотоядных растениях, говорящих деревьях, благородных драконах, Деве Полей, поколении художников, которые писали оживающие картины, и музыканте, игрой из дождевых капель завоевавшем сердце возлюбленной. Правда, в конце каждой истории они спорили над ее логическим и философским смыслом, где упрямая Бьянка всегда стояла на стороне строгой рациональности. Иногда к разговору подключалась Малена, отстаивая духовные ценности эльфов, которые, как она выразилась, человеку не понять.       Скажи ей кто раньше, что Бьянка с таким интересом будет слушать сказки скоя’таэля, она бы иронично посмеялась, дав вдобавок информатору под ребра.       Также Лукан помогал в моменты, когда ее желудок отказывался принимать их скверную пищу — болотного цвета кашицы. Несколько дней ее ужасно мутило при взгляде на любое из растений — а их-то здесь было больше, чем пустого пространства. Малый Лук — как она называла подростка — горстями носил ей дикую малину, морошку и прочие съедобные ягоды, которые удалось отыскать. Но, однажды его помощь заметил Алтассель — верный пес Баэлира — который в ночь призрачного бунта так послушно окунал голову девушки под воду. С подлинной яростью он выбил плоды из рук мальчишки и растер башмаками, проговаривая что-то типа «свиньи едят с земли», а на Лукана настучал главному, после чего в ежедневные обязанности провинившегося входило потрошить целую кучу речной рыбы.       Мятежники состояли из трех рас: эльфы, краснолюды и низушки, но основную часть занимали первые. Также пленница не замечала различий по полу — с оружием расхаживали как мужчины, так и женщины. Взглядами они одаряли ее не самыми приятными, — как ни крути враг народа — но стоило сказать "спасибо" за отсутствие пинков. Скорее всего, касательно этого распорядилась их отбывшая «мамочка».       Малену Бьянка видела не часто: как жительница Флотзама и шпионка белок, она пропадала за его стенами. А за опаленными ногами присматривала незнакомая низушка, имеющая неровную походку и картавый говор. Она больше походила на истинного медика, чем Малена: растирала ингредиенты в точных пропорциях, у пояса вились полотняные ленты для перевязки, на руке болтался нож без ножен, вероятней всего, для срезания галлюциногенных грибов и жестких стеблей лечебных растений. Но странности в этом обществе явление не редкое: каждый раз, когда низушка заканчивала процедуру лечения, она несколько минут по-ведьмачьи шептала на ее раны.       Также последнее время в ее компанию начал входить лысый краснолюд с рыжей бородой-косичкой, который не единожды оставался ее караулить. Менее негативное мнение о нем складывалось по той причине, что без возражений он позволял веселому Лукану проведывать ее. Порой, Бьянка даже замечала, как краснолюд придвигается ближе, дабы уловить занимательные эльфийские истории, которые подросток поведывал с уникальным актерским мастерством.       Однажды блондинка осмелилась попросить краснолюда отвести ее к какому-нибудь водоему, чтобы элементарно помыться, ведь даже цвет ее волос уже стал спорным. Низкорослый скоя’таэль, помимо того что отказал, стал каждое утро докучать ей тирадами на тему «Жестокость и алчность людей», «Низкие предлоги их вечных войн», «Разрушение людьми всевозможных культур», ну и, конечно же, самые громкие споры касались специальных отрядов, в сфере "кто кого за что истребляет и какими методами". Тон его не доходил до грани отвратной желчи и колких оскорблений, скорее всего слышалась обида и рвущееся наружу чувство несправедливости.       Бьянка испробовала все методы его заткнуть: импульсивно противоречила, молчаливо игнорировала, кричала и посылала на хер, швыряла камнями. Но вредный коротышка, словно имея на нее наточенный зуб, специально посещал окрестность могильника, где ее зачастую держали, и бросался вызывающими фразами. Бьянка догадывалась, что загвоздка заключается в близких, которых наверняка зарезал спецотряд, быть может, даже с ее участием. Но истина оказалась гораздо ближе. Ее на досуге поведала Малена.       — Интересно, твое презрение направлено на специальные отряды или же конкретно на меня? — заговорила она с ворчуном первой, когда тот после обеда сменил вахту.       — Все вы люди бессовестны, девка. — Лысый подошел и взглянул сверху вниз. — Ну, скажи, каково вам не живется с нами? Уж не внешность здесь играет роли, ведь внутри те же органы имеем, те же запахи цветов да говна своего вдыхаем, рождаемся меж ног женских, а коль поранишь нас, кровь такого же цвета брызгает.       — Я тебе не девка. И хватит посвящать меня в свои убеждения! На этот счет я уже высказалась: мы приняли вас в свои города, а вы постоянно шептались, заварушки устраивали, на правителей ножи поднимали. В леса да горы спрятались, чтобы топоры да копья наточить.       — То, что ты называешь вашими городами, изначально ведь нами строились. И обустраивали вы нас в резервациях, в которых и псы облезлые жить отказывались. А пища…       — Уж, если дареный кров не подходил, нужно было заняться делом, чтобы на лучший заработать! — раздражение забило в жилах.       — Глупая ты девка, раз режешь нас, как скот, правды не зная, — неуступчиво гнул свое краснолюд. По его лицу скользнула тень жалости.       Это Бьянку добило окончательно.       — Я тебе не девка! И уж знаю, что скоя’таэли — убийцы хреновы без морали и чести! — Она храбро поднялась на колени, чтобы оказаться ближе к лицу собеседника. — Что? Убить меня хочешь, да белобрысый не позволяет?.. Или кто у вас там сейчас за главного? Как твой братишка поживает?       Тот, подобно буйволу, шумно задышал в ноздри.       — Да! Знаю, что это тот самый любитель беленького, которому я ногу пробила его же арбалетом. Была бы возможность, убила бы, знаешь? Малейший шанс бы появился.       На резкую интонацию и дерзость слов ее низкорослый охранник лишь тоскливо вздохнул и закрыл толстыми пальцами лицо.       — Знаю…       Ощутив смену настроения, Бьянка обескуражено умолкла, проследив, как странный краснолюд присаживается рядом.       — Знал бы, что этот шифровщик такое дерьмо принимает, боюсь, одной переломанной ногой не обошлось бы. Там, как минимум, пробитой башкой дело пахло. Причем, прочность своего кулака опробовал бы сначала на башке драного эльфа, лицо которому ты так похвально расчеканила. Уж не сомневаюсь, что именно эта скотина притаранила к нам фисштех.       Бьянка молчала, не зная ответа на откровения такого рода, а тот продолжал:       — А Йорвет, когда узнал, в бешенство впал. Ты бы видела его… Как командир, который всегда требует ясную голову, он и к выпивке неодобрительно относится, что уж говорить о том, что помогло тебе сбежать…       — Я им не нянька, чтобы укорять. — Войдя в положение, Бьянка на мгновение даже ощутила стыд за свой поступок, но быстро осознала глупость этих чувств. — Любой разумный пленник воспользовался бы ситуацией.       Повисшая пауза создавала неловкость, которая, казалось, не должна была бы появиться между членом Синих Полосок и нелюдем со стальными предрассудками. Но последний в итоге выплыл из раздумий и едва заметно закивал, словно соглашаясь, а после молчаливо ушел к коллеге по вахте. Больше в этот день он ее не занимал.       Спустя пару недель пугающие волдыри на ступнях спали и присохли к чувствительному слою кожи. Только по возвращению невыносимых болей, она поняла одну из основных функций тех напитков, которые ей носят лекари — обезболивающее. Когда его время действия заканчивалось, Бьянка проклинала все на свете и хотела убегать, сражаться с невидимым противником и безумно кричать. Сквозь неистовый протяжный рев выпустить всю боль, что причинили ей скоя’таэли. Хотя бы на минуту дать слово рвущейся на куски душе.       Вставать на ноги было по-прежнему мучительно, и она временно откинула эту идею до полного заживления тканей. Потом она найдет случай для побега, оглушив или зарезав парочку надсмотрщиков — отсутствие Йорвета и большей части его армии было на руку. Внутри гнездилась твердая уверенность — она никогда не использует мальчишку в этой спасительной операции. Не по той причине, что после поучительной беседы одноглазого он не приближается к ней с мечом в ножнах. Пусть она в плену, но у нее осталось чувство чести, и этот ребенок — единственный эльф, за всю жизнь который отнесся к ней по-человечески.       Компания Малены, Лукана и даже ворчливого облысевшего краснолюда, который любил теперь делиться с ней своими увлечениями, стала ей даже нравиться. Льстить и любезничать Бьянка не умела да и не желала. Она привыкла высказывать собственное мнение в лицо и начистоту — а то, что ее слова могли показаться кому-то жесткими, ее не волновало. Именно благодаря сходству в манере общения они сумели поладить с болтуном-краснолюдом. Прямолинейный, дерзкий и непритворный. Как она.       Когда-то этот мужчина был подмастерьем кузнеца, пока их мастерскую не прикрыли требующие мошеннические налоги «люди порядка». Уже тогда он увлекался художественной ковкой, в деталях выбивая из металла шлемы с мордами мантихор, быка и эхинопса. Даже утверждал, что выковал из сплава розу для своей бабы, проживающей сейчас во Флотзаме и пекущей восхитительные пироги, которые снятся после дегустации.       По-шпионски наблюдая и в то же время опасаясь, она часто следила за теперешним главарем отряда — светловолосым Баэлиром. В отличие от Йорвета, он не расхаживал с луком за спиной, больше предпочитая крепившийся на поясе меч с рукояткой длиною в лошадиную голову. Характерно, что предпочитал он ближний бой, и Бьянка про себя отметила, что в случае поединка нужно держать его на расстоянии. Как и большинство присутствующих Seidhe он носил темно-зеленый ватник на запах, без рукавов и с высоким воротом. А также не менее трех ремней и повязок на поясе, стеганные нарукавники до локтей, обтягивающие охровые штаны и стальные наколенники. С ней лично он более не разговаривал, но порой хитрый и угрожающий взгляд говорил красноречивее слов.       Пакостный злопамятный еж, думала она, с ядовитыми иглами и идеальными рефлексами. Ведь стоило вспомнить его реакцию на ее попытки вооружиться в их первый день знакомства — ловок, быстр и расчетлив. Как ни крути, к молодым эльфам его отнести было сложно, особенно учитывая тот факт, что Йорвет ему так доверяет.       Все расспросы касательно некого Киарана, ведьмака Лето, путешествия Йорвета и аэдирнской девы по имени Саския, о которой пленница услышала случайно, заканчивались ничем. Даже немного более уступчивые Лукан с краснолюдом не открывали беличьих тайн, придерживаясь обязательной дистанции в сфере информирования.       — Я не прочь с тобой болтать, Синяя, но не пробивайся сквозь меня к сути. У всего есть свои грани, — как-то ответил лысый на один из таких рискованных вопросов.       Бьянка не раз вспоминала о черном кристалле из-за которого произошли все эти неприятности. Закопав его наугад в ту ночь, она теперь не была уверена, что найти вещицу будет задачей из легких. Даже само дерево в памяти расплывалось серым туманом — излишек эмоций изрядно мешал тогда сосредоточиться, заблокировав даже мысль, что стоило бы пометить ствол клена. Точно, это был клен! Уже что-то.       Проблему с гигиеной частично решал спасительный дождь и Малена, которая пару раз притаскивала деревянное ведро с водой. Искренне счастливая от такого подарка Бьянка, не стыдясь мужей-стражей, оголилась до пояса и обмыла верхнюю часть тела, насколько это позволяло количество воды. Один из караульных ошеломляюще округлил глаза на бесстыдство пленной и тут же по-рыцарски отвел глаза в сторону, насыщенно краснея до кончиков своих острых ушей. Сидящая поблизости Малена расхохоталась с него, поговаривая, мол, молодые не конфузятся резать глотки и кишки выпускать, а когда перед ними голые сиськи, смущаются, словно принцессы-девственницы.       — Сколько тебе лет, Малена?.. — заинтересовалась Бьянка, одевая назад льняную рубаху. — Раз для тебя они молодые.       — Пятидесятый подходит. По вашим меркам старуха, но у нас, Старшей Расы я едва вышла из ряда молокососов. В столетнем возрасте наши женщины способны рожать, мужчины - в два раза дольше сеять здоровое семя. Время деторождения и считается теми самыми гранями молодости и зрелости. Для меня эти, — она махнула в сторону эльфов, — молодые, потому что им не более тридцати. Но для многих сестер и братьев отряда я — то же, что для тебя трехлетнее дитя. Среди нас имеется много стариков из отряда «Врихедд», воевавших на стороне людей в черных доспехах с символикой солнца и ими же преданных Цинтрийским миром.       — А Баэлир по вашим расчетам тоже старик? — увлеченно слушая эльфку, блондинка взъерошила свои короткие мокрые волосы.       — Да. Он не одно пекло в компании Йорвета прошел. Крупные войны с якобы мировыми соглашениями, моря и пустыни с гигантскими крабами и ядовитыми скорпионами, многолетнюю тюрьму с нескончаемым голодом и плетками. Много смертей эти двое навидались, чтобы изменить себя и стать такими же жестокими, как вы. Они сблизились, подобно родным братьям, когда Баэлир вытащил закованного Йорвета накануне запланированной казни офицеров «Врихедда» в ущелье Гидры. Правда, в этой миссии светлого вождя порезали от плеча до конца грудной клетки — говорили, такая была рана, что лечить не было смысла, лишь могилу рыть. Йорвет же с кончиной друга смиряться не думал, привел дриад-целительниц из тайного леса Брокилон и чаровали они над ним три ночи. Как видишь, живет теперь. Ходит, головы dh’oine на ветки насаживает, скоя’таэлей поднимает и, как цыплята за клушей идут они в бой на караваны ваши, торговые судна и города, где стены пониже. Только шрамище теперь на всю грудь имеет — любая битва оставляет клеймо, если не на теле, так в голове.       Бьянка слушала, не перебивая, и даже несколько завидуя несгибаемой преданности этих двоих. С минуту она пролистывала в голове все знакомые лица людей, которые пошли бы за ней в огонь и воду, как сделал Баэлир для Йорвета. Интересно, что бы ради ее спасения возложил бы на пьедестал Вернон Роше.       — А когда это ты шрам «светлого вождя» рассмотрела? Не открывает же он его перед каждым набегом, заменяя мотивирующую речь?       Быстро заморгав, Малена напряженно сдвинула брови.       — Так тренируется он часто… с открытой грудью… И… — тут она вспомнила внушительную отговорку, — я ведь лекарка, забыла? А когда воинов ранят, первым делом они передо мной раздеваются.       Блондинка коварно улыбнулась.       — Врешь. Ты спала с ним.       — Что? Ты спятила? — от негаданного обвинения эльфка чуть было не подпрыгнула.       — Помню, когда ты бросила меня в «Пяти стенах», то сказала, что секреты могут хранить лишь скоя’таэли и мертвецы. Убивать теперь меня будешь или беличий хвост нацепишь?       — Ты что меня собралась судить, как повитуха жену, родившую бастарда? Ну, было пару раз несколько лет назад, у женщин ведь тоже есть потребности. Не смогла устоять перед его красотой: шелковые волосы, упоительная татуировка, широкие строгие губы…       — Прекрати, а то меня сейчас стошнит, — перебила Бьянка, вспоминая собственный опыт сношения с представителем старшей расы. — Трахаться с остроухими — это отвратительно.       — Значит, ты тоже пробовала наших мужчин? — Малена посмотрела на нее в замешательстве.       — Вернее, они меня пробовали.       Эльфка поняла, что имеет в виду блондинка — не существует войн без насилия над женщинами, в этом плане она стояла полностью на стороне страдающих, защищая их, будь то от врагов или же своих.       Образовавшуюся паузу прервала Бьянка:       — Не переживай, мне нет дела до того, с кем ты делишь постель… Ну или лужайку солнечной поляны. Твои тайны останутся со мной. А уж на мое отношение тебе должно быть плевать.       — Твое мнение начинается с мысли, что я преступница.       — И как ты стала преступницей? — не бровь, а в глаз ударила девушка. — То есть, ты с виду не выглядишь заядлой мятежницей. Лицо милое, одежда не боевая, видела, как ты на скрипке играешь, неслышно подпевая под ритм. Ты могла осесть в безопасном городе и зарабатывать этим, нежели в кустарниках прятаться и с белками шептаться.       Темноволосая эльфка устало вздохнула и в этот момент в ее зеленых глазах мелькнула вся горечь пережитого. Думать не приходилось — она зацепила больную тему.       — Все из-за Лукана, хочу уберечь его от коварного «правосудия» dh’oine, — в этот раз название человеческой расы она ненавистно выплюнула. — Было время, мы проживали в городке недалеко от каэдвенской столицы. Муж мой — чистый Aen Seidhe, отец Лукана, мое солнце, согревающее душу — работал местным аптекарем, травяные настои разные продавал, сушеные полевые и лесные растения, отвар которых помогал выкидыш у брюхатой сделать, зуд подавить да легкие болячки вылечить. Но нашлись в городе и такие, возомнившие себе, что им лекарства должны бесплатно обходиться, объясняя это своей службой и защитой нелюдей. Только вот никакой защиты то не было: нередко самолично видела, как в подворотне избивают того же краснолюда или эльфа по банальной причине их внешних отличий, порой теми же стражниками с единорогом на груди. Им нужен был малейший повод: неслышное слово, неприятный взгляд, брезгливый жест — и их палки, а то и мечи опускались на наши плечи.       В случае мужа они тоже нашли повод: когда в лавку к нему пришел пьяный военачальник в обнимку с какой-то дамой, и потребовал зелье, чтобы его нижний дружок в утехах постельных не подвел. Само собой, платить он не собирался, и супруг в неистовстве выставил его за двери, ненароком оскорбив его перед женщиной. В ту же ночь к нам в дом постучали в двери, и едва мой мужчина успел их открыть, как ему в лоб вонзили тяжелый топор. Десятилетний Лукан закричал лишь, когда тело его отца безжизненно упало на коврик, который я связала на нашу годовщину. Одного убийства dh’oine было недостаточно: заприметив в комнате меня, они все трое завалились в дом и утащили в комнату с кроватью.       Малена сжала кулаки, но дрожащим голосом продолжала рассказ:       — Грязный подонок «представителей закона» порвал одежду, расставил ноги и начал было уже брать, как один из его друзей заревел от боли. Оказалось, мой маленький Лукан несколько раз пырнул живот одному из мужиков моими большими швейными ножницами. Я ударила второго подвернувшимся подсвечником и повисла на спине у третьего, который пошел с клинком на сына. Лукан же не колебался: когда убийца отца склонился на колени, те же ножницы насквозь пронзили горло, и кровь фонтаном забила из него. Последнего выжившего я проткнула уже сама их же армейским мечом.       Бьянка ошалелыми глазами смотрела на рассказчицу и усиленно пыталась представить, как добродушный смешливый Лук проделывает подобные жестокости. Хотя на его глазах пробили череп отца и собирались насиловать мать, скорее всего, им двигало состояние аффекта, нежели скромный детский рассудок.       — Чтобы избежать суда, который возглавляли те же несправедливые dh’oine, мы сбежали из Каэдвена, прячась по грязным углам городишек, и затаились у Понтара в трущобах Флотзама. От жителей, в особенности стражников, я любыми способами прятала сына, потому что знала — в торговую факторию заезжает много путешественников и рано или поздно нас мог кто-то узнать. Не имея больше желания жить по гнусным людским правилам, я вышла на скоя’таэлей, передала им Лукана, обязуясь быть их шпионом. И, поверь, за все шесть лет я ни разу не пожалела об этом поступке. Йорвет — самый мудрый и отважный лидер, которого я когда-либо видела. Не всегда он решает проблемы количеством войска: чаще всего выигрывают его хитрые стратегии и непредвиденные маневры. Каждый из нас до последнего вздоха предан командиру, благодаря его решительным действиям, силе духа и истинно великим целям.       — И что же это за цели? — Бьянка проследила, как недалеко от них нелюди разжигают костер, ведь за время разговора их укрыла мантия сумерек.       — Я без того много лишнего тебе рассказала. — Малена отложила стебель валерианы, который наматывала на палец все это время. — Уж если откровенничаем, то скажи мне, как появились те шрамы, которые ты пытаешься спрятать за татуировками.       Они смотрели друг на друга, но темнота отняла способность улавливать выражение взгляда. Никому еще Бьянка не открывалась о своей трагедии и том тяжелом времени, когда внутри умерла наивная маленькая девочка. Воспоминания сгустились темными мыслями, образовывая тернистый ком в горле и пелену слез на глазах. Это слабость —проявлять такое при белке, но ведь сейчас и так никому не видно. Уйдет тьма — уйдут и слезы. И она начала рассказывать историю, железом и камнем застывшую в сердце. Которую нужно осторожно крошить киркой, чтобы добраться центральной лавы, не первый год рвущейся наружу раскаленным взрывом.

***

      Одним утром она проснулась от дикого неприятного ощущения, что за ней наблюдают. Вначале, пока глаза привыкали к яркому свету, настойчиво бьющему в лицо, она заподозрила того молодого молчаливого эльфа, который краснел при ее полуголом виде и после постоянно следил за ней. Но перед Бьянкой оказалась совершенно незнакомая и очень странная персона: низкого роста эльфка с огромной по сравнению с головой шевелюрой, которая лежала одной большой кучей с многочисленными вьющимися прядями по бокам. Длинные уши, украшенные серьгами, губы излишне маленькие, кругом глаз вплоть до бровей красным цветом была нарисована маска. Сами же глаза казались огромными, возможно, по причине, что их темно-оранжевая радужка была полностью открыта. Бьянка подумала было, что эта особа чему-то удивилась, но после поняла, что такой облик у нее относится к расслабленному состоянию. На ум приходило определение психа.       — Ты кто? — спросила она, глядя на ту, словно на своего нового палача.       Одежда у нее была такой же несуразной, как и все это недоразумение: хрупкое немощное тело словно было обмотано лоскутами тряпья, которые нарвали из старых штор и скатертей. Губы она сделала буквой О, а руки приложила к груди, сжимая в пальцах напрочь высушенный подсолнух. Это уже ни в какие ворота не шло.       — M`essea` caemm hinc Cuegear Grianʼn (Я пришла касательно Пяти Стен), — проговорила незнакомка голосом средней тональности.       — А теперь, чтобы я поняла смысл.       Она ведь видит, с кем говорит, неужели не понятно на каком языке стоит выражаться?       — Мне поручено решить проклятие Cuegear Grianʼn. Я владею магическими навыками…       — Чародейка.       В ее представлениях маги всегда выделялись из общества смелыми поступками и выразительной внешностью, но этот случай был вне конкуренции. Заметив движение, Бьянка заглянула за спину волшебницы, за которой приближались два высоких эльфа — один из них был Баэлиром. Его подчиненный присел, одним движением закинув пленную на плечо, и пошагал в противоположную сторону от склепа — следом шел временный командир, характерно склонив голову набок и потянув край губ на ее тревожный взгляд. Почуяв неладное, она начала брыкаться, словно червяк в горячем чугуне, но как вопросы о их намерениях, так и попытки освободиться бесстрастно игнорировали.